Веранда в лесу

Ч е ш к о в А л е к с е й Г е о р г и е в и ч — начальник цеха, 32 лет. Молод и моложав.

Щ е г о л е в а Н и н а В а с и л ь е в н а — начальник бюро экономики и хозрасчета, 30—32 лет.

Р я б и н и н Г л е б Н и к о л а е в и ч — первый заместитель директора фирмы, 43 лет.

М а н а г а р о в З а х а р Л е о н и д о в и ч — заместитель начальника цеха, 47 лет.

Г р а м о т к и н Т и м о ф е й И в а н о в и ч — бывший начальник цеха, 58 лет.

П л у ж и н А н а т о л и й В а с и л ь е в и ч — директор фирмы, 60 лет.

П о л у э к т о в Г а в р и л а Р о м а н о в и ч — начальник производственного отдела, 55 лет.

П у х о в Н и к о л а й А н д р е е в и ч — начальник бюро технического контроля, 55 лет.

П о д к л ю ч н и к о в В я ч е с л а в С е р г е е в и ч — начальник корпуса, 48 лет.

С а п с а к а е в П е т р З е к е н о в и ч — директор Тихвинского завода, 43 лет.

Р и м м а — помощник Сапсакаева по общим вопросам, 30 лет.

В а л е н т и к — коммерческий директор фирмы, 58 лет.

К р ю к о в И г о р ь П е т р о в и ч — секретарь горкома партии по промышленности, 38 лет.

З а в ь я л о в а Н а д е ж д а И в а н о в н а — начальник бюро, 36 лет.

Б ы к о в О л е г В л а д и м и р о в и ч — начальник бюро, 49 лет.

Р ы ж у х и н В а л е н т и н П е т р о в и ч — начальник корпуса. 45 лет.

К о л и н Я к о в И л ь и ч — начальник корпуса, 60 лет.

Л у ч к о В а с и л и й Д м и т р и е в и ч — формовщик, 50 лет.

С е к р е т а р ь п а р т к о м а в Т и х в и н е — 40 лет.

Т у р о ч к и н К о н с т а н т и н К о н с т а н т и н о в и ч — работник горкома, 35 лет.

М а м п о р и я — диспетчер, 30 лет.

Н а т а л ь я И в а н о в н а — секретарь Чешкова. 40 лет.

Т а т ь я н а Ц в е т к о в а — плановик, 30 лет.

А л е ш а Ч е ш к о в — 8 лет.

Р я б и н и н а — 30 лет.

П о л у э к т о в а — 45 лет.

П е р в ы й м у ж ч и н а }

В т о р о й м у ж ч и н а } — институтские друзья Манагарова, его ровесники.

П е р в а я ж е н щ и н а }

В т о р а я ж е н щ и н а } — их жены, 30—32 лет.

С о н ю ш к а — секретарь Плужина, 50 лет.

Ч л е н ы т и х в и н с к о г о п а р т к о м а, с е к р е т а р ш и.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Пустая площадка. На краю круглый стол, два кресла. В одном давно сидит Ч е ш к о в. Какая-то печальная настороженность в нем. На противоположном конце площадки появляется помощник директора Р и м м а.

Р и м м а. Во сколько твой самолет?

Ч е ш к о в. В одиннадцать.

Р и м м а. У тебя в запасе максимум минут десять.

Ч е ш к о в. Пятнадцать.

Р и м м а. Я передала, что ты ждешь.

Ч е ш к о в. Спасибо.

Р и м м а. Что ты хочешь сказать Сапсакаеву?

Ч е ш к о в. Хочу попрощаться.

Р и м м а (закуривает, ходит по площадке). Когда-то мы вместе начинали тут нашу жизнь… И мне кажется, я имею право спросить тебя: хорошо ли ты подумал? Или ты не волнуешься?

Ч е ш к о в (серьезно). Волнуюсь.

Р и м м а. Трудно тебе будет на новом месте.

Ч е ш к о в. Я не боюсь.

Появляется П о л у э к т о в. Острый, худой, годы усушили его и умяли изрядно. Чешков встает.

П о л у э к т о в. Осмелюсь напомнить о времени.

Ч е ш к о в. Я помню, Гаврила Романович. Садитесь.

П о л у э к т о в. Мне удобнее ждать внизу. (Уходит.)

Р и м м а. Почему этот человек такой сердитый?

Ч е ш к о в. Ему надоел Тихвин. (Садится, на прежнее место.)

Р и м м а. И кто этот древний человек?

Ч е ш к о в (не сразу). Посол. Из Ленинграда.

Р и м м а (изучающе смотрит на него, курит, косится на телефон). А что, если я Сапсакаеву позвоню? Наберусь смелости и позвоню? У него там замминистра и свита… (Берет трубку и кладет.) Боюсь. Времени у тебя уже нет. Поезжай, ждать рискованно. Скажу, что ты заходил проститься.

Ч е ш к о в. Я должен с ним попрощаться сам.

Р и м м а. Что ж… попробую напомнить. (Идет к выходу. Останавливается.) Как ко всему этому относится Лида?

Ч е ш к о в. Прекрасно. Ей всегда нравится новое.

Р и м м а. Мне кажется, Леша, вы расстаетесь.

Чешков холодновато смотрит в пространство.

Лида считает — вы все забыли. И твердит с гордостью, что ты никогда не судил ее. Вы друзья, считает она.

Чешков смотрит в пространство. Лицо не меняется.

Конечно, рано или поздно муж и жена становятся родственниками, но это приходит естественно, когда утихает страсть. Вряд ли вас выручит рациональная дружба. Не знаю, как нужно истолковывать твое сухое молчание, но Лиду мне жаль. Ты, Леша, все больше становишься дельцом.

Снова входит П о л у э к т о в. Сдержан, желчен, сух.

Ч е ш к о в (встает). Извините. Мы успеем.

Р и м м а. Я напомню еще раз. (Уходит.)

П о л у э к т о в. Эта особа — секретарь Сапсакаева?

Ч е ш к о в. Помощник по общим вопросам.

Полуэктов садится. Чешков садится. Молчат.

П о л у э к т о в. У вас в Ленинграде родные?

Ч е ш к о в. Умерли. В блокаду.

П о л у э к т о в. А вы?

Ч е ш к о в. Я жив.

П о л у э к т о в. Это ясно. Как выкарабкались?

Ч е ш к о в. Вывезли с другими детьми.

П о л у э к т о в. А где жили после?

Ч е ш к о в. На Алтае. В семье маминого сослуживца.

П о л у э к т о в. Никого, значит, не осталось на этом свете?

Чешков кивнул — никого. Он напряженно ждет.

Почему вас не провожает жена?

Ч е ш к о в. Нездорова. Ей иногда необходимо полежать.

П о л у э к т о в. Сын у вас большой?

Ч е ш к о в (улыбнулся сдержанно). Первый класс.

Вернулась Р и м м а. Оба смотрят на нее.

Р и м м а. Я послала Сапсакаеву записку. И думаю уже, что вторую посылать смысла нет. (Следит за молчащим Чешковым. Идет к телефону, набирает номер.) Петр Зекенович, прошу вас на минуту выйти. Всего на одну минуту. (Держа трубку, ждет.)

Проследив за ее взглядом, Чешков встает. Входит спокойный С а п с а к а е в.

С а п с а к а е в (он словно не видит Чешкова). Что?

Р и м м а. Алексей Георгиевич хочет проститься.

С а п с а к а е в. А вы считаете, я должен прощаться с ним?

Р и м м а. Петр Зекенович, он через полчаса улетает.

С а п с а к а е в (гневно). Скажите ему, что у него есть три месяца. Месяц я буду в отпуске, два месяца в Бельгии. Если через три месяца он не вернется, будет поздно. Скажите, я не хочу с ним прощаться.

Свет переместился на летное поле. Идут одиночные п а с с а ж и р ы. Появляется Ч е ш к о в. Спокоен, но печален. Ставит на землю чемодан. Подходит П о л у э к т о в с саквояжем.

П о л у э к т о в. Дозвонился. Ждать будем неизвестно сколько. Если бы позвонили из Тихвина, были бы уже в наших нережских лесах…

Ч е ш к о в. Извините. Я должен был попрощаться.

П о л у э к т о в (с сомнением). А сколько вам, собственно, лет?

Ч е ш к о в (спокойно). Вы что, хитрите?

П о л у э к т о в. То есть как — хитрю?

Ч е ш к о в. Вы же читали мое личное дело.

П о л у э к т о в (возмущен). Ничего не читал!

Ч е ш к о в. Тридцать два года мне. Ровно тридцать два. Плохо это или хорошо?

П о л у э к т о в. Лучше бы, знаете, сорок два. А еще лучше, скажем, лет сорок восемь.

Ч е ш к о в (тихо, весело, вдруг с каким-то платоническим интересом). Почему вы сказали неправду? В октябре ваша фирма запрашивала мое личное дело. Вы никак не могли не читать.

П о л у э к т о в (насторожился заметно). Кто вам сказал?

Ч е ш к о в. Соколовский из главка.

П о л у э к т о в (возится с папиросой. Внезапно начинает хихикать). Ну, был запрос, если вы столь осведомленный… Кота в мешке не покупают, а кандидатур было множество. (Преувеличенно благодушно.) Досье ваше читали и в дирекции, и в парткоме, а я лишь взглянул, я не был уверен, что руководство пригласит на такую крупную работу человека со стороны…

В глубине появляется быстрая молодая женщина с дорожной сумкой. Это Щ е г о л е в а. Она устала. Остановилась. Берет сумку двумя руками. Увидела Полуэктова.

Щ е г о л е в а (звонко, счастливо смеясь). Гаврила Романыч! Здравствуйте! Вы машину ждете? Вы захватите меня?

П о л у э к т о в (сухо). Откуда вы появились?

Щ е г о л е в а (искренне изумилась). Как откуда? Из командировки! Из Москвы! (Окидывает взглядом незнакомого Чешкова. Опускает сумку.)

Полуэктов медлит. Щеголева не понимает молчания.

Ч е ш к о в. Я вижу телеграф. Подождете?

П о л у э к т о в. Сделайте милость.

Ч е ш к о в уходит. Щеголева ждет решения.

Вы поедете, но только условие: ни о чем с этим молодым человеком в машине не говорите.

Щ е г о л е в а (быстро, послушно). Хорошо, ничего не скажу.

П о л у э к т о в (продолжая настойчиво внушать). Никакой информации — ни прямой, ни косвенной. Молчите — и все!

Щ е г о л е в а (быстро, послушно). Хорошо, буду молчать.

П о л у э к т о в. Я и знакомить вас не стану.

Щ е г о л е в а. Это лучше всего…

П о л у э к т о в. Давно вы из Питера?

Щ е г о л е в а (улыбнулась, живо). Что вы! Всего несколько дней.

П о л у э к т о в. Как здоровье Грамоткина? Жив?

Щ е г о л е в а. В больнице, но все уже хорошо. Счастливый он человек! Пуля прошла в нескольких миллиметрах от сердца…

П о л у э к т о в (категорически, сразу). Эту тему пока забудьте!

Щеголева чуть озадачена, во взгляде нет и следа покорности.

Знаете что… Поезжайте-ка автобусом!

Щ е г о л е в а. Как же я с такой тяжестью?

П о л у э к т о в. Что там в вашей сумке? Кирпичи?

Щ е г о л е в а (с иронией). Ночная рубашка, бигуди, лифчик… Это хотите узнать? И почему стало запретным говорить о Грамоткине? Объясните, почему? История, по-моему, всем известна…

П о л у э к т о в (озлясь вдруг, свистяще). Потому что всю информацию, и эту и похлестче, пусть выдает ему высшее начальство! (Тычет в пространство.) Чешкову, Чешкову! Потому что Чешков этот будет начальником Двадцать шестого литейного!

Щ е г о л е в а (тихо, словно в испуге). Гаврила Романыч! (Оборачивается, смотрит вдаль. Берет сумку двумя руками, относит далеко в сторону.)

Возвращается Ч е ш к о в. Полуэктов курит. Молчат.

Ч е ш к о в. Что нынче идет в Большом драматическом?

П о л у э к т о в. Не знаю, не слыхал.

Ч е ш к о в (вежливо, Щеголевой). Вы не знаете?

Щеголева не ответила, даже не пошевелилась. Смотрит на кончик собственного носа. Трогательно серьезна.

П о л у э к т о в (с беспокойством). Не знаете, что идет?

Щ е г о л е в а (ровно, не оборачиваясь). «Мещане».

П о л у э к т о в (перевел Чешкову). «Мещане» идут. Посмотрите.

Ч е ш к о в. Спасибо, смотрел. Два года назад.

П о л у э к т о в (подозрительно). Кому вы дали телеграмму?

Ч е ш к о в. Жене.

Щ е г о л е в а (не оборачиваясь). Есть новый спектакль «Беспокойная старость».

Ч е ш к о в (смотрит на нее). Я это в кино видал.

П о л у э к т о в (пробормотал с беспокойством). Я вас не познакомил… Это товарищ Щеголева, это товарищ Чешков.

Щеголева не обернулась. Лишь наклонила голову в знак знакомства. И Чешков недоуменно наклонил голову.

(С новым приступом подозрительности.) Что вы делали в Питере два года назад? Вас что, уже сватали куда-то?

Ч е ш к о в. Приезжал увидеть Двадцать шестой.

П о л у э к т о в. Каким образом? Что так вдруг?

Ч е ш к о в. Поехал, посмотрел. Любопытство.

П о л у э к т о в (абсолютно не веря). Всего лишь?

Ч е ш к о в. Ну, скажем, любопытство литейщика. Я тогда не думал о вашей фирме. А цех меня поразил, хотя и был недостроен…

П о л у э к т о в. Да-да, еще не вся начинка была…

Щ е г о л е в а (обернулась. С легким гневом и изумлением). А сейчас? Сто тысяч проектная мощность. Может он давать сто?

П о л у э к т о в (жестко обрывая ее). Может! (Глядит на часы, мрачно прохаживается. Чешкову.) Избегайте слова «фирма», иначе вас станут принимать за чужака. Это, знаете, мода. Мы еще во времена Петра звались «нережские кузницы» и «заводы». Наши люди признают слово «завод». (Смотрит на часы. Шарит в карманах.) Есть у вас две копейки для автомата? Не надо, нашел! (Уходит.)

Щ е г о л е в а (не обернувшись). И вы всего один раз видели цех?

Ч е ш к о в. Дважды.

Щ е г о л е в а. Предварительные переговоры?

Ч е ш к о в. Да. На уровне вторых заместителей.

Щ е г о л е в а (смотрит на него). Это держалось в тайне?

Ч е ш к о в. Да.

Щ е г о л е в а. Это было после отстранения Грамоткина?

Ч е ш к о в. Не знаю. (Ревниво.) Толковый человек?

Щ е г о л е в а. Грамоткин был командиром Нережского полка.

Ч е ш к о в. Не понял.

Щ е г о л е в а (не глядя на него). Рабочее ополчение.

Ч е ш к о в. А… Что-то я слышал…

Щ е г о л е в а. Завод работал под огнем немцев. Это надо знать. Директор был начальником штаба полка, коммерческий директор командовал разведкой. Полуэктов Гаврила Романыч был командиром взвода… Вам придется научиться уважать прошлое завода.

Ч е ш к о в. Меня будущее интересует.

Щ е г о л е в а (быстро, внимательно смотрит на него и снова отворачивается). Имейте в виду, у нас не любят новых людей.

Ч е ш к о в. Новые становятся старыми.

Щ е г о л е в а. В Нереже для этого надо десять — пятнадцать лет.

Ч е ш к о в. Почему же так?

Щ е г о л е в а. Не знаю. Может быть, потому, что слишком много крови пролито на нережской земле и горя много пережито. Неприятно, когда после всего этого приходит новый, чужой человек и начинает командовать тобой.

Ч е ш к о в (разглядывает копну ее волос). Вы кто?

Стремительно входит Полуэктов, подхватывает саквояж.

П о л у э к т о в. Поехали на такси! Машины не будет.

Приемная выплыла из тьмы как образец чинности и порядка. Здесь п о с е т и т е л и, с е к р е т а р ш и, снуют с о т р у д н и к и. Внезапно выкатывается откуда-то В а л е н т и к. Хватает телефонную трубку со стола.

В а л е н т и к (в телефон. Независимо, звучно). Продолжим, Карась! Не планируйте этакие расходы. Ой, миляга, мокрый у меня будешь ходить! Слушай, я коммерческий директор, я бизнесмен. Да что ты орешь, что за манера, елки-палки! (Не медля укладывает трубку на рычаг.)

Смех проносится в приемной. В а л е н т и к выкатывается. Привлеченные смехом, возникают откуда-то Ч е ш к о в и П о л у э к т о в.

С е к р е т а р ш а. Товарищи! Товарищи! Товарищи!

П о л у э к т о в (подходит к ней, тихо). Ну что, Сонюшка?

С е к р е т а р ш а. Скоро. Вижу, вы боитесь отойти от него?

П о л у э к т о в. Так надо, милая.

С е к р е т а р ш а (смотрит на Чешкова. Шепотом). Несимпатичный.

П о л у э к т о в (подмигивает ей. Шепотом). А я симпатичный?

С е к р е т а р ш а (с огоньком). Вы душечка, Гаврила Романыч!

Полуэктов невозмутимо возвращается к Чешкову.

Ч е ш к о в. Кто эта женщина? Щеголева?

П о л у э к т о в. Пикантная особа?

Ч е ш к о в. Какой смысл вы вкладываете в это слово?

П о л у э к т о в. Полагаю, сами уловите. Работает в Двадцать шестом. Начальник бюро экономики и хозрасчета. Одинокая, между прочим. Мужа кинула где-то в Краматорске. А по кровям она наша, нережская. Наши всегда возвращаются, когда им плохо…

Из глубины быстро подходит Секретарша.

С е к р е т а р ш а. Через минуту они появятся. Сразу входите. (Уходит.)

Заинтересованный Чешков предлагает Полуэктову отойти в сторону. Говорят приглушенно.

Ч е ш к о в. Почему секретарши такие старые?

П о л у э к т о в. А вам что, молоденьких надо?

Ч е ш к о в. Мне не надо, но в Тихвине у нас молодые.

П о л у э к т о в. А у нас их около ста, и все в возрасте.

Ч е ш к о в. Стенографировать хотя бы умеют эти секретарши?

П о л у э к т о в. Ишь чего захотели!

Ч е ш к о в. Тогда в чем же целесообразность?

П о л у э к т о в. А какая целесообразность в молоденьких?

Ч е ш к о в. Восприимчивее, память лучше, выносливее. Молодую легче обучить.

П о л у э к т о в. Смотря чему. Эти женщины отработали свое и пережили. Многие в эвакуации побывали. Мы их и держим тут.

Ч е ш к о в. Ну, если это благотворительность…

П о л у э к т о в (сухо). Это нережская традиция.

Ч е ш к о в. Благотворительность не может являться традицией промышленного производства.

П о л у э к т о в (возмущенно). А этих что — на улицу?

Ч е ш к о в. Зачем же? В сфере обслуживания нужны сотни тысяч людей! Женские руки, женский опыт, женские сердца.

С е к р е т а р ш а (стремительно появляясь). Сейчас же идите. Без доклада.

И, попридержав Чешкова, П о л у э к т о в направился в кабинет. Тут у стены Р я б и н и н, в кресле В а л е н т и к, а за столом спокойнейший из спокойных П л у ж и н. Он видит Полуэктова, слегка наклоняет голову и продолжает начатую ранее мысль. Голос его до странности тих.

П л у ж и н. Ты, Геня, упомни в письме, что у завода нет стабильной номенклатуры. Экскаваторы наши — полдела. А все идет новое, упомни! Для химии. Для геологии. Для космоса. И экспортные поставки. Разумно это упомянуть, Глеб Николаевич?

Сорокатрехлетний гигант Рябинин кивнул.

Слушаю тебя, Гаврила Романыч.

П о л у э к т о в (не отходя от двери). Я его привез.

П л у ж и н (медлит, не двигаясь). Отпустили его из Тихвина?

П о л у э к т о в. Нет, Анатолий Васильевич, документов не дали. У него с собой даже трудовой книжки нет.

П л у ж и н. Значит, он прибыл к нам с партвзысканием? Так понимать?

П о л у э к т о в. Пока нет, а может — и влепят.

Короткая пауза. Общее раздумье.

Р я б и н и н. Мне тоже грозят партвзысканием. Ничего, живу.

В а л е н т и к (внятно, с полуприкрытыми глазами). Надеюсь, Рябинин, взыскание вы получите. Ваше счастье, что Грамоткин выжил. Вы не думали, когда отдавали приказ.

Р я б и н и н. Думал. И предвидел атаку. Я только не знал, что у него дома хранится трофейный пистолет.

П л у ж и н (тихо, неодобрительно). Ну, атаки пока не было, Глеб Николаевич. Согласен, что в какой-то мере вопрос о Грамоткине был предрешен, но вы сильно поторопились, пока я по заграницам ездил. Вы большой властью наделены, но не для того, чтобы расправляться с заводской элитой. У вас есть такая черта — рубить сплеча. Вы в руководстве без году неделя, и вот эта ваша акция едва не кончилась трагически.

В а л е н т и к (вдруг, горько). Брось, Толя! Брось!

Плужин молчит, хмурясь. Все молчат.

П о л у э к т о в. Анатолий Васильевич, я жду. Что мне с Чешковым делать? Вводить его сюда, не вводить? Получили вы мою телеграмму из Тихвина? Я там весь его цех облазил под разными соусами.

П л у ж и н (задумчиво). Получил, получил…

В а л е н т и к. Что за телеграмма?

П л у ж и н (открыл стол, достал телеграмму. Читает тихо). «Цех рентабельный. Есть жалобы на душевную черствость. Производительность в цехе высокая». (Полуэктову.) Введи его!

П о л у э к т о в вышел. Вернулся с Ч е ш к о в ы м. Плужин встает.

Ч е ш к о в. Здравствуйте.

П л у ж и н. Рады. Здравствуйте. Знакомьтесь. Выбирайте место, садитесь. Будьте как дома. Не спеша поговорим…

Все изучают Чешкова. Он садится в стороне.

(Тихо очень, благостно.) Итак, Алексей Георгиевич… Шесть гигантских корпусов по версте длиной, и каждый сам по себе крупное предприятие, вот какой комплекс надлежит вам принять. Это не цех, а завод в заводе, комбинат! С биографией вашей мы, конечно, знакомы, но подчеркну и другое: впервые Нереж доверяет такую работу тридцатилетнему человеку, да еще с первого шага. (Улыбается.) Пять заместителей будет у вас, двести человек инженерно-технического персонала. Со временем можем подумать, как вас назвать… Может, назовем генеральным директором комплекса или иначе как, но это мысли будущего. А сейчас хотелось бы сказать сразу о неприятном. (Мягонько.) Может, товарища Рябинина послушаем?

Р я б и н и н. Нет уж, продолжайте вы, Анатолий Васильевич.

Плужин надевает очки, смотрит на Полуэктова.

П о л у э к т о в. Что я? Я человек маленький…

П л у ж и н (с тихой укоризной). Начальник производственного отдела по металлургии — не маленький человек. (Снимает очки. Отечески.) Когда-то, знаете, Алексей Георгиевич, был у нас другой цех фасонного литья, низкий такой, прокопченный, небольшой, но неплохо нас обеспечивал… Командовал там человек заслуженный, опытный, Грамоткин Тимофей. А после построили мы Двадцать шестой, чудо строительной и литейной техники, шесть этих самых корпусов. Грамоткин со своими людьми переехал туда, и ничего не стало получаться.

Ч е ш к о в (скромно). Все три года?

П л у ж и н (неохотно). Да. Дисциплина там слабая. Прогульщиков и пьяниц с избытком. Работа там тяжелая.

Ч е ш к о в. Что вы считаете вашей ошибкой?

П л у ж и н. Если б мы знали… Гаврила Романыч вот дневал и ночевал там. И каждую третью декаду — штурм.

Р я б и н и н (неожиданно мягко и строго как-то). Вы не старайтесь все сразу понять, товарищ Чешков. Это невозможно. Чужие знания вам не принесут пользы. Постарайтесь сами понять ошибки. Станьте умнее нас. А главное пока сказано: легкой жизни не ждите. Пугает вас это? Готовы рисковать?

Ч е ш к о в (после паузы). В общих чертах я это знал.

П л у ж и н (недоволен паузой). Приглашая вас, мы тоже в какой-то мере рискуем. Ведь мы вас почти не знаем.

Ч е ш к о в. Да, риск наш взаимен.

П л у ж и н. Какие документы у вас с собой?

Ч е ш к о в. Паспорт.

П л у ж и н. Вы там заявление об уходе подавали?

П о л у э к т о в. Товарищ Чешков подавал дважды. Первое, как условились, подано до моего приезда в Тихвин. За две недели. Дирекция против, партком против, горком не возражает.

П л у ж и н. Ну… видно будет! Скажите, однако, нам от души, сердечно так: хочется вам влиться в наш коллектив?

Ч е ш к о в. Да. (Улыбка у него неожиданно детская и открытая.) Моей жене очень хочется пожить под Ленинградом.

Р я б и н и н. Дело все-таки не в жене.

Ч е ш к о в (живо и достаточно твердо). Нет, и в жене. И мне хочется, Ленинград — не Тихвин.

П л у ж и н (решительно). Продиктуйте ваши условия.

Ч е ш к о в (помолчав. Негромко). Оклад двести восемьдесят. Трехкомнатную квартиру и работу жене.

Плужин и Рябинин обменялись взглядами.

П л у ж и н. Кто ваша жена?

Ч е ш к о в. Инженер по нормированию.

П л у ж и н. Найдем место. Найдем. Оклад двести восемьдесят дам, а квартиру получите по существующим нормам.

Чешков думает. Отрицательно качает головой.

У нас трудности, Алексей Георгиевич. Очередь.

Ч е ш к о в (простовато). Я переезжаю по вашей просьбе.

Пауза затягивается и становится опасной.

П л у ж и н. К Ноябрьским дам трехкомнатную. Вызывайте машину, Глеб Николаевич. (Чешкову.) Сразу поедем вас представлять.

Ч е ш к о в. Хотелось бы позже… Надо походить, осмотреться. Потом на это времени не будет. Мне нужно десять дней.

Р я б и н и н (смотрит на Плужина). Десять — это немного.

П л у ж и н. Немного. Ну, что ж! (Встает.) Не возражаю. Идите осматривайтесь. В добрый час!

Р я б и н и н (встает. Сухо). Будьте осторожны. Старайтесь не портить отношений. Люди в Нереже крепко спаяны.

Ч е ш к о в. Попрошу все это зафиксировать в документе.

П л у ж и н. Не понял — что?

Ч е ш к о в. Оклад, квартира, работа жене.

П л у ж и н (удивлен). Ну, оклад укажем в приказе…

Ч е ш к о в. Значит, квартира, работа жене.

Р я б и н и н. Вы что же, не верите нам?

Ч е ш к о в (необычайно серьезно). Я люблю все записывать. Когда записываешь — нет двусмысленностей.

П л у ж и н. Составьте документ, Гаврила Романыч.

Прошли сутки. Наступил вечер. Щ е г о л е в а в шубке, впопыхах накинутой на плечи, пришла к М а н а г а р о в у. Стоит устало на пороге его холостяцкой квартиры.

Щ е г о л е в а. Я покурить. Можно?

М а н а г а р о в (счастлив. Бесконечно добр). Входите, живо!

Щ е г о л е в а (не двигаясь). Катька моя хандрит, весь дом хандрит… И я, кажется, с дороги заболеваю. Вы поняли, что я совсем ненадолго? Курить хочу.

М а н а г а р о в. Вот ваши сигареты. А вот мой «Беломор».

Щ е г о л е в а (улыбнулась). Ну, тогда сядем все-таки. Курну — и пойду в мой строгий дом, к моим строгим родителям.

М а н а г а р о в. Вы знаете, что такое «Суинок»?

Щ е г о л е в а. Вы там не бывали?

М а н а г а р о в. Не знаю, что значит само слово «Суинок».

Щ е г о л е в а. Этого никто не знает, даже отец мой.

М а н а г а р о в. Но что «Суинок»: замок? Ресторан? Местность?

Щ е г о л е в а. Все: замок, местность и ресторан. Такое развлечение вам недешево обойдется.

М а н а г а р о в. А помните, сколько мне стукнет?

Щ е г о л е в а (мягко). Это совсем немного, Захар.

М а н а г а р о в. Ну так плевать на деньги! Всех позовем!

Щ е г о л е в а (улыбается, смотрит на стену). Что там?

М а н а г а р о в. Чепуха.

Придерживая шубку, Щеголева подходит к рисунку.

Может, вы задержитесь и мы поговорим? Или договорим, точнее…

Щ е г о л е в а. Вам не удастся затеять еще один разговор до утра. (Косится на него враждебно и, отступая, продолжает разглядывать рисунок.) Я, слава богу, служащий человек. По утрам мне надо на работу ходить. (С мягкой, грустной иронией.) Не понимаю, что вас не устраивает в наших отношениях. Все равно все кончится постелью. И, по-моему, довольно скоро. И вы это знаете, и я. Ничего лучше мы не придумаем. (Вернулась к столу, зажгла новую сигарету.) Семья, Захар, к сожалению, ничего не дает. Это я говорю не потому, что у меня была плохая семья. У меня, по общему признанию, была идеально благополучная семья. Благополучнейшая! Ребенок — да, любимый — да, но не семья. Семья больше обкрадывает, чем дает. Семья — это просто для наведения порядка в бедном человеческом обществе. (И неожиданно улыбнулась, глядя на него.) Я соскучилась по вас.

М а н а г а р о в (недоверчиво). Правда?

Щ е г о л е в а (что-то повспоминала). «Суинок» случится через два месяца и одиннадцать дней. Мы отпразднуем ваш детский возраст и вернемся сюда. Вдвоем. Вы и я. Хорошо?

Манагаров взволнован. Смотрит на нее недоверчиво.

Вам не по душе такая разумность?

М а н а г а р о в (взволнован. Смотрит на нее). По душе. Не хотите глоток вина? (Видя ее сомнения.) Ладно, идите, я понимаю.

Щ е г о л е в а. Катька ждет. Я только должна предупредить…

М а н а г а р о в (улыбнулся). Знаю. Черви точат мой пьедестал. Мне звонили, сказали, что по Двадцать шестому ходит некий Чешков… В институте я знал одного Чешкова, на физико-металлургическом, но вряд ли это тот…

Щ е г о л е в а. Я видела его. Боюсь, вам будет с ним худо.

М а н а г а р о в. Сдам ему дела и уйду… Совсем уйду.

Щ е г о л е в а. Не уйдете. (Задумчиво качает головой.) Нет, Захар. С завода уходить почти так же трудно, как из семьи. (Восклицает.) Господи, помоги нам!

В прихожей звонок. Манагаров удивлен. Это за мной.

М а н а г а р о в уходит. И возвращается с Ч е ш к о в ы м. В руке у Чешкова папка.

М а н а г а р о в (от доброты неловок, смущен). Вы знакомы, Нина? Да, знакомы… Алексей Георгиевич с трудом нашел, ему почему-то не дали телефона…

Неловкое молчание возникает внезапно.

Ч е ш к о в (Щеголевой. В позе его тоже что-то неловкое). Какая у вас стоимость литья? Ну хотя бы углеродистого?

Щ е г о л е в а. Триста восемьдесят.

Ч е ш к о в. Хм! В Тихвине сто восемьдесят.

Щ е г о л е в а. Несопоставимо. Разные детали по сложности.

Ч е ш к о в (оживился). Согласен, но все равно дорого! Возьмите «Уралмаш». И литье не менее сложное, и серийность не выше, но стоимость там порядка двухсот двадцати рублей. Я бы хотел получить обоснованный анализ.

Щ е г о л е в а. Три дня дадите?

Ч е ш к о в. Да. (Доволен.) Сделаете — сразу приходите.

Щ е г о л е в а (улыбнулась). Сделала бы раньше — дочь больна.

Ч е ш к о в (подозрительно). А почему улыбаетесь?

Щ е г о л е в а. Мне нравится говорить о стоимости. Когда-то я работала в Краматорске, мне такие вопросы задавали достаточно часто.

И снова от какой-то неуместности ситуации возникает молчание.

Ч е ш к о в (достает из папки узкий листок. Манагарову). Вот список документов, которые понадобятся завтра же.

М а н а г а р о в. Успеем. Вы почему-то решили, что помешали… но вы не помешали. Хотите коньяку?

Ч е ш к о в. Нет, спасибо. А поговорить бы хотел.

М а н а г а р о в. Тогда я ставлю чай. И соображу что-нибудь поужинать. Нина, пожалуйста, не уходите. (Уходит.)

Молчание на сей раз длится недолго.

Щ е г о л е в а. Долго вы возглавляли цех в Тихвине?

Ч е ш к о в. Принял цех в двадцать семь лет. Был самым молодым начальником цеха. (Неожиданно.) Директор меня очень любил. Там во всем ритм, жесткий ритм, жесткий график. Здесь все иное. (Усмехнулся. Четко, весело, зло немного.) В формовочном не работает ни одна формовочная машина, а на вопрос «почему?» мне рассказывают историю Нережа, стоящего у истоков Российской империи, и попутно — биографию Грамоткина.

Щ е г о л е в а. Его любили за доброту.

Ч е ш к о в (быстро). Не понимаю.

Щ е г о л е в а. За человечность.

Ч е ш к о в (быстро). Не понимаю. В чем доброта? В чем человечность?

Возвращается М а н а г а р о в. В руках посуда.

Щ е г о л е в а. Захар, за что любили Грамоткина?

М а н а г а р о в. Он ни в чем никому не отказывал.

Ч е ш к о в. Разве этот легендарный человек все мог?

Щ е г о л е в а. Не мог — не делал.

Ч е ш к о в. И все-таки его любили?

Щ е г о л е в а. Да.

Ч е ш к о в (ревниво). И вы?

Щ е г о л е в а. И я. Он мало мог и мало умел, но за это его жалели. А может быть, потому, что его вечно били! План! План! Любой ценой! Он был слишком добрым. Я ухожу, Захар, спасибо. Прощайте! Не надо меня провожать. (Уходит.)

Молчание. Манагаров наливает коньяк. Чешков отказывается. Садится, кладет папку на колени.

М а н а г а р о в (садится напротив. От доброты по-прежнему смущен несколько). Хорошо, начну я для затравки… С чего же начать? Вы попали на интересный завод. Такой же знаменитый, как Путиловский или Ижорский. Цеха есть первоклассные, ритмичные — и рядом гробы из другой технической эпохи. Сочетание объясняют быстротой реконструкции и осторожно говорят о бесхозяйственности, но очень осторожно, подчеркиваю, ибо ругать Нереж просто так, без комплиментов, — признак дурного тона. Это неинтересно?

Ч е ш к о в. Нет.

М а н а г а р о в. Тогда о чем же? Вы уже были в своем кабинете? Я там работал эти дни… Завтра эвакуируюсь. Может быть, там надо ремонт сделать?

Ч е ш к о в. Сделать надо две вещи. Повесить большую классную доску и снять с двери табличку с именем Грамоткина.

М а н а г а р о в. Хорошо. Сделаем. У вас есть вопросы?

Ч е ш к о в. Да. Почему вы не заняли пост начальника цеха?

М а н а г а р о в. По двум причинам…

Ч е ш к о в. Первая?

М а н а г а р о в. Мне не предлагали.

Ч е ш к о в. И вторая?

М а н а г а р о в. Я бы сам отказался — у меня нет воли.

Ч е ш к о в. Как же вы можете работать?

М а н а г а р о в. Воля избирательна. Мне кажется, единой воли не существует. На что-то хватает, на что-то нет.

Ч е ш к о в. На что хватает у вас?

М а н а г а р о в. На усилия, имеющие хорошо видимую конечную цель. Я идеальный исполнитель. Но если вы решите, что это не так…

Ч е ш к о в. Об этом рано говорить. Как вы попали в цех?

М а н а г а р о в. Один из многих, кого запихивали сюда спасать положение. Странно, что вы плохо помните меня. Правда, я был преподавателем, а вы молодым дипломантом, но… Неужели не помните ту разношерстную компанию, что собиралась по субботам в институтском бассейне?

Ч е ш к о в. Смутно. Что такое первый замдиректора Рябинин?

М а н а г а р о в. Глеб Николаевич Рябинин — хам.

Ч е ш к о в. Это все, что вы о нем знаете?

М а н а г а р о в. Что требуется понять? Какому богу молиться?

Ч е ш к о в. Кто даст реальную помощь?

М а н а г а р о в. Реальную — Рябинин.

Ч е ш к о в. В этом нет противоречия?

М а н а г а р о в. Нет. Он грамотен и толков. Слово «хам» снимаю.

Ч е ш к о в (с интересом). Чем замените?

М а н а г а р о в. Необузданный тип. Скинул с работы нескольких именитых людей, и где-то в верхах занимаются его персональным делом. Текущие вопросы он пока решает. Я вспомнил… Вы бывали в бассейне с Лидой. Ваша жена мало изменилась. (С неловкостью.) Случайно я видел ее год назад…

Ч е ш к о в (неожиданно холодновато). Я помню вас. Помню выставку ваших рисунков. Помню также, вы были стойким холостяком. И помню субботы. Я не против воспоминаний, Захар Леонидыч, но мне не хотелось, чтобы воспоминания помешали нашим деловым отношениям. А отношения будут нелегкими. (Смотрит куда-то мимо Манагарова. С вынужденной, но четкой определенностью.) Знаю, где вы видели Лиду в прошлом году. В старой институтской компании. Она была с профессором Рукавицыным. Лида — сердечница. Иногда она думает о смерти. Иногда чувствует болезненное одиночество, и ей хочется изменить привычную жизнь… Мы товарищи с первого курса, и поэтому я знаю ее лучше, чем нормальный муж. Лида бескорыстно участлива к людям, особенно к людям с извилистой судьбой, и очень доверчива. Я хочу сказать — она чистый человек. (Помолчав.) Вернемся к делу. Прошу вас в цехе ничего не менять. Мне хочется войти безболезненно и незаметно. Все дни я буду в корпусах и постараюсь вас не отрывать.

Контора мастеров и диспетчерская возникают одновременно. В конторе спокойный и ироничный П о д к л ю ч н и к о в изучает чертеж. В диспетчерской М а м п о р и я продувает микрофон, говорит буднично: «Раз, два, три. Норма».

Входит М а н а г а р о в, раскладывает бумаги.

В контору входит обеспокоенный П у х о в — человек застенчивый, приятный, бедно одетый.

П у х о в. Чешков у вас появился… Видите? Да?

П о д к л ю ч н и к о в. У нас уже было рандеву… (Рассеянно смотрит в пролет.) Вопрос — ответ, вопрос — ответ, эмоций никаких. Это, надо полагать, стиль. Я думаю… Я думаю, он бандит.

П у х о в (тревожно выслушав). Смотрите! Уходит Чешков…

П о д к л ю ч н и к о в. Что с вами, Николай Андреевич?

П у х о в (вздохнув). Интуиция — мать информации.

П о д к л ю ч н и к о в. Что вам подсказывает интуиция?

П у х о в (взволнованно). Я слежу за Чешковым.

П о д к л ю ч н и к о в. То есть как следите?

П у х о в. Он ходит по цеху, и я, как прикованный, за ним. Он пробирается по путям, я за ним… Он приглядывается к движению, я останавливаюсь… Когда его сопровождает кто-нибудь и дает пояснения, я ухожу в тень…

П о д к л ю ч н и к о в. Зачем, Николай Андреевич?

П у х о в. Хочу понять, что он готовит нам… Мне кажется, я уже все знаю о нем, но в сущности — ничего. Он слушает, сухо кивает, почти всегда сухо, заметьте. Что-то пишет в свою книжечку — он носит ее во внутреннем кармане пиджака, в левом… И моментально уходит. Он, несомненно, имеет какой-то план, но сдержанность его, если это сдержанность, граничит с замкнутостью…

В диспетчерской тем временем появились Щ е г о л е в а, Б ы к о в, З а в ь я л о в а, последним Ч е ш к о в. Он останавливается вдали. Контора тоже наполнилась людьми. Подключников решительно отводит Пухова в сторону.

П о д к л ю ч н и к о в (сердечно). Что конкретно тревожит вас?

П у х о в. В цехе недостача, Вячеслав Сергеевич. Огромная. Мне кажется, Чешков элементарно ведет подсчет готовой продукции.

П о д к л ю ч н и к о в. Но вы… Вы всего лишь…

П у х о в (перебивает в отчаянии). Не будьте наивны! Да, я всего лишь начальник бюро технического контроля, но если я подписываю накладные на несуществующую продукцию, она начинает существовать. Моя рука первая. Я веду себя глупо, я трус, это общеизвестно, но я не знаю, что делать…

М а н а г а р о в (продувает микрофон, говорит привычно негромко). Внимание! Начнем с вас, Вячеслав Сергеевич.

П о д к л ю ч н и к о в. Ну вот, начинается наш ежедневный спектакль. Дождитесь меня. (Идет к столу. В микрофон, спокойно, иронично.) Так что ж, Захар Леонидыч, во-первых, здравствуйте. Сутки прошли, как говорится, нормально. Ночью лопнула труба на выходе главной магистрали, час сорок жили без воздуха. Были тут у нас и другие пожарные дела, но о них, думаю, говорить не стоит. А в общем, сутки — типичный стереотип. Но, к сожалению, не динамический. (С усмешкой.) Знаете, Захар Леонидыч, есть такое понятие — в медицине, кажется, — динамический стереотип. Словом, жизнь наша, как говорят, течет ни шатко ни валко…

Ч е ш к о в (вдруг. Предельно зол). Остановите его!

М а н а г а р о в (в микрофон). Подождите!

П о д к л ю ч н и к о в. А в чем дело?

М а н а г а р о в (доволен). Меня, кажется, смещают… Кто-то будет иметь мои инфаркты, а я буду иметь ту же зарплату.

Ч е ш к о в (бормочет, взбешенный). Совершенно неуместная шутка на таком печальном рапорте. (Занял место Манагарова. В микрофон, четко.) Говорит Чешков. Это я вас прервал, Вячеслав Сергеевич. Вот уже десять дней я слушаю утренний рапорт, и каждый раз он длится полтора-два часа вместо тридцати минут. А когда же работать? Я больше не могу допускать, чтобы рапорт превращали в словоговорильню, лишенную смысла.

П о д к л ю ч н и к о в (весело). Что вам не понравилось?

Ч е ш к о в. Остроумное употребление медицинских терминов и оценка работы корпуса при помощи слов «ни шатко ни валко».

П о д к л ю ч н и к о в. А что? Очень емкое понятие, по-моему.

Ч е ш к о в (с вежливым холодком). Вы что, сами намерены говорить? Или меня слушать?

Молчание. В диспетчерской движение. Щеголева смотрит на Чешкова с любопытством.

Нам нужен четкий анализ суток, а вы нам картинки рисуете и говорите, работа шла нормально. А что такое нормально, Вячеслав Сергеевич? Абстрактное понятие. Кстати, кто сейчас с вами участвует в рапорте?

П о д к л ю ч н и к о в. Как обычно, мастера, начальники смен, пролетов, технологи, плановики…

Ч е ш к о в. Мастерам там делать нечего. Рабочие в корпусе сейчас предоставлены самим себе.

П о д к л ю ч н и к о в. У нас достаточно опытные рабочие.

Ч е ш к о в. Если у вас все такие опытные, тогда зачем вы?

П о д к л ю ч н и к о в. Можно ли считать такой тон началом вашей работы?

Ч е ш к о в (искренне недоумевая, чем плох тон). Можно… Слушайте, пожалуйста, смысл, а тон я изменю, как только доволен буду. Отныне каждому корпусу отводится на рапорт пять минут. Не уложитесь — прерву. Способность доложить кратко я буду считать способностью анализировать работу. Пять минут — пять позиций. Техника безопасности. Дисциплина. График…

П о д к л ю ч н и к о в. У нас нет графика, пробовали…

Ч е ш к о в (терпеливо). Попробуем еще раз. Четвертая позиция — оборудование. Пятая — вопросы ко мне. У вас слишком много возражений, Вячеслав Сергеевич, вы забываете, очевидно, что нас слушают много людей и мы воруем их время. У меня последний вопрос. Скажите, каков у вас задел? Сколько в корпусе готовой продукции?

Подключников смотрит на Пухова. Пухов испуган.

(Нетерпеливо.) Вы слышали вопрос?

П о д к л ю ч н и к о в. Сразу не могу сказать сколько.

Ч е ш к о в. А если я скажу? У вас порядка двух тысяч тонн.

П о д к л ю ч н и к о в. Да, примерно.

Ч е ш к о в. Внимание! Слушайте все корпуса! В ближайшие дни будет отдан приказ о полной инвентаризации. Прошу готовиться к этой работе. Начинаем утренний рапорт. Прошу извинить за задержку. Как слышите меня, главный корпус?

Г о л о с. Хорошо.

Ч е ш к о в. Электросталеплавильный?

Г о л о с. Слышим.

Ч е ш к о в. Смесеприготовительный?

Г о л о с. Слышу, слышу.

Ч е ш к о в. Гидроочистный?

Г о л о с. Слушаю.

Ч е ш к о в. Вспомогательный?

Г о л о с. Есть, слышу.

Ч е ш к о в. Термообрубной?

П о д к л ю ч н и к о в. Отлично вас слышу. Просто, знаете, великолепно слышу вас!

В лихорадочных делах минул месяц. Однажды П о л у э к т о в а остановил возмущенный Р я б и н и н.

Р я б и н и н (сдерживая гнев). На какой номер сданы рамы?

П о л у э к т о в (флегматично). На семнадцатый.

Р я б и н и н. Про пятьсот тонн не спрашиваю, знаю, их все равно не будет. Но рамы на девятнадцатый номер экскаватора должны быть! Вы говорили с Чешковым?

П о л у э к т о в (буднично, флегматично). Да я ничего не могу ему втолковать. Мне кажется, он растерян. На звонки не отвечает. Надо ехать, собирать командный состав и выжимать из них все возможное. Тонн триста, я думаю, выжмем.

Р я б и н и н (помолчав). Едем!

Ч е ш к о в в это время слушает телефонную трубку — отчаяние светится в глазах, но успевает подписывать бумаги, которые подает Щ е г о л е в а. Масса людей рассредоточилась в кабинете: какие-то люди в галстуках за большим столом, посредине, неприкаянно, М о л о д а я ж е н щ и н а в чистом халате, Л у ч к о в спецовке. Притулившись где-то, торопливо пишет что-то Р ы ж у х и н.

Ч е ш к о в (в трубку). Да. (Щеголевой.) Поедете по заводам.

Щ е г о л е в а. Трудно вообразить…

Ч е ш к о в. Что трудно вообразить?

Щ е г о л е в а. Не могу. Не поеду никуда. Вы замотали меня.

Ч е ш к о в (в трубку). Садитесь на них. Возьмите их за горло. (Щеголевой. Строго.) Что трудно вообразить?

Щ е г о л е в а. Трудно вообразить, что весна, что нельзя сесть в электричку и поехать в какое-нибудь банальное кино.

Ч е ш к о в. Поедете по заводам. Стойте здесь! Вы нужны. (В трубку.) Это не последний раз, Захар Леонидович, и не предпоследний. Но потом мы никогда не будем разговаривать на таком языке. А сейчас я вам от бессилия говорю: возьмите их за горло. Ночуйте в корпусе.

Р ы ж у х и н (подходит с бумагой). Извольте. Это предел.

Ч е ш к о в (в трубку). Подождите. (Читает бумагу.) Гоните рамы! Рамы, Валентин Петрович! (В трубку.) На что мы можем рассчитывать к концу дня? Жду вас сюда. (Кладет трубку. Смотрит на женщину.) Что вы хотите?

Ж е н щ и н а (волнуясь). Я плановик. Из гидроочистки.

Ч е ш к о в (нетерпеливо). Прекрасно.

Ж е н щ и н а. Вы были утром в конторе мастеров и видели моего мальчика, Валерика, он сидел на столе…

Ч е ш к о в (внимательно смотрит на нее. В нем все время как бы находится посылающий постоянные импульсы датчик: «Внимание, внимание!» Он словно все время боится пропустить какую-то очень важную информацию). Сидел, да. Мальчик. В матросском костюмчике.

Ж е н щ и н а (со слезами в голосе). Вы на меня так посмотрели… Я поняла, как посмотрели… А мне некуда ребенка деть! Можете приказ писать, что угодно, вы все можете, но прежде бы могли моей семейной жизнью поинтересоваться…

Ч е ш к о в. Как вас зовут?

Ж е н щ и н а. Татьяна. Цветкова.

Ч е ш к о в. Идите, Татьяна, и спокойно работайте. (И сразу обернулся к Лучко.) Вы отливаете лопасти. Вес одной лопасти четырнадцать тонн. Те, кто готовил технологию, скопировали все с «Электростали». Я это видел, я был у них. Это труд адский, каторжный. Предлагаю отливку в блоках.

Лучко смотрит на Рыжухина. Тот невесел. Входит секретарь Н а т а л ь я И в а н о в н а.

Н а т а л ь я И в а н о в н а. Письмо из Тихвина. (Отдает письмо.)

Ч е ш к о в (внезапно). Что вы еще хотите, Татьяна?

Ж е н щ и н а. А почему вы смотрели на меня так?

Ч е ш к о в (без улыбки). У вас очень хорошее лицо. (Снова Лучко.) Есть люди, которые своими руками способны сделать все, на что способна инженерная мысль. Речь идет о рабочем человеке. О самом надежном человеке. Мы мыслим теоретически — вы делаете. Тревожат вас геометрические размеры?

Л у ч к о (после огромной паузы). Нет.

Ч е ш к о в (женщине, еще стоящей рядом). В чем дело?

Ж е н щ и н а (показывая на свое лицо). Это правда?

Ч е ш к о в. У меня не было других причин смотреть на вас.

Ж е н щ и н а уходит. Рыжухин, махнув рукой, направляется к выходу.

(Вслед.) К утру жду соображений по графику.

Рыжухин смотрит с ненавистью. Входит З а в ь я л о в а.

З а в ь я л о в а. Звоните Полуэктову! Он оборвал телефоны.

Ч е ш к о в (сразу мрачно). Мне сегодня нечего сказать Полуэктову. Завтра — тоже. Нечего, Надежда Ивановна.

З а в ь я л о в а. Позвоните! Он может откорректировать план, и мы спасены. В конце концов, он даст вам совет.

Ч е ш к о в (с легкой задумчивостью). Да, конечно, советы Гаврилы Романыча очень точны, они всегда исходят из очень точных шаблонов…

Входят к о м а н д и р ы. Впереди дородный Б ы к о в.

Н а т а л ь я И в а н о в н а. Что это?! Зачем собраны люди?

Б ы к о в. Звонил Полуэктов, приказано собрать командиров.

Ч е ш к о в (спокойно, негромко). Зачем?

Б ы к о в. По-моему, ясно. Последняя декада.

Входит М а н а г а р о в.

Ч е ш к о в. Вы не должны были этого делать.

Б ы к о в. Да, но Полуэктов и Рябинин уже едут сюда.

Ч е ш к о в (смотрит на входящих. Во взгляде появляется что-то скорбное. Тихо). Это бестактность.

М а н а г а р о в (с тревогой. Тихо). Такова практика, Алексей Георгиевич. Не делайте опрометчивых поступков.

Ч е ш к о в (громко, серьезно, голос его слегка звенит). Товарищи, произошла ошибка. Сбор отменяется. Я приношу искренние извинения. Все должны пойти на свои рабочие места.

К о м а н д и р ы расходятся недоуменно. Чешков отходит в сторону, надрывает тихвинский конверт, который все время держит в руке, но письма не читает, слушает гул. В кабинете остались Щеголева, Манагаров, Быков. Молчание.

Ч е ш к о в (не оборачиваясь, строго). Посчитайте затраты на опытные плавки. Все, что делалось сверх плана. Я прикинул, там получается больше семидесяти тысяч. Надо точно предъявить эту сумму и взять в актив. Не понимаю, Нина Васильевна, почему это до сих пор не сделано? У вас в бюро десять девочек, нагрузите их. Пора нам перестать разговаривать на пальцах. Все считать! Все подвергать анализу! Любую затрату.

Входят Р я б и н и н и П о л у э к т о в. Они уже все знают.

(Быстро идет навстречу. Сдержанно.) Садитесь.

Все проходят к столу для заседаний. Садятся.

П о л у э к т о в. Где командиры?

Ч е ш к о в. Там, где им положено быть, на рабочих местах.

Р я б и н и н. Ладно, Гаврила Романыч, не будем играть в эти сложные игры. Вы только что всех отпустили, Алексей Георгиевич. Что это значит? В чем смысл демонстрации?

Ч е ш к о в. Это не демонстрация.

Р я б и н и н (сердито). Хорошо, объясняйте.

Ч е ш к о в. Я прошу личной ответственности. Все требования должны быть обращены ко мне. Я начальник цеха. Раньше, я знаю, люди из высшего руководства приходили сюда в критические моменты и собирали командиров, но больше этого не будет. Мы хотим беречь время нашего командного состава. Кроме ежедневного рапорта мы каждый вторник садимся все вот за этот стол и делаем жесткий анализ недели. Парторганизация, местный комитет, комсомол проводят свои мероприятия. Затем — у нас под руками селекторная связь. Нам кажется, этого достаточно.

Рябинин задумывается. Он стал как бы спокойнее.

П о л у э к т о в (неожиданно мягко). Может, вы обиделись?

Ч е ш к о в. Нет.

П о л у э к т о в. А вы не зарываетесь, Алексей Георгиевич?

Ч е ш к о в. Мы говорим о принципиальных вещах. Хочу заодно предупредить. Я приказал начальникам корпусов не выполнять указаний производственного отдела. Нам мешает разнобой. Указания должны идти через меня.

П о л у э к т о в. В моем отделе, между прочим, сидят не дураки.

Рябинин идет к селектору, нажимает клавишу.

Ж е н с к и й г о л о с. Диспетчер Шугурина слушает.

Р я б и н и н. Тоня, вы отыскали мою машину?

Ж е н с к и й г о л о с (радостно). Нашла, Глеб Николаевич!

Р я б и н и н. Гоните ее к Двадцать шестому. (Отключается, стоит в стороне мрачный, сердитый. Кажется, он здесь все свои дела закончил.)

П о л у э к т о в. Ну, хорошо, поговорили, высказали неплохие мысли, а сейчас, Алексей Георгиевич, собирайте людей.

Ч е ш к о в. Не вижу необходимости. В систему накачек я не верю. План делается другим способом. Нужны — ритм, которого у нас пока нет, график по минутам. Нужно включать в дело все машины. Нужно переводить на поток северный сектор. Нет смысла все перечислять. Нужны четкая организация производства и дисциплина. Над этими вещами мы работаем. Нужно время.

Р я б и н и н (резко). А вы что молчите? Манагаров!

М а н а г а р о в. Поверьте, Глеб Николаевич, мы так замотались в эти дни, что я лишь сейчас вспомнил свою фамилию.

Р я б и н и н. А по существу?

М а н а г а р о в (спокойно). Все, что бы вы сказали сегодня нашим командирам, уже сказано по многу раз. Правда, есть разница: ваш авторитет выше. Но если слишком часто опираться на авторитет, он перестает действовать. Я привык к нашим ежемесячным штурмам, но согласен, что система накачек развращает людей. И тех, кого накачивают, и тех, кто накачивает. Потому что в основе системы лежит безответственность.

П о л у э к т о в. Любовь к делу! Любовь к заводу! Вот что лежит в основе наших бесед с людьми, Захар Леонидыч!

М а н а г а р о в (неловко). Ну, я не знаю, пасую… Но любовь, мне кажется, тоже чрезмерно эксплуатировать нельзя.

Ч е ш к о в (сухо). Прекратите, Захар Леонидович.

М а н а г а р о в. А почему, собственно?

Ч е ш к о в. Это не инженерный разговор. Любовь марксистами определяется как категория надстроечная.

Р я б и н и н (улыбается отстраненно. Говорит жестко). Слушай, Чешков. Мы приехали не критиковать. У тебя не было жирного куска времени: месяца мало. Позиция, которую ты занял, понятна, а имеешь ли на нее право, не знаю. Посмотрим. А сейчас спрашиваю: где рамы на девятнадцатый? Где концевые отливки? Коромысла? Завод на голодном пайке, нет литья!

Ч е ш к о в. Отливки и коромысла на выходе. Рамы — хуже. Очень плохо. Но рамы я обещаю.

П о л у э к т о в (быстро, испытующе). Сколько недодадите?

Ч е ш к о в. Четыреста тонн.

П о л у э к т о в. Слышите, Глеб Николаевич?! Слышите?

Р я б и н и н (как бы не слыша, Чешкову). Девятнадцатым номером завод закрывает месяц. Помни! (Идет к выходу озабоченный и молчащий. Останавливается. Недружелюбно.) Вы просили, Алексей Георгиевич, дать команду на изготовление документации и оснастки для формовочных машин. Команду я дал. Возьмите на контроль.

Р я б и н и н уходит. П о л у э к т о в за ним. Длительное молчание.

М а н а г а р о в. Мы могли бы дать еще тонн двести.

Чешков наконец читает письмо. Молчание.

Ч е ш к о в. Вам привет от Лиды, Захар Леонидович.

М а н а г а р о в. Благодарю.

Ч е ш к о в. Опять здорова, катается с Алешей на лыжах…

Б ы к о в. Можем дать еще двести тонн, Алексей Георгиевич?

Ч е ш к о в (читая письмо). Несомненно можем.

Б ы к о в (с улыбкой). Значит, это наш маленький резерв? Наша маленькая хитрость?

Ч е ш к о в. Нет. Мы могли бы дать тонн триста.

М а н а г а р о в. Вы сознательно занизили наши возможности?

Ч е ш к о в. Да. Я не хочу выполнять план. Я не технократ, Захар Леонидович, но и не прожектер. У нас нет возможностей. Есть люди. На их горбу, на их отчаянии мы могли бы дать и четыреста тонн. Но это работа на износ. Любой ценой. А после нас — хоть потоп. На это я не пойду.

Б ы к о в (строгим тоном человека, убеждающего ребенка). Но если надо, Алексей Георгиевич. Если заводу надо! Мы все же коммунисты. Или мы с вами не коммунисты?

Ч е ш к о в (вдруг резко, тихо, холодно). Слушайте, Олег Владимирович. Постарайтесь избегать острой политической терминологии. Мы работаем в промышленности. И здесь не митинг. Это дурная манера прятать собственное неумение за политическими лозунгами. Я коммунист. Прошу вас в этом не сомневаться. Привычка к слепому повиновению мешает вам, и вы, по-видимому, не хотите думать. Работа на износ — преступная работа. Неэкономичная, антинаучная, дорогая. А мы в этих волшебных корпусах бедны и нищи. Нужно создавать перспективу. Это сейчас главное, а не план. Хотя формально план — главное. Скажите, почему затянулась инвентаризация? Почему молчите? У меня ощущение, что комиссия ваша саботирует это дело. (Уходит.)

Б ы к о в. Буду подыскивать службу поспокойнее. (Уходит.)

М а н а г а р о в (внимательно смотрит на Щеголеву). Ну?

Щ е г о л е в а (негромко). Это хорошо. Он молодец. Знаете, за что я полюбила завод? За то, что все — вместе. И плохое — вместе и хорошее — вместе. И ты всегда вместе со всеми.

М а н а г а р о в. Вам нравится Чешков?

Щ е г о л е в а. Очень.

М а н а г а р о в. Вы помните, сколько вы мне вечеров задолжали?

Щ е г о л е в а (словно очнувшись, смотрит на него. Улыбается). Мы сегодня куда-нибудь пойдем, Захар. Этот подлец Чешков действительно замотал меня — каждый вечер готовлю какие-нибудь материалы. Но сегодня пошлем его к черту… И знаете, о чем я думаю? Исстрадалась вся в мыслях, что подарить вам в день рождения.

М а н а г а р о в (улыбается). Месяц впереди, придумаете.

Бал в «Суинке» открыл духовой оркестр. Вальс «Дунайские волны». Танцующие пары. Ч е ш к о в и Р я б и н и н ведут какой-то странный, бесконечный, неприятный разговор. Чешков выглядит усталым.

Р я б и н и н. Приходите завтра.

Ч е ш к о в. Завтра я не могу.

Р я б и н и н (сердит всерьез). Я только и занимаюсь вашими делами. Не будьте назойливы. Я этого не терплю. Можно подумать, у вас больше дел, чем у меня.

Ч е ш к о в. Этого я не знаю.

Р я б и н и н. Здесь не место для деловых разговоров.

Ч е ш к о в. Не понимаю, но не настаиваю.

Р я б и н и н. Хочу отдохнуть, выпить. (Сухо.) Хотите?

Ч е ш к о в. Мне надо ехать в цех.

Р я б и н и н. Что-нибудь случилось?

Ч е ш к о в. Нет, ничего не случилось, но надо заехать.

Р я б и н и н. Видите вон ту женщину? Моя жена. Потанцуйте с ней. Она будет довольна.

Ч е ш к о в (серьезно). Какая красивая женщина. (Подходит к одиноко стоящей Рябининой.) Здравствуйте. Меня зовут Чешков, Алексей Георгиевич. Давайте потанцуем?

Сразу начинают танцевать молча. Рябинин в глубине.

Рябин и на. Я много слышала о вас. О новых людях всегда говорят… Мне казалось, вы другой.

Ч е ш к о в. Да, я знаю: у меня не монументальная внешность, это мой бич. Вы кто?

Р я б и н и н а. Врач.

Ч е ш к о в. Можно поговорить о болезнях.

Р я б и н и н а. Вы хорошо подготовлены?

Ч е ш к о в. Я видел много смертей.

Р я б и н и н а. Когда?

Ч е ш к о в. Мальчиком. Я хотел стать врачом.

Р я б и н и н а. Что вам помешало?

Ч е ш к о в. Мой отец был врачом. Он любил людей.

Р я б и н и н а. Тогда непонятно, что вам помешало.

Ч е ш к о в. Он был добрым, а его считали чудаком. Мы жили на Васильевском острове. В школах нашего района вывешивали объявления: «Справки, подписанные врачом Чешковым, недействительны». Может быть, его чудачливость отвратила меня потом от желания лечить людей. В этом нет логики.

Р я б и н и н а. Почему? Есть. Вы боялись быть смешным.

Проходят З а в ь я л о в а и П о л у э к т о в под руку с П о л у э к т о в о й.

З а в ь я л о в а. Ошеломительно видеть его танцующим. Новость слыхали? От нас ушло еще несколько человек.

П о л у э к т о в (спокойным тоном сановника). Знаю, знаю.

З а в ь я л о в а. Толковые люди ушли. И я уйду скоро.

К Рябинину подошла Щ е г о л е в а. Следят за танцующими.

Щ е г о л е в а. Вы поздравили Манагарова с днем рождения?

Р я б и н и н. Да. Почему ты говоришь мне «вы»?

Щ е г о л е в а (улыбнулась). У вас большой пост теперь.

Р я б и н и н (улыбнулся). Это ненадолго. Кто-то сказал, ты выходишь за него? Это правда? Чему ты улыбаешься?

Щ е г о л е в а. Вспомнила, как наши родители сватали нас с тобой.

Р я б и н и н (улыбнулся, но — уважительно). Они заботились о создании крепких династий. Так ты выходишь за Манагарова?

Щ е г о л е в а. Позвони мне утром, скажу точно.

Подошли, веселая Рябинина и невеселый Чешков.

Р я б и н и н. Если вы едете, возьмите мою машину.

Ч е ш к о в. Я вызвал дежурную машину, поеду позже.

Рябинин и Рябинина танцуют. Молчание.

Щ е г о л е в а (ее, похоже, тревожит усталый вид Чешкова). Куда вы едете, Алексей Георгиевич? Вы сердиты на что-то? Я была против поездок по заводам, это верно, но потом я честно старалась. Вы смотрели сравнительные материалы?

Ч е ш к о в (что-то мешает ему смотреть ей прямо в глаза). Да, все в порядке. Вы экономист милостью божьей, у вас есть воображение. На этой неделе пошлю вас в Москву.

Щ е г о л е в а (покраснев слегка). В Москву?

Ч е ш к о в. Поедете на завод Ильича. Возьмете с собой нашего лучшего формовщика Лучко. Посмотрите, как там делают отливки в блоках и как это выглядит в деньгах. Может быть, нам удастся делать лопасти с минимальным припуском на обработку.

Щ е г о л е в а. Вы мне не скажете, что происходит с вами? У вас последние дни отвратительный вид…

Ч е ш к о в. Я был в отчаянии от всех наших дел.

Щ е г о л е в а (с четкой тревогой). А сейчас?

Ч е ш к о в. Мне надо посоветоваться с вами.

Щ е г о л е в а. Хорошо. Можно немного позже?

Ч е ш к о в. Да. Мы не могли бы уйти? Вообще уйти отсюда?

Щеголева удивлена. Качает головой: уйти она не может.

Ладно, не к спеху, тем более льет дождь.

Щеголева смотрит на него словно впервые.

Можно было пойти навстречу машине… С учетом дождя это исключается. Завтра в десять у меня в кабинете.

Щеголева продолжает смотреть на него. Подходит Л у ч к о, держит фужеры — чистое доброжелательство привело его.

Л у ч к о (смущенно). Сухое вино, говорят, полезно.

Ч е ш к о в. Спасибо, Василий Дмитриевич. Хорошо, что вы подошли. Поговорим о вашей поездке в Москву. (Берет фужер, протягивает Щеголевой.)

Щеголева отказалась.

(Пробуя вино.) Отличный вкус. Но в принципе эти производные винограда способствуют образованию камней.

Л у ч к о (насторожившись слегка). Это где? В почках?

Ч е ш к о в. Да. И в мочеточниках.

Щеголева все еще наблюдает за Чешковым.

Л у ч к о (показывая ей на вино). А ведь рекламируют!

Неподалеку тем временем появилась компания. В ней М а н а г а р о в.

М а н а г а р о в. Нина! Идите к нам.

Щеголева подходит. Ч е ш к о в и Л у ч к о ушли.

Друзья! Это Нина Васильевна. (Щеголевой.) А это мои институтские друзья.

Берут стулья, усаживаются. Музыка стихла.

П е р в а я ж е н щ и н а (приветливая, добрая). Мне нравится, что нет дурацкого застолья. Это ты хорошо придумал, Захар!

П е р в ы й м у ж ч и н а. Проинформируй нас о Чешкове, Захар!

М а н а г а р о в. Грамотный литейщик. Недооценивает среду.

П е р в ы й м у ж ч и н а. Что вы думаете о нем, Нина?

Щ е г о л е в а. Он не удержится у нас, к сожалению.

В т о р а я ж е н щ и н а (взбалмошная). А коллектив? Всюду говорят: коллектив! А что, интересно, думает ваш? (Не понимая дружного смеха мужчин.) Я работаю в одном учреждении, у нас такой коллективчик, скажу я вам… Все притерлись и покрывают друг друга. Во имя дружбы! Прожирают государственные деньги.

В т о р о й м у ж ч и н а. Коллектив — это прекрасно, мать моя, и коллектив — это сложно. Есть коллективы, которые нужно вовремя разгонять. Мы здесь тоже коллектив… А что мы из себя представляем сейчас? Пошлый коллектив сплетников…

П е р в ы й м у ж ч и н а. Меня серьезно интересует судьба Чешкова.

П е р в а я ж е н щ и н а (Щеголевой, приветливо). Вы слышали финал истории профессора Рукавицына и Лиды?

В т о р а я ж е н щ и н а. Не повторяй легенду!

П е р в а я ж е н щ и н а (мягко). Она не верит, что было сказано всего три фразы. Роман возник стремительно. Лида дала телеграмму в Тихвин, что влюбилась. Можно подумать, ждала помощи… Таков всегда был характер их отношений: великое товарищество, великая взаимопомощь. Он был поводырем. Лида безукоризненно слушалась, но время от времени Чешков выручал ее из невинных, но довольно странных и нелепых историй. В ответ на телеграмму Чешков прилетел. Буквально взял Лиду за руку, привел к профессору, и было сказано всего три фразы.

Щ е г о л е в а (очень внимательно). Это легенда?

П е р в ы й м у ж ч и н а. Чистая быль. Первая фраза: «Вот моя жена, готовы ли вы взять ее навсегда и заботиться о ней?» Рукавицын испугался и сказал: «Нет». Это была вторая фраза. «Пойдем отсюда», — сказал Чешков Лиде, и это была третья фраза.

П е р в а я ж е н щ и н а. Я думаю, он хорошо знал профессора!

Вновь звучит музыка. Компания присоединяется к танцующим. Щеголева и Манагаров остались вдвоем.

Щ е г о л е в а. Чешков просил меня уйти с ним.

М а н а г а р о в. Зачем?

Щ е г о л е в а. Ему необходимо посоветоваться…

М а н а г а р о в. Он настаивал?

Щ е г о л е в а. Нет. Он одинок, наш строгий босс.

М а н а г а р о в. Вас он эксплуатирует больше других.

Щ е г о л е в а. Он имеет право. (Помолчав.) Кто сам работает как лошадь — имеет право.

М а н а г а р о в. Что с вами произошло, Нина?

Щ е г о л е в а. Ничего не произошло. И ничего не произойдет. Но мне кажется, Захар, я вас обманываю.

М а н а г а р о в (не сразу, раздельно). Нет, Нина, у вас это не получается. Поднимемся наверх.

Появились Ч е ш к о в и Р я б и н и н. Чешков в унынии.

Щ е г о л е в а. Хорошо, Захар. Я приду, идите.

М а н а г а р о в, неожиданно поклонившись, уходит.

Р я б и н и н. Зачем вас взяли? Тут нет загадок. Литейное дело синтетическое, многопрофильное, сложное в смысле организации. Все есть в Нереже: прокатчики, мартеновцы высокого класса, машиностроители. Подходящего литейщика не нашлось.

Ч е ш к о в. Мне нужна дисциплина.

Р я б и н и н. Это вы уже говорили.

Ч е ш к о в. Остальное вы знаете: вчера из цеха ушло семь человек. Одновременно.

Р я б и н и н. От вас!

Ч е ш к о в. Это верно. Они отвыкли от требовательности.

Щеголева неподалеку пьет воду.

Р я б и н и н. Одиннадцать командиров ушло от вас за два с половиной месяца. Все инженеры с опытом.

Ч е ш к о в. Мне многих жаль. И очень. Я был растерян вчера. Но производство немыслимо без дисциплины.

Р я б и н и н. Наши люди спаяны, я предупреждал. Есть достоинство, традиции, вы обязаны считаться. Мальчишкой я подносил патроны и видел, как умирали за свой завод. Людей берегите.

Ч е ш к о в. Я слышал, вы орете на них. Я лишь требую.

Р я б и н и н. Мое оранье они воспринимают по-другому. Я свой. Считайте, я вас предупредил. Директор завода обеспокоен. Когда будет решаться ваша партийная судьба?

Ч е ш к о в. Не раньше, чем Сапсакаев вернется из Бельгии.

Р я б и н и н. Сапсакаев рассчитывает на ваше возвращение.

Ч е ш к о в. Он допускает такую возможность.

Р я б и н и н. А вы? Не лукавьте! Вам грозит исключение?

Ч е ш к о в. Если даже дадут строгое взыскание, ваш партком не утвердит запятнанного человека на такой большой цех.

Р я б и н и н. Начнете давать план сполна — все будет хорошо.

Ч е ш к о в. Это нереально пока.

Р я б и н и н. Объективно цех раньше работал лучше.

Ч е ш к о в. Это липа. Я умею считать.

Рябинин быстро, гневно смотрит на него.

Щ е г о л е в а (спокойно, издали). Это липа, Глеб Николаевич.

Ч е ш к о в. Нужна исполнительская дисциплина.

Р я б и н и н. Хватит талдычить! У вас опытные командиры.

Ч е ш к о в. Их семейная снисходительность друг к другу не знает пределов. Во имя прошлого, человечности и доброты.

Р я б и н и н. Кашу варите сами, но уходы прекратите.

Ч е ш к о в. Я не могу просить, я должен требовать. Так меня учили. Указания не должны повторяться сто раз. Я это сломаю. И сломаю быстро. Доброту я понимаю иначе.

Р я б и н и н. Будете разбазаривать кадры — выгоню. Несмотря на все мои надежды на вас, выгоню. Характер у меня крутой.

Ч е ш к о в. Я надеюсь на вашу справедливость.

Р я б и н и н. Я вас выгоню справедливо. (Уходит.)

Чешков грустен. Щеголева смотрит на него.

Щ е г о л е в а. Зачем вы звали меня?

Ч е ш к о в (как бы повспоминав). Забыл.

Щ е г о л е в а (подходит к нему). Давайте вспомним.

Ч е ш к о в. Я помню, но я больше не могу говорить о делах.

Щ е г о л е в а. Вы еще уверены, что встретите машину?

Ч е ш к о в. Да, дежурный тарантас слышен за три версты.

Щ е г о л е в а (внезапно, с коротким смешком). Может, вы и не звали меня совсем? Может, мне показалось?

Ч е ш к о в. Звал. Вас ждут ужинать?

Щ е г о л е в а. Ждут.

Ч е ш к о в. Жаль. Вы пойдете?

Щ е г о л е в а. Нет. Я вас сегодня не собираюсь бросать.

Он внимательно смотрит на нее.

Что вы предлагаете?

Ч е ш к о в. Все равно, только не говорить о делах.

Щ е г о л е в а. И где это «все равно»? Под дождем?

Ч е ш к о в. Есть одно государственное учреждение… Там можно посидеть и даже кофе сварить.

Она смотрит на него с молчаливым вопросом.

Весь вечер, а точнее весь день, я надеялся, что мы уйдем из «Суинка» вместе.

Щ е г о л е в а. Это можно не обсуждать. Отношения у нас достаточно ясные. Я знаю, я вам нужна. Для меня это существенно. А вам сегодня нельзя одному. Нужна кошка или собака.

Чешков косится на нее с открытой враждебностью. Потом вдруг берет за кисти рук, смотрит на нее.

(Спокойно.) Пусти.

Ч е ш к о в (не выпуская рук). Поедем!

Щ е г о л е в а. Тебе знаешь что нужно сделать?

Ч е ш к о в. Что?

Щ е г о л е в а. Скажи, что любишь меня, — и все.

Ч е ш к о в. Нет.

Щ е г о л е в а. А ты скажи. Или не можешь?

Ч е ш к о в. Нет.

Она молча смотрит на него. Чешков отходит.

Щ е г о л е в а. Хорошо бы нам ничего не испортить… Поедем!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глубокой ночью в общем зале государственной квартиры Ч е ш к о в готовил кофе. В коридоре под дверью одной из «келий» виднелась полоска света. Оттуда вышла Щ е г о л е в а, приглаживая волосы. Полумрак слегка посветлел.

Щ е г о л е в а (голос тих, ровен). Что это вообще?

Ч е ш к о в. Государственная квартира.

Щ е г о л е в а. Почему так называется?

Ч е ш к о в. Выдумка хозяйственников. Просто заводская квартира для приезжих среднего ранга.

Щ е г о л е в а. Почему никого нет?

Ч е ш к о в. А это такое место: сегодня много, завтра никого.

Щ е г о л е в а (проходит вперед из глубины, прислоняется к стене. Смотрит на Чешкова). Здесь нет света?

Ч е ш к о в. Есть, но можно ослепнуть. (Показал на потолок.) Люминесцентные лампы. Рассчитаны на кубатуру небольшого стадиона. Иди сюда, сядь. Почему ты не идешь сюда?

Щ е г о л е в а (стоит там же). Ты много изменял жене?

Ч е ш к о в (мальчишески доверительно, серьезно). Я никогда не изменял Лиде. Не думал, не хотел, у меня и времени не было.

Щ е г о л е в а. И не смотрел на женщин как на женщин?

Ч е ш к о в. Смотрел. Потом.

Щ е г о л е в а. Это после той истории? Извини, но я это знаю.

Ч е ш к о в. Я был потрясен тогда, что есть женщины кроме Лиды, которые мне могут нравиться. Я был поражен этим. О чем ты думаешь?

Щ е г о л е в а. О тебе. У тебя плохие дела. Отвратительные. Понимаешь это? Тебе не хватает элементарной человеческой хитрости. Зачем ты уехал из Тихвина? От прекрасно налаженного дела? Зачем тебе все это надо? Из-за той истории?

Ч е ш к о в. Иди сядь. Я зажгу ослепительный свет.

Щ е г о л е в а. Я не буду пить кофе.

Ч е ш к о в. Зачем же я готовил?

Щ е г о л е в а. Потому что ты деловой и сухой тип. Хотя иногда мне кажется, ты притворяешься сухарем. Я даже уверена в этом. Тебе это пока удобнее. (После паузы.) Так ты не ответишь?

Ч е ш к о в. История ни при чем. Мне там нечего было делать, все налажено лет на десять. Просто по профилю Тихвин не нуждается в развитии литейного производства. Можно было умирать в довольстве и сытости. А я литейщик. Я бы даже хотел прославиться как литейщик. Знаешь, когда я стал приличным литейщиком? Я год работал формовщиком.

Щ е г о л е в а (продолжая изучать его). Рабочим?

Ч е ш к о в. Да. Так меня воспитывал Сапсакаев. Он думал, это наказание, но ошибся. У меня появилась жуткая свобода. Мне было интересно кое в чем экспериментировать. Когда человек начинает понимать что-нибудь в своем деле, ему становится до смерти интересно.

Щ е г о л е в а. Мог бы ты объяснить, как относишься к Лиде?

Ч е ш к о в. Не могу. Не буду. Мы связаны навсегда. Такое у нас прошлое. Сядь, я тебя очень прошу. Мне хочется посидеть с тобой. Выпьем кофе при полной иллюминации.

Щ е г о л е в а (предупреждая). Не зажигай свет.

Ч е ш к о в. Сейчас увидишь, как это невообразимо пышно.

Щ е г о л е в а. Не зажигай!

Чешков зажег. Щеголева в слезах смотрит на слепящие лампы. Смущенный, он хочет что-то сказать.

Только молчи. Не ври ничего. Нас связала работа. Это будет длиться, пока плохо, пока я тебе буду нужна. Не надо ничего говорить. Мне от тебя ничего не нужно.

Ч е ш к о в. Хорошо, я молчу. Я тебя люблю.

Щ е г о л е в а. Это ты когда придумал? Час назад? (Идет к дивану, где брошено пальто, начинает одеваться.) Лучше молчи. Тебе не нужно оправдывать себя. Мне жаль, что возникла ненужная тебе сложность. (Деловым тоном.) Где тут телефон?

Ч е ш к о в. Сейчас ночь. Кому ты хочешь звонить?

Щ е г о л е в а. Манагарову. Буду врать.

Ч е ш к о в. Ты обязана ему врать?

Щ е г о л е в а. Не думай об этом. (Внезапно подходит, дотрагивается до его плеча. Как бы заново всматривается.) Я никому ничем не обязана. Хочу быть с тобой, пока можно… А сейчас отпусти меня. Я хочу, чтобы ты жил спокойно. Все беспокойство я возьму на себя. Теперь все изменилось.

Чешков натягивает пальто.

Слышится сухой металлический радиоголос: «Марганец — 0,25. Хром — 0,14. Сера — 0,025. Плавка! Плавка!»

Ч е ш к о в стремительно входит в кабинет, за ним — К о л и н, седой, сутулый, почти старик.

Ч е ш к о в (на ходу). Какие-то люди во время плавки бегают под ковшом.

К о л и н. Правда святая. Не можем отучить.

Ч е ш к о в. Яков Ильич, это опасность.

К о л и н. Правда святая. Пересмена — минуты экономят.

Входит Н а т а л ь я И в а н о в н а.

Н а т а л ь я И в а н о в н а. Поздно ночью вам звонили из Тихвина. Ночной дежурный оставил записку, подробностей нет.

Ч е ш к о в. Яков Ильич, предупреждаю. (Наталье Ивановне.) Попробуйте связаться с дежурным, мне не нравится этот ночной звонок. И закажите Тихвин, квартиру.

В кабинете появляется н е и з в е с т н ы й. Рослый, приятный, представительный, с шапкой седых волос. Наталья Ивановна идет, к нему. По-матерински целует. И тотчас к неизвестному направляется К о л и н. Рукопожатие, объятие.

Ч е ш к о в (холодновато). Вы кто?

Н е и з в е с т н ы й (словно продравшись через молчание). Бывший начальник Двадцать шестого. Моя фамилия Грамоткин.

Ч е ш к о в (неловко изучает его). Наталья Ивановна, быстро закажите Тихвин. Яков Ильич, вы свободны.

Н а т а л ь я И в а н о в н а ушла. К о л и н ушел, Чешков и Грамоткин сконфуженно молчат. Оба забыли раздеться. Чешков начинает ходить. Грамоткин, держа кепку, садится. Похож на просителя.

Ч е ш к о в (наконец). Мы не враги!

Г р а м о т к и н (быстро, искренне). Не враги! Нет!

Ч е ш к о в. Я чту ваше прошлое.

Г р а м о т к и н. А чего — хорошее прошлое.

Ч е ш к о в. Я искренне чту ваше прошлое. Мои родные погибли в блокаду.

Г р а м о т к и н. Один на земле?

Ч е ш к о в (помолчав). Ваш уход и мой приход не связаны ничем личным.

Г р а м о т к и н. Ничем! Скинул меня Глеб Рябинин. С отцом его я был дружен в войну, служил у меня в комендантском взводе…

Ч е ш к о в. Как себя чувствуете?

Г р а м о т к и н. Хорошо. Сделал глупость — на курорт послали. К людям у нас хорошо относятся. О здоровье не тревожьтесь. Говорите прямо.

Ч е ш к о в. Мне звонил директор завода.

Г р а м о т к и н. Я просил. Пойду любым заместителем.

Ч е ш к о в (прямо). Я категорически против.

Г р а м о т к и н (взял кепку, поднялся. Уйти не может. Голос хриплый). Я этот новый Двадцать шестой люблю, и я его ненавижу. Перешел сюда, была у меня горстка людей, разбежались по корпусам как мыши, я их и не увидел… Появилось хозяйство побольше. А на сколько? А организационно? А система управления? А система отношений с другими службами? Дали мне за освоение орден Трудового Красного Знамени. Крутились, как могли. Плана не было, нас били.

Ч е ш к о в. Вы не могли давать план. Вы приняли цех недостроенным и подписали акт о полной готовности. У вас даже дробометной камеры не было, а она входит в технологическую цепочку. Подписали победный рапорт, не имея победы.

Г р а м о т к и н (сухо). Это дело политическое. Есть честь завода. Я партийный человек, Алексей Георгиевич. Меня убедили. Было обязательство пустить цех к празднику.

Ч е ш к о в. Вы первые годы давали чуть-чуть больше, чем в старом цехе при тройном плане. Я прикинул, во сколько обошлась нам вся эта ложь с победным рапортом. Ложь не экономична.

Г р а м о т к и н. Я не мог не подписать акт.

Ч е ш к о в. И за это вам дали орден.

Г р а м о т к и н. Что вы обо мне знаете?

Ч е ш к о в. Много. Я проанализировал вашу работу. Мы не враги. Вам найдут службу.

Г р а м о т к и н. Я стар. Нельзя начинать сначала.

Ч е ш к о в. Я вас не возьму.

Г р а м о т к и н. А думаете, справитесь?

Ч е ш к о в. Уверен, если не помешают.

Г р а м о т к и н (с легкой печальной иронией). И где же вас так замечательно научили, Алексей Георгиевич?

Ч е ш к о в (не сразу). У вас слишком большое влияние в цехе. Я этого боюсь. (Идет к двери. Громко.) Наталья Ивановна!

Н а т а л ь я И в а н о в н а появляется с П у х о в ы м.

Ч е ш к о в (тревожно). Что Тихвин?

Н а т а л ь я И в а н о в н а. Квартира не отвечает.

Ч е ш к о в. Закажите партком. (Пухову.) В чем дело?

П у х о в. Прошу срочно принять. Убедительно прошу.

Ч е ш к о в. Завтра. Только завтра!

Н а т а л ь я И в а н о в н а и П у х о в ушли. Чешков придирчиво изучает молчащего Грамоткина.

Г р а м о т к и н (словно прозревая). Говорили вам, что я добрый? Говорили, что очень добрый?

Ч е ш к о в. Да.

Г р а м о т к и н (взрываясь). Вот подлецы! Навесили ярлык! А я не добрый! Наказывал! Но как? Иной раз нет ничего легче выгнать. А куда он пойдет? Поговоришь, он душу откроет. Как у него с дочерью, как у нее с мужем. Наказывал. Есть приказы в архивах. А тем, кто трудится хорошо, тем я родственник…

Ч е ш к о в (продолжая изучать его). В цехе недостача. Вчера мне дали акт. Не хватает тысячи тонн литья. Надо списать.

Г р а м о т к и н (потемнел). Не может быть. Это очень много.

Ч е ш к о в. Вы много приписывали, Тимофей Иванович.

Грамоткин молчит. Для него это удар.

Надо списать. Мы работаем в условиях реформы. Баланс должен быть чистым. Нам понадобятся деньги на исследования, на развитие. Вот акт, пойдете к директору, покайтесь, пусть спишут. И приходите работать.

В кабинете появляется Р и м м а. Чешков тревожно смотрит на нее. Г р а м о т к и н, взяв акт, молча выходит.

Р и м м а. Я из Тихвина. Не удивляйся. Это все вместе один час… Быстрее, чем с Гражданки до Невского.

Чешков молча тревожно смотрит на нее.

Лида в больнице. Не волнуйся. Немного опоздала «скорая помощь», но все нормально. Алешу я взяла к себе.

Ч е ш к о в. Лида жива?

Р и м м а. Какие-то глупости спрашиваешь. Конечно, жива. Если бы «скорая» не опоздала, все вообще было бы прекрасно…

Чешков идет к столу. Собирает бумаги.

Ночью я звонила, а после подумала, почему не прилететь… Полчаса лету, вдвоем веселее. Что ты делаешь?

Чешков не ответил. Появляется Н а т а л ь я И в а н о в н а.

Н а т а л ь я И в а н о в н а. Пухов настоятельно просится.

Ч е ш к о в (собирает бумаги). Нет! Вызывайте машину.

Н а т а л ь я И в а н о в н а. Он просится на три минуты.

Ч е ш к о в. Не теряйте время. Я еду на аэродром.

Н а т а л ь я И в а н о в н а (ровно). Пухова надо принять.

Чешков внимательно смотрит на нее. Кивает. Н а т а л ь я И в а н о в н а ушла. Вошел П у х о в. Р и м м а уходит в глубину.

Ч е ш к о в. Говорите, быстро, Николай Андреевич.

П у х о в. Простите, Алексей Георгиевич, но быстро нельзя. Я хочу сказать немного о себе. У меня большая семья, дети еще учатся… Супруга человек не очень здоровый. Исповедь мою выслушайте терпеливо.

Ч е ш к о в. Говорите по делу.

П у х о в. Как угодно, могу быть кратким: акт неверен.

Ч е ш к о в (тотчас внимательно). Липа?

П у х о в (кивнул). Слишком много заинтересованных лиц…

Ч е ш к о в. На чем основана ваша уверенность?

П у х о в. Моя рука при подписании накладных — первая.

Ч е ш к о в. Вы что — фиксировали каждую приписку?

П у х о в. Да, вел свою бухгалтерию. Акт неверен. Недостача примерно вдвое больше. Были и косвенные приписки. Одно время вместо фасонного литья мы лили плиты. Но плиты приняты как оборудование… Ими в корпусах покрыты полы.

Ч е ш к о в (ошеломленно). Роскошные полы… Присядьте!

Пухов садится настороженно, готовый ко всему.

Почему вы только сегодня пришли ко мне?

П у х о в. Боялся. Я трус. Но больше молчать не в силах.

Ч е ш к о в. Вы технический контроль. Вы не отвечаете за план. Зачем вы участвовали в преступлении?

П у х о в. Я не извлекал лично для себя никакой выгоды.

Ч е ш к о в. Вы не ответили. Вас заставляли?

П у х о в (розовощекий обычно, бледен). Да.

Ч е ш к о в. Кто вас заставлял, Николай Андреевич?

П у х о в. Все.

Ч е ш к о в. Грамоткин?

П у х о в. Меньше других.

Ч е ш к о в. Кто больше других?

П у х о в. Я сам. Нам надо было кормить рабочих. Надо было что-то писать в документах, чтобы была зарплата… Я не нуждался в принуждении, мы обязаны были кормить рабочих.

Ч е ш к о в. Вы кормили рабочих потому, что работающего человека нельзя не кормить. (Снова быстро укладывая папку.) Но вы и обманывали рабочих. И в широком политическом аспекте, и в материальном: вы их плохо кормили. Они множество раз показывали энтузиазм. Не пора ли нам научиться руководить ими? Почему управлять должны те, кто не умеет управлять?

П у х о в (поднявшись). Вы предадите это огласке? Я понимаю, я не могу вас больше задерживать. Но что ждет меня и мою семью?

Ч е ш к о в. Не знаю. Я не должен делать уступок, это станет моим поражением, но я устал играть роль изверга. Не знаю, Николай Андреевич. Ответить в принципе должен Грамоткин.

П у х о в. Я, только я. Героев не судят… Мы вкапывались в землю и работали под огнем… Грамоткин возглавил оборону.

Ч е ш к о в. Вы были солдатом? Командиром?

П у х о в. Сержантом. Там, за кузнечно-прессовым, еще стоит труба старая… Я сидел в ней, там была бойница, я был снайпером, на моем счету двадцать три фашиста. Не смею вас больше задерживать. Я все сказал. (Уходит.)

Из глубины появляется Р и м м а и встает рядом с молчащим Чешковым.

Ч е ш к о в. Почему ты прилетела? И зачем? Почему?

Р и м м а. Потому что я очень хорошо к тебе отношусь. И хотя я об этом почти забыла, и хотя Лида мне стала ближе, я все равно хорошо к тебе отношусь. Если с Лидой что-то случится, хочу, чтобы ты оставил мальчика мне. Он тебе не нужен пока… Я свободнее… Наверное, это бестактно, то, что я говорю… А что делать?

К ночи приемная Плужина опустела. Ушли секретари. Огни приглушены. Стоят Р я б и н и н и В а л е н т и к в пальто. Валентик читает акт, передает Рябинину. Неподалеку напряженно ждет Г р а м о т к и н. В стороне — П о д к л ю ч н и к о в и Щ е г о л е в а.

Г р а м о т к и н. Я к тебе пришел, Глеб. Ты это заметь. Я не сердит на тебя. Спиши недостачу. Это мой позор. У тебя большие права.

Р я б и н и н. Были, дядя Тима. Я ухожу скоро. Не сработались мы с Анатолием Васильевичем.

Г р а м о т к и н. Кто не срабатывается с ним, сразу уходит.

Р я б и н и н (мягко). Мы делаем на экспорт крупносортный стан, я веду. Миллионный заказ. Вот поэтому я пока здесь.

Молчат. Валентик садится на какой-то стул.

Г р а м о т к и н. Не поможешь ли ты, Геня?

В а л е н т и к (печально). Это что… секунданты твои?

Г р а м о т к и н. Вроде того… Пришли защищать.

Р я б и н и н кладет акт на стол и уходит. Валентик взял акт, бегло просматривает, задумывается.

В а л е н т и к. Вот странно как… Был я начальником разведки, в одном блиндаже с тобой спали… А после — как бы утеряли друг друга. У каждого, свои дела, свой долг.

Г р а м о т к и н. Ты о чем говоришь?

В а л е н т и к. Я специалист, Тима, финансист. Когда-то я не очень был нужен Толе, а теперь все решает текущий счет в банке, дотации кончились. Миллион лет завод был нерентабельным. Теперь, Тима, я нужный человек. И сильный человек, сильный. И возможно, могу помочь. Но честнее идти самому. Вы и махорку и кашу делили. Он друг тебе. Он твоим помощником был.

Г р а м о т к и н. Дистанция образовалась, Геня. Трудно просить во имя прошлого. Я в его присутствии сесть себе не позволял. Он усаживал, а я не садился. Знал, панибратство ему не понравится. Наверное, и ему со мной нелегко было…

В а л е н т и к (поднимается вдруг решительно. Набирает номер телефона). Кто у тебя? Толя, выйди в приемную. Выйди!

П л у ж и н вышел. Взгляд тяжелый, усталый. Валентик подает акт. Плужин читает. Спокойно, грузно садится.

П л у ж и н (тихо). Валидол принял… (Поглаживает грудь.) Ночь на дворе… Сейчас бы боржомчику холодненького…

В а л е н т и к. Грамоткин ждет решения.

П л у ж и н (тихо, просто очень). А что решение? Спишу на убытки. Мог бы и сам прийти… (Сидит грузно, печально. Поглаживает грудь.) Зачем стрелялся, дурак? Пистолет хранил…

В а л е н т и к. Ну, знаешь, много ты от нас хочешь. Не пить уже, и не курить, и даже пистолета не иметь.

П л у ж и н (встает тяжело, подходит к столу. Пишет на акте резолюцию). На, ходатай, скажи спасибо.

В а л е н т и к (взрываясь). За что?

П л у ж и н. Не возьму в толк, чего хочешь. Я ж списал ему.

В а л е н т и к. Себе ты. Толя, списал. В магазине за недостачу судят, на предприятии — берут на убытки. Все просто.

П л у ж и н. Уходи.

В а л е н т и к. Грамоткин боялся этого цеха. Зачем ты его держал там?

П л у ж и н. Я, Геня, всегда берег старых друзей. Уходи. Уходи с глаз моих. И ты, Тимофей, уходи. Видеть вас не хочу.

Г р а м о т к и н уходит. Помедлив, уходит В а л е н т и к.

П л у ж и н (сидит, поглаживая грудь. Вдруг замечает вдали Подключникова и Щеголеву. И тихо улыбается им). Майские праздники на носу. Чем порадуете?

Щ е г о л е в а. Плана не будет.

П л у ж и н (помолчав). Чешков интересуется планом?

Щ е г о л е в а. Звонит. Говорил с Захаром Леонидовичем. Завтра на парткоме слушается его дело.

П л у ж и н (помолчав). А как с женой у него?

Щ е г о л е в а. Видимо, плохо. Видимо, очень плохо.

П л у ж и н. Вы неглупая женщина, Нина Васильевна. Зачем была эта срочная инвентаризация? Выстрел в чей адрес?

Щ е г о л е в а. Это сделано прежде всего для анализа.

П л у ж и н (встает, медленно направляется в кабинет). Погасите свет, когда будете уходить. (Уходит.)

Молчание. Подключников смотрит на Щеголеву.

Щ е г о л е в а (садится. Несколько напряженно). Слушаю.

П о д к л ю ч н и к о в. У вас огромное влияние на Чешкова.

Щ е г о л е в а (встает). У меня нет никакого влияния.

П о д к л ю ч н и к о в. Я вас дружески люблю. Сто лет знаю ваших родных. У меня не было желания оскорбить вас.

Щ е г о л е в а. Об этом уже говорят?

П о д к л ю ч н и к о в. Да. Я подумал, что люди, знакомые столько лет, могли бы поговорить откровенно… Была у меня и косвенная задача, но о ней я уж молчу.

Щ е г о л е в а. К сожалению, Вячеслав Сергеевич, у меня нет влияния. Я вам благодарна за ту косвенную задачу, о которой вы умолчали: вы, по-видимому, хотели предупредить, что обо мне и Чешкове что-то говорят… Это оттого, очевидно, что мы много времени проводим вместе. (Улыбнулась спокойно.) Мне придется это учесть и поберечь репутацию Чешкова. А теперь скажите, на что вы хотели употребить мое влияние?

П о д к л ю ч н и к о в. Что такое наша жизнь, Нина? Завод, цех. Плохо на работе, значит, в жизни плохо… Когда человек молод, он это не слишком ощущает. Работали мы и работаем на поразительно низком уровне. И, как ни странно, благодаря этому дураку я это сейчас понимаю лучше. Но разве умный повел бы себя так? На моем столе сорок заявлений. Обрубщики просят пять-шесть дней. Кому-то съездить, кому-то огородом заняться. На всех заявлениях он написал: «Отказать». Грамоткин никогда не отказывал. Обрубщик — тяжелый труд.

Щ е г о л е в а. Обрубщик средней руки получает вдвое больше, чем я. И больше, чем вы.

П о д к л ю ч н и к о в. Вы говорите сейчас языком Чешкова.

Щ е г о л е в а. Языком экономиста. У каждого из них месячный оплаченный отпуск. У нас не хватает рабочих. Сначала вы им даете погулять, потом привлекаете к сверхурочным по двойному тарифу за счет экономики цеха. Копейки переходят в рубли. Чешков прав. У нас очень высокая себестоимость. И отражается это на тех же самых рабочих. Для них премия — это треть зарплаты. А премии у нас нет. Как тут быть? Как жить, Вячеслав Сергеевич? Перепутали мы совершенно, где свое, где народное, где забота о людях, а где первозданный хаос…

Следующим вечером заседал партком в Тихвине.

С е к р е т а р ь п а р т к о м а. Вы все рассказали?

Ч е ш к о в. Да.

С а п с а к а е в. Ты ведешь борьбу один.

Ч е ш к о в. Не совсем.

С а п с а к а е в. Ты взял курс на экономику, но пока ты там ведешь психологическую борьбу.

Ч е ш к о в. Это верно. Если мне поверят, я выиграю.

С а п с а к а е в. Так вот, боюсь, козырей у тебя на психологическую борьбу не хватит. Не хватит гибкости. Я тебя знаю немного. Человеческое общество неоднородно. Одни несчастны, других просто убивать надо. Но руководитель обязан искать верный тон и с теми и с другими. Он имеет дело с людьми.

С е к р е т а р ь п а р т к о м а. Я вообще склонен перенести решение вопроса.

П е р в ы й ч л е н п а р т к о м а. Не вижу смысла, Николай Петрович. То есть я понимаю — надо дать время Чешкову оправиться от горя. Горе большое, непоправимое, но он настаивает, спешит.

С е к р е т а р ь п а р т к о м а. Настаиваете, Чешков?

Ч е ш к о в. Да.

С а п с а к а е в. Я бы не торопился на твоем месте.

Ч е ш к о в. Рано утром я должен улететь.

С е к р е т а р ь п а р т к о м а. Мы можем вас вызвать позже…

Ч е ш к о в. А что изменится?

С е к р е т а р ь п а р т к о м а. Вот видите, как вы ставите вопрос.

В т о р о й ч л е н п а р т к о м а. Его уже переводили в рабочие за строптивость.

Ч е ш к о в. Мной тогда хотели заткнуть дырку в плановом отделе. Я отказался, чтобы работать по специальности.

С а п с а к а е в. Мы всегда работаем и стараемся для себя и немного для других. Соотношение «для себя» и «для людей» определяет ценность человека. Чешков был молод тогда, но отказался он для пользы дела. Я наказал его несправедливо. Сейчас он бросил важнейший цех, с которым справлялся, и в этом я никакой пользы делу не вижу. Вижу элемент предательства. Сейчас этот цех работает хуже.

Ч е ш к о в. Я бы хотел возразить.

С е к р е т а р ь п а р т к о м а. Возразите, когда позволят. Вы настаиваете на обсуждении. Давайте обсуждать. Вы член партии, и ответить, я думаю, вам придется сполна.

В т о р о й ч л е н п а р т к о м а. Вы предали завод. Предали коллектив, который вас воспитал. Чем прельстили? Сколько платят?

Ч е ш к о в. Зарплата двести восемьдесят.

С е к р е т а р ь п а р т к о м а. Сколько было здесь?

С а п с а к а е в. Двести восемьдесят.

В т о р о й ч л е н п а р т к о м а. А какую квартиру дали?

С е к р е т а р ь п а р т к о м а. Давайте, товарищ Хлебников, избегать унизительных вопросов. Все-таки мы Чешкова знаем.

Т р е т и й ч л е н п а р т к о м а. В вопросе Хлебникова был и другой важный смысл. Чешков пошел на прямое нарушение партийной дисциплины. Во имя чего? Ты можешь ответить, Алеша?

Ч е ш к о в. Меня поразил Двадцать шестой своим решением. Крупные кессоны. Разделение вредности. Все рассчитано на уникальную продукцию. Я понял, что в этих корпусах можно делать большое дело. Мне этот цех снился.

С е к р е т а р ь п а р т к о м а. И вы подали два заявления об уходе и отбыли. При этом знали, что с мнением горкома мы не согласны. Вам там сказали, что у вас есть право на перспективу роста. Это можно сказать любому. А решения не было.

Ч е ш к о в. Я считал, что ко мне был проявлен эмоциональный подход. Петр Зекенович считает меня своим учеником. И это правильно. Он учил меня не похлопывать по плечу, не заигрывать с людьми. До конца требовать, широко поощрять. Петр Зекенович страстный человек. Я помню его любимую фразу: «Прежде чем объединиться, надо размежеваться…» Я могу честно сказать спасибо, но когда-то ученик должен уходить от учителя. Петр Зекенович не отпустил меня, и в этом все дело. Но я уже здесь был не нужен.

С е к р е т а р ь п а р т к о м а. Речь сейчас идет о вашем проступке.

Ч е ш к о в. Вы напоминаете мне людей из Нережа. Хотите оставить потому, что я свой, а там не хотят принять, потому что чужой. Я уже не могу бросить Двадцать шестой. Если брошу, это будет предательством по существу.

С е к р е т а р ь п а р т к о м а. Нет весов, которые могли бы с точностью определить, где вы нужнее. Вам вообще еще рано было вылетать из родного гнезда. С мнением партийной организации вы не посчитались. Это серьезный проступок. Для вашей будущей жизни очень важно уяснить это.

Ч е т в е р т ы й ч л е н п а р т к о м а. Давайте закругляться.

С а п с а к а е в. На что ты все же рассчитываешь там?

Ч е ш к о в. Пока у меня еще неограниченные права.

С е к р е т а р ь п а р т к о м а. Неограниченные? А не кажется тебе, что после нашего решения тебя вообще не утвердят?

Ч е ш к о в. Не знаю, какое будет решение.

Т р е т и й ч л е н п а р т к о м а. Частный вопрос. Что ты будешь делать с этой дополнительно обнаруженной недостачей?

Ч е ш к о в. Умолчу. Я не хочу скандала. Не могу. Виноватых нет. Как ни трудно, будем покрывать понемногу. Возможно, я неточно выразился, сказав о неограниченных правах. Я имел в виду, что еще несколько месяцев мне позволят проводить реформы, не требуя полной выдачи плана. По логике, другого выхода у руководителей завода нет. Им придется стерпеть. Цех слишком долго плохо работал. За это они могут ответить. На уступки я не пойду.

Т р е т и й ч л е н п а р т к о м а. Рискованный расчет! Цех гигантский, а ты почти один.

Ч е ш к о в. Когда начинаешь новое, бываешь один.

В т о р о й ч л е н п а р т к о м а. Давайте решать.

С е к р е т а р ь п а р т к о м а. Учитывая все обстоятельства, предлагаю минимум: строгий выговор с занесением в учетную карточку.

П е р в ы й ч л е н п а р т к о м а. Как формулируем?

С е к р е т а р ь п а р т к о м а. За нарушение партийной дисциплины.

Знакомое аэродромное поле. Звучат глухие радиосообщения. М а н а г а р о в в плаще и шляпе курит. Зажигает новую сигарету от старой. Смотрит вдаль. Из глубины по чистым аэродромным плитам идут Ч е ш к о в и А л е ш а. Подходят. Манагаров протягивает Алеше руку.

А л е ш а (спокойно). Чешков.

Ч е ш к о в. Мне нужна была машина, я не имел в виду обременять вас.

М а н а г а р о в. Встретить вас меня просила Нина Васильевна.

Короткое молчание.

Ч е ш к о в. Придется ждать багаж. Что нового?

М а н а г а р о в. В четыре рапорт. В два совещание по транспорту.

Ч е ш к о в. На совещание пойдете вы. И не произнесете ни одного бранного слова. Тихим голосом зачитайте список нарушений графика движения вагонов, объявите сумму взысканий и не ссорьтесь. Пусть марка Двадцать шестого будет высокой. Когда они почувствуют, что у нас налажен учет, они станут нас бояться больше тех, кто кричит. Скажете все очень тихо. Мы будем их бить рублем.

А л е ш а. Я хочу пить.

Ч е ш к о в. Деньги есть?

А л е ш а. Много, семнадцать копеек.

Ч е ш к о в. Беги! Вон автоматы.

А л е ш а, подсчитав деньги, уходит.

М а н а г а р о в. Я вас не спрашиваю ни о чем.

Ч е ш к о в. Это стеноз, болезнь молодых женщин. При обычной сердечной недостаточности доживают до старости. Стеноз развивается сам собой, вне зависимости от бережливости, и убивает молодых. Им нельзя рожать, но они рискуют и рожают, потому что всегда остается какая-то надежда. Лекарства при этом пороке помогают плохо. Помогают операции на сердце. В мире прооперировано сотни тысяч. Лида боялась.

М а н а г а р о в. Мне не нравится ваше состояние. Недельный рапорт надо отменить.

Ч е ш к о в. Нельзя.

Спустя несколько часов люди в галстуках сидели за столом для заседаний в кабинете Чешкова. Их было много. И все молчали. Напряженная бесконечная тишина всем казалась ужасной.

Ч е ш к о в. Почему вы врете?

К о л и н. Перебои с электроэнергией в ночное время.

Ч е ш к о в. Причину установили?

К о л и н. Разрешите ответить завтра? Я не выяснил.

Ч е ш к о в. У вас сплошное невыполнение графика. Почему не выяснили раньше? Или есть другая причина? Вы обращались к дежурному по району? К главному диспетчеру?

К о л и н. Нет.

Ч е ш к о в. Почему, Яков Ильич?

К о л и н. Руки не дошли.

Ч е ш к о в. Вы здоровы?

К о л и н. Здоров.

Ч е ш к о в. Мне придется все проверить. Вы утверждаете, что причина срыва графика связана с электроэнергией?

К о л и н (тихо). Нет, Алексей Георгиевич, не утверждаю.

Ч е ш к о в. Значит, вы сказали неправду. Это очень серьезно. Мне придется вас наказать. (Секунду молчит.) Наталья Ивановна, в приказ: выговор Якову Ильичу.

Наталья Ивановна рядом ведет запись.

(В тишине.) За неправильную информацию.

З а в ь я л о в а (громко). Яков Ильич вдвое старше вас. Вдвое!

Ч е ш к о в (чуть помедлив). Рапортом я доволен. Подготовка стала лучше, четче. Но график идет со скрипом. (Быкову.) С вами, Олег Владимирович, у меня будет особый разговор. (Переждав, смотрит на Рыжухина.) Я колебался, Валентин Петрович, но вас мне тоже придется наказать.

Р ы ж у х и н (с тихим гневом). За что?

Ч е ш к о в. Мы выкроили вашему корпусу премию. И заслуженно. Но вас лично я половины премии лишу.

Р ы ж у х и н (поднявшись). За что?

Ч е ш к о в (Наталье Ивановне). Сколько раз вы записывали в протокол?

Н а т а л ь я И в а н о в н а. Три. Сегодня третий раз.

Ч е ш к о в. Три недели, Валентин Петрович, вы не можете установить причину перерасхода жидкого стекла. Три недели мы ждем анализа. Три недели вы обещаете и не выполняете. Почему? Вы можете сесть, рапорт не кончен.

Рыжухин не садится. Смотрит на Чешкова.

Или не знаете, как делать? Нужна помощь?

Р ы ж у х и н (не садясь). Не успеваю.

Ч е ш к о в. Такого объяснения я не приму. Вы не хотите считать. Любой капиталист давно бы уже уволил вас. Причину перерасхода стекла мы должны понять срочно. (Наталье Ивановне.) В приказ, пожалуйста: Валентин Петрович лишается половины премии.

Р ы ж у х и н. Я с вами работать не буду.

Ч е ш к о в (ровно). Мы не ссоримся, Валентин Петрович. В принципе я вашей работой доволен.

Бледный Рыжухин выходит из-за стола.

(Резко.) Вы куда?

Р ы ж у х и н. Писать заявление об уходе. (Уходит.)

З а в ь я л о в а (громко, в тишине). Я могу повторить то же.

Б ы к о в (с вызовом). И я это повторяю.

Чешков молчит. Он словно задумался.

З а в ь я л о в а. Мы работаем, работаем… Работаем неплохо, но вы нас ругаете без конца.

Ч е ш к о в (идет к классной доске, пишет мелом: «1000». Голос чуть меняется. Он предчувствует схватку и волнуется). Сумма перерасхода стекла за квартал. Я бы мог не вызывать вас. Читать документы, подписывать приказы… Но я готовлюсь к каждой встрече с вами, я ищу ваши ошибки и свои ошибки, в этом моя работа, весь смысл процесса. Если мне уже нечему вас научить — я уже не руководитель, я изжил себя… Нет, мы не ссоримся, но учиться можно только на ошибках.

З а в ь я л о в а (громко). Вы чрезвычайно требовательны к инженерно-техническим работникам! Чрезвычайно!

Б ы к о в. И вы пытаетесь ввести нежизненные системы производства!

Ч е ш к о в (быстро, горячо, волнуясь. Боится сорваться). Но это же косность, привычка, лень, нежелание думать. Вы не хотите работать по-новому, Олег Владимирович, потому что считаете — так нельзя. У нас так нельзя, в нашем производстве так нельзя, а как можно, не знаете. Я не считаю себя умнее вас, но там, где я раньше работал, сразу замесили организацию на новых принципах, и им не мешал груз традиций.

Б ы к о в. Вам не нравятся наши традиции?

Ч е ш к о в. Мне нравится ваша любовь к заводу, но я не понимаю вашего чванства. Мы все работаем для Родины. Будьте скромнее, пожалуйста. И вас я призываю к скромности, Надежда Ивановна. Есть люди, которые считают получение зарплаты своей особой привилегией. Работать им скучно или неинтересно.

З а в ь я л о в а. Вы докатились до прямых оскорблений. (Поднимается и, цокая каблуками, выходит.)

П о д к л ю ч н и к о в (встает. Громко). Это демонстрация! Товарищи, это демонстрация! Вы слышите, Олег Владимирович!

Но Быков уже поднялся. Выходит.

Ч е ш к о в (опустив голову, возвращается к столу). Товарищи, график — это элементарная вещь, это — азбучная истина…

Д в о е н е м о л о д ы х л ю д е й встают и уходят.

К о л и н (кричит). Прекратите! Прекратите сволочизм!

Ч е л о в е к рядом с ним встает и уходит.

Ч е ш к о в. Товарищи, с графика начинается научная организация труда. И в зависимости от того, как будут приближаться реально показатели к графику, мы поймем, как мы работаем. (Каким-то чудом он еще сохраняет спокойствие.) Анализ даст нам возможность увидеть наше слабое место. Анализ! Анализ! Анализ! Яков Ильич, я вас сегодня наказал, и вы знаете, что я вас наказал справедливо. А теперь прошу вас: выслушайте меня. (В голосе неожиданно начинает звучать мольба.) Я помню ваше беспокойство, которое так и не прошло. Вам кажется, что вы каждую минуту должны смотреть на часы. Нет, не должны. Но если вы за сутки знаете, что завтра в двенадцать выходит такая-то плавка, что к четырем надо заформовать такую-то деталь, вы можете подготовиться? Да, можете. Но если к определенному часу вы не готовы, мы будем точно знать, кто сорвал подготовку и почему. К этому надо привыкнуть. Здесь нет насилия. (Теперь он обращается ко всем. И вместе с мольбой звучит страсть, последний отчаянный призыв.) График начинается снизу, график вы составляете сами, я лишь утверждаю по принципиальным моментам. И после вы получаете его себе, но уже в качестве закона. Конечно, ниже плана вы этот график составить не можете, но все наши успехи будут зависеть от того, как вы умеете планировать собственную работу каждые сутки, каждый час. И когда-нибудь будет так: если Двадцать шестой сказал: сделаем к концу смены, — он сделает. Нам поверят. И поверьте вы мне. Но самое страшное — обман. Обман дезорганизует производство. Наш бич — вранье. Нельзя обещать и не выполнять. Лучше вовремя сказать: не могу! не успеваю! Но мужественно сказать. И тогда мы начнем разбираться — почему. А за обман я буду наказывать. Руководитель должен быть на высоте, он должен быть справедлив и объективен. Это наше лицо, это наш авторитет, это наша работа! Мы руководители, мы своими руками ничего не делаем, мы работаем языком, мозгом. Если мы неправильно объясняем свои недостатки, лукавим — значит, даем неправильные указания, не то лепим. Ваша ложная информация приведет к тому, что я буду давать неправильные указания. Протянется цепочка лжи. За неправду я буду жестоко наказывать. Не за то, что не выполнили, а за то, что неправильно сказали. Мне больше нечего добавить, товарищи. Спасибо. Рапорт окончен.

Все поднимаются в тишине и выходят. Пустеет кабинет. Щеголева останавливается в стороне. С беспокойством вглядывается в лица. Когда последний выходит, она оборачивается к Чешкову. Он сидит устало и безнадежно за пустым столом, один на председательском месте.

Щ е г о л е в а (мягко). Вы не хотите поговорить со мной?

Ч е ш к о в (не поглядев на нее). Нет, нет.

Щ е г о л е в а. Я неточно сказала… Я все поняла утром, когда вы прошли мимо и ничего не захотели сказать мне. Речь просто идет о том… может, я нужна по каким-нибудь делам?

Ч е ш к о в помотал головой, поднялся и вышел. Щеголева еще стояла. В спокойных глазах теплилась улыбка.

В зале государственной квартиры п о ж и л а я ж е н щ и н а накрывала стол. Первым вбежал А л е ш а в спортивном костюме, он смеялся, кого-то ожидая. Вошел Ч е ш к о в.

Ч е ш к о в (строго). Ну чего ты?

А л е ш а. Я устал.

Ч е ш к о в. Ничего не устал, мы всегда делаем два круга.

А л е ш а. Я хочу бежать впереди.

Ч е ш к о в. Значит, наврал?

А л е ш а (заливаясь смехом). Наврал! Ну и что? Я хочу бежать впереди.

Ч е ш к о в. Ты не можешь впереди. Ты как черепаха ползешь.

А л е ш а. Нет! Позади мне неинтересно. Пустишь вперед?

Ч е ш к о в. Хорошо, в следующий раз я пойду на этот эксперимент. А сейчас завтракать.

Садятся за стол. Алеша живет возбуждением.

А л е ш а. Как твои дела?

Ч е ш к о в. Какие?

А л е ш а. Вообще, всякие. Ты мне давно ничего не рассказывал.

Ч е ш к о в. Ничего дела. Ешь ложкой.

А л е ш а. Значит, хорошие дела?

Ч е ш к о в. Хорошие дела не бывают.

А л е ш а. Почему?

Ч е ш к о в. Потому что всегда бывает немного плохо. Если дела слишком хорошие — значит, надо беспокоиться.

А л е ш а (раздумывая). Понял.

Ч е ш к о в. Что понял?

А л е ш а. Понял. Я не буду есть сыр, хорошо?

Ч е ш к о в. Хорошо, ешь хлеб с маслом.

А л е ш а. Вполне логично. Я так и хотел.

Ч е ш к о в. Возможно, нам скоро придется переехать в другой город.

А л е ш а (слегка встревожившись). В Тихвин?

Ч е ш к о в. Возможно.

А л е ш а. Согласен в Тихвин. Мне здесь скучно.

Ч е ш к о в. С понедельника ты будешь ходить в одну семью. Там есть два мальчика, как ты, и одна девочка постарше.

А л е ш а (перестал есть). Ты решил отдать меня?

Ч е ш к о в. Чепуха. Налить тебе молока?

А л е ш а (не прикасаясь к еде). Почему ты отдаешь меня?

Ч е ш к о в (строго). Не будь глупым. Разве я могу тебя отдать кому-нибудь? Ты будешь ходить в одну семью после школы. Тебе там понравится.

А л е ш а. А если не понравится?

Ч е ш к о в. Понравится. Это семья одного нашего формовщика.

А л е ш а. Странно.

Ч е ш к о в. Ничего странного. Мы с ним делали лопасти.

А л е ш а. Эти мальчики — его дети?

Ч е ш к о в. Внуки. Но он не старый. И девочка очень хорошая. Территориально это удобно, в соседнем квартале. Понял?

А л е ш а. Понял.

Ч е ш к о в. Доедай. Я позвоню. (Подходит к телефону, набирает номер.)

Пожилая женщина впускает Щ е г о л е в у. Чешков кладет трубку.

Щ е г о л е в а. Извините. Я без предупреждения…

Ч е ш к о в (сразу). Я вам звонил… Ну что?

Щ е г о л е в а. У нас есть себестоимость. Плановая себестоимость. Я вас поздравляю.

Чешков улыбается сдержанно, недоверчиво.

Я вчера была уверена, но боялась сказать. Девочки мои считали до полуночи. Теперь сомнений нет.

А л е ш а. Спасибо. (Уходит.)

Ч е ш к о в. Садитесь.

Щ е г о л е в а. Нет, я на минутку. Просто не удержалась… Конечно, это не спасение для вас, но все же… С вами говорил этот товарищ из горкома партии?

Ч е ш к о в (удивившись). С вами он тоже говорил?

Щ е г о л е в а. Да. Мне понравился этот человек. Я пойду.

Ч е ш к о в. Подождите. Я давно вас не видел.

Щ е г о л е в а. Вы видите меня каждый день.

Ч е ш к о в. Вы не поняли.

Щ е г о л е в а. Поняла. Это бессмысленно.

Ч е ш к о в. Почему?

Щ е г о л е в а. Мы ничего не сможем начать с начала.

Ч е ш к о в. Уверены ли вы?

Щ е г о л е в а. Абсолютно. Есть запрет. Нам это не преодолеть.

Ч е ш к о в. Я хочу вас видеть.

Щ е г о л е в а (помолчав). Хорошо.

Свет переместился на кабинет секретаря горкома партии Крюкова. К р ю к о в вошел быстрыми шагами. Набирает номер телефона.

К р ю к о в. Константин Константинович, зайдите ко мне. (Кладет трубку.)

Входит Т у р о ч к и н.

Товарищи Рябинин и Плужин пошли перекусить. Через минуту я должен буду подняться к Осипу Федоровичу и представить Рябинина. У вас будет полная возможность поговорить с Плужиным. Мнение его об этом… Чешкове, которым вы занимаетесь, для нас важно. Вы знакомы с Плужиным?

Т у р о ч к и н. Никак нет.

К р ю к о в. Не понимаю. А с Рябининым?

Т у р о ч к и н. Никак нет.

К р ю к о в. Что же вы делали три дня в Нереже?

Входят Р я б и н и н и П л у ж и н. Официальны.

Познакомьтесь, Константин Константинович Турочкин, новый работник горкома партии. Служил в политуправлении на Балтике. Он будет заниматься делом Чешкова.

П л у ж и н (удивлен). Это расследование, Игорь Петрович?

К р ю к о в. Турочкин не называет это расследованием.

Т у р о ч к и н (ровно). Все против него. Самовольно уехал из Тихвина, принят без документов, получил строгое партийное взыскание, около двадцати специалистов не захотели работать с ним и ушли, в связи с чем бюро первичной партийной организации выразило ему недоверие как руководителю.

К р ю к о в. Мистика, товарищи! Мне бы хотелось посмотреть на этого человека, я восхищен им. Поражен, как он удерживается на месте. И что такое вся наша работа с кадрами? Вы удивлены, Анатолий Васильевич? Близятся перевыборы парткома Нережской фирмы. Нам хочется поплотнее познакомиться с вашими бедами.

П л у ж и н. Цех Чешкова наш самый плохой цех. Чешкову будем искать замену.

Р я б и н и н. Чешков талантлив.

П л у ж и н. Он не киноартист. Нам нужен план.

Р я б и н и н. Работать хорошо и выполнять план — это не одно и то же.

К р ю к о в (быстро, строго). И все-таки план, то есть реализация продукции, — завершающий показатель. Реализация и прибыль. Глеб Николаевич, мы должны пройти к Осипу Федоровичу.

Р я б и н и н. Пожалуйста, но все это бессмысленно.

К р ю к о в. Посмотрим, посмотрим. Вы дождетесь нас?

Плужин кивает. К р ю к о в и Р я б и н и н уходят.

Т у р о ч к и н. Вы позволите поспрашивать вас немного?

П л у ж и н. Боюсь, я не в состоянии отвечать. Передайте, пожалуйста, Игорю Петровичу, что я уехал.

Т у р о ч к и н. Хорошо.

П л у ж и н. Выдвижение Рябинина на должность секретаря парткома завода — это чья идея?

Т у р о ч к и н. Я здесь человек сравнительно новый. Но, мне кажется, идея возникла давно.

П л у ж и н (с сомнением). Давно?

Т у р о ч к и н. Мне кажется, идея возникла еще тогда, когда Рябинина выдвигали на должность вашего первого зама. Как вы относитесь к этому?

П л у ж и н. Отрицательно. До свидания.

Т у р о ч к и н. Позвольте спросить — почему?

П л у ж и н. Если Рябинина изберут, на заводе появятся два директора. Это слишком много даже для большого завода. (Прощается, уходит.)

Возвращаются Р я б и н и н и К р ю к о в. Недовольны друг другом.

К р ю к о в. Я бы хотел, чтобы вы оставили грубый тон.

Р я б и н и н. А я вообще хам. И невыдержанный человек.

К р ю к о в. Что вы еще хотите сообщить о себе, чтобы, так сказать, забаллотировать себя на корню?

Р я б и н и н. Я инженер.

К р ю к о в. Я тоже инженер. И товарищ Турочкин инженер. Что же касается вашего хамства, которое вы рекламируете, то, если вас изберут, вы помягчеете. Заботу об этом мы возьмем на себя. Ваш нынешний секретарь парткома, простите, — дуб, его не видно, не слышно.

Р я б и н и н. Я не соглашусь.

К р ю к о в (с досадой, Турочкину). Вы что, вообразили себя детективом? Комиссаром Мегрэ? Что вы делали три дня в Нереже?

Т у р о ч к и н. Мы живем в мире предвзятости.

К р ю к о в (иронически). Очень любопытно.

Т у р о ч к и н. Можно быстро собрать мнения, но это будут готовые мнения. Большинство людей склонны к готовым мнениям. Это просто и незатруднительно. Я бы хотел доложить потом.

К р ю к о в (настойчиво, с любопытством). Продолжайте.

Т у р о ч к и н. О человеке иногда складываются устойчивые легенды, которые уже никому не хочется оспорить. Я бы хотел неторопливо уяснить, что в данном случае добро и что зло. Ленинградский парень, блокадник, закончил ленинградский вуз, работал в Ленинградской области… Я прошу еще десять дней.

К р ю к о в. Такой возможности у вас не будет. Я вам дам еще три дня. Мы не живем в мире предвзятости, Константин Константинович. Постарайтесь сами прежде всего быть справедливым. Мы живем в мире людей, многие из них добры и объективны.

Р я б и н и н (внезапно). Вам не надо десяти дней. И трех не надо. Попробуйте поверить мне. Если Чешкова снять, фирма проиграет.

К р ю к о в. Стоп! Сядем. Поговорим.

Т у р о ч к и н (живо). Это верно, что он неконтактен?

Р я б и н и н. Есть понятие — милый человек, есть понятие — деловой человек. Я бы не сказал, что эти понятия несовместимы, но это разные понятия. Чешков контактен со всеми, кто хорошо работает. С теми, кто хорошо работает, он даже мил.

Т у р о ч к и н. Это верно, что Чешков совершенно не занимается воспитанием коллектива?

Р я б и н и н. Я не готов на это ответить.

К р ю к о в. Этот в принципе верный вопрос не имеет ни конца ни края. Его иногда используют демагогически, чтобы скинуть неудобного человека.

Т у р о ч к и н (живо). Вы имеете в виду Чешкова?

К р ю к о в. Нет, только этот гигантский вопрос. Со словом «коллектив» предпочтительнее обращаться осторожнее. Это слово высокое. Иногда пишут: «Коллектив не справился». Почти ложь. Нужны имена. Безынициативные, беспомощные работники прячутся за такие понятия, как «коллектив», «коллегиальность». Вы говорили о Чешкове, Глеб Николаевич.

Р я б и н и н. Взаимоотношения — это творчество. И не существует ответов однозначных. Много значит личное обаяние, но за обаянием может скрываться что угодно. Обязательным качеством начальника считаю справедливость. У Чешкова это качество есть. Он боится немного личных контактов. Я бы мог его упрекнуть в этом, но не решусь. У него не было времени ждать. У него был слишком короткий срок. Он должен был или наладить дело, или уйти.

К р ю к о в. Считаете, наладил?

Р я б и н и н. Вы говорили, Игорь Петрович, о значении плана, о реализации и прибыли. Прибыль, как известно, это разница между ценой и себестоимостью. Чешков добился низкой себестоимости, он стал делать продукцию дешево. Он начал с правильного конца. И план у него вот-вот будет. У него есть воля. Цех три года не выполнял плана. А Чешков у нас лишь с февраля. (Турочкину.) Я, кажется, готов ответить на ваш вопрос. Я проанализировал ход того рапорта, посвященного графикам, когда от Чешкова ушло много людей. Я был взбешен тогда, сейчас их уход мне кажется неизбежным. Бывает, не сработаются очень хорошие люди. Но весь ход рапорта служил чистому воспитанию. Воспитанию личной ответственности, дисциплины, честности в деловом процессе. Это есть воспитание коллектива в самом нужном нам направлении. (Крюкову.) Я другого боюсь. Не сломаем ли мы его. Я встречал творческих людей, которые после долгой осады становились инертными. И таких я встречал немало.

К р ю к о в. Что подразумевается под словом «осада»?

Р я б и н и н. Желание причесать общей гребенкой, чтобы стал правильный, гладкий, похожий на всех.

К р ю к о в. В чем ваши несогласия с директором?

Р я б и н и н. Их много. Стремление к парадности становится бедствием.

К р ю к о в (строго). Будьте конкретнее.

Р я б и н и н. Прокатывали броневые плиты. Валки износились. Я приказал остановить прокат. Но директор уже обещал плиты главку, главк — министру, министр — Госплану… Директор сказал мне: это политика. Плиты выпустили с гигантским припуском, после припуск сдирали почти вручную. Обошлись они нам втрое дороже. Вот какая цена! А между тем, если я помню Ленина, политика есть концентрированное выражение экономики.

К р ю к о в. То, о чем вы рассказывали, — не политика, а политиканство, лавирование.

Р я б и н и н. Советский человек ничего не должен делать любой ценой. И если он достигает победы любой ценой, он должен рассматривать такую победу как поражение.

К р ю к о в. А если война, Глеб Николаевич?

Р я б и н и н. Я в данном случае говорю о броневых плитах.

К р ю к о в. Что мешает вам дать согласие?

Р я б и н и н. Я знаю, что не подойду. Буду слишком неудобен для вас. Я непокладист, непослушен, меняться мне поздно.

К р ю к о в. Неужели, Глеб Николаевич, я должен читать вам лекции? Мы не бедны и не нищи. Есть успехи, которыми можем гордиться. Но сколько дыр! Сколько бесхозяйственности! Конечно, не бывает, чтобы всегда все было хорошо. Партия живой организм, есть свои противоречия, свои недостатки… Но промышленность наш главный хлеб. И в этой области на полумеры мы не пойдем. Тут нам нужны люди страстные, талантливые, инициативные, непокорные, неконъюнктурные, злые, точные. Я, секретарь горкома по промышленности, могу тогда спать сравнительно спокойно. С людьми, которые слушаются во всем, работать трудно.

Р я б и н и н. Мы хотим взять прежде всего объемы, а капиталист — прибыль. Он не дурак, финансист все время сидит у него с правой руки. Реализация для нас стала единственно главной даже при реформе, прибыль нас меньше волнует. Убытки всеми правдами и неправдами прячем. А кого обманываем?

К р ю к о в. Было бы превосходно, если в роли представителя партии на заводе вы всерьез занялись этими проблемами. Я не тороплю вас с ответом. Можете подумать. У вас еще есть… двадцать минут. А сейчас давайте-ка выпьем чаю.

Они вошли в просторный гостиничный номер, Ч е ш к о в и Щ е г о л е в а. Долго, неловко оглядывали все.

Щ е г о л е в а. Кто вам указал эту загородную гостиницу?

Ч е ш к о в. Я ее сам случайно открыл… Обкатывал свой «Москвич» и вот… открыл…

Щ е г о л е в а (продолжая оглядывать все). Здесь неплохо…

Чешков подходит, дотрагивается до ее лица.

Сядь. (Отходит, садится.)

Ч е ш к о в (садится. Неловко). Ты где сейчас?

Щ е г о л е в а. Здесь.

Ч е ш к о в (чуть улыбнулся). Где ты сегодня вообще?

Щ е г о л е в а (смотрит на него). А ты где сегодня вообще?

Ч е ш к о в. Я сейчас в строительном тресте… Договариваюсь о перестройке теплоснабжения…

Щ е г о л е в а. А… ну, а я сейчас в Колпине, обмениваюсь опытом. (Молчит. Смотрит на него.) Уедем отсюда.

Ч е ш к о в. Пожалуйста. Машина на улице.

Щ е г о л е в а. Куда мы поедем?

Ч е ш к о в (в ярости). А ты куда хочешь?

Щ е г о л е в а. Домой.

Ч е ш к о в. Тогда ты пойдешь пешком. Иди, иди!

Щ е г о л е в а. Я тебе говорила: это бессмысленно. Мы всегда будем в чем-то виноватыми.

Ч е ш к о в. Я найду выход.

Щ е г о л е в а. Конечно, ты сможешь жить с другими женщинами, не сомневаюсь, но со мной нет… В какую сторону мне идти? Я не знаю дороги.

Ч е ш к о в. Едем!

Щ е г о л е в а (закуривая). Куда мы едем?

Ч е ш к о в. Я тебя заставлю слушаться! (Вырывает у нее сигарету, бросает на пол, гасит ногой.) Ты у меня будешь слушаться! Равноправия ты у меня не увидишь!

Щ е г о л е в а. Куда мы едем?

Ч е ш к о в. Я не знаю, куда мы едем…

Полная тьма. И во тьме деловые, четкие голоса.

Ч е ш к о в. Прошу извинить за задержку. Как слышите меня, главный?

Г о л о с. Прекрасно.

Ч е ш к о в. Электросталеплавильный?

Г о л о с. Отлично слышу.

Ч е ш к о в. Гидроочистка?

Г о л о с. Хорошо слышу.

Ч е ш к о в. Смесеприготовительный?

Г о л о с. Слышу вас.

Ч е ш к о в. Вспомогательный?

Г о л о с. Есть вспомогательный!

Ч е ш к о в. Термообрубной!

П о д к л ю ч н и к о в. Отлично слышу! Великолепно!

Полный свет. Ровными спокойными шеренгами выстроены участники спектакля, их много — это завод!

1971