Веранда в лесу

Ч е п р а к о в.

А б р о с и м о в.

Л е н а.

П а т л а й.

К а м и л.

Л и з а Ф е в р а л е в а.

И в а н.

Х в а т и к.

А н н а Д м и т р и е в н а.

Б а й р о н.

С и н и ц ы н О л е г П е т р о в и ч.

Т о л я.

М а м е д И з м а и л о в.

Н а ч а л ь н и к.

С а м с о н о в.

П р о ф е с с о р Х а б а р о в.

Ц е л о в к и н.

Н а ч а л ь н и к о т д е л а к а д р о в.

Л ы н к и н.

Н и к о л а е в.

Ч у г у н о в.

Д е в у ш к а.

М у ж и ч о к с к р е с т и к о м.

И н ж е н е р ы.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Странное помещение. Почти пустое. Высокий старинный сейф. На сейфе с ружьем на коленях сидит И в а н. Играет на губной гармонике. Вваливаются п р и е з ж и е. Типичный сброд.

Ч у г у н о в. Эй, девочка! Где тут заночевать можно?

И в а н. Я не девочка. (Соскакивает. Ружье наперевес.) Стойте! Здесь контора и касса.

Б а й р о н. Вот кассу бы нам и надо…

И в а н. Стоять! Шуточки двусмысленные оставьте. Кто такой?

Б а й р о н. Байрон. (Раскланивается. Уточняет.) Семенов-Байрон. Близкие зовут просто интеллигент.

И в а н. Отойдите, интеллигент!

П а т л а й. Ну-ну! (Приблизившись, отводит ружье и отбирает спокойно. С уважением, серьезно.) А вдруг ружье заряжено? Зачем оно вам? Здесь все советские люди. Давайте лучше поговорим.

И в а н. «Советские»…

П а т л а й. Не назовете же вы нас иностранцами?!

Ч у г у н о в. Эй! Политические разговоры! За кражу сидел, а политикой не интересуюсь. По делу говори.

П а т л а й. Вы уже поняли, в чем дело? Мы неорганизованные. Судьба свела нас на аэродроме, и мы прибыли, как говорят, по велению сердца. Газеты шумят, мальчик, и все хотят нынче строить величайшую гидростанцию мира… Словом, ночь, а мы блуждаем во тьме, сведите нас с каким-нибудь начальством.

И в а н. Тут начальства много.

П а т л а й. Вы не здешний?

И в а н. Из Москвы.

П а т л а й. Земляк! Тогда давай знакомиться! (Отдал ружье, протянул руку.) Максим Андреевич Патлай. Ветеринарный врач.

И в а н. Иван. Сторож. Образование среднее.

П а т л а й. И что ж вы, Иван, на стариковской должности?

И в а н. А старики не едут сюда. Завтра уезжаю на трассу.

Х в а т и к (хозяйственно). Ты б рассказал, парень, что за трасса, нам интересно, мы о ей еще в Красноярске слыхали…

И в а н. Высоковольтка. Семьсот километров. Топи, тайга. Начальником назначен знаменитый Круглов.

Б а й р о н. О! Топи, тайга, болота — мечта моя!

П а т л а й. Ваня, нам спать надо. За той дверью никого?

И в а н. Там есть один… но… к нему нельзя.

Ч у г у н о в. А ну, пошли, гусары, поглядим на начальника!

И в а н (загораживает дорогу. Очень встревожен). Товарищи… Там женщина… (Возмущен хохотом.) Циники! Они там беседуют…

Ч у г у н о в. Уйди с дороги! Сами поглядим, чего делают!

И в а н. Товарищи! Этот начальник просто живет здесь… Направо за углом флаг освещен… Поверьте! Там все начальство… Опубликован указ о строителях Камской ГЭС, а те, кто строил Каму, все здесь и отмечают… Там даже буфет!

Х в а т и к. Не врет, гражда́не, нет! Пошли, время позднее!

П р и е з ж и е начинают постепенно расходиться.

П а т л а й. Иван, а может, освоим до утра эту землю?

И в а н. Не могу.

Б а й р о н. Ветеринар, слыхали, буфет? Деньжата остались?

П а т л а й. Двести рублей.

Б а й р о н. Восемь пол-литров.

П а т л а й. Что ж, пропьем перед началом новой жизни!

Все ушли. Из глубины вышел Ч е п р а к о в. В кармане газета.

Ч е п р а к о в (сердит, мрачен). Кто это был?

И в а н. Не тревожьтесь, ушли… Бандиты какие-то.

Ч е п р а к о в. Ты тоже уйди. Снаружи стой.

И в а н ушел. Чепраков садится, тупо разглядывает газету. Слабо слышится гармошка Ивана.

(Тихо, властно зовет.) Лизавета!

Входит Л и з а. В пальто, в руке шаль. Молчит. Внезапно подходит к Чепракову, порывисто прижалась к груди.

(Погладил Лизу по голове.) Хочешь, договорюсь, чтобы на трассу послали другого фельдшера вместо тебя?..

Л и з а. Добрый ты, Саша. Поеду. Собираться пойду.

Ч е п р а к о в. Быстро решаешь, а глупо.

Л и з а. Умно, умно, Сашенька! Время, значит, к тому подошло… С газеткой расстаться не можешь? Сильно заело?

Ч е п р а к о в. Не тема. Не имеет значения.

Л и з а. Врешь! Сколько лет ты на Каме пробыл? Хоть бы медаль для смеху дали… Будто и не было тебя там.

Ч е п р а к о в (жестко). Я, Лиза, себе цену знаю. В армии меня орденами не обходили. А в гидростроительстве я человек не ценный. Ну, идем назад! Скидывай пальто. Чаю вскипятим.

Л и з а. Добрый ты, Саша! Ударь лучше — стерплю. Только чужих ты не бьешь. Полгода я тебе постель стелила, не жалею… Может, еще сама прибегу, не знаю, но хватит. Замуж за тебя не пойду, и, как шлюха, бегать тоже мочи нет.

Ч е п р а к о в. Молвы опасаешься?

Л и з а. Ничего не боюсь! Что мое — не отдам. По совести ли, без совести — у любой отберу. О собственной семье думаю. А ты не мой. Я для тебя так… Есть — хорошо, нету — тоже хорошо. Не мой! Другой раз смотрю на тебя и думаю: бабник ты или нет? Вроде нет… А как сегодня на этом замечательном собрании с награждением смотрел на девку эту московскую, так подошла бы — и по щекам отхлестала!

Входят К а м и л, Л е н а. За ними, как тень, И в а н с ружьем.

Л е н а. Разрешите нам позвонить?

Ч е п р а к о в (искоса оглядев ее, не ответив, направляется в глубину. Лизе). Дождись. Провожу. (Ушел к себе.)

Спокойно накинув шаль, Л и з а выходит неторопливо.

Л е н а. Как думаете, Камил, разрешил нам этот человек позвонить или не разрешил?

И в а н (издали). Разрешил.

Рассмеявшись, Лена набирает номер. Возвращается Ч е п р а к о в в папахе и быстро, мрачно уходит.

Л е н а (в трубку). Будьте добры: рейс ноль ноль восемнадцать? (Кладет трубку.) Все то же! Позовите отца, Камил. С кем он там?

К а м и л (мягко, почтительно зовет). Николай Николаевич! И осторожней, там арматура, балки, чудовищная неразбериха!

Входит А б р о с и м о в. С ним С и н и ц ы н.

А б р о с и м о в (отдышался). Темень и первозданный хаос… Правда, в начальной стадии некоторый хаос неизбежен. Это, Камил Сабирович, в общем, кажущаяся неразбериха.

К а м и л. А вы Камилом зовите. Сабирович — трудно.

А б р о с и м о в. Если жаждете, голубчик, работать со мной, оставайтесь-ка по отчеству, ибо мы множество раз поссоримся!

К а м и л (мягко, убежденно, с обескураживающей искренностью). И помиримся! Работать с вами для меня перспективно.

А б р о с и м о в. А, вот как… Ну, к делу! Что самолет?

Л е н а. Пока нет сведений.

А б р о с и м о в. Итак, Круглов торчит где-то из-за погоды… (Лене.) Вот человек, жаждущий с тобой познакомиться.

С и н и ц ы н. Очень хотел бы… Синицын, Олег Петрович.

А б р о с и м о в. У человека зверски интересная специальность.

С и н и ц ы н (смущен). Зачем же преувеличение! (Лене.) Нас, то есть людей моей специальности, зовут мошкодавами. Я — энтомолог. Дело это плохо освоено, а люди страдают от гнуса, поэтому презирают нас и зовут иронически мошкодавами… Со временем они будут нам благодарны.

А б р о с и м о в. Звони еще! И настойчивей! Надо выяснить!.. Предупреждаю, Олег Петрович: у дочери детдомовский характер.

С и н и ц ы н. Это как понимать?

А б р о с и м о в. Пошел в армию, а девочку в детдом отдал. Матери у нее нет. Короче, успела кое-что повидать! Даже от мужа недавно сбежать успела. Наивности в ней не ищите.

Синицын смеется. Вернулся Ч е п р а к о в. Сухо раскланивается с Абросимовым и уходит к себе.

Л е н а. Это кто?

А б р о с и м о в. Некто Чепраков. Начальник второго монтажного управления… На Каме у нас был начальником управления гражданских сооружений, и там, как выражаются, немного насобачился в строительных делах. (Ищет спички.) Он из тех, знаете, кто лучше всего умеют председательствовать на собраниях…

К а м и л. Он гидростроитель?

А б р о с и м о в. Он даже не инженер. Он — генерал!

К а м и л. Буквально?

А б р о с и м о в. Как будто такое впервые! Генерал! И хам, каких вы на веку своем не видывали… У вас есть спички?

К а м и л (спокойно, счастливо улыбаясь). Не курю.

А б р о с и м о в. Как! В поезде курили, даже баловали Ленку.

Л е н а. И вообще, он за мной усердно ухаживал.

А б р о с и м о в. Усердие на тебя не действует. Звони!

И в а н (издали). Звонить надо непрерывно.

Л е н а. И откуда ты такой, что все знаешь! Прибыл, конечно, по комсомольской путевке?

И в а н. Вам нужен точный ответ?

Л е н а. Ну, если секрет…

И в а н. Сбежал от родимых предков.

Л е н а. Большой молодец! Ты слышишь, папа?!

А б р о с и м о в. Романтика, ничего не поделаешь…

Л е н а. Все время занято. Сядь, пожалей себя.

А б р о с и м о в. Черт! Бывали в Сибири, Олег Петрович?

С и н и ц ы н. Бывал… А вы, Елена Николаевна?

Л е н а. Никогда, к счастью.

С и н и ц ы н. Понимаю… А вы, товарищ Агишев?

К а м и л. Впервые. Но буду до конца.

С и н и ц ы н. Чудесный ответ! Я никому здесь не досаждаю? Я все время взволнован… Думаю: что меня ждет? Год тысяча девятьсот пятьдесят шестой! Что будет в шестидесятом? В семидесятом? А ведь верно, товарищи, новое волнует… Что нас всех ждет? А?

А б р о с и м о в. Работа!

С и н и ц ы н. Конечно, а все же… А судьба? А? Я, наверное, слишком мнителен. Ночевал однажды в таежном поселочке, зашел в бревенчатый домик, это оказался Народный суд… Время позднее, уборщица впустила. Вот, говорит, ложись на скамью подсудимых! Обыкновенная, щербатая лавка. Я невероятно тревожился почему-то, но выспался, ничего не случилось…

Л е н а. Вы очень милый человек, Олег Петрович.

С и н и ц ы н. Ах, что вы!

А б р о с и м о в. Звони, Лена! (Камилу.) Зачем же вы бросили курить?

К а м и л. Мальчишеский жест. Пусть вся жизнь будет новой!

А б р о с и м о в. Воля! Дивное качество! Мне нравится, дружок, что вы оставили главк. Как только появится Круглов, я с ним тотчас договорюсь о вас. И поедем на трассу!

В глубине появляется Ч е п р а к о в. Ждет мрачно.

Ну, с богом! Сам звоню. (В трубку.) Здравствуйте. Вас беспокоит новый, только что испеченный, так сказать, главный инженер строительства высоковольтной линии — Абросимов. Где рейс ноль ноль восемнадцать? Благодарю. (Положил трубку.) Самолет в Москве!

Л е н а ушла. За ней А б р о с и м о в, К а м и л, С и н и ц ы н.

Ч е п р а к о в (Ивану). Вот записка. И на словах скажи: связь с энергетиками прервана. В карьере скопилось сто машин. Экскаваторы стоят. Немедленно выслать линейную бригаду. Понял?

И в а н. Понял.

Ч е п р а к о в. Бегом! Я тут побуду. (Уходит к себе.)

Иван собрался. Пришел Н а ч а л ь н и к.

Н а ч а л ь н и к. Постой! Ты меня знаешь?

И в а н. Вы начальник.

Н а ч а л ь н и к. Чего?

И в а н. Всего.

Н а ч а л ь н и к. Молодец. На конфетку. Хорошая такая, кисленькая. Чепраков здесь?

И в а н. У себя.

Н а ч а л ь н и к (кричит). Чепраков!

И в а н ушел. Приходит Ч е п р а к о в.

Ч е п р а к о в. Что случилось?

Н а ч а л ь н и к. Ничего. Ты знаешь, что такое уремия?

Ч е п р а к о в (неуверенно). Вроде слыхал…

Н а ч а л ь н и к. Где тебе слыхать с твоим богатырским здоровьем! Диету велят соблюдать, не курить. (Кладет в рот карамельку.) Сегодня был к тому же почечный приступ. Больно.

Ч е п р а к о в (сочувственно). Да…

Н а ч а л ь н и к. Круглов из Москвы телеграмму прислал.

Чепраков молчит флегматично.

Не интересуешься?

Ч е п р а к о в. Нет.

Н а ч а л ь н и к. Не приедет Круглов. Жена больна. Тоже, наверное, уремия.

Ч е п р а к о в. Врет!

Н а ч а л ь н и к. Врет.

Ч е п р а к о в (решительно). Я, Петр Иванович, не возьмусь.

Н а ч а л ь н и к. Разумеется… Да мне тебя и просить неудобно. Сую во все дыры. Тебе ведь тоже по-человечески пожить охота. (Помолчав.) Звонил сейчас в Москву и в крайком.

Ч е п р а к о в. И что?

Н а ч а л ь н и к. Ничего. Пойдем ко мне, Чепраков, выпьем кофе с коньячком. Хотя, понимаешь, уремия… Ну, бог с ней! В последний раз перед диетической жизнью! Пойдем!..

Помещение вдруг заполняют вновь прибывшие. Н а ч а л ь н и к уводит Ч е п р а к о в а. Появились И в а н и Н а ч а л ь н и к о т д е л а к а д р о в.

Н а ч а л ь н и к о т д е л а к а д р о в (наблюдая). Пусть переспят. Только гляди, чтобы не подожгли… Утром приду, будем говорить. (Уходит.)

П а т л а й (устраиваясь на полу). Достали?

Б а й р о н. А как же! (Ставит на пол батарею бутылок.)

П а т л а й. Вы и по паспорту Байрон?

Б а й р о н. Конечно, я же не мошенник… Оперативник после побега задержал, я хиляю за Байрона… Поверил, записал! Так и осталось: Семенов, он же и он же… Я человек начитанный, из культурной семьи. «Евгения Онегина» наизусть знаю. Но так уж сложилась моя планида…

Иван тем временем взобрался на сейф, наблюдает.

П а т л а й. Ничего, здесь можно заработать прощение.

Б а й р о н. Это все знают, но не у всех хватает керосина.

Ч у г у н о в. Сторож, что там у тебя в сейфе?

И в а н. Ветчина с зеленым горошком.

Б а й р о н. Слазь, присоединяйся!

И в а н. Непьющий.

Тьма — и сразу наступает рассвет. Где-то тихо звучит гармошка. И в а н исчез. Мамед читает книгу. Толя подшивает воротничок. Мужичок с крестиком полощет бутылку. Остальные продолжают «застолье» на чемоданах, на полу.

Ч у г у н о в. Не лей воду-то на пол, не видишь, под меня подтекает… А то вот сапогом проутюжу!

П а т л а й. Слушай, Чугунов, очень у тебя голос громкий.

Ч у г у н о в. Ладно, допивайте. Позавтракаем. (Приказывает.) Интеллигент, у тебя сало есть, доставай!

П а т л а й (чокаясь с Хватиком). Ну, и что же дальше?

Х в а т и к. Что дальше… На двенадцату ночь Анна Дмитриевна была моей.

М у ж и ч о к с к р е с т и к о м. Завладал?

Х в а т и к (самодовольно). Завладал!

Смех проносится по полу.

Б а й р о н. Ну, и как она?

Х в а т и к. Вполне. Детишек нет, а живем хорошо.

П а т л а й. Скучаете?

Х в а т и к. Ой, скучаю! К месту маленько пристроюсь, Анна Дмитриевна ко мне прибудет. А чего? Вторую стройку вместе распечатывать будем… Все вы тут в нее повлюбляетесь. Я ревнивый! Эй, служивый, как закончишь, иголочку позаимствуй?

Т о л я. Сделаем. Не слыхал, почта тут уже существует?

Х в а т и к. Должна бы. Телеграмму отбить хочешь?

Т о л я (улыбается). Друзьям по армии, неделя как демобилизовался… Не поверят, куда залетел… Жуть!

Х в а т и к (Патлаю). Вы допивайте, пожалуйста.

П а т л а й. Многовато будет.

Х в а т и к. В самый раз! А как же? На ваши личные вся компания угощалася… Вам и честь за широкую натуру.

П а т л а й (пьет, ловит взгляд Мамеда). Вот, думаете, алкоголик! Так, что ли, товарищ Мамед, или как вас?

М а м е д. Мое полное имя — Измаилов Мамед Абдул оглы.

П а т л а й (хмелея). Так вот, товарищ Мамед-оглы, вы все как-то особняком держитесь, но я вам скажу…

М а м е д. Пожалуйста.

П а т л а й. Скажу… Чтобы быть алкоголиком, надо иметь железное здоровье! Вы это знаете?

М а м е д. Нет.

П а т л а й. Это вам любой врач подтвердит. И я, в частности, подтверждаю. И не как лошадиный доктор, а как человек. Может, вам неинтересно, но я это почувствовал года четыре назад, организм мой стал сдавать… А я уже катился (показывает), катился… От меня жена ушла. Вернее, давно ушла, пока я в армии был, но потом я вернулся, и мы еще жили года три… Но она уже ушла. Понимаете, фактически она есть, а фактически ее уже нет!.. (Молчит.) Я ее очень люблю, а может, мечту свою люблю… Это одно и то же. Эрго. Но тут вы меня не поймете. Вот ты, отец (обращается к Хватику), вот ты, ревнивец, поймешь! Я, знаешь, покатился, покатился, куда-то поехал, был на Камчатке… Потом завербовался в один леспромхоз на Ангаре… Лечил анемию и пил водку! Перевели меня за это в лошадиные санитары. А потом вообще загнали в тайгу, на заимку, не то конюхом, не то шорником… Туда лошадей на отдых отправляли, как в санаторий. Денег на руки ни копейки! Продуктами выдавали… (С восторгом.) Молодцы люди! На заимке я прожил полтора года, совсем не пил. Сначала денег не было, а потом не хотелось. Тихо, тайга шумит… Жил я в хомутарке, оборвался весь, заплата на заплате, мебели никакой: топчан, тюфячок и портрет товарища Микояна… И тихо так… Но, чувствую, дух мой обмяк, оживает… Ни газет, ни книг!.. Зимой печка потрескивает, я сбрую чиню — и думаю, думаю! Летом — на покос и кобыл пасти, один наедине с природой. Думал, думал о себе, о государстве…

Х в а т и к. Как же ты оттуда утек?

П а т л а й. Нет, погоди. Я не сбежал. Все во мне утихло, и никуда не тянуло… И вот как-то похлебку варю, слышу — подъезжают верхами, начальство с лесокомбината. Посидели, водички попили… Курили они папиросы толстые, длинные, в таких картонных коробках, а я папирос полтора года не нюхал, махорочку тянул… Ну, передохнули четверть часа — и уехали. А папиросный дым остался. Остался — и все! Ничем ты его не вытравишь! Недели две он мне душу щекотал. У меня, понимаешь, через этот дымок воображение разыгралось: города вижу, массы людей, женщин… Я же люблю людей!

Х в а т и к. Словом, потянуло?

П а т л а й. Потянуло, отец. Взял расчет: честь по чести. Чудные люди! Они мне в леспромхозе денег подкопили. Мои же деньги копили. Приоделся… Поехал без страха. Чую, воля во мне окрепла. Могу пить, могу не пить, все могу.

М а м е д. Единой воли не существует.

П а т л а й. Стоп! В мысли что-то есть. (С пьяной суровостью.) Обмануть не могу. Женщину обидеть — нет! От голода помру — за милостыней руку не протяну. А зубы лечить боюсь! Письмо не могу написать год… Я должен ей написать!

М а м е д. Не очень хочется.

П а т л а й. Возможно… (Берет бутылку.) Так, видно, и с этой штукой… Импульсы нужны, большая жизнь!

Х в а т и к. Мудра!

П а т л а й. Я тут ищу одного человека… (Зажигаясь.) Он мне друг! Был у нас начальником политотдела дивизии… Сашка Чепраков! Я как узнал, что он здесь, понял — лучшей мне опоры не надо! Может, он меня забыл… Я ему зачем? А он мне нужен.

Шумно входят Н а ч а л ь н и к о т д е л а к а д р о в, Л ы н к и н, Н и к о л а е в.

Н а ч а л ь н и к о т д е л а к а д р о в. Не надо бумажек! Не суйте ничего! У меня одна голова, а не сто! (Всем.) Времечко! Времечко! Быстро готовьте документы, произведем уборочку, начнем прием!

Приезжие торопливо собирают пожитки.

(Стер со стола пыль.) Становись в порядке очереди! Заранее предупреждаю: с дипломами не подходите, говорить не буду!

М а м е д. У меня диплом. Я инженер. Строитель.

Н а ч а л ь н и к о т д е л а к а д р о в. Отойдите!

Л ы н к и н. Я токарь из Орла, с завода «Трансмаш»!

Т о л я. У меня права водителя, на дизелях работал!

Н а ч а л ь н и к о т д е л а к а д р о в. В сторону! Оба! Отойдите!

Н и к о л а е в. Я в пошивочном ателье… На брюках сидел.

Н а ч а л ь н и к о т д е л а к а д р о в. В землекопы пойдешь?

Н и к о л а е в. Пиши.

Х в а т и к. Моя фамилия — товарищ Хватик. Я вообще люблю все начинать с первого колышка… Плотник я.

Н а ч а л ь н и к о т д е л а к а д р о в. Возьму! (Мамеду.) Есть у вас направление?

М а м е д. Я не искал протекции. Тысячи людей едут, что-то ищут, и я приехал поискать… Хочу строить ГЭС.

Н а ч а л ь н и к о т д е л а к а д р о в. Ага! Хотите! (Кричит.) Я, может, с женой спать хочу, а у меня комнаты нет! И у жены нет!

М а м е д. Чурбан! Несчастная твоя жена! Пиши, кем хочешь!…

П а т л а й (пьян). Вот мои документы… (Бросил документы.) А я тут похожу, поищу одного человека…

Н а ч а л ь н и к о т д е л а к а д р о в. Повторяю: на строительстве ГЭС нет фронта работ. Прежде всего нужна высоковольтка. Нужны люди на трассу! Пилить лес, рыть пикеты, ставить опоры! (Пытается перекричать шум.) Прошу не возражать! Вы и ваши дипломы пока не нужны! Вас не приглашали, ждите! Построим линию — тогда извольте! Будут вам дома с паровым отоплением, и кино, и пивные, и даже бассейн для плаванья! (Бодро.) Кто желает лесорубом, землекопом, разнорабочим, плотником — подходи!

Шум. Устанавливается очередь. Пьяный Патлай обнимается с Хватиком. Появились А б р о с и м о в и К а м и л.

А б р о с и м о в (начальнику отдела кадров). Подготовьте списки прибывших! (Камилу.) Круглов все сразу поставит на ноги. Это инженер великолепной школы, большой культуры. Мы вместе кончали Институт путей сообщения в двадцать шестом году.

Входит сосредоточенный Ч е п р а к о в. Мужицкое лицо его кажется еще более грубым после бессонной ночи.

Ч е п р а к о в (хрипло, громко). Мотористов берите безотказно! Десять, двадцать, тридцать — всех нанимайте!

П а т л а й (увидев Чепракова, дико кричит). Сашка! (Приседает на корточки, с пьяной сентиментальностью.) Мамочка моя! Сашка Чепраков собственной персоной и в высоких чинах!

Чепраков смотрит с укоризной и состраданием.

(Чуть разочарован.) Ну, что ж ты, верблюд, задумался? (Неловко поднимается. С новой решимостью.) Хорош скот! До чего ж отъелся… Ах ты! Не смей молчать, ты же не понимаешь!

Слышны смешки. Чепраков молчит с каменным лицом.

Х в а т и к (тянет Патлая за рукав). Максим Андреевич, нехорошо начальника верблюдом называть… Пойдем-ка!

П а т л а й (глядя на Чепракова). Уйди, Хватик! Видал я, кажется, таких начальников… (Трезвея.) Не узнал?

Ч е п р а к о в (холодно, гневно). Признаю!

П а т л а й. Ох, и скучно на этом свете, Чепраков!

Ч е п р а к о в. Ты чего комедию устраиваешь?!

П а т л а й. Понимаю… Береги авторитет. До свиданья… (А сам идет к нему.) Знаешь, кто ты сейчас? Свинья сановная!

Ч е п р а к о в. Уймись, Патлай!

П а т л а й. Ты меня сейчас предал! Вот перед всеми этими людьми… Когда тебя выгонят, ты меня признаешь! Видал я таких… Гражданин ты с двойным подбородком, сволочь!

Чепраков нахмурился, бьет по лицу Патлая. Патлай качнулся, закрыл лицо. Проносится общий вздох.

Ч е п р а к о в (Начальнику отдела кадров). Документы его у вас?

Н а ч а л ь н и к о т д е л а к а д р о в (находит). Эти?

Чепраков смотрит и прячет документы в карман.

К а м и л (улыбаясь). Здравствуйте, товарищ Чепраков!

Не ответив, Ч е п р а к о в уходит к себе.

Н а ч а л ь н и к о т д е л а к а д р о в. Прием отменяется! (Патлаю, искренне.) Товарищ, вы можете обратиться в суд! Закон на вашей стороне!

Х в а т и к. Ну, зачем ты так сразу? Они же вроде родные…

Приезжие взволнованы. Уходят за П а т л а е м.

А б р о с и м о в. Вы же не знакомы с Чепраковым…

К а м и л. Ну и что!!!

А б р о с и м о в. Что с вами? Вы как будто поджали хвост…

К а м и л (смеется). У меня нет хвоста.

А б р о с и м о в. У людей хвост в душе. Представьте, такой Чепраков врывается в вашу жизнь? Как себя почувствуете?

Н а ч а л ь н и к о т д е л а к а д р о в. Сегодня в четыре утра начальником строительства высоковольтной линии назначен Чепраков.

А б р о с и м о в. Вы что, милейший, — в своем уме?

Вернулся смущенный Ч е п р а к о в. Молчание.

Ч е п р а к о в. Зайдите, Николай Николаевич.

А б р о с и м о в. Незачем. Ваше назначение для меня неожиданно.

Ч е п р а к о в. Для меня тоже…

А б р о с и м о в. Считаю это авантюрой.

Ч е п р а к о в. Похоже, что так…

Входит П а т л а й. С шумом ставит чемодан на пол.

П а т л а й. Давай документы!

Ч е п р а к о в. Убери чемодан с прохода.

П а т л а й. Давай документы!

Слышатся голоса. Врываются Л ы н к и н и Н и к о л а е в.

Л ы н к и н и Н и к о л а е в. Товарищ Чепраков!

Ч е п р а к о в. Не шумите. Садитесь, Патлай. Ну?

Л ы н к и н. Мы воронежские!

Ч е п р а к о в. Тихо! Может, сядете, Николай Николаевич?

А б р о с и м о в. Надо сказать два слова. Отпустите людей.

Чепраков садится, опустив на стол руки и голову.

Л ы н к и н. Нас двадцать, спим в столовой, днем гонят на улицу. Поедете на трассу, говорят, а трассы нет, голое место. Мы приехали работать, а вы бюрократизм разводите.

Ч е п р а к о в (после огромной паузы). Садитесь. (Не двигаясь, буднично.) Чего шумите? Правильно вам сказали: голое место и есть. Бюрократизма никакого нет. Утром уехали плотники, повара, завтра отправим вас. Начнете рубить просеку. Жить придется трудно, предупреждаю. Но скажу также, для советского человека дело это почетное. Люди к нам просятся. Народ вы грамотный, слыхали, наверно, слова писателя Горького: «Человек — это звучит гордо». И надо, чтоб у вас гордость появилась своим делом. Если, конечно, боитесь, лучше ехать домой.

Н и к о л а е в. Мы не боимся, мы бюрократизма боимся.

Ч е п р а к о в. Особо не бойтесь. На голом месте бюрократизма мало бывает. Потом, когда построим, тогда появится… А с равнодушием столкнетесь, будьте зубастыми. Мотористы среди вас есть?

Л ы н к и н. Есть.

Ч е п р а к о в. А бетонщики?

Л ы н к и н. Вроде нету…

Ч е п р а к о в. Ну, идите. (Начальнику отдела кадров.) Разберитесь!

Л ы н к и н, Н и к о л а е в и Н а ч а л ь н и к о т д е л а к а д р о в уходят. Молчание.

А б р о с и м о в. Зачем вы приказали набирать мотористов?

Ч е п р а к о в (глядя в сторону). Для работы на бетонно-растворных узлах.

А б р о с и м о в. В течение первого года никаких бетонных работ. Начнутся подготовительные работы и рубка просеки.

Ч е п р а к о в. А потом вороча́ться назад? Нет, так ничего не успеем. Сразу будем врубаться в лес, рыть котлованы, бетонировать… Так мы и советовались ночью с Петром Иванычем.

А б р о с и м о в. Не знаю, как это вам удастся сразу врубаться. Будем говорить без околичностей. Я категорически против вашего назначения. И все сделаю, чтобы поломать это.

Ч е п р а к о в. Дрянь дело, ежели начинаем мы с нехорошего разговора. Не хотел бы я терять такого главного инженера. Буду горевать по вас. Работа большая: два года четыре месяца.

А б р о с и м о в. Плохо вы знакомы с проектом, Чепраков. Строительство линии рассчитано на четыре года.

Ч е п р а к о в (огорченно). Еще и не видал я проекта, Николай Николаевич! Хреновое мое положение. Но Москва приказала построить за два года и четыре месяца. Вот телеграмма, прочтите… Ночью вас не вызывали, не хотели будить.

Появилась Л е н а. Смотрит на отца, тот читает.

А б р о с и м о в. Ну, вот вы и проявили себя! Сразу! Блистательно! Приняв на себя ответственность по руководству, вы обязаны были со всем мужеством опротестовать сокращение срока. Вы знаете, на трассе не предусмотрено капитального жилья. Деревни, тайга, палатки! Еще не готова техническая документация. Проектировщики наметили трассу, но пока не разбито ни одного пикета. Через месяц дождливая и снежная осень — и сразу зима!

Ч е п р а к о в (устало). Как это дело выполнять будем, пока не знаю. Врать не хочу. А протестов писать не стану. За людей болею не меньше вашего. Лучше человеку терпеть лишения два года, чем четыре. (Четко вдруг, тоном военного приказа.) Вечером я вылетаю в Москву, свяжусь с заводами-поставщиками. Займитесь вашим штабом, транспортом. Через неделю мы выедем все в район трассы и поселимся там!

А б р о с и м о в. Нет, прежде я поставлю вопрос о вас.

Ч е п р а к о в. Воля ваша. Круглов не приехал именно потому, что узнал о сокращении сроков. Поступайте так же.

А б р о с и м о в. Хотите сказать, Круглов не прилетит?

Ч е п р а к о в. Отказался. Категорически.

Абросимов не смотрит, нем, мрачен.

П а т л а й. Чепраков, долго мне тут сидеть?

Ч е п р а к о в (сердито). Сиди!

Л е н а. Это вы сейчас ударили какого-то человека?

А б р о с и м о в. Лена!

П а т л а й. Чему вы радуетесь?

Л е н а. Забавно. Обожаю аттракционы.

А б р о с и м о в. Александр Степанович, я буду бороться. И только одна причина, возможно, помешает мне возвратиться в Москву. Не умею, не могу бежать с тонущего корабля. Так вот, пока суд да дело, я приехал с дочерью… Она инженер, опыт небольшой, так сложилось, но работать она будет со мной. Не хочу, чтобы когда-нибудь меня упрекнули в семейственности.

Ч е п р а к о в (неожиданно улыбаясь). Не будут упрекать. Хоть дочь берите, хоть бабушку!

Л е н а. Знаешь, отец, ты как-то нехорошо говорил… Вы позволите еще одну семейную реплику?

Ч е п р а к о в (смущенно). Угу…

Л е н а. Мне действительно не хотелось отпускать отца одного… Массовый энтузиазм, разумеется, ни при чем… Но приехала я не в качестве дочери, а в качестве работника.

Повернулась, ушла. К а м и л и А б р о с и м о в за ней.

П а т л а й. Давай документы!

Чепраков ищет документы. Вошла Л и з а.

Л и з а. Не сердись. Не темней. Не удержалась… Проститься зашла.

Ч е п р а к о в. Не надо прощаться. Увидимся на трассе.

Л и з а (внезапно поняла все). Значит, опять вместе?

Ч е п р а к о в. Опять, Лиза.

Л и з а (внимательно смотрит на него). По-старому, Саша?

Ч е п р а к о в. Как захочешь. Иди, Лизавета, иди!

Чуть помедлив, Л и з а ушла.

(Рассматривает документы. Просительно.) Пошел бы ты ко мне на продовольственное снабжение, Максим… Жилья не даем, так хоть кормить хорошо будем. Трудно это… Снабженцы поналетели — воронье! Чувствуют поживу. Пойдешь?

П а т л а й. Нет!

Ч е п р а к о в. Был же ты в армии помощником по тылу… Хорошая работа, с живыми людьми… А?

Патлай отрицательно качает головой.

Что делать, Максим? Навалил я на себя такую махину… Не смог отказаться. Не приехал один знаменитый, прославленный, неохота в дебри ему… И вот надо лопатки подставлять. Сломаю голову! Что скажешь, Максим, сломаю?

П а т л а й. Дурак!

Поют гармони то с тихой удалью, то грустно. Минуло четыре месяца. Возникает квартира Абросимова на трассе. Звонит телефон. Вбежала Л е н а, следом К а м и л.

Л е н а (в трубку). Да, квартира… Абросимова нет. (Прижалась к стене.) Камил, Камил, как я устала… А этот дурак, Хватик, уговорил выпить водки. Завтра мне снова катить по трассе. (Трет лоб.) Авралы, авралы, все время прибывают новые люди и исчезают… Как в пропасть, проваливаются в тайгу… И заявка не составлена! (Ласково.) Камил, помогите.

К а м и л. Бу гюзаль хатынны, мин чиксез яротам. Перевожу на русский: эту прекрасную женщину я безумно…

Л е н а. Поможешь?

К а м и л. Якши! Почему ты развелась?

Л е н а. Он был иждивенец. Нормальный иждивенец.

К а м и л. Мало зарабатывал?

Л е н а. Мно-о-о-го! Известный человек и замечательно привык к этому… Слышите, какой ветер? Как сейчас должно быть тяжко в этих таежных коридорах… (Молчит, прикрыв глаза.) Просто он был иждивенец…

К а м и л. Пытался тебя вернуть?

Л е н а. Камил, взгляните, что там отец делает?

К а м и л. Накрылся пальто и спит. А после кого любила?

Л е н а. Многих! Больше всего Чепракова.

К а м и л. Неплохо!

Л е н а. Знаешь, мне его бывает так жаль! А мы все — сволочи. Ты что-нибудь слышал о его жизни?

К а м и л. По легендам Патлая. В сорок первом якобы повел по немецким тылам батальон лыжников. Там его ранило. Лыжники оцепили госпиталь, и немецкий хирург под советскими автоматами оперировал Чепракова…

Л е н а (устало улыбается). Но это же здорово!

К а м и л. Патлай говорит, в армии его обожали просто.

Л е н а. На трассе его любят. Живут плохо, а ему верят.

К а м и л. Я не клюю на это. Пора военной романтики прошла. Революционной — тоже. Он ископаемое. А дела плачевны.

Л е н а. Слушай, я пьяна… Не хочешь ко мне подойти?

К а м и л. Хочу, но боюсь.

Л е н а. Ну, тогда слава аллаху! (Устроилась на диване.) Сядь там, почитай. Мне вполне хватит пятнадцати минут.

К а м и л. Не опускай крылья! (Подходит, садится рядом, обнимает ее.) Мы еще вернемся в столицы и возьмем реванш!

Л е н а (совсем сонно). Уверен? Возьмем?

К а м и л. Бу гюзаль хатынны… Такую стройку пройти… потом можно потребовать к себе уважения…

Л е н а (встала вдруг, отошла). Слушай, катись!

К а м и л. Ты против?

Л е н а. Совсем не против… но ты очень робок.

К а м и л (мягко улыбаясь). Не нравлюсь?

Л е н а. Почему… Красив, толков, организован хорошо и по службе растешь… Катись, спать хочу! Ты в чем-то не уверен, мой милый, и сам не знаешь, что тебе нужно, женщины это чувствуют. Ты наберись храбрости и приходи.

Входит А б р о с и м о в. На плечи накинуто пальто.

А б р о с и м о в. О чем вы так громко?

К а м и л. О Чепракове.

А б р о с и м о в. Свежая, волнующая тема.

Л е н а. Мы были на именинах у Хватика. Он ревнует свою жену к Чепракову… И предлагает собирать ягоды пылесосом.

А б р о с и м о в. У Чепракова есть давнишняя пассия…

Л е н а. Она хороша.

А б р о с и м о в. Гм… Сегодня наш генерал, о котором вы так пламенно говорили, утвердил наконец проект организации работ по Бабановскому прорабству… Что ты суешь мне?

Л е н а. Градусник. Поставь и продолжай.

А б р о с и м о в. Видимо, до ужаса боится подписывать всяческие расчеты. Месяц тянул! Хотя сам же преждевременно затащил нас на Бабановку. Утвердив проект, генерал глубоко задумался. Загрузил свой стол новейшими строительными журналами и попросил оставить мою рабочую карту… Зачем — не сообщил. (Мягко, с горечью.) Если бы он меньше лез в производство! Его дело кадры, снабжение, финансы. (Смотрит на градусник.) В финансах он понимает, насобачился.

Л е н а (смотрит на градусник). И еще его дело — ответственность.

А б р о с и м о в. Ты вся напичкана интеллигентскими противоречиями. Но дело есть дело! Он всадил нас в тяжелейшие условия. Сразу, без подготовки растянули трассу на четыреста километров. Плохо я с ним дрался! Плохо! А теперь что же… Надо как-то выполнять, выкарабкиваться… Люди мы партийные.

К а м и л. Шеф, дадите мне рекомендацию в партию?

А б р о с и м о в. Гм… Конечно… Ну, вот! Новые новости!

Свет мигает и гаснет. Тьма.

Зажги, Лена, лампу… Опять электростанция! Черт!

Л е н а (зажгла лампу). Зачем Чепракова вызывают в город?

А б р о с и м о в. Понятия не имею. (Пьет порошок.) Помнишь юного сторожа? Такой мальчик, Иван Хабаров… Письмо прислал. Мне лично. Очень горжусь! Вот я почитаю вам…

Звонок телефона. Лена снимает трубку.

Л е н а. Квартира. Дома нет… Извините… Папа!

А б р о с и м о в. Скажи, что я болен.

Л е н а. Папа, это Чепраков.

А б р о с и м о в (в телефон). Да. Угу! А в другой раз? Жду.

Л е н а. Что случилось?

А б р о с и м о в. Ровно ничего! Сейчас пожалует.

К а м и л (мягко). Все-таки дуб! Знает, человек болен…

Л е н а. Может быть, ему очень нужно.

К а м и л. Может быть. Что же пишет вам юный сторож?

А б р о с и м о в. Правду пишет! Кстати, там же десятником служит некий Измаилов Мамед… Вы вместе учились? Да?

К а м и л. Да. Что же еще говорил вам Мамед?

А б р о с и м о в. Ничего… Ничего!

Л е н а. Ну, зачем врешь, родной?

А б р о с и м о в. То есть как вру? Говорил, у вас есть супруга и прелестные дочки… Только не надо объяснять! Ленка тоже ушла, оставила солидного человека в дураках.

Л е н а. Читай уж лучше письмо!

А б р о с и м о в. Да, да! (Читает.) «Трудности не пугают. Работаем мы впустую…» (Бросил письмо.) Прораб у них дурак и пьяница, работа организована отвратительно. Впустую, словом, впустую, прав! И все спешка наша, кадры случайные! А паренечек вот пишет о лжи. Когда святые лозунги, святые намерения живут рядом с повседневной рутиной и равнодушием, о чем человек задумывается? Возможно, конечно, самые нормальные таежные трудности парень воспринимает как ненормальные… Тогда надо сказать, что он баба! И это ему скажешь ты. Сроки сокращены вдвое, а технику гонят по прежним срокам! Кирка и лопата торжествуют!

Зажигается яркий свет.

Л е н а. Свет!

Входит Ч е п р а к о в. Ватник. Рюкзак.

Ч е п р а к о в. Здравствуйте!

Л е н а. Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста.

Ч е п р а к о в. В дорогу изготовился, да никак уехать не могу. Цемент привезли, взрывчатку… (Молчит. Садится.) На электростанцию зашел… (Усмехнулся.) Сказал, чтобы свет вам дали, чтоб культурно жили… Почивают на лаврах, подлецы! (Молчит.) В дорогу изготовился.

А б р о с и м о в. Карту мою захватили?

Ч е п р а к о в (достал). Вот она.

Л е н а. Чаю хотите?

Ч е п р а к о в. Нет. (Лене.) Вызывают на бюро крайкома. Чтоб к десяти утра быть.

Молчание затягивается и становится нетерпимым.

Карта ваша удобная, Николай Николаевич. Смотри не смотри, а поворот глупый.

А б р о с и м о в (холодновато). О чем вы?

Ч е п р а к о в. Я говорю, от Бабановки поворот на запад. Проектировщиков убить мало! Какова тут площадь болот?

А б р о с и м о в. Огромная, Александр Степанович. Что-то триста тысяч гектаров. Проектировщики могли пойти только на запад.

Ч е п р а к о в (молчит, хмурясь). Убить их мало. Прямо надо было идти. Плохо я эти места знаю, а все ж знаю. Прошлой зимой место для лесокомбината искали, ходил вдоль Бабановки на лыжах…

А б р о с и м о в (вздохнул, иронически). Трудно сейчас сказать, как лучше было идти. Дали нам в зубы готовый проект — и два года с хвостиком. Это вы помните? Раздумывать было некогда.

Ч е п р а к о в. Да… Месяц я об этом думаю. Вроде смирился уже. Смотрели с вами сегодня… как их… эти материалы по Бабановскому прорабству… Ну, не могу. Просто не могу.

А б р о с и м о в. Поздно, Александр Степанович.

Ч е п р а к о в. Да… (Молчит.) А может, не поздно, Николай Николаевич? Может, переиграем? Душа болит.

А б р о с и м о в. С душой хорошо песни петь, в атаку ходить. Не ваше это дело, Александр Степанович, право, не ваше! Не ваша беда, не ваша ответственность. И не будем думать, не будем нервы друг другу портить…

Ч е п р а к о в. Да…

Л е н а. Может, все же выпьете чаю на дорогу?

Ч е п р а к о в. Спасибо. (Улыбается.) Елку думаете справлять?

Л е н а. Какую елку?

Ч е п р а к о в. Новый год…

Л е н а. А…

Ч е п р а к о в. Собирал сегодня комендантов, секретарей комсомольских… Сказал, чтобы по всей трассе елку справили. Чтоб веселье было. Деньги как раз выдадут, продуктов получше подбросят. (Поднялся.) Надо ехать. В дорогу изладился… Сказано, чтобы к десяти быть.

Л е н а. Зачем — неизвестно?

Ч е п р а к о в. Нет. (Молчит.) Ну, бывайте здоровы. (Ушел.)

К а м и л. Зачем он приходил?

Л е н а. Ему одиноко… Не с кем поговорить.

А б р о с и м о в. Невежда!

Л е н а. Камил, хотите чаю?

А б р о с и м о в. Не могу я на него смотреть! Сел, в телогрейке, самодовольный… (Передразнивает.) «Сколько тут болот?», «Прямо надо идти…» А может, криво? Опытные люди, проектировщики выбирали варианты… Не принимаю его! Бык! Глупый бык! Это как принудительный ассортимент в нашей жизни.

Л е н а. Папа.

К а м и л (с улыбкой). Давайте отвлечемся, Николай Николаевич. Я бы хотел объяснить кое-что по поводу жен и детей…

А б р о с и м о в. Не надо, Камил Сабирович, я смалодушничал. Не так сказал. Рекомендацию в партию я вам не дам. Расходитесь и сходитесь сколько угодно, но две девочки, две малютки… Не понимаю! Работой вашей я очень доволен, а рекомендацию в партию не дам! (Ушел.)

К а м и л (мягко). Он взволнован…

Л е н а. Конечно.

К а м и л (мягко, сдержанно). Извините, Лена. (Ушел.)

Л е н а (помедлив). Папа!

На пороге — А б р о с и м о в.

А б р о с и м о в. Погорячился я? Да?

Л е н а. Не знаю. Девочки, во всяком случае, ни при чем.

А б р о с и м о в. Права! Проблема вечная… Мужчина разлюбил женщину. Что можно сделать! Погорячился. Верни его. Зови! Я извинюсь…

Л е н а. Потом, папа. Я поговорить хочу.

А б р о с и м о в. Не понимаю, Лена, не понимаю твоих глаз.

Л е н а (подошла к столу, раскрыла папку). Это ты писал?

А б р о с и м о в. Что там? (Тревожно.) Что?

Л е н а. Письмо в крайком. Я не позволю это отправить.

А б р о с и м о в. Ты опоздала. У тебя в руках черновик.

Л е н а. Ты сочинил приговор.

А б р о с и м о в. Я дал правильный анализ положения.

Л е н а. Мне противно, отец. Слышишь? Что с тобой?

А б р о с и м о в. Ничего, Лена… Уже прошло. Иди ко мне, дочка, сядь. Послушай. Доносов я не пишу — Чепракову о моем письме известно. Оставим эмоции. Я предвижу страшные трудности. Мы пошли по местам, где почти не ступала нога человека. Нужна предельная концентрация сил. Нужен большой производственный такт. Где ему его взять? Я, Лена, никогда не доверял людям его склада. Да, мне с ним тесно. То, что иные называют в таких людях напористостью, я называю арапистостью. Я не спокоен. Он лезет всюду! Если бы он мог добродушно молчать, слушать, что ему советуют, как это тихо-мирно делают известные мне вельможные тупицы…

Л е н а. Теперь я понимаю, зачем Чепракова вызвали в город… И он понимает. Папа, давай уедем отсюда. Он не тупица… Он не кончал факультетов, но читает сложнейшие чертежи… Он спит пять часов в сутки… У него ужасающая лексика, она тебя раздражает, но шаблон к нему неприменим…

А б р о с и м о в. Любой, если тебе кажется, что на него нападают, вызывает твою симпатию! Я думаю только о деле. В этом моя жизнь. Никуда не поедем! Будет плохо — поедешь одна.

Л е н а. Я? Мне почти все равно… Мне даже кажется, я здесь забываю о времени… Как хочешь, папа… У тебя большой жизненный опыт. Я хочу поверить тебе… Мы слишком долго жили отдельно… С самого моего детства. И никого у нас с тобой нет… А сейчас мы вместе и нам хорошо.

Не гармони звучат — баяны. Мощно. Разухабистые плясовые звучат по трассе. На скамье сидят И в а н и Л е н а. Что-то слушают. Одеты по-дорожному.

Л е н а. Слышите? Этот звук? Самолет?

И в а н. Самолет… Далеко…

Л е н а. Самолет… Очень странно… Ну, что скажем на прощанье друг другу? Скажем — жить надо? Да? Шла я вчера просекой, смотрела, как валят лес. Зашла в одну палатку, в другую… Жутко мне стало, тоскливо. А вы обветренный и смеетесь… Словом, трудовой героизм, так, Иван?

И в а н. Просто терпение, Чепраков объяснял.

Л е н а. Просто надо терпеть? Ковыряться в земле?

И в а н. Именно. И не сорваться, и не удрать.

Л е н а. Скажу вам вот что, милый. Хуже всех тому, кому ничего не надо. Года два мне вообще все было безразлично… А сейчас я злая! Ну, что еще скажем на прощанье друг другу? Скажем что-нибудь?

И в а н. Да. Вы мне нравитесь.

Л е н а. Иван, взрослой женщине этого говорить нельзя.

И в а н. Почему?

Л е н а. Взрослая женщина может очень быстро и решительно принять меры. Я одинокая — и вы быстро окажетесь женатым. У вас хорошая улыбка, Иван. Как часто бывает здесь Чепраков?

И в а н. Чаще, чем в других местах, думаю.

Л е н а. Чаще, чем в других местах?

И в а н. Здесь живет Лиза Февралева.

Л е н а. Иван, вы плохо относитесь к нему?

И в а н. По-моему, он надежный.

Л е н а. Вот как! Он говорил с вами?

И в а н. Нет, со всеми. Объяснялся с прорабом.

Л е н а. Матом?

И в а н. На «вы». Горько. И ничего не врал. Не обещал.

Л е н а. Странно, но это вертолет…

Слушают. Вошел С а м с о н о в. Гол по пояс.

С а м с о н о в (в руке полотенце). Откуда вертолет? Чудеса! Что там с машиной слышно?

Л е н а. Жду. Ремонтируют.

С а м с о н о в. Выяснили, что стряслось на Бабановке?

Л е н а. Вчера там полностью прекращены работы.

С а м с о н о в. Это что — приказ Чепракова?

Л е н а. Не знаю. Знаю только, все валится и рушится. Не хотела бы я сейчас встретить этого человека! Анархия полная!

С а м с о н о в. Скоро у вас будут большие изменения.

Л е н а. Какие?

С а м с о н о в. Великие! Садится вертолет… Слышите?

Л е н а. Непонятно. Совершенно непонятно! Словом, приходите в гараж. Я сейчас же еду в управление, к отцу!

Л е н а ушла с И в а н о м. Самсонов бреется. В разных концах появились Ч у г у н о в, Л ы н к и н, Н и к о л а е в, Б а й р о н.

Л ы н к и н. Вы корреспондент?

С а м с о н о в. Я корреспондент.

Л ы н к и н. Примите письмо в редакцию.

С а м с о н о в. Пожалуйста.

Вошел и встал с краю прораб Ц е л о в к и н.

Ц е л о в к и н. Фургоны ждут, бензин горит, надо ехать.

С а м с о н о в. В чем дело, товарищ Целовкин?

Ц е л о в к и н. Нет выхода на работу.

Ч у г у н о в. Удавлю я тебя, прораб!

С а м с о н о в. Виноват, я без рубашки, но можно понять суть?

Ч у г у н о в. Можно. Прораба будем давить. Спать негде, дышать негде. В палатке по сорок мужиков! Зачем сюда перегнали людей с Бабановки?

Ц е л о в к и н. Не моя вина. Со мной самим такое сделали…

С а м с о н о в. Что?

Ц е л о в к и н. Убивали! Водой! Холодной!

С а м с о н о в. Это интересно. Дождитесь, пожалуйста.

С а м с о н о в исчез. Вошел М а м е д. Спокоен, насмешлив.

М а м е д. Алеша, Гриша, Вова, Вася, вас ждет земля.

Л ы н к и н и Н и к о л а е в исчезли вдруг.

Ц е л о в к и н. А вы, Чугунов? Что стоите как идиот?!

Ч у г у н о в. Не в настроении, условия жизни неподходящие. Пойду в деревню, в картишки перекинусь. Интеллигент, идете?

Б а й р о н. Я б с удовольствием, Вася, но хотел бы легально… Понимаешь? В санчасть пойду! Это легально, Мамед?

М а м е д. Байрон, я понимаю, но фельдшерица всем нравится…

Б а й р о н. Что делать — единственная зрелая женщина!

А Ч у г у н о в ушел уже. Ушел и Б а й р о н.

Ц е л о в к и н. Руководите людьми, Мамед! Руководите!

М а м е д. Мне приказано задержаться. Чепраков прилетел.

Ц е л о в к и н. Подожди! Зачем велел задержаться? Я его боюсь… Я кабинетный работник… Гибну я здесь!

Стремительно вошли Ч е п р а к о в и П а т л а й. Устало сели, не глядя друг на друга. Отдышались.

Ч е п р а к о в. Измаилов, делайте дело — и сюда. Садитесь, Целовкин.

М а м е д исчез. Патлай расстегивает полушубок.

(Едва сдерживаясь.) Ты что сделал?

П а т л а й (яростно). Что сделал? Я два дня не спал! Я полдня просидел на Угодском хребте! Я вот этими руками выдирал из полыньи грузовик! Я забросил на пикеты сорок тонн муки, сто ящиков макарон, набор граммофонных пластинок, двадцать мешков сахара, аккордеон, триста пар валенок…

Ч е п р а к о в. Что ты сделал на рассвете с этим человеком?

П а т л а й. Полагаю, ты уже знаешь…

Ч е п р а к о в (гневно). Мне надо знать, как это получается с твоей точки зрения, как преломляется в твоей голове?

П а т л а й. Я два дня не спал.

Ч е п р а к о в. Это я слышал.

П а т л а й. Был твой приказ этому человеку принять народ с Бабановки? Подготовить печки, палатки, постельные принадлежности, наутро организовать дело?

Ч е п р а к о в. Зачем такая длинная преамбула?

П а т л а й. Преамбула? Хм! Имеешь время газеты читать… Мне телеграммой было велено выехать сюда наладить питание?

Ч е п р а к о в. Ну?

П а т л а й. Подъезжаю… На краю деревни сидят несчастные… Палатки в складе под замком! Собачий холод, по реке плывет лед. В избы их никто не пускает, все забито нашими людьми. Девчата ревут. Этого человека нигде нет. Ночь! Я взял грузовик, поехал. Нашел его, подлеца, в чайной! Пьет! Упился — маму признать не в силах… Так?

Целовкин молчит, поеживается.

Не мог я на это смотреть! Сгреб его, вынес из чайной, бросил в кузов — и все… Отвез…

Ч е п р а к о в (гневно). Дальше?

П а т л а й. Отвез к реке, вытащил его из кузова… И просто стал окунать головой в холодную воду… Чтоб протрезвел…

Ц е л о в к и н. Не совестно ли, Максим Андреевич! Ведь ты же себя не помнил, ты же не утопил меня чуть!

П а т л а й. Я взял у него ключи… Натянули палатки, печки разожгли… Ребята согрелись. И больше ничего не было.

Ч е п р а к о в. Твое дело купать человека в воде?

П а т л а й. А может, это твое дело?

Ч е п р а к о в. Молчать, товарищ Патлай! За свои хулиганские действия получишь строгий выговор. С предупреждением. Приказ будет зачитан по всей трассе. Срамота, товарищ Патлай, возмутительная срамота! А вы, Целовкин… Слов не нахожу, если вы бросили на произвол детей… Вы… Равнодушное насекомое! Уходите с глаз моих! Голову сниму!

Ц е л о в к и н исчезает мгновенно. Молчание.

П а т л а й. Мне строгача, а ему?

Ч е п р а к о в (молчит гневно. Косится на Патлая). Давно тебя не видел, Максим. Выспаться тебе надо. (Молчит.) Слушай, что скажу. Был в городе. Вызывали на бюро крайкома. Получил строгий выговор.

П а т л а й (возмущен, озадачен). За что?

Ч е п р а к о в. За работу. За невнимание к быту.

П а т л а й. Разве не мог объяснить обстановку?

Ч е п р а к о в. Думал, оставлю там партбилет.

П а т л а й. Ты что говоришь!

Ч е п р а к о в. Люди плохо живут.

П а т л а й. Подбираются под тебя… Прогонят, куда пойдешь?

Ч е п р а к о в. Трудно мне в строительстве, Максим. Вернулся в родные края, член партии… Надо было приспособить как-то… Сунули на Каму. А я тогда не знал, что такое ватерпас. Когда на совещаниях выступал, гидростроители отворачивались да хихикали. (Без зла, скорее снисходительно-удивленно.) Высокомерные люди, кастовые… Учился, Максим, никто не знает, как учился! С таких элементарных вещей начинал… Стыдно вспомнить! (Молчит.) И все-таки счастливый я. Многие после воины себя не нашли. Слишком много они там оставили…

П а т л а й. Где ты взял вертолет? Куда рвешься?

Ч е п р а к о в. В крайкоме выпросил. Полечу за Бабановку. Облетаю, обойду ее своими ногами. Не могу, Максим, помириться, чтобы вести трассу куда-то в обход!

Где-то на площадке вдруг появилась Л е н а.

Л е н а. Что вы орете, Чепраков? Что вы орете?!

Ч е п р а к о в. То есть как ору?

Л е н а. Напрасно на всю трассу кричите о своем выговоре. Слышите? Это далеко не умно и совсем не полезно!

Ч е п р а к о в. Жалеете?

Л е н а. Думаю, чем это может кончиться. Сроки не выдерживаются. Люди работают ломиками, и все держится пока на вашей фанатической вере… Так пусть хоть верят пока!

Ч е п р а к о в. Ей-богу, дельный совет.

Л е н а. Советы вам не нужны. Не притворяйтесь ягненком.

Ч е п р а к о в. Волк?

Л е н а. Скрытный, властолюбивый человек. Вам все хочется захватить в свои руки. Такие люди нужны… как пробивной кулак. Вам никогда не понять, что такое культура отношений…

П а т л а й. Слушайте, барышня…

Ч е п р а к о в. Стой, стой! Она с добром пришла.

Л е н а. И не думайте, что я так из-за отца говорю.

Ч е п р а к о в. Знаю, свой ум у вас, папа не указ вам. Но чем же, однако, не угодил я в смысле этой самой культуры?

Л е н а. Всего несколько дней вы были у нас… Говорили… А вчера, даже не заехав в управление…

Ч е п р а к о в. Заезжал на час.

Л е н а. Вчера вы появились на трассе и остановили работы на Бабановке. Никто ничего не может понять! Главный инженер, по-видимому, ничего не знает. Да какое мне, в конце концов, до всего дело! Но разве вы не могли посоветоваться?

Ч е п р а к о в. Был я у вас, верно… Только вы все звери похлестче меня. Как же мне с вами советоваться?

Л е н а. Что вы говорите?!

Ч е п р а к о в. Похлестче, говорю. Враги вы мне. Слово мое в штыки встречаете. Принудительным ассортиментом прозвали, а я вам не ассортимент, нет. На этом кончим разговор о культуре. Дружбы нет, а служить будем. Стойте! Слушайте! Я работы остановил по причине важной и обдуманной. Да, выступил в роли пробивного кулака. Но тут, однако, у меня свой расчет есть, своя тактика. Дело сделано, а теперь станем крутиться и дискутировать. И быстренько. Работы стоят. Будем просить Николая Николаевича раскинуть мозгами.

Л е н а. И вы еще надеетесь на него?

Ч е п р а к о в. А как же! Немолодой человек, уважаю его знания. Только не надо, Елена Николаевна, разводить колдовство вокруг ясных вещей. У нас не атомная лаборатория — черная, простая работа: просека, мачты, котлованы, бетон…

Входит М а м е д.

Полетите со мной, Измаилов. Возможно, придется сделать кое-какие расчеты. Хватит вам четверть часа?

М а м е д. Полторы минуты мне хватит! Я думал, здесь забыли, что я в институте учился… Удивляюсь…

Ч е п р а к о в. Не удивляйтесь, давно к вам присматриваюсь. Сегодня освобожден прораб Целовкин. Предлагаю принять прорабство вам. Обдумайте. А пока собирайтесь, одевайтесь теплей — и к вертолету. В дороге поговорим.

М а м е д, возбужденный, счастливый, ушел.

Елена Николаевна, хорошо, если б и вы полетели с нами.

Л е н а. Спасибо. Отец мне велел вернуться сегодня. Я работаю у него. (Уходит.)

П а т л а й. Почему ты Абросимовой так много прощаешь?

Ч е п р а к о в. Посидим, Максим. (Смотрит на часы.) Помолчим перед дорогой. (Молчит.) Я когда-то тяжелоатлетом был, когда рабфак кончал… (Усмехнулся.) Может, в этом мое призвание…

П а т л а й. Не знал.

Ч е п р а к о в. Поехал в Москву соревноваться. Шесть побед у меня было. Седьмая встреча — с чемпионом Союза Коротковым. Положил бы я его, точно говорю. А накануне познакомился с девушкой. Я вот тебе ее опишу. Студентка, во-первых, серые глаза. Нежная, рослая, спокойная… Понял какая?

П а т л а й. Совершенно не понял.

Ч е п р а к о в. Трудно описать! Всю ночь по Москве с ней ходили. Она меня отдыхать отправляла, я понравиться хотел, не ушел… Бахвалился. Спал в ту ночь час-полтора. И положил меня Коротков за три минуты и семь секунд. Она это видела. Я больше с ней не встретился. А помнил ее… Даже в войну! В каждой она мне мерещилась. Любил. А потом уж не страдал. Никогда. Жалеть — жалел, а не страдал.

П а т л а й. Не надо их жалеть, Сашка, никогда не жалей.

Ч е п р а к о в. Кто их знает! Никогда бабы мне не указывали, я им нужен был. А вот этой, о которой справляешься, я не нужен. Совсем не нужен! А дело мое ее интересует.

П а т л а й. Туманно. Ну, будь! Надо в ларек — еды взять.

Ч е п р а к о в. Иди, Максим. Мне пора лететь. (Смотрит на часы.) Пора. Гляди, парень, я тебя предупреждал. (Загибает пальцы.) Чтобы в первую голову сахар, хлеб, сливочное масло, картофель, мясо, сгущенное молоко были бы на каждом участке, на каждом пикете. Смотри. А выговор зачитают по всей трассе. Не серчай. Купать людей никому не позволено. И думай о весне. В мокре придется работать.

П а т л а й. Весна! Доживем ли?

Ч е п р а к о в. Иди. (Протянул руку.) Неудобно просить… зайди к Лизе. Нехорошо не повидаться с ней, а там люди… Пусть выйдет. Славный она товарищ мне.

П а т л а й ушел. Чепраков садится. Сейчас видно, как устал он. Отдыхает, спрятав лицо в ладони. Вошла Л е н а. Чепраков встал, взъерошенный.

Л е н а. Я должна уехать… Пришла извиниться.

Ч е п р а к о в. Зачем же!

Л е н а. Говорю четко: пришла извиниться. Я говорила плохо. Думаю о вас лучше. Я помню: вы приходили к нам советоваться. Я поняла. Вы делаете непоправимые глупости, но извините.

Ч е п р а к о в. Елена Николаевна!

Л е н а ушла. Возникли С а м с о н о в и С и н и ц ы н.

С а м с о н о в. Товарищ Чепраков?

Ч е п р а к о в. Да.

С а м с о н о в. Самсонов. Из краевой газеты.

Ч е п р а к о в. Нет времени. Приезжайте в управление. (Ушел.)

С а м с о н о в. Каков хам!

С и н и ц ы н. Мне кажется, я тихо ненавижу его. На Бабановке я создавал базу… Фундаментальную базу для энтомологов! Зачем, собственно? Для кого? Для чего?

Вошла Л и з а, огляделась спокойно.

Л и з а. Где Чепраков?

С и н и ц ы н. Его увела… По-моему… Абросимова увела…

Лиза подумала, села в стороне терпеливо.

Что можно сделать, товарищ Самсонов? А?

Вернулся П а т л а й. В руках хлеб, консервы, кусок колбасы. Сел, ест устало, задумчиво.

С и н и ц ы н. Но он же улетает, товарищ Самсонов! Идем!

С и н и ц ы н и С а м с о н о в ушли. Лиза смотрит на Патлая. Тот перестал есть.

П а т л а й (грустно улыбается ей). Хотите, я дам вам совет?

Л и з а. Какой?

П а т л а й. Никогда не пишите писем.

Л и з а. И не собираюсь. На словах неплохо разговариваю.

П а т л а й. Лизонька, я передаю вам личный опыт… Просто передаю личный опыт. Не надо писать, когда все ясно.

Л и з а (тихо, твердо). Ничего еще не ясно.

П а т л а й. Это у вас… А у меня ясно все.

Молчат. Патлай снова тупо жует хлеб.

Л и з а. Почему он ушел? Максим Андреевич!

П а т л а й. Не знаю… Судьба! А может, глупость… И он тут же вернется! Вы знаете… больше года я не писал. А потом — бац, и даже получил ответ… Вчера, Лиза. Очень метафорический ответ. Выходите, Лизонька, замуж.

Л и з а. За кого? За кобелей этих? Я женщина деревенская, Максим Андреевич, с небольшим городским образованием.

П а т л а й. Прекрасно сказали! «Я женщина деревенская, с небольшим городским образованием…»

Л и з а. Я вся для семейной жизни создана. Мне муж надежный необходим.

П а т л а й. А вечного не бывает, Лиза!

Л и з а. Пусть… И полвечности хватит! Но где ее взять — полвечность? Слышали, может, поговорочку? «Спать есть с кем, просыпаться не с кем!» (Молчит.) Ждать мне его?!

П а т л а й (думает, тихо смеется). Знаете, Лиза, а почему бы нам с вами не пожениться? (Серьезно, задумчиво.) Вы бы родили мальчика. Почему я раньше об этом не подумал?

Л и з а (оценивающе смотрит на Патлая). За вас бы пошла! Может, сейчас, сегодня пошла бы и расписалась с вами.

П а т л а й. Так в чем же дело?

Л и з а. Пить будете.

П а т л а й. Было, прошло. Последний раз выпил месяца четыре назад в приятной компании… (Усмехается.) Двести рублей — восемь пол-литров… С тех пор ни глотка!

Л и з а. Верю. А все равно — будете. По глазам знаю.

П а т л а й. Печальные?

Л и з а. Вот это что у вас?

П а т л а й. Полушубок.

Л и з а. А под ним?

П а т л а й. Тело.

Л и з а. Стойте! (Щупает.) Пол-литра в кармане.

П а т л а й. Вчера взял… Какие глаза! (Встревоженно.) Как думаете, другие это могли заметить. Чепраков заметил?

Л и з а. Если окончательно не ослеп!

П а т л а й (вынул бутылку). Освободите меня от этого… Я так долго пил, я устал, Лиза. Ну, возьмите же для каких-нибудь медицинских целей!

Слышен вертолет. Входит С и н и ц ы н.

С и н и ц ы н. Улетел! Это так внезапно получилось… Так неожиданно! Мне кажется, она даже не собиралась с ним…

П а т л а й. Кто?

С и н и ц ы н. Абросимова, Елена Николаевна Абросимова.

Л и з а. Ну, вот и пригодилась ваша бутылка, Максим Андреевич! Отметим?

Рожок охотничий милый, негромкий возникает во тьме. Зимовье. Л е н а готовится ко сну. М а м е д прощается, надевает шапку.

М а м е д. Вот так тут живут люди… Охотники… Глушь!

Л е н а. Погодите. Сядьте, Мамед. Вы уверены, что болота не замерзают? Мне, в конце концов, все равно… Но я бы хотела ему добра.

М а м е д. Кругом горячие ключи.

Л е н а. Трудно поверить — декабрь месяц.

М а м е д. Сегодня охотники загнали в болото лосиху, ее засосало… Вот вам декабрь!

Вошел Ч е п р а к о в. М а м е д ушел.

Ч е п р а к о в. Как устроились?

Л е н а. Александр Степанович, прямой вы человек. Ведь вы уже были и спрашивали, как я устроилась.

Ч е п р а к о в. Уйду.

Л е н а. Кругом горячие ключи. Вы не учли этого.

Ч е п р а к о в (молчит. Угрюмо). Зачем вы на меня тоску нагоняете? Нам с вами великое дело доверено, вы мне помогать должны. Может, меня и правда скоро выгонят с трассы, успеть надо поломать к чертям этот проект.

Л е н а. Кто же ломает, когда на таком гигантском расстоянии развернулись работы?

Ч е п р а к о в. Не могу я спать, не могу жить — тревожусь… Не то вы мне говорите. Трясина… Серьезная трясина, глубина до двух метров. А люди, знаю, пойдут без уговоров, они сами пойдут, если объяснить им, что это правильно и умно. Я сейчас сам слабый, как котенок… А разберусь — тогда напролом. Не побоюсь. Вы мне помочь должны. Мы на подвиг людей позовем, но нам обдумать надо, в чем резон. Это же наша жизнь, Елена Николаевна, наша судьба. Зачем вы голову вешаете?

Л е н а. Уходите, Чепраков. Боюсь я вас.

Ч е п р а к о в. Не поверю. Ко мне хорошо относитесь.

Л е н а. Кто это вам сказал?

Ч е п р а к о в. На Октябрьские праздники с вами рядом в гостях сидели…

Л е н а. Уходите. Завтра поговорим.

Ч е п р а к о в. Все-таки гоните! А я и сам уйду, Елена Николаевна. Хочется мне побыть с вами… Хоть час. Да к чему я стану врать? Нужны вы мне! А что делать — не знаю.

Л е н а. Ну, зачем вы мне говорите об этом? Эх, Чепраков, прямой вы человек!.. Может, вы мне больше нужны. Но отношения наши не изменятся.

Ч е п р а к о в. А зачем я вам нужен?

Л е н а. Совсем не нужны! Мне покой нужен. Мне совсем не хочется бежать потом с трассы, бросать отца и все начинать сначала… За одну вещь я вам все-таки благодарна…

Ч е п р а к о в (невесело). За что?

Л е н а. Заразили меня немного своим фанатизмом… И мне теперь тоже бы хотелось дойти до финишной ленты.

Ч е п р а к о в. А зачем говорите — бежать, бросать!

Л е н а. Вы или наивный, или… Да мой отец не терпит вас. Вы это сами знаете, да он и не скрывает… Он вас не любит. Вы хозяин. Во всем. И этого он вам не простит.

Ч е п р а к о в. Помирюсь с Абросимовым.

Л е н а. Вы не сумеете, Чепраков. Смешно.

Ч е п р а к о в. Я бы для вас любое трудное дело сделал.

Л е н а. Зачем я вам?

Ч е п р а к о в. Вы… такая… надежная!

Л е н а. Ну, вот, теперь я «надежная». Говорите проще. Все потом оказывается до одури просто… Что вы делаете в медпункте, когда приезжаете руководить людьми?

Ч е п р а к о в. Я один как перст жил… Лиза мне человек дорогой, но мне она не помеха.

Л е н а. Не надо. Даже не знаю… Зачем я полетела с вами! Поставила себя в трудное, двусмысленное положение.

Ч е п р а к о в. А все-таки полетели! Не сладко вам аукнется полет со мной, а вы не струсили!

Л е н а. Мне очень хотелось вас остановить. И больше ничего. Предупредить. Но вы упрямый. Отвратительнейшая черта!

Ч е п р а к о в. Только по этой причине и полетели?

Л е н а. Конечно. Не думаете же вы, что во мне заговорило любопытство Евы?

Ч е п р а к о в. Евы? (Усмехается.) Ах, этой…

Л е н а. Вот-вот, этой самой.

Ч е п р а к о в. Послушайте, пожалуйста… (Молчит.) Да если бы вы просто жили рядом! Я хитрый, Елена Николаевна, по-крестьянски хитрый. Вот это есть. И еще у меня есть чутье на людей… Я знаю, вы мне нужны.

Л е н а. Ладно, в другой раз. Слышите?

Ч е п р а к о в. А может, не сюда…

Входит М а м е д.

М а м е д. Александр Степанович, я за вами. В избу нашу охотники пожаловали, древние мужчины с дальней заимки. Знают все тропы на юго-запад. Нащупывается довольно интересное решение… Надо бы вам с ними потолковать.

Ч е п р а к о в. Задержите их, приду. Мы вместе придем.

М а м е д уходит.

Пойдем, а после вернемся. Разговор договорим.

Л е н а. Вы сюда не вернетесь. Идите, я приду.

Ч е п р а к о в. Тогда я стану вот у порога… И не отступлюсь. Вы мне нужны. Я знаю, вы не прогоните меня.

Л е н а. Ничего вы не знаете! Уходите!

Чепраков подошел к Лене.

Ну, что еще сделаете?

Ч е п р а к о в. Ничего. Прощайте! (Ушел.)

Л е н а. Чепраков!

Ч е п р а к о в (откуда-то). Я здесь. Я не уйду.

Возвращается. Подходит к Лене, уверенно берет ее за плечи, вглядывается в глаза.

Л е н а. Теперь уйдите.

Ч е п р а к о в. Теперь я буду звать тебя Лена. Можно?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Управление трассы — чистые сосновые доски. По радио — классика. А н н а Д м и т р и е в н а готовит «залу», выдергивает вилку репродуктора. Входит Б а й р о н. Тулуп, заиндевелая шляпа.

Б а й р о н. Что там передают?

А н н а Д м и т р и е в н а. В Якутске минус тридцать, у нас сорок.

Б а й р о н (серьезно, грустно). Есть теплые страны, есть жаркие страны… Но там, я бы сказал, живут нахлебники… А что передают из международных событий?

А н н а Д м и т р и е в н а. Все симфонии передают, пропади они пропадом! Ты зачем прибыл?

Б а й р о н. В командировку.

А н н а Д м и т р и е в н а. Ни одному твоему слову не верю.

Б а й р о н. А я, может, впервые действую в соответствии с социалистическим законодательством. Сопровождаю фельдшерицу: обмороженных привезли.

А н н а Д м и т р и е в н а. Страх какой!

Прислушиваются к далеким переливам гармони.

Б а й р о н. Вы милая, чуткая, вы тут при управлении. Когда закончим строительство, возможно награждение орденами?..

А н н а Д м и т р и е в н а. Построй вначале!

Б а й р о н. Стараюсь. А вы очень славная, и причесочка… Мне орден нужен! Это рубеж! Это чья же шинелка на вас?

А н н а Д м и т р и е в н а. Мужика моего. Фронтовая.

Б а й р о н. Поразительно миниатюрный мужик у вас…

А н н а Д м и т р и е в н а. Каки сами, таки и сани… Вот и он!

Х в а т и к уж тут. Ревнив. Слушает. За поясом топор.

Х в а т и к (косится на жену). Холодно! Ох, и холодно!

А н н а Д м и т р и е в н а. Елку срубил?

Х в а т и к (косится на Байрона). Холодно! Холодно!

А н н а Д м и т р и е в н а. Заладил! Елку срубил, спрашиваю?

Х в а т и к (мрачен, не смотрит, трет руки). Ох, и холодно!

Пришли С а м с о н о в и Т о л я. Заснежены.

С а м с о н о в. Здравствуйте. Самсонов из краевой газеты.

А н н а Д м и т р и е в н а. Здравствуйте, рады… Садитесь, обогревайтесь. Я буду комендант жилищного хозяйства. ЖКХ.

Т о л я. ЖКХ означает — живи как хочешь.

С а м с о н о в (снимая шарф). Абросимов у себя?

А н н а Д м и т р и е в н а. Нездоров, нервы.

С а м с о н о в. А Чепраков?

А н н а Д м и т р и е в н а. Летает.

С а м с о н о в. Как! Он должен был вернуться…

А н н а Д м и т р и е в н а. Был. Возвращался. И снова летает. Себя не жалеет.

Х в а т и к. Пустое! Абросимов на такое ни за что не пойдет!

А н н а Д м и т р и е в н а. Будут его спрашивать! Помолчи!

Х в а т и к. Молчу. Только не глянется мне, Анна Дмитриевна, как ты Чепрака превозносишь. А я в ём ничего, кроме фигуры, не вижу, такой же мужик. Дай штат, тоже стану руководить!

Б а й р о н. Вы слышите, писатель! Здесь кипят страсти! Мне кажется, я попал в большой шумный город…

Х в а т и к. Фигуры у меня, верно, нет.

Т о л я. Молчи, мужик, запилит тебя жена.

А н н а Д м и т р и е в н а. Жена тогда бывает пилой, когда у нее муж чурбан! Лишнее говоришь, а товарищ в газету пишет…

Х в а т и к (Самсонову, сразу). Нет, извините, я свое мнение опротестую. Ежели для печати, все по-другому говорить буду.

Пришла Л и з а. Стоит вдали.

А н н а Д м и т р и е в н а. Анатолий, проводи к товарищу Агишеву.

Т о л я уводит С а м с о н о в а. Лиза сняла шаль.

Х в а т и к. Байрон, ты тоже уходи!

Б а й р о н. Как прикажет Елизавета Ивановна…

Л и з а (тихо). Уходи! Надоел!

Б а й р о н раскланивается и, уходит.

Х в а т и к. Предупреждение даю, Анна Дмитриевна: зарублю Чепракова, а надо — и Байрона зарублю!

Анна Дмитриевна смотрит горестно. Х в а т и к ушел.

Л и з а. Свободная я стала… (Сквозь слезы.) С в о б о д н а я.

А н н а Д м и т р и е в н а. Привез он доченьку… Привез.

Л и з а (вытерла глаза насухо). Когда?

А н н а Д м и т р и е в н а. Три дня назад привез… Абросимов встретил дочку — крикнул как раненый. Что будет — туман один. А Чепраков звонил с дороги час назад. С минуты на минуту ждем… Людей собирать будет.

Л и з а. Сел вертолет. (Подумала.) Привет ему пламенный!

Ушла, выпрямившись. Вернулся С а м с о н о в. С ним К а м и л и Ц е л о в к и н в строгих костюмах. Садятся.

К а м и л. Товарищ Целовкин опытный сметчик. Не вижу смысла терять хорошего сметчика, которого использовали неправильно.

С а м с о н о в. Ясно-понятно.

Ушла А н н а Д м и т р и е в н а.

Итак, вы говорите, никакого инженерного образования Чепраков не имеет?

К а м и л. Неточно: это не я говорю. Это общеизвестно.

С а м с о н о в. Странноватая красочка… Но многое объясняет.

К а м и л. Странноватая.

Ц е л о в к и н. Страна обогнала Европу и Америку по подготовке специалистов…

С а м с о н о в. Не понял?

Ц е л о в к и н. По специалистам Европу и Америку перегнали.

К а м и л. По мысли Целовкин прав, а по тону необъективен.

С а м с о н о в (улыбнулся, помолчал). Тут дело такое: вертолет сел, а я наездился, так сказать, и было б удобно улететь. Может быть, все же примет меня Абросимов?

К а м и л (подумал). Лаврентий Иваныч, попробуйте.

Тотчас Ц е л о в к и н вышел. В отдалении Т о л я маячит.

С а м с о н о в. Отстань! Дикая, какая-то совершенно дикая просьба! (Камилу.) Просит сфотографировать для газеты…

Т о л я. Ну, ребятам из своей роты хочу послать… Ну, понимаешь, гордость у меня такая… Неужели не заслужил?

С а м с о н о в (смягчился). Какой груз возишь?

Т о л я. Чепракова вожу.

С а м с о н о в. Не выйдет. Личных шоферов не пропагандируем. На трассе мальчишки на ветру кострами землю греют, котлованы роют. Твое дело извозчичье, легкое.

Т о л я. Чепракова — легкое? Да любой груз возить легче!

Вошла Л е н а. Строга, печальна.

Л е н а. Абросимов вас принять не сможет.

И сразу вошел А б р о с и м о в быстрым шагом.

А б р о с и м о в. Здравствуйте. Увольте. Уважаю нашу прессу, потому не хочу говорить в таком состоянии. Буду несправедлив… Камил Сабирович мой первый зам — и в курсе всех дел.

С а м с о н о в. Жаль… Досаждать не смею.

К а м и л. Идемте ко мне в отдел. (Уходит с Самсоновым.)

Ушел и Т о л я. Лена села. Без сил.

А б р о с и м о в. Идем, Лена. Тебе здесь нечего делать.

Л е н а. Три дня и три ночи мы спорим с тобой… (Иронически.) Надо нам хоть выспаться. Хватит, отец! Не волнуйся. Я не поставлю тебя в неловкое положение.

А б р о с и м о в. Очень рассчитываю на это! (Ушел сердитый.)

А н н а Д м и т р и е в н а вносит стулья. Появился Ч е п р а к о в. А н н а Д м и т р и е в н а уходит.

Ч е п р а к о в. Здравствуй! Что с тобой?

Лена встала, молчит, отвернувшись.

Кто тебя обидел? Скажи!

Л е н а. Ты обещал мне быть добрым. Это хоть помнишь?

Ч е п р а к о в. Добрым — не обещал. Подожди, Лена!

Л е н а невесело усмехнулась, ушла. А н н а Д м и т р и е в н а вносит стулья. Чепраков ушел в глубину, курит. Широкая спина, кажется, сгорбилась.

А н н а Д м и т р и е в н а. С приездом вас.

Ч е п р а к о в. Спасибо. Собирайте народ. Скажите Абросимову.

А н н а Д м и т р и е в н а ушла. Входит С и н и ц ы н.

С и н и ц ы н (некоторое время разглядывает спину Чепракова). Я должен был лететь в Красноярск с докладом… У меня глупейшее положение. Неделю ничего не знаю. Вы будете со мной говорить?

Ч е п р а к о в. Нет.

С и н и ц ы н (спокойно разглядывает Чепракова). Вы дурак!

Ч е п р а к о в. Как ты сказал?

С и н и ц ы н. Дурак.

Ч е п р а к о в (смотрит на него. Вдруг усмехается). Молодец.

С и н и ц ы н. Я с вами на брудершафт не пил.

Ч е п р а к о в. Но ты же сказал мне, что я дурак.

С и н и ц ы н. Думаю, я высказал истину.

Ч е п р а к о в. Вы мне нравитесь, Синицын. Мне симпатичны настырные люди. Но я ничего не могу вам сказать. Потерпите.

С и н и ц ы н. Мою работу вы, очевидно, считаете мизерной… Здоровье людей вам безразлично!

Ч е п р а к о в. Теперь я вам скажу: вы дурак.

С и н и ц ы н (с интересом). Почему?

Ч е п р а к о в. Мне не безразлично здоровье людей. Мошку я готов давить вместе с вами поштучно, но где разворачивать базу энтомологического участка, сказать не в силах. Может, через час скажу, может, к вечеру нынче… Не все от меня зависит. Ждите.

Входит М а м е д. Чепраков прошелся.

Садитесь, Измаилов, я на вас очень надеюсь. А вот придет ли сейчас сюда Абросимов — не ведаю. (Молчит. Сосредоточен. Прошелся. Синицыну.) Энтомология — как перевести точно?

С и н и ц ы н. Отдел зоологии, посвященный насекомым.

Ч е п р а к о в. Зоологию с детства хорошо помню.

С и н и ц ы н. Энтомон — насекомое. Логос — учение.

Ч е п р а к о в (подумал). Счастливые люди, много знаете! (Напряженно прошелся. Синицыну.) Откуда родом?

С и н и ц ы н. Из Тулы.

Ч е п р а к о в. Дети есть?

С и н и ц ы н. Сестры есть маленькие. Куча!

Входит Л е н а. Молчание.

Л е н а. Мое присутствие необходимо?

Ч е п р а к о в (после паузы). Да.

Входят А б р о с и м о в, А н н а Д м и т р и е в н а.

А н н а Д м и т р и е в н а. Всех оповестила! (Стоит в стороне.)

Входят С а м с о н о в, К а м и л, Ц е л о в к и н, и н ж е н е р ы.

С а м с о н о в. Я опять же к вам. Здравствуйте.

Ч е п р а к о в. Садитесь. У нас будет небольшой разговор.

С а м с о н о в. Хотел бы с вами поговорить коротко и улететь.

Ч е п р а к о в. Сейчас не могу.

С а м с о н о в. Но ведь я не турист, я на работе. Вы упорно избегаете разговора. Это ваше постоянное отношение к печати?

Ч е п р а к о в. Будьте скромней. Печать я уважаю, но не боюсь ее. Говорите без угроз.

С а м с о н о в. Никаких угроз. Говорю прямо: везу критическую статью о трассе. Положение катастрофическое.

Ч е п р а к о в. Это ваше личное соображение?

С а м с о н о в. По-видимому, таково же мнение крайкома.

Ч е п р а к о в. Кто вам его сообщил?

С а м с о н о в. Я знаю, что бюро вынесло вам строгий выговор.

Ч е п р а к о в (помолчав). Товарищ Измаилов, докладывайте.

Еще не рассеялись удивление и скованность.

А б р о с и м о в. Все на острие ходим, товарищ Самсонов. Заработать выговор на такой стройке — дело простое. Не о том речь.

М а м е д. По-моему, обстановка ясна. Мы дважды обследовали участки за рекой Бабановкой. В районе направления трассы шестьсот тысяч гектаров сильно заболоченной тайги. Проектировщики болота обошли. На наш взгляд, есть возможность линию спрямить на семьдесят километров, сэкономить около десяти миллионов рублей, уменьшить общий срок на два-три месяца. Всего надо пройти тридцать шесть километров болот, из них не замерзающих семнадцать…

С а м с о н о в. Разрешите вопрос. Почему докладывает не главный инженер, а рядовой десятник прорабства?

Ч е п р а к о в. Он инженер, и опытный. Так, Агишев?

К а м и л. Да… Мы работали вместе на Каракумском канале…

Ч е п р а к о в (Самсонову). У Николая Николаевича есть возражения против нашего плана.

А б р о с и м о в. Да. (Самсонову, спокойно.) Можете записывать. Изменять проект сейчас считаю безумием. Нам предлагают более тяжелые условия работы — раз! Необходимо сооружение новых дорог, откачка, шпунтовые ограждения — два! И заметьте: на вызов проектантов и переделку проекта уйдет как минимум еще два месяца. Полгода назад я был бы согласен на полемику о новом варианте, а сейчас и не посмею. Вся экономическая выгодность нового плана основана на крупном риске, а мы ограничены небывалыми сроками. Времени на эксперименты нет. Александр Степанович должен это вовремя осознать.

Молчание. Говорить как бы не о чем.

М а м е д. Расчеты, конечно, пока поверхностны… Но план толков. Эмоции не самая полезная вещь, но сказал бы так: Николай Николаевич, поручите болото мне — головой отвечаю!

Молчание. Тихо входит П а т л а й. Пьян заметно. В полушубке, шапку держит в руке. Неловко садится с краю.

Ч е п р а к о в. Уважаемый Николай Николаевич, давайте задержим вертолет. Полетим вместе. Пагубное дело — сидеть сложа руки, видя такой замечательный ход. Не можем мы почивать на лаврах.

А б р о с и м о в. Лавров нет. Пока одни тернии.

Ч е п р а к о в. Обойдемся и без лавров. Походим с вами, поглядим. Там равнинный рельеф, сам манит… Есть возвышенности, островки твердой почвы. И не будем мы сразу начинать на болоте, начнем в феврале. А на незамерзающей части — в июле, когда жара. По зимнику, заранее подтащим металлоконструкции, песок, цемент, гравий.

А б р о с и м о в. Детский разговор.

С а м с о н о в. Вы считаете, проектировщики ошиблись?

Ч е п р а к о в. Проектировщики в Москве и в Ленинграде живут, это тоже запишите. Не первая их ошибка. На своем стоите, Николай Николаевич?

А б р о с и м о в. Стою.

Ч е п р а к о в. Так. (Он еще сдерживает себя.)

С а м с о н о в. Позвольте заодно, Николай Николаевич… Выхода у меня нет: товарищ Чепраков со мной не разговаривает. Почему так сразу, без подготовки, была растянута трасса? Без дорог, без опорных пунктов… Не в этом ли корень бед?!

Абросимов лишь пожимает плечами, не глядя.

Ч е п р а к о в (скорее Абросимову, чем Самсонову). Мы не могли иначе: у нас и часу лишнего не было. И нужно было начать везде, где возможно, чтобы закрутились машины и люди, чтобы вгрызлись в землю они, узнали бы каждую кочку, каждую складочку, чтобы заранее приноровились к своей земле, полюбили ее и начали жить… В условиях нашей времянки моральный фактор важен так же, как и технический. Вы скажете: план не выполняется, а я скажу — дело делается по широкому фронту, процесс накопления идет, люди притираются к природе, притираются друг к другу. Весной они рванут вперед, и вы увидите тогда результат. Неужели вас не учили диалектике? Поверьте этим людям! Вот только сейчас создаются на участках коллективы, партийные и комсомольские организации. А те, кто перезимует на отведенной им земле, тем преград потом не будет никаких!

А б р о с и м о в. Достаточно, Чепраков, демагогического витийства! Скажите, на каком основании вы так беспрецедентно, так самовольно прекратили работы в Бабановском прорабстве?

Ч е п р а к о в. На том, что нечего людям не в ту сторону идти. (В нем проснулся неистовый гнев. Говорит жестко, грубо.) Тогда так. От своего не отступлюсь. Даю приказ: вызывайте проектировщиков. Будем переделывать проект.

А б р о с и м о в. Посмотрим еще, что скажет главк.

Ч е п р а к о в. А мы поставим его перед фактом. Главк обязан был думать, когда сокращали сроки. Хватит нам, Абросимов, церемоний. Я — начальник строительства. Мне пять тысяч зарплаты платят. Мне крайком сказал. Этого достаточно.

А б р о с и м о в. Что вам крайком сказал?

Ч е п р а к о в. Делай, сказал, ежели веришь, ежели не боишься сломать голову.

А б р о с и м о в. Так вот, сломаете!

Ч е п р а к о в. Нет! Сломаю тем, кто станет мешать.

А б р о с и м о в. Мне надоела ваша беспардонная самоуверенность! Ваше хамство! Я отказываюсь с вами работать.

К а м и л (мягко). Это не позиция, Николай Николаевич.

А б р о с и м о в. У вас есть позиция?!

К а м и л. Точной нет… Я говорю о форме.

С и н и ц ы н. У меня вообще нет права голоса… Но, Николай Николаевич, это, ей-богу, похоже на бегство в критический момент… Как странно… на болотах мы могли бы поставить интересный эксперимент.

Ч е п р а к о в. Эксперименты где-нибудь ставьте. Нам нужен результат. (Вытирая пот с лица.) Вы коммунист, Николай Николаевич, вы не можете самовольно оставить работу.

А б р о с и м о в. Именно потому, что коммунист, я не стану вам потакать! (Уходит.)

Молчание. Лена где-то прижалась в углу. Вошел Т о л я.

Т о л я (Самсонову). Летчики вас требуют. (Чепракову.) Полуторку глушить или на подогреве держать?

Ч е п р а к о в. Грей, в ночь поедем на седьмой пикет.

Толя ушел.

С а м с о н о в. Значит, не можете уделить мне пяти минут?

Ч е п р а к о в (машинально). Какие вопросы?

С а м с о н о в. Хотел бы наедине… Может, выйдем?

Ч е п р а к о в (резковато сразу). Зачем это?

С а м с о н о в. Видите ли… Несколько сугубо личных вопросов.

Ч е п р а к о в. Сугубо? (С возмущением вдруг, властно.) Давайте ваши сугубые вопросы. Не стану я выходить.

С а м с о н о в. Вы себя и меня ставите в неловкое положение… Я бы хотел знать, какое у вас образование?

Ч е п р а к о в. А… (Вздохнул с усмешкой. Негромко.) Рабфак. Четыре дня учился в институте.

С а м с о н о в. Почему, извините, четыре?

Ч е п р а к о в. Избрали секретарем райкома комсомола.

С а м с о н о в. А потом?

Ч е п р а к о в. Избрали секретарем горкома. Потом?

Самсонов кивает. Внимателен.

Комсоргом ЦК на строительстве «Сибтяжмаша». В тридцать девятом по приказу Ворошилова — в армию, на курсы политруков. Финская кампания. Отечественная война. Все!

С а м с о н о в. Войну закончили генералом?

Ч е п р а к о в. Научился воевать, партия поставила генералом.

С а м с о н о в. Простите, сами демобилизовались?

Ч е п р а к о в. Просился — отпустили.

С а м с о н о в. Почему просились — можно узнать?

Ч е п р а к о в. Пожалуйста. Ранения мучили. После оправился.

С а м с о н о в. Ну, спасибо, ясно.

П а т л а й. Чего тебе ясно?

Ч е п р а к о в. Патлай!

П а т л а й (встал). Нет-нет, я буду вежливо… Запишите.

Ч е п р а к о в. Прекратить!

С а м с о н о в. Нет, отчего же…

П а т л а й. Запишите! (Качнувшись.) Гражданин этот, вот этот самый, был после армии председателем райисполкома в освобожденных районах и четыре года начальником управления гражданских сооружений, крупного управления на Каме… И учился, и приобретал знания… Н у ж н ы е знания! Нет, виноват, я уж договорю как-нибудь… А институт я кончал, пожалуйста, а толку от меня — пшик! (На Мамеда.) От тоже институт кончал и, возможно, еще станет таким же, не знаю… Это можете не записывать! Потому что волю и ум, практическую хватку и честное сердце человеку дают родная мама, жизнь и среда!..

Ч е п р а к о в. Товарищ Патлай, выйдите отсюда. Проспитесь — явитесь ко мне.

П а т л а й. Я имею право… потому что ты замотал меня… Не даешь отдыха ни днем ни ночью! За все время — я первый раз… Имею право! Виноват… (Махнул рукой и ушел.)

Вдали где-то вновь появился Т о л я.

Т о л я (Самсонову). Летчики вас требуют.

С а м с о н о в. Разрешите откланяться?

Ч е п р а к о в. Извините, товарищ. Не получился наш разговор… Не получился. Можете быть свободны.

Ушли почти все. Анна Дмитриевна собирает стулья.

Анна Дмитриевна, скажите, пусть вызовут мне на провод краевую газету, редактора. (И сразу, почти вслед ей.) Отставить. Анна Дмитриевна! Не надо!

А н н а Д м и т р и е в н а ушла. Чепраков замечает Лену.

Чем я тебя прогневил? В чем виноват?

Л е н а (спокойно). Я виновата. Все наперед знала… Вы не можете преобразиться вдруг. И никто не может. Нет, Александр Степанович, ничего не было. Только так можно еще хоть как-нибудь сосуществовать в этом тесном доме.

Ч е п р а к о в. Для чего сосуществовать?

Л е н а. Для того, чтобы вы могли построить трассу, чтобы вам помогли или хотя бы не мешали… Чтобы Абросимов не считал, что получает удар в спину… Чтобы… (Молчит. Мотает головой.) Н е л ь з я. (Со смехом сквозь слезы.) Он бы мне кого угодно простил… Камила! Синицына! Одинокий, больной человек. И я у него одна.

Ч е п р а к о в. Послушай, Лена!

Л е н а. Елена Николаевна. Только так теперь можно. (Просто очень.) Вранья, уловок я не приму, и вы не примете. Все нужно забыть. Это решение, Чепраков. Окончательное. Простите. Я хотела сказать вам это.

Ч е п р а к о в. Ладно, Елена Николаевна. Идите.

Л е н а почти бежит. Вошел Т о л я. Мрачнее тучи.

Т о л я. Грею машину. Сорок один на улице.

Ч е п р а к о в (не глядя). Грей.

Т о л я. Александр Степанович, я от вас ухожу.

Ч е п р а к о в (рычит). Ку-у-да?

Т о л я. На трассу. Да я за ради вас…

Ч е п р а к о в. Ясно, без сентиментальностей. Грей машину!

Вошла вдруг Л и з а. Т о л я ушел.

(Словно забыв все, смотрит на Лизу с радостью.) Лизавета! Как ко времени!.. (Улыбается грустно.) Скажи! Предлагал я тебе когда-то замуж за меня, почему отказалась?

Л и з а. Знала…

Ч е п р а к о в. Что?!

Л и з а. Не удержала бы тут. В тихое место увезла б — удержала. Тебе, давно спокойную жизнь надо, детишек иметь… Сколько набродился ты по свету, давно устал, Санька, только не признаешься! И зачем тебе надо все это?

Ч е п р а к о в (смотрит на нее). Где такое тихое место есть?

Л и з а. Найдем городок! Ведь ты мужик, ты все своими руками можешь! И жизнь наладить! Думаешь, поздно тебе сыновей иметь? Зачем эта ответственность адская и эта компания, которая вся против тебя? И корреспондент этот подлый… Даже со мной разговаривал! Объяснила я ему, кто такие Абросимовы!

Ч е п р а к о в (хмурясь, с укором). Лиза!

Л и з а. Доподлинно объяснила, как могилу тебе роют!..

Ч е п р а к о в (мрачнея). Уйди, Лизавета. Уходи от греха.

Л и з а. Последний раз, Саня, гонишь… Я замуж выйду.

Ч е п р а к о в (посмотрел безразлично. Отошел в угол куда-то). Анна Дмитриевна! Анна Дмитриевна!

Появилась А н н а Д м и т р и е в н а. Ждет.

Вызывайте город! Редактора краевой газеты. По срочному!

Ушла А н н а Д м и т р и е в н а. Х в а т и к внес огромную елку.

Х в а т и к. Был приказ елку для детишек в конторе ставить?

Ч е п р а к о в. Ставь.

Л и з а. Уходить мне?

Хватик приладил крестовину к полу. Ударил обушком раз, другой. Л и з а ушла. И позвонил телефон.

Ч е п р а к о в (в трубку). Да, здравствуйте, Чепраков с вами разговаривает… Здравствуйте… (Говорит как человек, исчерпавший все возможности.) Был у меня ваш корреспондент Самсонов. Да, говорил… Повез он статью про нас. Да. Дело щекотливое. Обращаюсь к вам с большой просьбой, товарищеской… Не печатайте вы эту статью, если можете. Очень прошу! Полный мне разгром будет! На коллектив плохо подействует! Коллективу вера нужна… Нет, не боюсь я, не боюсь!.. Что ж… Думаю, статья будет правильная, думаю, не наврет он — недостатков у нас миллионы… Нет, не боюсь я, что снимут, боюсь — не того поставят… За дело беспокоюсь… Найдут? Могут и найти, да долго привыкать будет! А привыкать некогда, каждый день на вулкане живем… Вот нам бы до весны дожить! Что? Беспрецедентный случай? Никто с подобными просьбами не обращался? Ну и пусть беспрецедентный! Какая разница! Звоню-то я, товарищ, в партийную газету! В партийную! Прошу вас ясно: не бейте! Дайте нам до весны дожить!..

Пораженный Хватик машинально бьет обушком.

Никакой вам беды не будет, дайте нам до весны дожить!

«Ах вы сени, мои сени, сени новые мои…» Вьюга глушит гармонь, а заглушить, однако ж, не может. В таежной диспетчерской, укрывшись тулупами, на лавках спят двое. У телефонного аппарата — Д е в у ш к а.

Д е в у ш к а (в трубку). Седьмой пикет! Седьмой! Слышу, пишу. Куботаж? Бетон? Подвозка опор? Какие ЧП? Стихло у вас? Метет? У нас норма. Ночью кассу ограбили.

Один из спящих — Х а б а р о в — приподнялся.

Х а б а р о в. Все еще метет?

Д е в у ш к а. Метет, товарищ профессор. Но перезимовали, считай, апрель! (Крутит ручку аппарата.) А грабителей не нашли… (В трубку.) Восьмой! Восьмой! Восьмой! Кто мешает? (Устало.) Шум по всей трассе! На сто километров растянулась автоколонна, кто в снегу сидит, а кто еще пробивается…

Х а б а р о в (садится). Объясните наконец, что значит на вашем тарабарском языке слово «тепляк»?

Д е в у ш к а. «Тепляк» произошло от слова «тепло». В тепляке бетон греют. А замерзнет — пропал бетон!

Х а б а р о в. Значит, Ванька мой один наедине с печкой, а вокруг пурга? Тайга?

Д е в у ш к а. С напарником он. Топят печку, песни поют.

Х а б а р о в (прилег). Целую ночь мы сюда ехали, всю ночь снег гребли, машину толкали, и уснуть не могу… А этот спит!

Д е в у ш к а. Он привычный.

Х а б а р о в. У него бред. Даму какую-то вспоминал.

Д е в у ш к а. Сон. Тут каждому второму дамы снятся. (В трубку.) Восьмой! Восьмой! (Бросила трубку.) Нету связи! Метель! В тепляке-то сейчас Африка. А вот товарищ Синицын, Олег Петрович, ушел вчера за Бабановку на лыжах один — и пропал!

Второй спящий обернулся. Это Ч е п р а к о в.

Ч е п р а к о в. Послали за Синицыным вездеход?

Д е в у ш к а. По-ше-ел!

Ч е п р а к о в. Скажи Измайлову: пора поднимать бригады.

Д е в у ш к а встала, ушла легкой походкой.

(Сел, помотал головой.) Знобит.

Х а б а р о в. Меня, представьте, тоже знобит! Мне страшно делается! И вы будете сейчас посылать людей?

Ч е п р а к о в. Буду. Извините, профессор. (Лег, отвернулся.)

Х а б а р о в (лежит с открытыми глазами). Условия неимоверно тяжелые, а рабочая сила — мальчики и девочки. Я бы лично этого боялся. (Молчит.) Я вам мешаю?

Ч е п р а к о в. Никогда я не боялся дать человеку тяжелую работу, профессор. Боялся обидеть его. Подорвать в нем веру в людей — вот этого боялся! (Повернулся на лавке. Еще раз повернулся. Затих.) Мы, когда комсомольцами были, писали на лозунгах замечательные слова Антона Макаренко…

Х а б а р о в. Какие ж, позвольте узнать?

Ч е п р а к о в. Чтобы воспитать мужественного человека, надо его поставить в условия, в которых он может проявить мужество.

Х а б а р о в. То есть в условия, в которых он, простите, может загнуться?

Ч е п р а к о в. Все может быть. (Встал, напился из бачка, снова лег, натянул тулуп.) Вы человек, видать, городской, тайгу знаете но журнальным статьям… А в наш век кибернетики, спутников Земли, в наш атомный век, профессор, все еще существуют наледи, вечная мерзлота, гнилые топи, морозы, пурги, неезженая тайга. Передовым отрядам всегда было трудно и долго еще будет трудно. У нас тут не детский сад.

Х а б а р о в. Ну, знаете! Сейчас не время Магнитки. Не время революции, уважаемый, когда нам картошки не хватало.

Ч е п р а к о в. Время другое, да. По трассе у нас китайские яблоки в ларьках продают. Сало свиное не берут, залеживается. Рис им надоел. А картошку самолетами сюда возим. Вы, профессор, раздражены, а я хотел бы еще минуту вздремнуть.

Х а б а р о в. Извините. Я смотрю на вещи реалистически.

Ч е п р а к о в. Подумайте о цене времени. Революция имеет свои продолжения. Нам сказали: построить быстрей. Каприз? Нет. Битва идет. Понимаю ваше родительское сердце, но битва идет, и ваш сын в ней уже участвует. Пожелайте ему стать хорошим бойцом, и он будет счастливым человеком.

Молчат. Пришел П а т л а й. Похлопал рукой об руку.

П а т л а й. Спишь или притворяешься? Степаныч! Пора!

Ч е п р а к о в (лежит неподвижно). На втором участке хлеб сырой выпекают. Разберись, а то я с тобой разбираться начну. (Сел, помотал головой.) Температура у меня.

Вбежал Т о л я. Бросается к печке.

Т о л я. Ух и тепляшечка у вас! Разрешите погреться?

П а т л а й. Куда?

Т о л я. На девятый. Документацию получили, а разобраться не могут. Я тут у вас бензинчику подлил… У-у! Хорошо!

В глубине — Л е н а. Дошка. Мужская шапка.

П а т л а й. Папаша послали?

Л е н а. Да.

П а т л а й. Пунктуальнейший человек! До свиданьица, дескать, а плохо не поминайте. У вас уж билеты взяты?

Л е н а. Взяты. Толя, поторопись! (Ушла.)

Т о л я. Ох и тепляшечка… Прощевайте!

Х а б а р о в. Извините, «тепляшечка» от слова «тепло»?

Т о л я. Так точно!

Х а б а р о в. И вы не боитесь застрять в дороге?

Т о л я. Боимся, а что делать? Две ведущих и лопатка с собой. Мы теперь трассовцы! Такой народ! Не то видели. О нас еще услышит страна! (Ушел, натягивая рукавицы.)

П а т л а й. Крайком не отпускал, Москва не отпускала — добился! Мне, Сашка, жаль, что они уезжают!

Чепраков молчит. Одевается. Долго, тщательно, мрачно: на рубаху ситцевую — свитер, на свитер — ватник, после шарф, полушубок. Тем временем пришел М а м е д. И — К а м и л. Приветлив, сдержан. Всем пожал руку, даже Хабарову.

М а м е д. Тракторы греют. Бригады завтракают.

К а м и л. Оперативная группа сосредоточена в селе Кирики.

Ч е п р а к о в. Вертолетом их кинем. Побережем ваших людей.

К а м и л. Спасибо. Я тоже прилечу. Замечание по телефону не понял. Рабочих в Кириках ночью принять было негде.

Ч е п р а к о в. Отдел кадров я наказал. Вас пожурил слегка. А только вам следовало выйти к людям.

К а м и л (улыбнулся). Лично представиться?

Ч е п р а к о в. Вышли б, костер развели, песню спели.

К а м и л. Песню? У меня нет вашего армейского опыта.

Ч е п р а к о в. Иронию при себе храните, Камил Сабирович. Живем в трудных полевых условиях. Некуда принять — сидите на снегу, рядом. Трудно должно быть одинаково всем. И люди должны это видеть.

К а м и л. Увы, это не по моей епархии. Увы, не согласен.

Ч е п р а к о в (мрачнея). Ну, так облай, накричи.

К а м и л. А зачем?

Ч е п р а к о в нахлобучил шапку, ушел с П а т л а е м.

(Застегивает пальто, Мамеду.) Простои механизмов документами не оформляете. Поберегитесь, душа моя. Пришлю комиссию.

Вернулась Д е в у ш к а. С ней Б а й р о н.

Откуда, товарищ, кровь? Что с вашими руками?

Б а й р о н (уклончиво). Об гусеницу. Об тракторную гусеницу.

К а м и л. Техника безопасности, Измаилов, травматизм!

Тихий М а м е д ушел за К а м и л о м. Хабаров приблизился.

Х а б а р о в. Кровь! Вы что — хотели гусеницу сломать?

Б а й р о н. Да нет… По столбу бил. По телеграфному.

Девушка бинтует Байрону руки.

Откуда такая? А? Я тебя вроде не замечал раньше…

Д е в у ш к а. Из Куйбышева.

Б а й р о н. Миленькая! И как в Куйбышеве со снабжением?

Д е в у ш к а. Прилично. (Смеется.) Провожали классически! Речи, оркестр, папы, мамы, слезы, цветы…

Х а б а р о в. Младенцы! Окровавленные руки смех вызывают…

Д е в у ш к а. Мы не младенцы, профессор, строители! У нас коллектив замечательный, храбрый, отзывчивый! Интересный!

Б а й р о н. Будьте добры — вы настоящий профессор?

Вошел Л ы н к и н. Взволнован. Смотрит на Байрона.

Л ы н к и н (девушке). Звони на восьмой! Абросимова не доехала, возвращается… В прорабскую передали — врач нужен, выясни!

Д е в у ш к а. Славный мальчик, звони сам. Ни черта связи нет. Я так полагаю, нашли Синицына…

Б а й р о н. А я так полагаю — Синицына найдут позже.

Л ы н к и н. Иди в радиорубку. Вели радисту связаться!

Девушка поняла что-то. Ушла сразу.

(Смотрит на Байрона.) Где ты его бил?

Б а й р о н. Там. Лежит он там, отдыхает в чурочном сарае.

Л ы н к и н. Не убил?

Б а й р о н. Нет… Надеюсь, нет…

Л ы н к и н исчез. Хабаров строго изучает Байрона.

Не хочу обманывать, это кровь не трудовая… но чистая.

Х а б а р о в. Здоровая, хотите сказать?

Б а й р о н. Не знаю, у меня характера нет… Мальчишечкой в колонию попал, жуки-куки долго воспитывали. А прокуроры про это думают? Сложная история, не для вашей кафедры.

Х а б а р о в. Кого же вы били, уважаемый?

Б а й р о н. Будку, профессор. Трансформаторную.

Х а б а р о в. Так его величают?

Б а й р о н. Величают — Васенька Чугунов. Расскажите лучше, что в столице слыхать? Хотел бы я сейчас пройтись от Охотного до площади Маяковского… Вы зачем приехали?

Х а б а р о в. За сыном.

Б а й р о н. Имя?

Х а б а р о в. Иван Хабаров.

Б а й р о н (оглядел профессора. Помолчал). Плохо.

Х а б а р о в. Что плохо?

Б а й р о н. Ситуация меняется…

Х а б а р о в. Что плохо?

Б а й р о н. Вы на него совсем не похожи…

Х а б а р о в. Что плохо? Я вижу, вы честный человек!

Б а й р о н. Спасибо. Ваш сын брошен в тайге. Врать не стану, Васю Чугунова я бил не за это. Широко распространяться не стоит, но Вася ночью взял кассу, а я устал от этих теней…

Х а б а р о в. Говорите все! Я спокоен.

Б а й р о н. Неделю назад Вася отправился за едой, попал в деревню, принял дозу, загулял и в тепляк не вернулся… посчитал, наверно, что уже поздно, с горя взял кассу и собрался в отъезд…

Х а б а р о в. Неделя! Разве Иван не мог добраться сюда?

Б а й р о н. Мог, вероятно… но… не дошел.

Х а б а р о в. Боюсь подумать, но, может, там, в тепляке, труп?

Б а й р о н. Человек, знаете, очень живуч…

Тихо, как-то бочком, незаметно входит И в а н и неловко, поглядев на отца, садится, обессилевший, безучастный, — кажется, все, кто вошел с ним, П а т л а й, М а м е д, Н и к о л а е в, Л ы н к и н, Д е в у ш к а, Л е н а, Т о л я и другие, смущают его, мешают.

Ч е п р а к о в. Профессор!

Х а б а р о в. Все знаю. (Ивану.) Неужели не узнаешь?

И в а н (отвел взгляд, увидел девушку и улыбнулся. Голос слаб, тих). Ну, как?

Девушка улыбнулась в ответ, кивнула чуть.

Т о л я. Ну, повезло! Случайно заглянул в тепляк!

Х а б а р о в. Иван, ответь: ты меня узнаешь?

И в а н. Да. Ничего не случилось. Уезжай.

Х а б а р о в. Милый, в эти метели… я приехал за тобой!

И в а н. Глупость. Чудовищная. Уезжай сегодня же.

Б а й р о н. Не груби, маленький.

И в а н (голос все так же слаб). Заткнись, шлюха. Вы все шлюхи. Я ждал, напарничек принесет еду, но не принес… Шлюхи. Я пять дней не жрал.

Х а б а р о в. Иван!

И в а н. Это просто позор, Владислав Николаевич, здесь никто ни к кому не приезжает… Этот вечный трагизм, когда ничего не случилось… Я не мог бросить бетон и немного ослаб.

Т о л я. Он стоял у стены, боялся уснуть.

И в а н. Это же естественно, боялся, погаснет печь, и стоял. Неприлично, что ты приехал.

Х а б а р о в. Ну, вот что! Где тут у вас санчасть?

И в а н (просительно). Пожалуйста. (Посмотрел вдруг на девушку, улыбнулся тихо.) Катя, пойдем.

И они ушли. Хабаров молчит, отвернулся.

Ч е п р а к о в. В армии, профессор, мы писали благодарственные письма, но вот так, лично, мне еще не приходилось благодарить за хорошее воспитание. Не серчайте на меня. Спасибо.

Не ответив, Х а б а р о в уходит.

Я верю в приметы: сядем перед дорогой.

Сели. Чепраков ушел в глубину, вернулся и сел.

Пурга нас задавила. (Вынул листок.) Радио: сто сорок груженых самосвалов припухли у перевала. Через день-два ручьи побегут с гор. Весна! Пока стоит зимник, дорогу обязаны пробить, все грузы кинуть за Бабановку. Даю контрольное время: тракторная колонна выходит в десять ноль-ноль, и все, кто в силах держать лопату, выходят с колонной. Комсорги — в бригады. Измаилов, контрольный срок дан.

Ушли все. Остались Лена и Чепраков.

Л е н а. Вы больны?

Ч е п р а к о в. Попрощаться хотите?

Л е н а. У вас нехороший вид.

Ч е п р а к о в. Здоров.

Л е н а. Давно я вас не видела… Вы как будто другой стали. До того другой, что мне хочется спросить: как вы жили все это время, Чепраков?

Ч е п р а к о в. Рассказать?

Л е н а. Не надо. Следила за вами на почтительном расстоянии. Трудно вам было… (Просто.) Чем могла, помогала.

Ч е п р а к о в. Спасибо. Я тоже, пожалуй, каждый ваш шаг знаю. Когда вы едете?

Л е н а. Вы не знали, что отцу разрешен перевод?

Ч е п р а к о в. Не знал. Третьего дня как обухом.

Вдали появился П а т л а й. Показал на часы. Ушел.

Вы помните, Елена Николаевна, мы говорили?

Л е н а. Мы говорили с вами только на совещаниях. Ах да, один раз, в январе, вы звонили из Красноярска.

Ч е п р а к о в. Вы подошли к телефону.

Л е н а. Не я нужна была вам, нужен был кто-то из планового отдела. Вы испугались, не знали, что сказать.

Ч е п р а к о в. У меня голос перехватило. А вы трубку положили. И не ответили на вопрос…

Л е н а. Я прежде всего не ответила внимательным телефонисткам. А вам… Помню я ваш вопрос. Так это было не похоже на вас.

Ч е п р а к о в. Как мне жить без вас, Николаевна?

Пришел М а м е д. В глубине появился Т о л я.

М а м е д. Колонна вышла. (Помедлив чуть.) Вернулся вездеход. Синицына нашли, обморожен сильно. Ноги.

Ч е п р а к о в постоял миг и стремительно вышел. Ушел и М а м е д. Лена села, задумалась.

Т о л я. Едем на девятый? Или ломаем? Елена Николаевна!

Л е н а. Едем!

Квартира Абросимова не изменилась. Хозяин ходит. За столом К а м и л.

К а м и л. Я, конечно, восточный человек, но все же я ему не Рашид Бейбутов. Песни петь не умею!

А б р о с и м о в (ходит). Ссориться бы не надо.

К а м и л. Согласен. Не надо. (Мягко, чуть улыбаясь.) Вы как-то сказали от доброты: «Он человек яркий». А знаете, это, правда, на чей взгляд, но ведь это — минус.

А б р о с и м о в (ходит). Где же Лена?

К а м и л. Отношения построим по системе двойной резолюции.

А б р о с и м о в. Есть такой термин?

К а м и л. Есть практика. Руководитель пишет резолюцию. Главбух не согласен — аккуратно пишет протест. На той же бумаге. Повторная резолюция руководителя спор решает, но главбух уже ответственности не несет. (Улыбается.) Вот такая простая система. А ссориться мы не будем, нет! И кричать не будем.

А б р о с и м о в. Где же Ленка?!

Входит Х в а т и к. В руках ящик.

Х в а т и к. Подойдет?

А б р о с и м о в. Спасибо, Тимофей Аверьяныч. Нужен еще один, примерно того же размера, для энциклопедии.

Х в а т и к. Сколотим!

А б р о с и м о в (сует Хватику деньги). Ну, помяните рюмочкой.

Хватик, не взяв деньги, уходит.

(Неловко вдруг.) Вы твердо решили остаться?

К а м и л. А почему нет?

А б р о с и м о в. Конечно… но я подумал… Не знаю… Может быть, сама формула утверждения смущает вас…

К а м и л. Нисколько. Исполняющий обязанности — для начала не так уж плохо… (С улыбкой.) Исполняющий обязанности — чьи? В а ш и. (Поднял рюмку.) Давайте, Николай Николаевич! Превосходный вы человек!

А б р о с и м о в (смущен). Ну-ну, Агишев! Давайте! (Чокается, пьет.) На меня это зелье действует отвратительно, чертики в голове… Вам полная воля, а я — пас!

К а м и л. А ведь первый раз вижу вас пьющим!

А б р о с и м о в. Ваш приход…

К а м и л. Нет, нет, бутылочка стояла и была начата.

А б р о с и м о в. Да как-то так… Вы единственный, кто вспомнил о моем отъезде и пришел… Хотя я никого не ждал… А почему вы пришли, я, собственно, тоже не понимаю…

К а м и л. Вы немало для меня сделали.

А б р о с и м о в. Я не на первой стройке, Агишев. Отъезжающий всегда вроде покойника. (Споря сам с собой.) Но я не покойник! Нет! Я много работал и еще поработаю. (Ходит.) Поеду на Урал. А здесь что ж… Болото они пройдут без особых жертв, теперь это ясно. Вы понимаете, что меня пугало?

К а м и л (осторожно). Вопрос организации?

А б р о с и м о в (быстро, внимательно взглядывает на него). Не надо, Камил Сабирович. Вопрос престижа никогда не был для меня главным. Я рад, что все так хорошо идет. Случалось, я был высоко вознесен, случалось, ошибался, не в этом суть, нет! (Показывает на голову.) А знаете, чертики есть! (Садится на ящик.) Странно…

К а м и л. Что?

А б р о с и м о в. Животные мы — привыкаем где угодно!

К а м и л. Не сказал бы, что я привык.

А б р о с и м о в. Вам это кажется. Вы никуда не уезжаете. (Помолчал.) Как будто ничего не случилось… Совсем ничего! Просто не сработались два человека, один уезжает. И ему грустно. (Начинает складывать книги.) Когда люди долго живут рядом, они начинают понимать друг друга по взглядам, даже по учащенному дыханию. Очень хорошо понимают без слов.

К а м и л. Вы о чем?

А б р о с и м о в (не сразу). Я думаю о Ленке… Все у нас нынче нескладно, неорганизованно. Лена где-то, не торопится, ничего не собрано еще, утром ехать…

Входит Л е н а.

Леночка! Замерзла? Садись, родная, я стащу с тебя валенки, снимай шубу… А я говорю, у нас ничего не собрано. Ты все сделала на девятом?

Л е н а. Да. Как себя чувствуешь?

А б р о с и м о в. Замечательно чувствую себя. Замерзла?

Л е н а. Пурга стихает… Я зашла в диспетчерскую, колонна уже миновала перевал, но с двенадцати никаких сведений… Не надо, отец, не беспокойся, я пойду переоденусь. (Уходит.)

К а м и л. Не буду мешать.

А б р о с и м о в. Извините, не протестую, дела есть!

Пришел П а т л а й. Остановился у входа.

П а т л а й. Я, как всегда в дороге, зашел на минуту.

А б р о с и м о в. Огромное спасибо. Садитесь.

К а м и л. Утром я заскочу.

А б р о с и м о в. Чудесно! Новый адрес я вам пришлю.

К а м и л. Не будем терять знакомства! До завтра! (Ушел.)

П а т л а й. Хочу проститься.

А б р о с и м о в. Огромное вам спасибо. Коньячку?

П а т л а й. Сяду на минуту. Не наливайте, не буду. Нет, я этой дряни не боюсь. Когда промерзну до костей, хвачу стакан — ничего. Скажу вам с радостью — не боюсь!

А б р о с и м о в. Рюмку?

П а т л а й. Сейчас не хочу. Вы понимаете, слез удержать не могу. Только что звонила из Красноярска Лиза. Синицыну ампутировали ногу.

А б р о с и м о в. Что вы говорите!

П а т л а й. Утром отправили санитарным самолетом… И вот уже! Оттяпали! Лиза его сопровождала. Хотели ампутировать другую, она пока не дала.

А б р о с и м о в. Какое несчастье!

П а т л а й. Значит, прощаемся?

А б р о с и м о в. Да, готов в путь.

П а т л а й. Жаль.

А б р о с и м о в. А мне казалось, вы меня не очень жалуете.

П а т л а й. Почему же, скоро год как вместе… Человек вы честный, умный, приятный…

А б р о с и м о в. Но?..

П а т л а й. Да какое там «но»! А если правду сказать, все же чистоплюй вы, Николай Николаевич!

А б р о с и м о в. Славно!

П а т л а й. Извините. Очень расстроен.

А б р о с и м о в. Извиняю. Вы любите Чепракова, и он неплохо обучил вас… ну, скажем мягко, прямоте!

Входит Л е н а. Слушает.

П а т л а й. Чепраков для меня не икона, не молюсь. Знаю его недостатки. Но, правда, люблю его. Он меня, может быть, спас… Если б послали строить на Северный полюс — с ним бы поехал.

А б р о с и м о в. А со мной нет, хотите сказать?

П а т л а й. Нет. Не поехал бы, Николай Николаевич.

Л е н а. Отец, прекратите этот ненужный разговор.

А б р о с и м о в. Почему, Максим Андреевич, не поехали бы?

П а т л а й (улыбнулся). Вдруг бы вам не понравились белые медведи… И вы бы нас там бросили, на полюсе.

Л е н а. Максим! Отец! Прекратите! Я не могу. (Ушла.)

А б р о с и м о в. Знаете, Максим Андреевич, люди должны быть мягче, терпимее, интеллигентнее, что ли… Я готов признать, что Чепраков человек смелый…

П а т л а й. Скромный. В существе своем скромный.

А б р о с и м о в. Не знаю.

П а т л а й. И никогда не живет для себя. Наживает синяки, ошибается, но на таких смелых, как вы сказали, на таких бесстрашных мужиках держится жизнь.

А б р о с и м о в. Еще раз могу признать, Чепраков человек смелый, даже талантливый… но природа его в самом корне безжалостна, не по-людски прямолинейна. Мы, видимо, с вами по-разному чувствуем. Идя к цели, Чепраков никого не пощадит, а нужно будет — раздавит. А коль так, Максим Андреевич, мне безразличны его таланты, — в итоге он все равно начнет действовать как тупой костыль.

П а т л а й. С кем-то вы путаете его.

А б р о с и м о в. Вряд ли!

П а т л а й. Какие-то внешние приметы путаете с истинностью. Не первый путаете. Все мы путаем, хотя вроде и неглупые люди. А может, потому и путаем, что — люди. Слишком многое стала значить форма. С кем он безжалостен? С кем прямолинеен? Подумайте, Николай Николаевич, с кем? Добро творить трудно, зло — легко. Старая, извините, банальная мысль. Зло прочно защищено формой. Вы сказали: «Чепраков никого не пощадит, а нужно — раздавит». Знаете, про кого вы это сказали?

А б р о с и м о в. Про кого, дорогой?

П а т л а й. Про Камила Агишева.

А б р о с и м о в. Ну-у-у, он еще маленький.

П а т л а й. Растет. Прорастает. Печенками чувствую. Я уж их много видел, таких маленьких, милых, аккуратных, страшных. И ему вы уступили место, ему расчистили путь всеми своими рекомендациями… И только потому, что у медведя вам не понравилась шкура! Вот в чем я вас обвиняю! Вы уйдете, потом Чепраков уйдет, останется Агишев. Не смейтесь. Он подрастет, и тогда вы пойдете по земле искать Чепраковых, просить помощи!

А б р о с и м о в. Знаете что… Расскажите все это так же старательно моей Ленке, когда я уеду.

П а т л а й. Разве Лена не едет?

А б р о с и м о в (помотал головой). Нет.

П а т л а й. Она вам сказала?

А б р о с и м о в. Когда люди долго живут вместе, им не нужны слова. Ей это трудно сказать. Я давно понимаю, а сегодня, когда она вернулась с трассы, я поглядел ей в лицо, и было достаточно… Ленкин характер я знаю.

Звонит телефон, В глубине появляется Л е н а.

(В телефон.) Да. Ее нет. Вы звоните третий раз. Если вам хочется, приходите сюда. Да, сейчас. И не надо звонить.

Входит Х в а т и к. Абросимов бросил трубку.

Х в а т и к. Как будем крышку прилаживать?

А б р о с и м о в. Погляжу! (Ушел с Хватиком.)

Л е н а. Где Чепраков? Откуда он звонил? Я не допущу, чтобы он пришел.

П а т л а й. Чепраков бросил колонну и третий час сидит в кабинете, как на дежурстве. Сидит в полушубке, шапке, никого к себе не пускает. (Считает.) Раз, два, три, четыре… Вот за четвертой стеной отсюда он и сидит… Как будто так ему легче. Вы не едете?

Л е н а. Уходите, Максим, не смейте спорить с отцом! Я вас просто выгоню.

П а т л а й. О чем вы думаете?

Л е н а. Уходите, хватит речей, уходите!

П а т л а й ушел.

Л е н а (звонит). Дайте кабинет Чепракова. Чепракова я вас прошу! Боже, какие бестолковые! Почему не отвечает? Он там! Там! (Кладет трубку.)

Вернулся А б р о с и м о в.

А б р о с и м о в. Леночка, сядь, пока нет гостей. (Сел рядом, помолчал.) У меня предложение. Ты проводишь меня до Красноярска. Потом вернешься.

Л е н а. Почему ты сказал так?

А б р о с и м о в. Я хотел сказать первым. Я не сержусь, Лена.

Л е н а. Разве ты не можешь остаться?

А б р о с и м о в (подумал). Знаешь, мне здесь уже нечего делать… Произошел перелом, через три-четыре месяца станет совсем легко… Я, Леночка, лишь уезжаю от поздравлений.

Л е н а. Ты…

А б р о с и м о в. Будем говорить о пустяках. У нас много хозяйственных дел… Так лучше, Лена. Как будто ничего не случилось. Как будто мы все еще собираемся с тобой на Черное море… Я не хочу говорить, иду собирать книги. (Ушел.)

Л е н а (снова звонит). Дайте наконец кабинет! Позвоните сильнее, он там!

На пороге Ч е п р а к о в. Разговор на расстоянии.

Ч е п р а к о в. Я пришел, Елена Николаевна.

Л е н а. Вы не должны были приходить.

Ч е п р а к о в. Я не могу больше сидеть в кабинете, меня люди на трассе ждут. Я не могу их обманывать. Оборвали все телефоны, сейчас начнут трезвонить сюда.

Л е н а. Что случилось?

Ч е п р а к о в. Час назад колонна начала разгружаться на Бабановских пикетах. Открыта дорога на Улус!

Резкие телефонные звонки.

Л е н а. Это вас…

Повторяются резкие звонки.

Ч е п р а к о в. Я иду. Меня ждут. Прощайте. (Не двигается.)

Л е н а. Вы мне нужны, Чепраков. Я приеду.

Звонки повторяются настойчивей.

Уходите. Пожалуйста. До свиданья. Мне предстоит трудная ночь.

З а н а в е с.

1959