Веранда в лесу

КУРОРТНАЯ ЗОНА Воспоминание о Давше в двух частях без антракта

Дорога туда вела одна — морем, другой не было. За здешними пределами повсюду море это называли озером, в самой Давше название «озеро» не принимали. Вся стать у озера морская, ветер ураганный, вал высокий. Русские произносили «Давша́», с ударением на последнем слоге, буряты — «Давшэ-э», как бы с легким протягом. Что означает это слово — не знаю, хотя бывал часто. Много лет мне хотелось историю, случившуюся там, изложить в форме театральной драмы, и вроде видел, как это получится на сцене, но Театр ставил условия, а материал так долго упорствовал и сопротивлялся, что, казалось, время его ушло. После, когда пьесу не так давно сыграли в нескольких театрах, стало очевидным, что давшинская история не только не устарела, но приобрела некий занятный смысл, который раньше ускользал почему-то. Может быть, не хватало немного вымысла…

С а в е л и й — бывший солдат.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а — жена Савелия.

К е х а — комендант.

О к с а н а — жена Кехи.

Ш е с т е р н и к о в — рассказчик.

П а в е л — сын Елены Никаноровны.

Ч у п и к о в — бухгалтер.

М а р и н а — жена Чупикова.

В о л о д я — радист.

Н е л я — жена Володи.

Кровать, вероятно, будет приподнята над площадкой, являющей в нашем воображении дом, двор, берег моря и прочее. В том, что старая, но крепкая деревянная кровать, залосненная до тусклости, до блеска, возвышается точно башня какой-то крепости, нет особых намеков. «Вознесение» кровати, я надеюсь, потеснит скучный и надоевший быт. Ремарки о костюмах определяют дух, но не букву, костюмы могут быть нейтральными. По ходу дела мы, вероятно, услышим оркестр, который вначале исполнит громкий военный марш с трубами и литаврами. Затем выйдет Ш е с т е р н и к о в, затем П а в е л, и первый не будет знать, что за ним следует второй. Павел, юный гигант, остановится, следя за Шестерниковым, не сводя молящих глаз. Шестерников, в грубых ботинках, в военных брюках навыпуск, в клетчатой рубахе с подвернутыми рукавами, дойдет до края. Павла для него по-прежнему как бы не существует. Он помедлит задумчиво и начнет воспоминания сдержанно, с горечью.

Ш е с т е р н и к о в. Семья Мюселькеевых тут жила, на Байкале, в ста километрах. Им нужен был курорт. Необходимость такая серьезная, что покинули насиженное место в один миг. Курорт этот здесь вот у нас, неподалеку, на краю Давши. В старой избушке, у леса. Пар висит над избушкой, дверь обита железом. Войдешь — и озерко у ног. Лежать в воде приятно, не замечаешь гнилых стен, и чахлых грибов на бревнах, и птичьего дерьма. Птицы все загадили, все щели. Бывает, на водопой и на купанье слетаются сотни, потом вдруг все исчезнут надолго, это странно, я слежу. Я их кольцую, иногда вскрываю, они молчат. Фамилия моя Шестерников, но профессии я естественник, как говорили прежде — натуралист, это между прочим.

Обращает внимание на Павла, но тут же словно забывает о нем и продолжает.

С птицами многое связано в этой истории. Я в ней годы копался, как часовщик, по причинам, в общем, сугубо личным, хотел понять, но вспоминаю не о себе, о другом. Звали его Савелием. Просто, думаю, пробил час этого человека. Праведником не назову, да и не был он праведником. В этом вы сами разберетесь. Словом, один из тех, кого, благодетельствуя, назвали однажды винтиками государства, а был он, если смотреть без слепоты, высоконравственным гражданином.

Снова военные трубы гремят. Оркестр громко играет «Синенький скромный платочек».

До самых последних дней звучали в сердце Савелия эти мелодии военных лет. Их пели тогда на площадях и на семейных праздниках, и не стеснялись слез. Мы в те годы не думали отдельно о нравственности. Нам казалось, достаточно того, что нравственны цели. Время романтики строек, оглушительное счастье победы! Это позже, много позже забеспокоились о душе, о порядочности, о справедливости и начали усердно слушать лекции «О любви и дружбе», но эта школа оказалась посложнее других. Уже построена была Иркутская ГЭС, уже неподалеку, в пятистах километрах, строилась Братская. (Чуть помолчав, спокойно показывает.) На этой кровати родился Павел. На этой кровати искала свое счастье Елена Никаноровна, перевозила из поселка в поселочек. Можно сказать, кровать объехала часть азиатских районов страны. (Чуть помолчав.) На этой кровати, когда ушла у него почва из-под ног, умер Савелий. (Снова замечает Павла — и теперь изумленно, почти враждебно направляется к нему.) Кто вы такой? Как вы сюда попали?

П а в е л. На лодке приплыл. Мать у меня заболела.

Ш е с т е р н и к о в (недобро, догадавшись). Источник нужен.

П а в е л (кивает и добавляет). Срочно.

Ш е с т е р н и к о в. Кто сказал вам, что наш источник поможет?

П а в е л. Дядя Савелий.

Ш е с т е р н и к о в. Не понял, простите. Кто?

П а в е л. Дядя Савелий.

Ш е с т е р н и к о в. Кто такой? Он медик?

Павел смотрит вдаль и молчит.

Почему же молчите? Кто он, этот дядя Савелий?

П а в е л. Мой последний отец.

Вроде смешок в ответе, но под веселым, вдруг ироничным взглядом Шестерникова лицо Павла остается замкнутым и суровым. Неожиданно он опускается на колени.

Ш е с т е р н и к о в. Послушайте-ка, вы цыган или русский? Кто научил такого здоровенного обалдуя падать на колени? Опять, что ли, дядя Савелий? А ну-ка, встаньте!

Павел встает, прямо смотрит на Шестерникова.

Он так и велел бросаться в ноги? Именно так?

П а в е л. Да, говорит, встань и не поднимайся.

Ш е с т е р н и к о в. Тут заповедник. Посторонних не пускаем.

П а в е л. Я буду работать. (Настойчиво.) Буду работать.

Ш е с т е р н и к о в (с интересом присматривается к нему). Если бы я ничего не знал про это наше лекарство, не было бы вопроса, но я про него знаю кое-что. Что с матерью?

П а в е л. Умирает.

Ш е с т е р н и к о в. Лежит и не встает?

П а в е л. Встает, когда в уборную.

Ш е с т е р н и к о в. Что врачи говорят?

П а в е л (спокойно). Крест, безнадега.

Ш е с т е р н и к о в (внезапно идет на край площадки, кричит). Товарищ комендант! Иннокентий! (Возвращается.) Вот вы сказали — буду работать, это хитрость была? Что умеете делать?

П а в е л. Ничего. Десятилетку кончил в прошлом году. Чучела могу делать и тяжелую работу могу.

Ш е с т е р н и к о в. То, что вы крепкий, это хорошо, нам приходится брать много груза, тащим на себе, и однако…

Из тьмы выходит О к с а н а. Тоненькая, почти девочка. В упор, как на чудо, смотрит на Павла.

О каких чучелах речь?

Павел достал из-за пазухи чучело воробья. Шестерников взял, разглядывает. Ему нравится чучело.

П а в е л (поясняет). Воробей.

Ш е с т е р н и к о в. Хорошая работа. Поглядите, Оксана.

Оксана смотрит издали, боится приблизиться. Входит ее муж К е х а. Кряжистый, сорокалетний, сапоги, кепочка.

К е х а. Домой иди. Ребенок плачет. Иди, иди! Иди.

Оксана делает шаг в сторону и замирает. Павел ждет.

Ш е с т е р н и к о в. Послушайте, Иннокентий. Этот юноша запродает нам душу, но ставит условие: поселить его родителей. Сделаем так: отдадим одну комнату в квартире для приезжих научных сотрудников. Станут вашими соседями.

В глубине появляются В о л о д я и Н е л я. Одеты празднично, очень молоды, внимательны, очень серьезны, похожи на детей. Володя тихо играет на баяне. Это Шопен. Появляется, войдя с прищуром, Ч у п и к о в. Рыжий, однорукий, нервный мужик.

(Показывает воробья всем, Кехе.) Мы уйдем на полевые работы, вы встретите его родителей. (Павлу.) Оставить вас не могу. Потом нас в горах не найдете. Родители доедут сами?

П а в е л. Сказали, телеграмму отбить.

Ш е с т е р н и к о в. Перед вами радист Володя. Примет телеграмму. Вообще, пора познакомиться. Тут почти все население Давши, не считая научных работников. Вот подходит наш замечательный продавец Марина Ивановна. Магазин рядом.

Вошла М а р и н а и тоже остановилась в стороне.

М а р и н а. Не старая, можно еще Мариной звать.

Ш е с т е р н и к о в. Это Неля, Володина супруга, наша выдающаяся фельдшерица. Неля поможет вашей маме. Наш бухгалтер Чупиков. (Чупикову.) Мы, товарищ Чупиков, берем этого парня лаборантом, подготовьте приказ, я подпишу. (Павлу.) Ну, привыкайте. На той неделе уйдем в горы. Как вас зовут?

П а в е л. Павел.

Ш е с т е р н и к о в. Привыкайте. Воробья, если позволите, заберу с собой, покажу товарищам. (Уходит во тьму.)

Население изучает Павла. Володя прекратил игру.

Ч у п и к о в. Идем, анкету заполнишь.

П а в е л. Приду.

Ч у п и к о в. Раздумал?

П а в е л. Думаю.

Население продолжает изучать Павла. Тут, в этом месте, оркестр опять вступит и снова коротко сыграет военный марш. Свет переменится. Музыка еще будет звучать, когда на границе света и тьмы возникнет Ш е с т е р н и к о в с воробьем в руке и задумчиво помолчит.

Ш е с т е р н и к о в. Здесь будет остановка. Слово о заслугах.

Каждый названный делает какое-нибудь движение.

Неля. Не щадила себя как медицинский работник. Она помогла семье Мюселькеевых больше всех. Оксана. Подарила им красивый цветок. Володя. Бескорыстно давал свою сеть ловить рыбу. Чупиков. Заявил себя как наводчик. Когда Савелий Мюселькеев уехал за поросятами, Чупиков привел к нему в дом коменданта Кеху и оставил его там. Кеха. Непонятно и удивительно, он глубоко затронул сердце жены Савелия. Марина. Эта ничем не помогла. Просто путалась с комендантом на лесной опушке.

М а р и н а, услыша свое имя, сделала шаг вперед и сейчас стоит, застыдясь, опустив голову.

Чем помог источник? Никому не известно. Савелию, на мой взгляд, уже не мог помочь. Человек жег себя, как свечу, с двух концов, и сжег, и, когда не стало, из-за чего свет коптить, угас спокойно, горючее кончилось. Предположения о том, что его убил источник, спорны, противоречивы. Будущее жены Савелия пока неясно. Точно все про источник знают только птицы. Говорю так из чувства печальной неуверенности и неполного знания.

Тьма скрывает все. Во тьме покачивается фонарь. Приближаются двое. Маленький мужичок и крупная женщина в ватнике и сапогах. Голова в платке, нос и глаза видны. Он в мягких ичигах до коленок, старая гимнастерка заправлена в штаны, ремешок туго и смешно стянут в талии. Это С а в е л и й и Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Голоса тихи, тревожны.

С а в е л и й. Ты бы потише шла, Лёля.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Я уж и так.

С а в е л и й (он держит фонарь). Может, я передом пойду?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Мне видать, иди позади. Пришли уж. (Останавливается.) Савелий, я тут сяду, отдохну.

С а в е л и й. Сядь, конечно, Лёля, сядь.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (стоит, вслушивается). Моторка.

Савелий прислушался.

Моторка.

Он прислушивается. Необычайно серьезен.

Точно моторка. Неужели Павлик едет?

С а в е л и й (ласково). Нету моторки, Лёля, волны шумят. Ты не жди Пашку так рано, его работа не пустит.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (сурово). Что ты со мной такой возишься, зачем я такая тебе нужна?

С а в е л и й (необычайно сердясь). Ой, Лёля, чо ты говоришь!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Дай фонарь.

Он отдал, она ушла. Он сел на корточки, закурил. Неподалеку в полутьме возник Ч у п и к о в. Стоит не шелохнувшись.

С а в е л и й. Что тут делаешь, бухгалтер?

Ч у п и к о в. Не знаешь будто.

С а в е л и й. Ничего я не знаю, богом клянусь!

Ч у п и к о в. За моей бывшей слежу, в лес прошмыгнула. Нетрезвый я немного, не обращай внимания. (Смотрит вдаль.)

С а в е л и й (молчит, курит. Громко). Лёля, ты чо делаешь?

Г о л о с Е л е н ы Н и к а н о р о в н ы. Сапог снимаю. Иди домой.

С а в е л и й. Посижу тут.

Г о л о с Е л е н ы Н и к а н о р о в н ы. Иди домой, Савелий.

С а в е л и й. Не пойду я.

Ч у п и к о в. Она тебе кто, эта больная женщина?

С а в е л и й. Жена.

Ч у п и к о в. А почему фамилии разные?

С а в е л и й. Не регистрированы.

Ч у п и к о в. Почему?

С а в е л и й (необычайно серьезно). А зачем? Сколь можно? Хочешь папироску? (Прислушиваясь, громко.) Лёля, ты чо там делаешь? (Слушает. Чупикову.) В воду легла.

Чупиков подошел, взял папиросу, сел на корточки, закурил. Прислушиваются оба, молчат.

Как полагаешь, дают пенсию тому, который в тюрьме сидел?

Ч у п и к о в. Могут. Стаж нужон, и справки нужны.

С а в е л и й. Справок вагон! Справки замечательные. Характеристики первый сорт! (Улыбается, вспоминая, какие хорошие справки, и грустнеет сразу.) Твоя бывшая где работает?

Ч у п и к о в. Продавец. Марина. В магазине у той стены прилавок, у этой кровать поставила, живет там с нашим сыном, мальчонкой, ушла от меня. Вмиг ушла. Не сказала ничего.

С а в е л и й. Не следи.

Ч у п и к о в. Почему?

С а в е л и й. Если женщина решила чего, исправить нельзя.

Ч у п и к о в. Выслежу.

С а в е л и й (горячась несколько). Другой дорогой пойдет, по деревьям перескачет, под землей проползет!

Ч у п и к о в. Убивать их надо.

С а в е л и й. Согласен с тобой. (Громко.) Лёля, ты чо там?

Ответа нет. Молчат оба. Прислушиваются.

Все думаю. Вот воздух холодает, думаю, утром иней на землю ляжет. К обеду непременно дождь выдастся. Осень приближается. Я про все про это думаю, думаю. Вскорости ветры пойдут, снега, зима наступит, и чо мне делать, если не станет Лёли, куда деваться, ума не приложу.

Ч у п и к о в (встал быстро). Молчи. Тихо сиди! (Сунул руку в карман, будто там оружие. Напористо уходит во тьму.)

Савелий курит. Кровать вышла из тьмы. Е л е н а Н и к а н о р о в н а лежит, натянув одеяло. Он смотрит вверх, поднимается по ступеням, садится на корточки у кровати.

С а в е л и й. В позапрошлом годе бескормье было, давшинский соболь спустился по ту сторону гольца, брали его там по двадцать штук за сезон. Большие деньги люди имели.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Зачем об этом думать сейчас?

С а в е л и й. В сорок девятом по договору с колхозом работал, дранье драл. Работа тяжелая, а мне хоть что! По пять тысяч в месяц зашибал. (Грустно, серьезно.) Я тебе еще много про себя не рассказывал. Моя жизнь, Лёля, очень интересная!

По ступенькам поднимается О к с а н а. Тапочки на босу ногу, волосы не прибраны. Несет цветок в горшке.

О к с а н а. Подарок вам. Для веселья.

С а в е л и й. Спасибо. Большая герань, большая. Красивая.

О к с а н а. Мой Иннокентий говорит, эта герань тропическая, то есть африканская.

С а в е л и й. Сам дурак африканский, скажи ему. Не растет герань в Африке, русское растение. Посиди с моей Лелей, скучно ей, я жерди пойду рубить, дрова нужны. Уговорились?

Оксана кивнула. Он уходит. Молчат. Тихо-тихо.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Ушел он?

О к с а н а (смотрит вдаль). Точило берет.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Помой полы, когда совсем уйдет. Не любит женскую работу, весь день матерится. Воды дай скоренько. (Тяжело дышит.) Накапай семь капель. Вон лекарство и вода. Надо Павлику писать, прощаться пора.

Оксана мечется, все исполняет. Напугана.

(Пьет лекарство. Потом долго держит стакан, стиснув пальцами.) Белая я?

О к с а н а. Белая. Волосы — как у девушки. Лицо молодое.

Оркестр вступает. Слышна виолончель, тема болезни, но военные трубы нет-нет да прорываются издали. С а в е л и й быстро идет берегом, несет точило. Ставит, крутит, точит топор. Кажется, слушает трубы. Спокоен, задумчив.

(Смотрит на него.) Павлик любит Савелия?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Неизвестно.

О к с а н а. Не любит, значит?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Не говорит.

О к с а н а (смотрит на Савелия). А детей у вас с ним не было?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (сурово). Не было. Он больной, Савелий. Две язвы вырезали. Есть надо помалу и часто, он про это не помнит, кровь у него наполовину эвенкийская, неуравновешенная, а операции прошли очень удачно. Раньше-то были дети, не бесплодный. Сын в Минусинске, дочка замужем в Алма-Ате, не признают его. Жена ему сильно изменяла. Поймал с чужим мужиком, простил, а после еще поймал и побил, она в суд обратилась. Сколько тебе лет, Ксюша?

О к с а н а. Не скажу.

Елена Никаноровна смотрит на нее, приподнявшись. Полная тишина. Слышен звон металла на наждаке.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Почему не скажешь?

О к с а н а. Слишком молоденькая. Павлику ровесница.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Нравится тебе наш Павлик?

О к с а н а. Очень. Такой воспитанный, вежливый, мы с ним говорили, говорили, наговориться не могли, а муж сердится.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Про что говорили?

О к с а н а. О птицах.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. О каких птицах?

О к с а н а. Про ласточку, про снегиря. (Плачет.) Жить-то охота, каждому охота по-человечески. Почему мы тут живем, если ни мне работы, ни у него заработка настоящего? Он шофер классный, я на телефонистку выучилась, но ни в каком другом месте нам нельзя. А тут ему не с кем, вот и все! Бабник мой Иннокентий, все знают, распущенный. (Плачет, по-детски всхлипывая.) Каждый вечер из дому уходит, гуляет по лесу, говорит. По лесу! Я согласна хоть в тайгу, хоть в берлогу, только бы не знать этой муки. Девочке моей второй год пошел, не умею жить, не знаю как!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Не реви. Плохо мне сёдни, не реви.

О к с а н а. Извините меня, пожалуйста.

С а в е л и й (пробует лезвие топора, весело смотрит вверх. Кричит). Ну, как настроение, Лёля? Я в лес пошел, а после с тобой лечиться двинем, в водичке полежишь!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Скажи ему, не пойду никуда.

О к с а н а (кричит). Не пойдет она!

С а в е л и й (удивленно). Почему не пойдешь, Лёля?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Не помогает, скажи, хватит мучиться.

О к с а н а. Не помогает, говорит.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Скажи, пусть не сердится.

О к с а н а. Просит вас не сердиться.

Савелий изучает топор. Труба вдали едва слышно пропела побудку. Тьма загустела у Савелия за спиной. Он отбросил топор, пошел в контору, где трудится Ч у п и к о в.

С а в е л и й. А химический анализ в ней какой-нибудь имеется?

Ч у п и к о в. Химический анализ в делах есть. Директор много раз затребовал. Вода горячая, большое удобство, зимой с мочалкой ходим. Вам кто присоветовал сюда?

С а в е л и й. Покажи мне химический анализ.

Ч у п и к о в. Не возражаешь, в другой раз? Искать некогда.

С а в е л и й (помолчав. Мрачно). Скажи мне, Чупиков. Только откровенно скажи. Работы я тут у вас не найду?

Ч у п и к о в. Ты за что сидел?

С а в е л и й. За ревность.

Ч у п и к о в. И фамилия у тебя какая-то нерусская.

С а в е л и й. Мюселькеев. Самая русская! Нету работы, так и скажи. Мы там, понимаешь, все продали, все монатки. Домишко был, продали. Куда деваться? Сеть была капроновая, тонкая, уловистая, тоже продал. Не дашь?

Ч у п и к о в. Свою сеть не даю. Вон у бездельника проси.

Входит В о л о д я, за ним, как тень, нарядная Н е л я.

В о л о д я. Телеграммы. Распишитесь, пожалуйста.

Ч у п и к о в (расписываясь). Мужик сеть просит.

В о л о д я (сразу). Берите, ловите. Только как вы один?

С а в е л и й (доволен). А может, на пару вымечем вечерком?

В о л о д я. У меня по вечерам другие дела… Я женился недавно.

С а в е л и й. Ну да, правильно, побаловаться с женой надо.

Смущенная Н е л я уходит, и В о л о д я уходит, улыбнувшись.

(Молчит. Настойчиво.) Покажи все же химический анализ.

Чупиков нашел, дал. Савелий читает бумагу. Входит Ш е с т е р н и к о в, с любопытством смотрит на Савелия.

Ш е с т е р н и к о в. К чему вам документ этот? Вы — Мюселькеев?

С а в е л и й. Так точно. Савелий Егорович.

Ш е с т е р н и к о в (протянул руку). Шестерников, директор.

С а в е л и й (пожимая руку). Здравствуйте. Где ж наш Павлик?

Ш е с т е р н и к о в. Там он. Я на один-два дня. Как жена? Сколько ванн приняла? Понимаю, ничего радостного, но сколько она приняла ванн?

С а в е л и й. Двадцать две.

Ш е с т е р н и к о в. Прекратите.

С а в е л и й. То есть как же?

Ш е с т е р н и к о в (строго). Немедленно прекратите все.

С а в е л и й (начиная сердиться). Это почему так?

Ш е с т е р н и к о в. Вы, извините, в своем уме?

С а в е л и й. Не смеете так разговаривать, не доктор.

Ш е с т е р н и к о в. Да, я не доктор, но я пустил вас сюда.

С а в е л и й. Ничего не значит, сами за себя отвечаем, взрослые люди. Там у нас, в Усть-Баргузине, фельдшер есть Александров, говорил, до упора можно. Горячих источников по Байкалу сотня, все пользуются, как умеют, запрета нет, сплошные курорты. Не смеете так разговаривать, как с полоумным!

Ш е с т е р н и к о в. Извините.

С а в е л и й. То-то.

Ш е с т е р н и к о в. Погуляйте, Петр Семенович, минут пять.

Ч у п и к о в уходит.

Мне кажется, источник снимает какие-то явные формы болезней, но накапливает в организме нечто. Как мина замедленного действия. Я давно за ним наблюдаю. С ним нужно осторожнее.

С а в е л и й. Непонятно мне. (Чуть не плачет.) Она притомилась от лечения, притомилась, верно, устала, но фельдшер Александров так и говорил, притомится сначала. Сходится.

Ш е с т е р н и к о в. Я вас очень хорошо понимаю. Хочу быть предельно искренним с вами. Когда-то сам приехал сюда по той же причине, что и вы. Тяжело болела жена. Мы до этого все испробовали, все возможное. Я хочу, чтобы вы поняли, насколько основательно мы к этому относились. Переезд в Давшу сам по себе был трудным, слишком многое было оставлено в городе. Нам уже многое брезжило в науке, открывались неслыханные горизонты, жена тоже была биологом. Время для нас вообще было сложным, к власти в биологии пришли новые люди. (Помолчав.) Хотели быстро вернуться, но все не решались, боялись надолго оторваться от Давши, завели огород сперва, потом и корову купили. Какую-то компенсацию, конечно, давала природа, чувствовали себя какими-то странниками, полнейшее раскрепощение. Люда моя больше всего любила море, любила плавать при луне, и источник нежно любила, возможно, злоупотребила им, я сдерживал, как мог. (Чуть помолчав.) Она очень быстро поправилась.

С а в е л и й. Вот видите!

Ш е с т е р н и к о в. Да, так. Полтора года Люда чувствовала себя превосходно, умерла внезапно, во сне. Я уже верил в жизнь, и вдруг смерть. Можно было возвращаться, не смог.

С а в е л и й (необычайно подозрительно). Почему?

Ш е с т е р н и к о в. Какой-то обрыв веры, Савелий Егорыч. Ничего не хотелось. Думал, зачем наука и вся суета эта, если люди вот так умирают. Жена была прекрасным человеком. Собственно, я все сказал. Наверно, мог бы подохнуть от безразличия ко всему, но веру я довольно удачно заменил покоем, который здесь обрел.

С а в е л и й (холодно). Без веры ничего нельзя, товарищ директор! Вы воевали? А? Воевали вы?

Ш е с т е р н и к о в (помедлив). Вероятно, вы правы.

С а в е л и й (резко). Ваша жена не по той причине умерла. Полтора года прошло! Может, обидели чем — и скончалась. Лёле моей не смейте про это рассказывать. Фельдшер Александров сказал: другое ей уже не поможет. Я решился, взял на себя, буду действовать до упора.

Шестерников молчит. С а в е л и й уходит. Выйдя из конторы, погрузившейся во тьму, слушает на берегу шум моря и с каким-то упрямством поднимается к освещенной кровати. Стоит, ласково смотрит на жену.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Глаза у тебя хорошие.

С а в е л и й (изумленно). Каки у меня глаза. Лёля?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Хорошие у тебя глаза, приметливые. По взгляду совсем молодой, лет пятнадцать еще проживешь.

С а в е л и й. Пойди в источник, Лёля, пойди, пожалуйста.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Не зови, не расстраивай, не поможет.

С а в е л и й. А может, помог уже, только не сразу сказывается. Ты как спала сёдни?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Корову видела.

С а в е л и й. Каку корову?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Нашу.

С а в е л и й (изумленно). У нас же не было коровы.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Мамину. Моя мама держала.

С а в е л и й. Ты ее и видала?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Та будто и не та. У мамы хорошая корова была, дойная, вымя большое, белое.

С а в е л и й. Ну и что та корова? Ну, котору видала ты?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. По полянке шла. Идет, цветы топчет.

С а в е л и й (необычайно заинтересованно). А потом чо?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Ничо. Мычит. Я иду следом, говорю: «Верба, Верба, тпруся, тпруся». Мычит. Я проснулась.

С а в е л и й. Какие цветы топтала корова? Не запомнила?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Жарки. По всей поляне жарки.

С а в е л и й. К добру! Вот тут ты верь, верь! Не веришь?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Кто знает.

С а в е л и й. Верь, верь!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Была б церковь, пошла бы.

С а в е л и й. Где взять-то ее? Да и молиться не приучены. Заставь, и не знаю как.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Там в ящике тетрадочка есть. Молитвы списаны.

С а в е л и й (недоверчиво). Откудова?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Мама написала. Я еще в девках была.

С а в е л и й (неуверенно). Может, почитать мне? (Усмехается.) Неудобно вроде. Ни разу не молился, а приспичило — к богу! Пойди в источник, пойди, пожалуйста. Эта корова, она все и сделает, увидишь. Уж ты поверь мне, богом прошу! Скажи, что пойдешь. Скажи, пожалуйста. Скажи, Лёля!

Она молчит строго. Он бежит вниз. Тьма охватывает Давшу. Смех, голоса слышны. С а в е л и й выбегает на берег, садится на валун, смеется беспечно, смотрит на море. Тревога в оркестре, тревога. Савелий не слышит, смеется. Подходит Володя с тяжелыми ведрами. В глубине Н е л я появляется, ждет его.

В о л о д я. Давайте рыбу делить, Савелий Егорович.

С а в е л и й. Сядь, Володька! Отдохнем и поделим. Хорошо на берегу. Ты сядь, жена потерпит, сильнее любить станет. Видишь, как людно на берегу? Кричат люди. Замечательно! (Смеется.) Тоскливо мне одному, понимаешь? Тоскливо, язви ее в душу!

Володя садится в сторонке, вежливо слушает.

Люблю я веселье, Володя! Люблю, когда много людей. Я бы тоже крикнул им в общий крик, да кричать нечего, не бываю нигде. (Встает взволнованно.) Смотри, утки плывут! Вот стервы! Совсем рядом, а бить не позволено, они знают, знают! Лёле бы утиный супчик сварганить, легкая пища! Лежит, лежит моя благоверная, неподвижно лежит. Кака у нее жизнь была, Володя? Никака! Мужа в войну убило, тачку на прииске гоняла, сторожем служила, дрова пилила наравне с мужиками. Ей бы только начинать жить, Володя! Совсем молодая. Ей ведь еще сорока пяти нету! Чо ты молчишь? Давай поговорим. (Садится.) Радио-то слушаешь, Володя? Ой, паря, я сильно политику люблю! Люблю слушать про разные страны, про наших товарищей, как они там всюду ездят, выступают. Приемник наш сломался, вот беда! Ты Харитонова не знал? Арап один. (Тихо, загадочно смеется.) В пятьдесят четвертом завхозом был у геологов, разругался, ушел, стал охотиться от артели, медведь у меня собаку задавил. Я того медведя потом ножиком запорол. Тут Харитонов и подвернулся. Собака у него была, всучил мне за полтораста рублей, а она больна оказалась, не может гнать зверя. Вот мошенник! (Кричит.) Петро! Где так долго? Тоскую по тебе!

Входит Ч у п и к о в с чемоданчиком.

Ч у п и к о в. Каждую осень путешествую, как закон. Инвентаризация имущества на лесных кордонах. Нужен ты мне.

С а в е л и й. Готов служить! (Володе.) Уходи. Надоел! Чо ее делить? Омуль тебе, омуль мне — и весь дележ.

Подхватив ведра, В о л о д я, улыбнувшись, уходит за Н е л е й.

Ч у п и к о в. Там у тебя вторая комната пустует, которая для приезжих оставлена?

С а в е л и й. Пустует! Раскладушка есть.

Ч у п и к о в. Может, Марину к тебе подселить? Мальчонку-то к себе в дом заберу. Холодно в магазине, отопления нет.

С а в е л и й. Согласен! Умная мысль. Присядь, Петро, присядь, будь другом. Ты Харитонова не знал?

Ч у п и к о в (присаживаясь на корточки). Нет. А кто он? Чо?

С а в е л и й. Да ну! (Молчит.) Лёля моя спит, понимаешь, а я сижу тут. (Молчит, потом долго вглядывается в лицо Чупикова.) До чего ж ты рыжий, Петро! Как определить твои годы? Невозможно. Ты как себя чувствуешь вообще?

Ч у п и к о в. Как все.

С а в е л и й. Не в том дело! Побаливать все у меня стало. То в спине колотье, то ломота в руках, в ногах, а я сравниваю, ищу причину. (С усмешкой.) Рано бы! Пойдем к нам, Лёлю маленько развлечем, чаю напьемся.

Ч у п и к о в. Может, маленькую раздавим?

С а в е л и й. Лучше бы в другой раз, Петро. Чаю выпьем!

Свет уходит на кровать. Е л е н а Н и к а н о р о в н а сидит в рубашечке, трогает ноги, разглядывает. Савелий и Чупиков подходят. Она пугается, прикрывает рукой грудь.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Кто там? Посторонние не заходите!

С а в е л и й (опешив несколько, тихо, удивленно необыкновенно). Слышишь, как кричит интересно? А?

Ч у п и к о в. Чего интересного?

С а в е л и й. Нотки в голосе интересные. Вот так раньше на мужиков покрикивала, у мужиков у всех прямо холодок пробегал от ее криков! (Громко.) Это я, Лёля, я! Жди тут, Петро. (Поднимается к ней, стоит. Его удивляет ее поза.)

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Погляди. (Осторожно приподняв ногу, показывает.) Видишь? Ноги сёдни не пухлые. Отошли.

С а в е л и й (приближается, озабоченно изучает ногу. Словно не доверяя глазам, проводит рукой, поглаживает). Справные у тебя ноги, Лёля, хорошие. (Кричит.) Слышь, Петро? Ноги-то у Лёли опали, опухоли совсем нету!

Ч у п и к о в (зычно). Источник сильный! Один профессор приезжал с бородой, мылся в нем и пил, очень, сказал, помогло.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Я ночь спала крепко, и в сон клонит.

С а в е л и й. К здоровью, Лёля. Спи, значит. На поправку пошло. Приляг, приляг! (Ласково, убежденно.) А вечером в источник! До победы будем лечиться! (Укладывает ее, закрывает одеялом.) Вздремни. (Спускается. Тихо.) Можно отметить, Петро! Надо отметить! (Находит рубль в кармане.) Возьмем! Счастливый у тебя глаз, Петро! Пошли. Пошли скорее! (Возбужденно уводит его.)

Огни гаснут, тьма наступает, начинается плясовая. В Давше нешуточное событие. На берег выходят В о л о д я с баяном, Н е л я, О к с а н а, М а р и н а, Ч у п и к о в, К е х а. Последним — Ш е с т е р н и к о в. Бьют в ладоши, смеются, кричат: «Мюселькеев! Эй! Мюселькеев, давай!» И он выходит навстречу в пляске, пляшет неистово, бормочет благодарности, плачет и смеется вместе со всеми. В пляс с ним пускаются М а р и н а и О к с а н а. Женщины поют нескладухи под общий хохот: «Ноги Лёлины опали, я стою, смотрю, как пень. Буду гладить эти ноги, буду гладить целый день». «Ох ты, Лёля, моя Лёля, я любуюся тобой. Мы обмоем твои ноги в сорок градусов водой». Когда же все шумно покинут берег, Шестерников останется, поглядит на слегка освещенную кровать и отвернется. Е л е н а Н и к а н о р о в н а встанет с постели, начнет одеваться.

Ш е с т е р н и к о в (спокойно, в зал). Случилось это утром. В тот день холодный ветер с моря налетел, с рассвета до заката шел снег с дождем, в такие дни больные чувствуют себя неважно, но утром, когда Савелий ушел за жердями, она поправилась. Все-все подробности мне сообщила! (С улыбкой поворачивается, смотрит вверх.)

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (одевшись, внезапно стала очень хороша. Из полутьмы начинает рассказывать Шестерникову). Савелий в лес ушел. Я сперва лежу, слышу, льет на дворе, утро сумеречное, как нынче. Потом мне будто кто-то приказал: вставай! Так прямо будто бы приказ: довольно, мол, вставай, здоровая! И мысль у меня такая: оденусь нарядно. А голова кружится. Юбку надела, отдыхаю, кофточку светленькую надела, отдыхаю. Туфельки, наверно, час искала. Мне их мама подарила, когда Павлик родился. Мои родные неподалеку тут, небось знаете места, в Курумкане. Ну вот, пошла на кухню в туфельках. Он там стоит. Он наглый. Голова у меня кружится, ноги слабые. Он говорит, мол, Савелий мой намного старше меня. (Ладонями поправляет свои густые русые волосы.) Туфелькам девятнадцать лет скоро. (Спускается в темноту.)

Ш е с т е р н и к о в (помолчав, в зал, печально). Сейчас все прояснится. Душа ее рвалась на кухню оглядеть хозяйство. Ей нравились ее кастрюли, чашки, блюдца, таз эмалированный, старая квашня для теста. Ей нравились степенность и порядок во всем. Порядка было мало в ее жизни.

Свет уходит на кухню. Шестерников — в тени. В кухне немая сцена. Елена Никаноровна переставляет чашку на столе с места на место. Занятие кажется нелепым. В глубине стоит К е х а. Бросив один короткий взгляд, она продолжает стоять спиной к нему, переставляя эту единственную чашку. Кеха молчит.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (спокойно). Иль забыл, зачем пришел?

К е х а. А вы ничего, в теле. Тельная, как ленок.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (быстро). Ты чо это? Ты чо это?

К е х а. Постоять нельзя?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Стой, коли интересно.

В голосе ее усмешка, от которой Кеха переступает на месте. Она, не оборачиваясь, смотрит на чашку.

К е х а (улыбаясь). Ничего, в теле. На сколько же вы будете моложе Савелия? Лет на двадцать?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (обернувшись наконец). Чо, сдурел? На десять лет я его младше. Вижу, тебе нечего делать.

К е х а. Почему нечего, я за Савелием, заработок имеется.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (строго). Что делать?

К е х а. Фундамент для движка.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Какой движок?

К е х а. Ну, об этом с ним поговорю, с женщинами у меня другие байки. Чего-чего, с вашим братом умею разговаривать, первое дело — не торопиться. Правильно рассуждаю?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (протяжно, с презрением). Чего?

Он молча, демонстративно оглядывает ее всю.

(Сердясь.) Какой фундамент такой? Какой движок?

К е х а (улыбаясь). Трудно теперь будет Савелию с вами управляться. Непосильная это для него обязанность.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (яростно). Черт! Пустомеля! Савелий-то мой — мужик. А ты кобель. Чистый кобель. Уходи отсюда!

К е х а (улыбаясь). Надеюсь, еще увидимся. (Уходит.)

Она садится у стола, смотрит на чашку. Ш е с т е р н и к о в быстро подходит из тени, кланяется ей.

Ш е с т е р н и к о в. Здравствуйте, Елена Никаноровна.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (безучастно). Что вы сказали?

Ш е с т е р н и к о в. Говорю: здравствуйте, Елена Никаноровна. Вы одна дома, я навестить зашел. Можно? Как ваши дела?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Садитесь. Голова кружится.

Виолончель поет.

Ш е с т е р н и к о в (садится далеко в стороне). Это пройдет. Помощь нужна?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Что сказали? Голова сильно кружится.

Ш е с т е р н и к о в. Вам помочь, спрашиваю? Я полюбил вашего сына. Он скоро приедет. Его учить нужно. Чем вам помочь?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Плохо я слышу, у меня из-за нервов уши закладывает. Этот сволочь все настроение испортил. Раньше, до болезни, у меня уши не закладывало. Лягу лучше. (Идет наверх, садится на кровать, сидит.)

Ш е с т е р н и к о в сидит прочно на табуретке. Молчат. Тихо.

Ш е с т е р н и к о в (в зал). Опять странно повели себя птицы. Все до единой внезапно на другой же день после ее выздоровления покинули поселок. Последней, кого нашел у источника, была умирающая даурская ласточка. Отправил на исследование в город. Моя жена тоже, когда поправилась, обратила внимание на исчезновение птиц. Да, это могло быть случайностью, но, вероятно, в жизни источника существуют какие-то опасные циклы, известные пернатым. У меня недостаточно знаний в этой области, есть суеверие, лучше сказать. Замечу, что образование не спасает от суеверий. В наш цивилизованный век шаманство осталось непобежденным. Каждому хочется хотя бы во что-то верить, что дает надежду, опору. Наука узнала уйму всего про атмосферу вокруг нас, про таинственные потоки из бездны неба, но только все усложнилось, ответов как не было, так и нет. Любое отклонение от нормы вызывает чувственный обвал. Тряхнет жизнь, прижмет, хватаешься за соломинку. (Чуть помолчав.) На сей раз птицы не возвращались до самой весны, почти полгода. Этот исключительный по длительности факт я отмечаю в воспоминании жирным петитом. Ведь прошлые зимы благополучно жили здесь и в морозы тянулись к горячему пару над избушкой. Птицы вообще купаться любят, удивительного в этом нет. Существуют и другие причины кроме купанья. В селениях Средней Азии вьюрок королевский следит за тем, кто где помочится на землю, и сразу бросается клевать ту влагу, в ней соли. Не скрою, мне иногда казалось, у источника есть душа. Я старался думать только о фактах. Появился, однако, новый факт. В костях у ласточки был обнаружен металл, который добывают довольно далеко от Давши. Это почему-то обрадовало меня и взволновало. Хотелось думать, что жена Савелия поправилась окончательно. Был поздний вечер, когда принесли телеграмму. Я знал, что снова не буду спать. Небо светлое было, ветер влажный, холодный, ни в одном доме свет не горел.

Появляются В о л о д я и Н е л я. Заинтригованы.

В о л о д я. Распишитесь, пожалуйста.

Ш е с т е р н и к о в. Садитесь. Ты уже изучил содержание?

В о л о д я (улыбнулся). Естественно. Мы все ваши телеграммы знаем. Мы хотели спросить: что это может значить? У Нели есть собственное предположение.

Н е л я. Ласточка прилетела избавляться от металла.

Ш е с т е р н и к о в. Вы умны, Неля.

Н е л я. Спасибо.

В о л о д я. Она молчаливая, но умная.

Ш е с т е р н и к о в. Я знаю, что тебе нравится твоя жена.

В о л о д я. Она любит простую жизнь. Мне это нравится.

Н е л я. Сейчас многие молодые любят простую жизнь. Для вас важна эта странная телеграмма?

Ш е с т е р н и к о в. Не знаю уже. Сплошные сюрпризы. Я плохо сплю последнее время. Возможно, на меня действует источник.

Н е л я. На расстоянии?

Ш е с т е р н и к о в. Я этого не исключаю.

Они переглядываются и встают.

Н е л я. Мы пойдем. До свидания.

Ш е с т е р н и к о в. До свидания. Спасибо.

В о л о д я и Н е л я уходят.

Небо было таким же чистым до рассвета, но потом южный ветер погнал тепло. Я так и не ложился в ту ночь, сидел работал. В то же утро домой возвратился Павел и подрался.

С криком: «Сыночек! Сыночек приехал!» — Елена Никаноровна бросается вниз. В кухню входит П а в е л, обнимает мать.

Павел привез матери одеколон, а Савелию ножик. При виде подарков она расплакалась, сказала, что жить будет долго.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Я теперь долго буду жить, Паша. Буду белье стирать, капусту посолю, грибы. По вечерам — с соседями в лото играть. Как все станем жить, хорошо.

Елена Никаноровна и Павел сели. Смотрят друг на друга.

Ш е с т е р н и к о в. За стеной, они слышали, громко плакала Оксана. Мать велела Павлу молчать, не слушать, не вмешиваться.

Павел встал вдруг. И Елена Никаноровна встала быстро.

П а в е л. Слышишь?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Не наше дело, Павлик.

П а в е л. Тебе нравилось, мама, когда тебя били?

Она молчит, окаменев, отвернувшись. Павел слушает.

Ш е с т е р н и к о в. Сперва Кеха уложил Павла на землю. Потом Павел положил Кеху. Кеха отдохнул, встал, ударил головой в лицо и ногой в пах, и снова Павел растянулся надолго.

На берег выходит К е х а. За ним — плачущая О к с а н а.

К е х а (Елене Никаноровне). Ваш сын еще щенок и собака.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Уйди, Павел.

П а в е л уходит.

О к с а н а (плача). Сволочь он! Сволочь!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Он же тебя защищал.

О к с а н а (рыдая). Сволочь он! Сволочь!

К е х а. Я так скажу: чужая жизнь есть тайна. (Уходит.)

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (помедлив. Строго). Позови мужа.

О к с а н а ушла. К е х а вернулся. Ждет, расставив ноги.

Прости нас, Иннокентий. Прости, пожалуйста.

К е х а. Исключительно ради вас прощу, Елена Никаноровна.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Спасибо тебе. (Уходит.)

Он спокойно, недолго смотрит ей вслед и уходит.

Ш е с т е р н и к о в (встает с табурета, заканчивая). События по тихим меркам Давши следовали в эти дни слишком быстро. Через день после драки состоялся семейный праздник, и Павел от нас уехал. Затем во второй декаде октября у нее начались сильные головокружения и длились до Ноябрьских праздников. Снова ежедневно посещала источник. Затем наступили недолгая тишина, строительство фундамента для движка и начало любви. При этом, что бы там ни говорили давшинцы, свидетельствую без удивления: отношения Савелия и его жены в эти дни достигли самого высокого пика нежности и привязанности за всю их историю. (Помолчав, опустив голову, пересекает площадку и исчезает в наступающей тьме.)

Трубы неторопливо поют отбой, и где-то громко, задиристо начинает праздник баян. Что-то из «Кармен». Освещается кухня. Стол уставлен закусками. Пьяненький, истомившийся ожиданием Ч у п и к о в ходит вокруг, обнюхивает еду. Е л е н а Н и к а н о р о в н а приносит тарелки, полотенцем отгоняет Чупикова от стола.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Успел уже! (Уходит в глубину.)

Входит веселый С а в е л и й.

Ч у п и к о в. Это оскорбление, когда запаздывают!

С а в е л и й. Потерпи, Петро. Он кто? Директор. Не стыдно обождать. (Кричит.) Ты помнишь, Лёля, как я на тебе женился?!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (возвращается с тарелками). Помню я, чего мне не помнить. (Расставляет тарелки.)

С а в е л и й. Ты не переутомляйся. Еще рано переутомляться. Потеха, Петро! Просто потеха, как я на Лёле женился!

Ч у п и к о в (пьяненько следя за Еленой Никаноровной). Ох и дородная ты, Елена Никаноровна. Очень пышная баба!

С а в е л и й (сердито). Не заглядывайся.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Чо ему заглядываться? Чо я, девушка?

Ч у п и к о в. Я свое откукарекал, можно считать.

С а в е л и й. Это верно. Дожили до такого возраста, только языком да глазами, а больше ничо не можем. Значит, не хочешь услыхать рассказ, как я на Лёле женился?

Ч у п и к о в. А ты рассказывал.

С а в е л и й. Не рассказывал я тебе. Это ты врешь, сукин сын! (Обидевшись, уходит в угол, садится на корточки.)

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Вот ты какой, Савелий, непохож на остальных людей. Все вынь да положь, а не по-твоему — осердишься. Сколь мы с тобой похороводились, когда женились?

С а в е л и й. Да уж похороводились… (Чуть улыбается.)

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Ты исключительно настырный мужик!

Савелий молчит, чуть хмурясь еще и улыбаясь.

(Чупикову.) Я в огороде вожусь, вижу, у забора маленький мужичок стоит. Я картошку копала, думаю, чо он делает?

С а в е л и й. А я пришел на тебя посмотреть, мне адрес дали.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Я-то не знала! Думаю, чо на меня смотрит? И сердце ничего не подсказывало. Поглядел, ушел. Странно, думаю, всех в Усть-Баргузине знаю, а этого не знаю.

Ч у п и к о в (похохатывая). Не заприметила!

С а в е л и й. Нет! Бестолковый ты. А говоришь, рассказывал. Я только из тюрьмы вернулся. Чужие люди временно приняли. А эта сучка, моя бывшая, всех против вооружила.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (вздохнув). Всю жизнь ему изломала. Три года оттрубил, день в день, полностью.

С а в е л и й. Даже детей против меня настроила. А чо я ее ударил? Взял щепочку, один раз всего и стукнул.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Не поймешь тебя, Савелий. Когда говоришь, щепочкой ударил, когда палкой или поленом.

С а в е л и й. А я знаю, Лёля, когда как надо говорить, ты не учи. (Разгорячившись.) Ей такое наказанье надо придумать, такую кару за подлые дела!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Поостынь, поостынь. Взялся человеку рассказать, как мы женились, так расскажи до конца.

С а в е л и й. Да! (Улыбается.) Я Лёлю в огороде осмотрел, очень понравилась. А потом, вечером, нагрянул с одной бабенкой знакомиться, а она ни в какую!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Я дала ему от ворот поворот.

С а в е л и й. Полный задний ход! Настоящая молодец, Лёля. Ой, какая у меня молодец, не знаю, как и сказать!

Она взглядывает на него, смеется игриво.

Почему раньше не повстречались? Почему так? Кого надо, не встретишь, а какую-то мерзость обязательно встретишь.

Баян близко подошел к дому. Появился П а в е л.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Нету, Павлик, не приходил.

П а в е л. Найдем. Оградку на могиле ставит. (Уходит.)

И баян удалился. Тихо, тихо. Молчат все.

С а в е л и й (хмурится). Пойди ляг, Лёля.

Она идет наверх, ложится на кровать. Тихо.

Ч у п и к о в. А все-таки ты ее за жабры взял, значит?

С а в е л и й. Взял! (Смеется.) Первый раз ничего у меня не получилось, хоть и помогала та бабенка, получил отказ.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (громко, с кровати). Я тебе прямо ответила: мне мужик не нужен. Хоть и нужен мужик, поскольку еще молодая женщина, я скрывать не стану, но в первую голову нужен отец ребенку. А без этого могу обойтись.

С а в е л и й (кричит). Так в точности и говорю, Лёля!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (не выдержав, возвращается). У меня был до него один шофер Сперва с шофером все хорошо. А через месяц он сказал Павлику: «Отстань, змееныш!» Я тем же разом говорю: «Вот тебе бог, а вот порог».

С а в е л и й (самодовольно). Три раза ходил, на третий остался.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (рассмеявшись). Павлик проснулся, спрашивает: «Кто в кровати с тобой?» Я говорю: «Твой отец, зови его тятя». — «Не буду», — говорит Павлик. А Савелий ему говорит: «Ты не зови меня тятя, твой отец погиб за Родину, а зови меня дядя Савелий». Пошел и купил ему губную гармошку. Я соседей позвала, примириться окончательно, только где угощения на всех наберусь?

С а в е л и й (уверенно). Хватит! Я пить не стану. (Чупикову.) Мне можно, но не полезно мне. Раньше-то будь здрав!

Баян вернулся. Входят О к с а н а, К е х а, Н е л я, В о л о д я и Ш е с т е р н и к о в. Шестерников приносит чучело кречета. Хозяева приветствуют гостей: «Проходите, садитесь».

Ш е с т е р н и к о в. Подарок от нас. Это кречет. Почти сокол.

С а в е л и й. Ваша работа?

Ш е с т е р н и к о в. Совместная с вашим сыном.

Все сели за стол. Кречет переходит из рук в руки.

(Внимательно очень.) Как самочувствие, Елена Никаноровна?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (пунцовая под его взглядом). Хорошо.

Ш е с т е р н и к о в (секунду-две еще смотрит на нее и поворачивается к Савелию). Есть идея, Савелий Егорыч, занять вам свободную вакансию пожарника. Шестьдесят три рубля. А если пожар, все равно гасить всем колхозом.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (обеспокоенно). Ответственная работа.

С а в е л и й. Всякая работа ответственная, Лёля. Спасибо вам.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Только у меня просьба, товарищ директор, чтобы в пожарники оформили не его, а меня.

С а в е л и й (удивившись). Почему тебя, Лёля?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Потому что характер нервный. Начнешь пожарные правила выполнять, со всеми перессоришься.

С а в е л и й. Ты чо? Пожарник и должен со всеми ссориться!

Ч у п и к о в. А когда гулять начнем, граждане? Вы, Николай Борисыч, скажите тост.

Ш е с т е р н и к о в. Почему я?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Вы, вы скажите, пожалуйста.

Ш е с т е р н и к о в. Ну, что ж… Что ж… (Встает.) Мне встреча сегодняшняя кажется значительной. Важной и приятной. Благодарю за то, что пригласили. (Задумавшись, смотрит на стакан, который держит в руке.) Я давно здесь живу. Друзья спрашивают: не скучно ли? Люблю природу. Люблю зверя. Люблю плавать в морозную погоду, к этому жена приучила. Зиму люблю, тишина фантастическая. Вообще природа у нас ненавязчивая, не то что на юге, но вкрадчивая, держит. Пишу книгу о нашей природе. Давно. Может быть, получится. Не только о себе хочу. Считаю, все мы неплохо бережем эти святые места, работа достойная. Очень полюбил вашу семью. К чему все это? Внешними событиями жизнь не богата. И вот случилось прекрасное событие, за которое и предлагаю. За здоровье Елены Никаноровны, как говорится, и…

Чокаются шумно.

Ч у п и к о в (встает). Объявляю новый тост. За источник!

О к с а н а (громко). Правильно. Я хочу за источник!

К е х а (встает). Не надо за него! За другое выпьем.

Ч у п и к о в. Почему не желаешь?

К е х а. А кто его знает, что в нем?

Ч у п и к о в. Неправильно! Он дает мужскую силу.

Ш е с т е р н и к о в. Это, интересно, кто сказал вам про эту силу?

Ч у п и к о в. Все говорят! (Подумал.) Вот Савелий говорил.

С а в е л и й. Не бреши, не бреши! Это ты мне сказал.

Ч у п и к о в. Ну я, какая разница? А мне егерь Антипин говорил. Каждые три дня приходит ванны принимать. У него с женой не все ладно получается. За источник предлагаю.

Все чокаются, смеясь. Вдруг М а р и н а входит. За столом тихо становится. Марина начинает смеяться. Смеется и вызывающе приплясывает.

(Кричит.) Поддатая пришла? Да? Поддатая!

М а р и н а. Счастливая я! Счастливая!

Ч у п и к о в. Кто тебя звал? Поддатая!

М а р и н а. Ни грамма, Чупиков. Счастливая очень!

С а в е л и й (встал. Тревожно). Куда же убегаешь, Петро?

Ч у п и к о в. Не могу я в компании с этой… (Уходит.)

Молчание за столом. Смущены все.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (спокойно). Садись, Марина.

Марина села в стороне от стола. Молчит, улыбается.

С а в е л и й (садится. Необычайно серьезно). Скажите, товарищ директор, какие слышны международные новости?

Ш е с т е р н и к о в. Я знаю столько же, сколько и вы.

С а в е л и й. Вы грамотный, вы газеты иначе читаете.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (сердито). Весели гостей, Савелий.

С а в е л и й. Сейчас, сейчас! (Встал, неожиданно подмигивает Павлу, будто собираясь коленце выкинуть.) Стихотворение почитаю. Военное.

(Молчит.) Забыл дальше. Ладно! Старые дела. Угощайтесь, прошу!

Ш е с т е р н и к о в. Ваше стихотворение, Савелий Егорыч?

С а в е л и й (неуверенно улыбаясь). Был слух — мое.

Ш е с т е р н и к о в (встает внезапно). Играйте, Володя, вальс. (Подходит к Марине.) Позвольте вас пригласить?

Марина удивлена, встает нехотя. Володя играет вальс. Стол следит. Шестерников и Марина танцуют, все удаляясь и удаляясь. Она смотрит мимо него.

М а р и н а. Зачем пригласили? Пожалели, что ли?

Ш е с т е р н и к о в. Вы не счастливая. Неправду сказали.

М а р и н а. Откуда знаете?

Ш е с т е р н и к о в. Видно.

М а р и н а. Хотите, домик ваш буду убирать? Суп когда сварю.

Ш е с т е р н и к о в. Предложение принимается.

М а р и н а. Только денег брать не стану.

Ш е с т е р н и к о в. Это уже сложнее. Выходит, вы меня жалеете?

М а р и н а. Глядите, смотрят на нас.

Ш е с т е р н и к о в. А мы ничего плохого не делаем.

М а р и н а. Вам я скажу. Бросил меня мой поклонник.

Ш е с т е р н и к о в. Я понял, что-то случилось. Жалеете меня?

М а р и н а. В город вам надо ехать. Уезжайте, Николай Борисыч.

Ш е с т е р н и к о в. Опоздал я, Марина Ивановна. Когда-то считался способным человеком, но все, что делали мы, я, моя жена, учителя наши, было надолго перечеркнуто. Времена изменились, но опоздал я в город. Пойдете, Марина, за меня замуж?

Она смотрит мимо него.

Вы добрый человек. Хорошая хозяйка. Вы красивы.

М а р и н а (спокойно). О чем с вами говорить будем?

Ш е с т е р н и к о в. О чем угодно!

М а р и н а. Ищите городскую, Николай Борисыч. (Останавливается, идет на прежнее место, сидит невозмутимо.)

Ш е с т е р н и к о в (кричит, повернувшись к столу). Павел! Вы ничего еще не сказали родителям?

П а в е л. Пока не сказал.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Про что, Паша? Что от нас скрываешь?

Ш е с т е р н и к о в (кричит). Направляю его на базу, в Иркутск! Будет работать, и товарищи устроят в университет.

Елена Никаноровна смотрит на сына.

С а в е л и й. И когда же наметили?

П а в е л. Не скоро еще.

Ш е с т е р н и к о в (подходит). Очень скоро. Последним пароходом.

С а в е л и й. Ты чего, Лёля, задумалась?

Она молчит, смотрит на сына.

(Володе, зло.) Играй хорошую. Чтобы пели люди! Пой, Лёля!

Володя развел меха, Елена Никаноровна запевает: «У муромской дорожки стояли три сосны». Стол подхватывает. Все громче, полнозвучнее, яростнее звучит простая песня, как гимн одиночеству и разлуке, и длится долго, соединив всех. Елена Никаноровна встает, уходит на берег. Савелий следит, идет к ней. Стоят рядом. Кухню окутывает мрак. Песня откатывается постепенно.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Наверно, я его уже не увижу.

С а в е л и й. Почему тебе так кажется, Лёля? Увидишь!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Поросенка надо купить, Савелий.

С а в е л и й. Куплю. Поеду на Кабаний, куплю. Теперь твоя пенсия, да эти шестьдесят три рубля, мы еще Пашке пошлем.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Он от нас не возьмет.

С а в е л и й. Сала пошлем. Я рыбки подкопчу. Гостинец.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. В пожарники не оформляйся, Савелий.

С а в е л и й. Ну, как скажешь. Все равно у нас все вместе.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Павлик выучится, в город нас заберет. Будем жить в благоустроенной квартире.

С а в е л и й (необыкновенно серьезно). Я просто мечтаю пожить в благоустроенной квартире! Чтобы ванна была, водопровод, и телевизор я еще ни разу в жизни не видел!

Голос Савелия прерывается мощным гудком. На рейде Давши стало пассажирское судно. Гудок сменяется бьющей по ушам джазовой музыкой через динамики парохода. На берег выходят О к с а н а, К е х а, В о л о д я, М а р и н а, Н е л я, Ч у п и к о в, П а в е л, Ш е с т е р н и к о в. Все молча смотрят на пароход.

Ч у п и к о в. Этот пароход мог бы нас всех забрать! Всех!

В о л о д я (весело). Шлюпку спустили. Шлюпка идет!

П а в е л. Напишите мне, Николай Борисыч, если не трудно.

Ш е с т е р н и к о в. Напишу.

П а в е л. Напишите, когда вернутся птицы.

Ш е с т е р н и к о в. Напишу. Непременно.

Павел подходит к матери. Все смотрят на пароход.

П а в е л (Савелию). В случае чего, ты мне отбей телеграмму.

С а в е л и й. У нас будет по-прежнему хорошо. Не беспокойся.

Ч у п и к о в. Глянь, как шлюпку мотает. Стихия!

С а в е л и й. Я ее всегда чувствую, стихию. Дождь, ветер — все чувствую. Ой, паря, как все быстро получается!

Ч у п и к о в. Пора прощаться, друг любезный!

Павел целуется с матерью, целуется с Савелием.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Беги, шлюпка ждать не станет.

П а в е л уходит, за ним — В о л о д я, Н е л я. Стучит лодочный мотор. Все долго, молча смотрят на пароход.

Ч у п и к о в. Ничего, и мой гудок когда-нибудь загудит.

К е х а. Думаю, и мой вскорости загудит.

О к с а н а. Никуда отсюда не поедем!

К е х а. Спорить пока не будем.

М а р и н а. А я уж летом точно уплыву к чертовой матери!

К е х а отвернулся, уходит с О к с а н о й. Пароходная музыка прервалась, прозвучали два сиплых гудка, музыка вернулась, стала медленно удаляться. М а р и н а уходит.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Идем домой, Савелий. Остудишься.

С а в е л и й. Идите с Петром, я еще погляжу. Иди, не спорь, Лёля, я люблю пароходы.

Она ушла с Ч у п и к о в ы м. Савелий долго машет рукой. Ш е с т е р н и к о в — в стороне. Оркестр громко играет военный марш. Савелий сел на землю, обхватив колени, слушает[2].

Ш е с т е р н и к о в. Штормы гремели весь ноябрь, часть декабря. Снег уже лежал, но льда не было пока. Однажды показался белый остров. Его пригнало и разбило, шквальный ветер вскоре пригнал другие острова, они маячили вдали, вода вокруг была тяжелой, синей. На ближнем острове волк бегал, выл и выл, изматывая душу, предвещал что-то. Внезапно волк исчез куда-то, и стал расти береговой припай. В распадке и над морем в те дни лежал густой туман. Едва туман ушел, море побелело, грохот начался, неимоверный грохот. Как канонада. Спать не давал необъяснимый страх. Вздрагивали горы, земля гудела. Неделю ровно море льды ломало на больших глубинах. Вдруг стадо тихо в Давше. Началось строительство фундамента для движка. Каждый вечер Кеха и Елена Никаноровна, усталые, возвращались по берегу от сарая и разговаривали.

С а в е л и й встает, уходит. Идут К е х а и Е л е н а Н и к а н о р о в н а.

В сарае, возведенном над фундаментом, днем и ночью топили печку, чтобы не замерзал цементный раствор.

Свет круто меняется. Ш е с т е р н и к о в исчез.

К е х а. Отдохните, Елена Никаноровна. А чего?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Устала я.

К е х а. Вот и отдохните. Куда торопиться?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Куры у меня не кормлены. (Останавливается. Со вздохом садится на валун, отдыхает.)

К е х а (останавливается, смотрит на нее). Будь у меня такая жена, мне бы ничего больше не надо.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (сурово). У тебя хорошая жена. Не болтай. Я б не могла быть твоей женой, потому что ты моложе меня. (Прикрыла глаза, поглаживает усталые ноги.)

К е х а. О чем мечтаете все время, скажите мне?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. О жизни. Думаю, сколь нам заплатят, когда фундамент выстроим. Надо Савелию рубаху шить, белье, себе кофту. Зимой надо и о весне думать.

К е х а. Первый муж у вас был хороший?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Хороший. Он меня девушкой взял, ни о чем не советовался. Считал, если женщина, то ума нет. А в остальном был хороший, непьющий.

К е х а. Я так полагаю, вы его не любили.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Я тогда не понимала, что такое любовь, жила и жила. Нечего нам про любовь говорить, Иннокентий. Для нас с тобой этот разговор бесполезный.

К е х а (сразу и как-то легко). Это понимаю. Я уже понял, какая вы женщина. У меня никаких особенных планов нет.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (помолчав). Что про меня понял?

К е х а. Вы женщина такая, вы баловства не допустите.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (встает, смотрит на него). Ты хороший работник. Застегнись. Слышишь? А то Савелий простыл тут с тобой, и ты простынешь. Савелий никогда не бережется. (Протянула руку, застегивает пуговицу на его телогрейке.)

К е х а. А все же любовь на свете существует. Никто, конечно, в точности не знает, сколько раз можно любить. Но фактически, говорят, любить можно три раза. У нас на автобазе начальник был, до трех раз, говорил, можно.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (села вдруг, с интересом). Почему так?

К е х а. Так он считал. Он трех любил. Вы сколько любили?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (неожиданно просто). У меня было много мужчин. Я семь лет прожила вдовой, за мной многие ухаживали, но я сама себе хозяйкой была, потому что изучила мужчин. Бывало, в доме ничего, кроме картошечки, нету, а они все одинаковые, все эгоисты.

К е х а. Савелий знает про то?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Не спрашивал. Все спрашивают, а он ни разу. У него другие мысли. Слыхал, каким манером он медведя на Голоустной запорол? Про это многие знают. Он с ним один на один оказался, лег под него по эвенкийскому обычаю и живот разрезал. А люди с лодки смотрели и боялись подплыть. (Чуть помолчав.) Болеет, жалко его. (Встает.) Пойду.

Идут рядом, потом К е х а исчезает. Она сзывает кур: «Цып, цып, цып!» Замирает вдруг. Слышен сердитый голос Савелия: «Уходи, уходи к чертовой матери! Знать тебя не знаю! Вон уходи!» В кухне — свет. Взлохмаченный, в полушубке и белых подштанниках, в валенках, С а в е л и й стоит перед бледным Ч у п и к о в ы м.

Ч у п и к о в. (тихо). Ты подлец!

С а в е л и й (орет). Сам подлый! Уматывай, не хочу говорить. Бухгалтером работаешь, а дурак дураком. Пошел, пошел!

Ч у п и к о в выскакивает, сталкиваясь с Еленой Никаноровной. Савелий ходит мрачно. Она смотрит на него.

(Хватает шапку, забытую Чупиковым. Кричит.) Шапку возьми! Ушел, проклятый! Я ему устрою, попомнит меня!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Чо случилось, Савелий?

С а в е л и й. Ничо. (Ходит рассерженный.) Пустяки.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Вы чо, подрались?

С а в е л и й (бормочет). Еще б минута, и подрались.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Ты ж больной! Как лечить тебя?!

С а в е л и й. Давай чай пить. Я самовар поставил. (Садится за стол.) Шинелку носил, а справедливости не понимает.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Из-за чего все это, Савелий?

С а в е л и й. Из-за Рузвельта. Ну, из-за президента.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (изумленно). Чо — других забот нет?

С а в е л и й (горячась). Рузвельт был капиталист, но был полезный капиталист. Все наше правительство в войну уважало! Вот Черчилль — гнида, не спорю.

У дома появился Ч у п и к о в, останавливается.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (увидев его, мужу). Пойди, отдай шапку.

С а в е л и й (выходит). На, Чупиков, бери шапку. Так нельзя. Справедливость нужна. Рузвельт тоже человек!

Ч у п и к о в. Я к тебе не за тем приходил. Советоваться хотел.

С а в е л и й. О чем? Говори. Чего молчишь?

Ч у п и к о в. Марина домой просится.

С а в е л и й (сразу). Не пускай. (Строго.) Ни-ни!

Ч у п и к о в. Намерен пустить.

С а в е л и й. Характер должен быть мужской, Петро!

Ч у п и к о в. Дело не в характере. Однорукий я. Мне ее когда под Вязьмой оторвало… (Молчит.) Разрешу вернуться.

С а в е л и й (подумал). Сегодня не смей.

Ч у п и к о в. Какая разница!

С а в е л и й. А такая! Решил — ладно. Но помарьяжить надо.

Ч у п и к о в надел шапку, уходит. Савелий вернулся в дом.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. О чем говорили?

С а в е л и й. Мужской разговор, Лёля, тебе знать не нужно.

Появился Ш е с т е р н и к о в. Входит в дом. Савелий смущенно прикрывает подштанники полушубком.

Ш е с т е р н и к о в. Я на минуту, по делу, здравствуйте. На днях откроется путь по льду. Договорился в лесничестве, дадут грузовик ехать за поросятами.

С а в е л и й. Спасибо! От души большое спасибо.

Ш е с т е р н и к о в. Как самочувствие, Елена Никаноровна?

С а в е л и й (опережая ее). На ять, на ять себя чувствует!

Ш е с т е р н и к о в (внимательно). В источник все еще ходите?

С а в е л и й (чуточку раздражаясь). Ходит, ходит, когда баня не топлена. На ять она себя чувствует! Чего спрашивать, Николай Борисыч? Поправилась — и делу конец. Лёля моя теперь будет долго жить. Это вопрос решенный!

Ш е с т е р н и к о в (чуть улыбаясь). Абсолютно согласен. Я не спорю, Савелий Егорыч. Существует гипотеза, что срок жизни в каждом из нас запрограммирован при рождении.

С а в е л и й. Не совсем верно, извините, будьте добры. У меня был командир отделения из учителей, он так говорил. Человеку жизни отпущено ровно столько, сколь в нем любви. Значит, как только вся любовь истончается, сразу смерть подходит.

Ш е с т е р н и к о в (несколько мгновений внимательно смотрит на него). Готовьтесь, Савелий Егорыч, грузовик будет. До свиданья. (Идет на берег, стоит, закуривая, на ветру ломая спички.)

С а в е л и й (строго). Неси самовар, Лёля.

Она уходит. Он сел у стола, задумывается.

Ш е с т е р н и к о в. Вот он сидит и думает, и, может быть, я знаю, о чем. Он часто думал о Братской ГЭС. Это пунктик был, ему очень хотелось туда. В те годы переселялись тысячи граждан. Как будто вся страна в вагонах ехала. Отзвуки переселений и песни новых строек докатывались до нас и очень волновали его. (Чуть помолчав.) Удивительной была его вера в давшинскую воду. Никаких колебаний! В нем жила какая-то звериная связь с природой. Знаю, есть что-то сентиментальное в моей тайной зависти к нему, но что было, то было. Я не таюсь, стал забывать Люду, но он заставил меня думать, что лечил я ее как-то не так. Он просто гнал жену каждый вечер в источник, заставил принять бессчетное число ванн, хотя я предупреждал об опасности. И потом, когда уже чувствовала себя здоровой, чуть что — уверенно посылал принимать ванны. Я был весь там, в городе, когда Люда болела, вы знаете почему. Он полностью отрекся от самого себя, я не сумел. А самым удивительным было вот что. Он гнал жену в источник, но когда она предложила ему полечиться водой, то испугался и отказался в ту же минуту. Почему потом согласился, не знаю и вступаю в область предположений. Понадеялся, возможно, по меньшей мере на волшебство: поверил в мужские разговоры про источник. Это всего лишь фантазия.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а несет самовар. Ш е с т е р н и к о в исчез.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (задумчиво наливает чай, садится). Знаешь, Савелий, что я надумала? Тебе надо источник попринимать.

Он молчит, не поднимая глаз. В молчании упрямство.

Слышишь, что сказала?

С а в е л и й. Не пойду. У меня есть другое средство. Панты я буду пить. Они у меня давно сохнут. Второй год. Я их найду и буду пить.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Кто сказал, что их пить полезно?

С а в е л и й. Все говорят, панты полезны. От всех болезней выручают. Надо было Пашке немного выделить на дорогу.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (осторожно). Источник тоже не помешает.

С а в е л и й. Нет! (Отодвинул чашку, встал.) Не лежит душа к нему. (Одевается насупленно.) Пойду сделаю топорище.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Лежать надо. И топорище не нужно нам.

С а в е л и й (спокойно). Нужно. Ты, Лёля, не командуй, а то у нас в дому неизвестно, кто баба, а кто мужик.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Как тебя лечить, Савелий? (Смотрит на него, вытирает слезу.) Не знаю я, как тебя лечить!

Он надевает брюки. Упрямо молчит, сжав губы.

(Неожиданно мягко.) Поди уж, натаскай воды, старичок.

С а в е л и й (выпрямившись, удивленно смотрит на нее). Ты что так величать меня стала, Никаноровна?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Так ведь я это так. Был бы ты старичок, разве бы я стала тебя так называть?

С а в е л и й (отчужденно). Верно. (Уходит в глубину, гремит ведрами и возвращается, ставит ведра у ног, садится.) Ты у меня молодая. Скоро совсем не буду нужен тебе.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Чо, сдурел? Здрасьте, я вас не узнала.

С а в е л и й. Так говорю. Просто так говорю, и все. Ты совсем молодая женщина.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. У нас разница всего десять лет.

С а в е л и й. Большой срок десять лет. Большой, Лёля!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Я женщина. Из материала-то я из какого сделана?

С а в е л и й (самодовольно вдруг усмехнувшись, убежденный ею). Это — да! Материал-то у вас хреновый. Пойду по воду.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Нет уж, стой. Дай слово, что будешь в источник ходить. Сам говоришь, ломота в теле. Я болела, тебя слушалась. Вода спасла меня, значит, тебе поможет.

С а в е л и й (думает, потом смеется тихо, лукаво). А знаешь, пожалуй, верно! Буду источник принимать и панты буду пить. Сразу два лечения: одно снаружи, другое снутри. Согласен, разумно будет. А ты тоже со мной поди!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Ты чо говоришь? Как же понять тебя?

С а в е л и й. А как говорю, так и действуй.

Она смотрит на него неуверенно.

(Смеется негромко.) Вместе в водичке полежим!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Тебе же беречься нужно, Савелий.

С а в е л и й. Ничо! (Смеется.) Мне с тобой охота. Я быстро, быстро поправлюсь. Пойдем, Лёля, пожалуйста, пойдем!

Тьма окутывает Давшу. Оркестр играет победу. Освещается кухня. К е х а в новенькой пижаме настраивает приемник. О к с а н а стоит рядом, любовно расчесывает его волосы расческой. Входят сердитые С а в е л и й и Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Раздеваются.

К е х а (с ухмылкой). Вдвоем, что ли, ходили?

Не ответив ничего, С а в е л и й уходит в глубину.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (продолжая раздеваться, сердито). Смешной, смешной мужик. Лежит в воде нетерпеливо и ждет, когда поправится, а я лежу рядом. Не надо бы ходить! Какое же лечение семьей?

К е х а. Целовались?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Ну, целовались! Так что из этого? Ну, целовались! А может, правда, боится он источника! Вдвоем всегда полегче. Лежу в воде, время зря уходит.

О к с а н а (смеется). А целовались!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. И что? И что без толку-то? Пошли в сумерки, а вышли — темно стало. Гляжу, на кухне свет у нас.

О к с а н а (смеется, необычайно весела). Забыли разве? Уговорились в карты поиграть. В подкидного! Мы тоже в баньку сходили.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (изучая Кехину пижаму). Я таки пижамы видала в баргузинском магазине. Вот ведь какой представительный мужчина, когда чисто оденется. (Подходит, щупает материю, переглядываясь с Оксаной.)

О к с а н а. Я ему купила, еще дочки у нас не было. Ни разу не надевал, а сегодня захотелось.

Вернулся С а в е л и й, принес старенький туесок.

С а в е л и й (Оксане). Глянь, я панты принес. Видишь, какие рога. В них такие вещества есть, даже беременным помогают.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Только ты принимай! Принимай!

С а в е л и й. Буду. Слово дал, буду. (Идет наверх, приносит чучело кречета, ставит на стол.) Пусть птица-кречет присутствует при нашей игре. Сдавай карты, Оксана.

Садятся. Оксана тасует колоду, напевая.

Чо такой задумчивый, Кеха?

К е х а. В город надо перебираться.

С а в е л и й (восхищенно). Прекрасная жизнь в городе! Посмотришь, все так прилажено, да так ловко. Зову Лёлю, поедем на Братскую ГЭС, Пашка бы к нам приехал. Там чудесно народ живет. (Отбирает карты у Оксаны, которая сидит неподвижно. Сдает.) Красноярская ГЭС теперь строится и Усть-Илимская, а скоро Богучанскую начнут, куда угодно, куда угодно можно уехать! А что, Лёля, если сначала к ребятам моим съезжу? А? (Загораясь.) Сначала в Минусинск, а после в Алма-Ату? Детишек ихних хочется поглядеть. Жалко мне их! Ночью подумаю, слезы наворачиваются.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Бросили они тебя. Они хорошо живут.

К е х а (бьет кулаком по столу). Ну, все! В город едем!

О к с а н а (кричит). Никуда не поеду! Он сегодня весь вечер об этом. Все его думы знаю. Пижаму надел. (Плачет.) И не думай! Дочку не получишь. Один поедешь.

К е х а сгребает карты в кучу, уходит.

С а в е л и й (встает сердито). И зачем люди женятся!

О к с а н а. А он бы и не женился, беременная была и несовершеннолетняя. Намучился со мной, бедняга. Скучно со мной.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Куда собрался, Савелий?

С а в е л и й (надевает полушубок). К Чупикову. (Уходит.)

О к с а н а (плача). Не пойду домой. У вас буду спать.

Елена Никаноровна берет карты, раскладывает.

Как жизнь налаживать? Как вы с Савелием налаживали?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Он налаживал. Я вышла за него, не любила. Только поняла, что трезвый и не грубый. А больше что надо? Тыщи вдов мучились с детьми на руках, и все не хуже меня. (Собирает карты, задумывается.) Я мало на что надеялась. В меня въелось недоверие. И ему не верила. А после постепенно влюбляться стала. (Вспомнив что-то, смеется негромко. Снова раскладывает карты.) Сначала мне его ухватка понравилась. И не врет никогда. Думаю, как такие рождаются? О себе нисколько не думает. Пришел с улицы, а стал как свой. Вот ему бы образование! А по мне и так хорош. Хорошо, что не слишком грамотный. Разве бы удержала? Мне бы такого и не найти. Да таких добрых и нету. Я всегда Павлику говорила, чтобы не грубил, не спорил. Теперь у нас дом, семья, а раньше что было? Проходной двор.

Входит К е х а.

К е х а. А ну, домой шагай! Шагай, говорю.

О к с а н а уходит, не возразив.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (раскладывая карты). Бить будешь?

К е х а. Не буду.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Не бей. Слышишь?

К е х а (шагнул к ней). Погадай мне.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Я чужим не умею.

К е х а (с силой берет ее за руку). Погадай мне!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (встает стремительно). Ты чо?

Он притягивает ее, обнимает.

Ты чо, парень! (Задохнувшись и рассердившись.) Не сходи с ума! Я тебе чо говорю? (Вырвалась, оттолкнула его. Отбежав.) Еще позволишь, Савелию скажу. Учти.

Он стоит, глядя на нее. Входит С а в е л и й. Ему не нравится что-то. Смотрит на Кеху. Тот внезапно уходит. Савелий смотрит на Елену Никаноровну, идет в глубину. Она следит напряженно. Савелий возвращается с ружьем.

Вот поросенка не купил, не съездил на Кабаний, поленился, а машины нет. (Не спуская с него глаз.) Чо надумал! Чо?

Он переламывает ружье, смотрит в стволы.

Чо надумал, я спрашиваю?

С а в е л и й. Завтра пойду мяса добуду. Котомочку готовь.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (недоверчиво). И куда ж пойдешь?

С а в е л и й (помолчав). Стели постель, Лёля. Спать будем.

Она идет наверх, расстилает постель. Он еще с минуту возится с ружьем и идет к ней. Начинает раздеваться. Она следит за ним и тоже раздевается. Ложатся.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Куда пойдешь-то?

С а в е л и й. На Тукулик уйду. По льду пойду.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (все еще недоверчиво). Далеко…

С а в е л и й. Ближе не разрешается.

Молчат. Свет чуть меркнет.

Лёля, можно тебя спросить?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (настороженно). Про что?

С а в е л и й. Ты помнишь того кузнеца?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Какого кузнеца?

С а в е л и й. Ну, того кузнеца… Неужели не помнишь того кузнеца? Мы еще на покос ездили.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (молчит некоторое время). На какой покос? Не понимаю, про что ты говоришь, Савелий.

С а в е л и й. Ну как же так, Лёля! (Поднимается, тихий, взволнованный.) Нам дали разрешение косить за Барабинским хутором. Неужели не помнишь? Целая компания собралась, и там кузнец был. Он к тебе еще приставал, а я его припугнул.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Так он вовсе не кузнец был, он был механизатор из МТС.

С а в е л и й. Он был механизатор и кузнец, он же сам говорил. И тебе и мне, мы сидели вместе. Как же ты позабыла?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (равнодушно). Так ведь давно было.

С а в е л и й. Давно, конечно, мы с тобой второй год жили.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (для нее это почему-то важно). Первый!

С а в е л и й. Второй, Лёля. Он все время к тебе приставал, а я предъявил ему пару слов.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (вдруг стараясь польстить ему). Помню. Ты его сразу отшил от меня. Зачем ты про это вспомнил?

С а в е л и й. Я хотел спросить: у тебя что-нибудь было с этим мужиком, с кузнецом этим?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Я вижу, у тебя совсем ум за разум заходит! Он же мне совсем незнакомый человек, тот кузнец! И ты был каждую минуту рядом. Как у тебя язык поворачивается?

С а в е л и й (рассмеявшись тихо). Все позабыла, Лёля! Я же потом ушел, хотел случаем воспользоваться. Помнишь, на охоту пошел? Сутки ходил. Козу притащил, мы из той козы похлебку варили и домой мяса принесли. А я ровно сутки отсутствовал.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Про мясо помню, а что уходил, этого, по-моему, не было.

С а в е л и й. Было, Лёля, было!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Значит, подозреваешь меня, Савелий?

С а в е л и й. Да не подозреваю вовсе. Я тогда ничо не заметил, а потом почему-то подумал. Ну, раз сердишься, давай спать.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Дурачок! Все у нас с тобой хорошо.

Он закрыл глаза, открыл, смотрит в потолок. Оркестр играет победу. Он слушает внимательно. Она встала, оделась, спускается вниз, уходит в глубину. Свет переходит в кухню. Она приносит швейную машинку, ставит, начинает шить белую рубаху. Оркестр умолк. Из тьмы на край площадки выходит Ш е с т е р н и к о в, смотрит на нее. Она встает, прикладывает эту длинную, похожую на саван, белую рубаху к себе, поворачивается, словно смотрится в зеркало, примеряя длину. Шестерников опустился на табурет. В кухню входят К е х а и Ч у п и к о в. Приносят бутылку, садятся у стола. Смотрят друг на друга.

Ш е с т е р н и к о в (негромко, спокойно, печально). Савелию в эту ночь сон пришел. Будто в Давшу приехала милиция на мотоциклах. Не меньше взвода. Закуржавели, замерзли. Искали злостных алиментщиков на побережьях. И все милиционеры походили на коменданта Кеху. Все как один. Савелий их предупредил, что алиментщиков расстреливать будет лично сам, затем повел в источник греться. Он мне рассказывал смущенно: они разделись догола, он их помыл. Они пригнали грузовик. Уселись Неля, Оксана и он, Савелий. Сон вещий. Наутро поехали за поросятами. (Показывает.) А вечером эти двое пришли к ней. Она гнала, они не слушались.

К е х а и Ч у п и к о в наливают. Шестерников в тени.

Ч у п и к о в. Дай грибочков солененьких.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Не дам.

К е х а (смеется). Шел бы спать. Совсем косой! Отдохни!

Ч у п и к о в. Я москвич! Мне б денег на дорогу… Там народ особый. Мастеровые люди. У всех товарищеские отношения. Я вот на раскладушке отдохну. (Уходит в глубину.)

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (смотрит вслед ему). Уйди, Иннокентий.

К е х а. Ты чо — боишься меня?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Боюсь, не боюсь, а ступай.

К е х а. У меня сидели, я дочку уложил, шуметь нельзя.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Уведи его и сам уходи.

К е х а. Выпей со мной. Как друга прошу. Грустно мне! Ты ж моя сотрудница, такой фундамент отгрохали, уважь меня.

Она берет стакан. Пригубив, ставит на стол.

Не уважаешь, выходит?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Уважаю. (Крикнула.) Уйди! Спать хочу.

Посмотрев на нее внимательно, Кеха идет в глубину. Она встает, прибирает шитье. Кеха возвращается.

К е х а. Упал Петро. Мертвый лежит. Не сдвинешь!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Пусть лежит. Уходи, кому сказано?

Он под ее взглядом хватает бутылку со стола и, рассмеявшись, уходит. Свет меркнет, освещается кровать. Елена Никаноровна идет наверх, ищет лекарство, пьет. Начинает раздеваться. На кухне что-то со стуком падает.

(Замирает, садится на кровать полуодетая. Громко.) Ты чо там бродишь, Петро?!

К ней поднимается К е х а. Стоит, смотрит на нее.

(Испугавшись.) Ты зачем?

Он подходит. Сел рядом. Сидит сгорбившись.

(Сердито.) Зачем пришел?

К е х а (тихо). Поговорить.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Не пьяный, не притворяйся, не пьяный!

Он молчит, опустив голову, как бы не слышит.

(Стараясь говорить рассудительно и спокойно.) Если поговорить хочешь, приходи завтра. И сойди с кровати, Иннокентий, не место тебе тут сидеть.

К е х а (тихо). Я вас не трогаю.

Она смотрит на него, боясь пошевелиться.

Муторно мне от всей моей жизни. Неряха она! Только ты одна мне можешь помочь. Ты же видишь, какая она! Поговори со мной, как человек с человеком.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (стараясь говорить громче). Про что говорить? Ты поговорить пришел, а люди что подумают?

Застывшим взглядом он смотрит в сторону.

(Сердито.) Слышишь, Петро идет!

К е х а (бормочет). Петр упал. Упал он на раскладушке там. Упал, и все! (Встает и наклоняется к ней.)

Она поднимается, долго молча борется с ним. Оба говорят громким шепотом.

К е х а. Что ты дрожишь? Что дрожишь?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Уйди, Кеша, уйди. Господи, господи!

К е х а. Ты же знала, что я приду…

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Не знала, не думала, не ври на меня.

К е х а. Не пущу тебя, пропаду я без тебя!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Что глупости городишь! Господи! Господи!

Внезапно он опускается на колени, обхватывает ее ноги. Что-то происходит с ней в этот миг. Она стоит неподвижно, отвернув голову.

К е х а (стоя на коленях). Дети мы, что ли? Дети? Что дрожишь?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (тихо, сердито). Пусти.

Он встал. Протянув руку, гладит ее по волосам. Она вдруг идет к кровати, садится. Он сразу садится рядом, заглядывает в лицо. Она отворачивается резко.

К е х а. Дети мы, что ли? Не дети же?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Дверь открыта. Иди в сени, накинь крючок.

Он бросился вниз, исчез. Она снимает валенки. И начинает плакать, тихо всхлипывает. Он возвращается.

К е х а. Ты чего? Ну чего? Чего? Чего, в самом деле?

Она плачет беспомощно все громче и не может удержать слез. Он растерян. Неожиданно для него она вскакивает, хватает телогрейку, стремительно бежит вниз. Он настигает ее возле дома.

Идем назад! Вовсе тронулась, ногами голыми на снегу!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Уйди, Кеша. Христа ради прошу. Уйди, гад!

Он смотрит на ее ноги, словно задумавшись.

(Вдруг твердым спокойным голосом.) Иди. Ничо больше не будет.

Повернувшись, он уходит во тьму.

(Вернулась в дом, дрожа от озноба, повторяя одно и то же.) Подлая, подлая! (Что-то осеняет ее: бежит в глубину. Слышен ее голос.) Вставай! Вставай! Ах ты гадина!

Ч у п и к о в, не проснувшийся, не протрезвевший, вылетает на кухню.

(Она — за ним.) Гадина! Гадина! С Савелием дружбу водишь, а ко мне коменданта привел? Все сообразили, подлые! Дескать, Савелий заболел, а ей это нужно. Чо теперь станешь болтать? Чо!

Чупиков сел на пол, покачался и растянулся. Она поднялась наверх, легла. Тихо, тихо стало надолго. Потом занялся рассвет и послышался вдали грузовик.

(Встала. Оделась неторопливо. Спустилась вниз, ногой спокойно дотронулась до Чупикова.) Встань. Грузовик идет.

Он встал, садится смущенный.

Не смей Савелию говорить про свою подлость. Ночь не спала, как подумала, что сделает. Застрелит вас!

Ч у п и к о в. Ни в чем ты не виновата.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Всегда женщина виновата.

Ч у п и к о в. Да я как рыба молчу. Откуль такой страх?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Старый мой страх, гадина! Перед одиночеством страх, перед всей моей жизнью на приисках да лесозаготовках. Если мужниного доверия не сберечь, что останется? Уходи, тварь! И чтоб не видала тебя!

Он уходит. Грузовик утих. Она накрывает стол, прислушиваясь. В кухню входит С а в е л и й. Стоит, устало держит корзинку. В корзинке хрюкает поросенок.

С а в е л и й (что-то почувствовав). Не заболела, Лёля?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Здоровая. Садись за стол.

С а в е л и й (недоверчиво изучая ее). Не спала, что ли?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Не спала, Савелий. Тебя ждала.

Он садится в полушубке. Равнодушно смотрит на нее.

Что с тобой, Савелий?

С а в е л и й. Сил нет, Лёля. Нету сил и нету.

Только сейчас она начинает приглядываться к нему.

(Чуть улыбнувшись.) Почему-то сердце стал чувствовать.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (со страхом). А воздуху хватает?

С а в е л и й. Вроде бы да.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Тогда ничего страшного! Весной поедем к фельдшеру Александрову, я ему верю больше, чем докторам. Простыл ты, идем сейчас же в источник греться. Я полежу рядом.

С а в е л и й (кивнул, тихо). Пойду. Пойду. Сразу пойду.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (теряясь от такой покорности). А не боишься?

С а в е л и й (подумав, просто). Да уж и не боюсь, нет. Пойду.

Она испуганно смотрит на него. Он надел шапку, уходит. Она бросается в глубину. Появляется с тетрадочкой, зажатой в руке, выскакивает на берег, листает тетрадь, находит нужное и, вздохнув глубоко, поглядев на небо, начинает читать в смущении и неуверенности.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. «О господи, пресвятая богородица…» (Повторяет громче.) «О господи, пресвятая богородица, спаси моего мужа Савелия, избавь его, господи, от стрелы летящей, защити и помилуй от всякого ворога и всякой хворости». (Глаза ее увлажняются. Плача, падает на землю, выпустив тетрадь.) Господи, помоги ему, помоги нам обоим. Он весь отдался мне, весь доверился, потому что сам настрадался сильно. Он что-то чувствует про меня, господи, знает, знает! Освободи его от этих мыслей, господи милостивый. Нельзя, чтобы все так быстро оборвалось! Нельзя! Мы поздно повстречались, мы еще совсем не пожили вместе…

Еще звучит плач — на дворе появляется С а в е л и й. Несет воду. Она идет навстречу, снимает ведра с коромысла. Входят в кухню, ставят ванну на табурет, наливают воду. Она начинает стирать.

С а в е л и й (раздеваясь). А морозец берет такой легонький, славненький. Весна подходит. Что-то спать захотелось.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (ласково). Пойди ляг.

С а в е л и й. Полежу, полежу. А вечером в источник опять.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Что так зарядил часто?

С а в е л и й. А мне там нравится. (Идет наверх.) А завтра, Лёля, я на охоту двину! Полгода уж собираюсь.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (ласково). Конечно, пойди. Я тебе яичек сварю, рыбки солененькой положу. (С лукавой строгостью.) Чо не бреешься? На постель не пущу! Слышишь, что тебе старуха заявляет?

С а в е л и й (смеется). Завтра себя оскоблю. (Ложится, строго наказывает.) Полоскать пойдешь, разбуди. Я белье к проруби отнесу и обратно принесу. (Отвернулся, спит.)

Она стирает спокойно, и полная тьма разливается над Давшой. На просцениуме появляется Ш е с т е р н и к о в.

Ш е с т е р н и к о в. Прошло не больше получаса, и над Байкалом полетели птицы. Вернулись! На белом льду у проруби Елена Никаноровна была одна. Савелия не разбудила, пожалела. Прополоскав белье, отжала, уложила в ведра, ждала потом, что он придет. Под солнцем все сверкало: дома, гольцы и сосны на горах. Я бормошил в тот самый час, так называется у нас подледный лов. Я думал о Давше. Как мне близка она и как надежна! Как мне понятны люди, среди которых прожил эти годы. И как охота жить! Давша казалась красной и розовой от солнца. Елена Никаноровна долго ждала Савелия, он не пришел.

В доме неяркий свет. Е л е н а Н и к а н о р о в н а дремлет, сидя в кухне. У постели Савелия, наверху, Н е л я. Он чуть заметно улыбается ей, будто улыбаться ему больно.

С а в е л и й. Все нормально, Неля. Все хорошо.

Н е л я. Не нужно говорить. Вам волноваться нельзя.

С а в е л и й. Я и не волнуюсь. Скажи Лёле, мол, все хорошо. Пусть спать ляжет. Чо мучиться зря? Скоро петухи запоют.

Поправив одеяло, Неля спускается вниз.

Н е л я. А пульс у него нормальный.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Иди домой. Все равно спать не стану.

Неля садится. Елена Никаноровна дремлет сидя. Не выдержав, кладет голову на стол. Н е л я уходит тихо. Поют петухи. Елена Никаноровна приподнимает голову, опять засыпает. Поют петухи.

(Встает быстро, тревожно.) Савелий!

Тишина вокруг. Свет над кроватью медленно прибавляется.

(Громко.) Савелий!

Свет становится ярким-ярким. Тишина.

(Громко.) Ты пил из ковшика? Или мне привиделось? (Идет наверх быстро.) Чо смеешься? Ты в чем одет?

Он смеется. Садится вдруг в гимнастерке стираной-перестиранной, подпоясанной солдатским ремнем. На ногах сапожки старые, но крепкие, ладные.

(Изумленно оглядывает его.) Ты зачем оделся-то так?

С а в е л и й. Так теплее, Лёля.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Вставал сейчас? Пил? Или привиделось?

С а в е л и й (смеется). Ага! Вода из ковшика вкусная-вкусная!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Почему же не разбудил? Не позвал?

С а в е л и й. А я вижу — спишь. Я и прошмыгнул мимо.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Вот ты какой!

С а в е л и й (смеется). Вода сладкая-сладкая из ковшика!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Я так рада, Савелий. Очень хорошо, если вставал и пил, значит, источник помогает. Я тебе знаешь что хотела сказать…

С а в е л и й. Чо, Лёля?

Она делает шаг к нему, вглядывается в лицо.

(С беспокойством.) Чо, Лёля, хотела сказать?

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Помнишь, спрашивал… Про этого мужика из МТС. Так вот, Савелий, было у меня с тем кузнецом, все было! Я еще не знала, как с тобой станем жить дальше. У меня свой закон был, я никому не верила. Хотела брать, что можно. Меня обманывали, и я хотела обманывать. А с тобой уж так не могла. С тобой так нельзя, Савелий.

Он смеется. Заливается хохотом.

Что ты смеешься, как глупый?

С а в е л и й (бьет себя по колену). Ну, Лёля, и я признаюсь. (Смеется.) Признаюсь, и все!

Е л е н а Н и к а н о р о в н а (пугаясь). Про чо признаться хочешь?

С а в е л и й. Помнишь, гости пировали? Ну, когда директор у нас гостевал? Я стихи прочел. Директор говорит: чьи же стихи это? А я говорю, мои вроде. Соврал, Лёля! Как бессовестный соврал! Я те стихи в солдатской самодеятельности выучил.

Она покачивает головой недоверчиво. Он встает, аккуратно оправляет гимнастерку и молодцеватым шагом уходит в глубину.

Е л е н а Н и к а н о р о в н а. Куда собрался, беспутный? Куда опять?

Он оборачивается, помахивает рукой, улыбается. Шаг легкий, строевой. И прежде чем исчезнуть, еще оборачивается, на ходу приветливо машет ей. Оркестр тихо-тихо играет военный марш. Дом заполняют молчаливые давшинцы. Среди них Ш е с т е р н и к о в и П а в е л. Стоят, сняв головные уборы. Е л е н а Н и к а н о р о в н а идет вперед, садится на валун. Давшинцы смотрят на нее издали. Шестерников, не отделяясь от остальных, заканчивает воспоминание.

Ш е с т е р н и к о в. В белом морозном воздухе друг против друга светили два солнца весь день, до захода. Солнца были огромные, красные, как кровь, чуть подернутые дымкой снежной холодной пыли. Она его хоронила сама. Никого близко не подпустила. Все шли на расстоянии и говорили, что просто дурь. Она везла санки не торопясь. Положила сверху ружье, патронташ и кречета. Он кречета любил; Кто-то давно ей сказал, что по эвенкийскому обычаю будто бы все необходимые вещи нужно класть в дорогу. А что еще она могла ему дать? Спокойно везла санки и думала, что уедет к Павлу, устроится где-нибудь уборщицей или продавщицей. Возле источника остановилась, вбежала в избушку. В пригоршне вынесла воды, обрызгала его и повезла к горе, в лес. Красные солнца так и висели над Давшой, и отличить их друг от друга было нельзя. Подобное природное явление случается по Сибири в морозные дни. Отражение происходит в кристалликах льда, взвешенных в атмосфере.

Оркестр громко играет военный марш. В зале зажигается свет.

1984