Кипарисы, вязы, клёны и платаны огромного парка, окружавшего римский дом кампанца Марка Блоссия, сияли в свете луны серебром и багрянцем осени. Порхая как бабочки, слетали с веток сухие листья. Воздух был звонок и чист.
Вступив во владения Блоссия, Альбия остановилась и прислушалась к долетавшим до неё со стороны дома весёлым голосам и смеху. В портике мерцали огни. Среди зарослей олеандра и мирта, по извилистым дорожкам, бродили прирученные газели из пустынь Африки; в пруду, у самого дома, плавали грациозные белые лебеди.
Альбия медленно приблизилась к дому. Ветвь розового куста тихонько задела её по лицу, как будто поцеловав в темноте, и пахнула душистой свежестью. Девушка на миг закрыла глаза, наслаждаясь этим чудесным прикосновением. Её ощущение усилила нежная мелодия кифары, плывшая по воздуху подобно разлившемуся в нём ароматному потоку божественной амбросии.
– Ты точно тень Елены в поисках своего призрачного Париса, – услышав насмешливый голос за спиной, Альбия обернулась и увидела Овидия.
Знаменитый поэт, в белоснежной застольной одежде, в венке из роз, с лёгкой улыбкой смотрел на смутившуюся девушку.
– Тебе не следовало приходить сюда, – заметил он и с сожалением прибавил: – Я надеялся, у этой истории не будет продолжения.
– Вот как! – изумлённо воскликнула Альбия, вскинув на него свои прекрасные глаза.
– Лучше уходи, Альбия, во имя целомудренной богини, уходи! И если ты сама не в силах совладать со своими чувствами, прибегни к помощи чудодейственной воды Леты.
– Что ты можешь знать о моих чувствах?
– Твои глаза мне обо всём сказали. Только слепой не мог бы догадаться о причинах, побудивших тебя принять приглашение Марка. – Овидий умолк на мгновение и затем прибавил со вздохом: – Он любит тебя, ты, как я понимаю, полюбила его... Но что хорошего это принесёт вам обоим?
– Я не уйду, пока не скажу ему последнее «прощай», – с неожиданным упрямством ответила Альбия.
Овидий укоризненно покачал головой.
– Я не впервые встречаюсь с женской настойчивостью, но меня поражает то, что подобные речи я слышу от весталки, – молвил он, меняя тон.
– Да, от весталки! – храбро подхватила Альбия, но вслед за этим к ней внезапно пришло раскаяние. Понизив голос, она обратилась к Овидию: – Скажи мне, отчего люди боятся Весты больше, чем других богов? Ты знаешь, в чём причина? Я ведь тоже испытываю страх перед ней, хотя уже столько лет служу в её храме.
– Невероятно! Ты трепещешь от страха при мысли о мести своей таинственной богини и вместе с тем откликаешься на первый же зов Венеры. Разве это не говорит о могуществе чародейки Киприды? – Овидий выдержал паузу и со своей обычной беспечностью прибавил: – Как писал мой друг Секст Проперций: «Будем же радостно мы отдаваться любви!»
С этими словами он взял Альбию за руку и повёл в дом Марка Блоссия.
Атрий поразил Альбию размерами и обилием цветов, высаженных вдоль расписанных фресками стен, но ещё большего восхищения заслуживало роскошное убранство дома.
– Альбия! Вот и ты! – донёсся до девушки радостный женский голос.
Спустя мгновение она оказалась в объятиях Кальпурнии.
На молодой женщине была лёгкая туника из косской ткани цвета небесной лазури; волосы собраны на затылке, оставляя открытой шею, украшенную ожерельем из изумрудов; большие чёрные глаза её сияли, придавая лицу особенную привлекательность.
– Что же? Расскажи мне, милая моя, как ты жила? Как случилось, что ты оказалась здесь? – спрашивала Кальпурния, то прижимая Альбию к себе, то отстраняя от себя и разглядывая так, будто видела её впервые.
Не успела Альбия ответить, как раздался шум рукоплесканий и послышались приветственные возгласы. Девушка обернулась, и лицо её заалелось. Между колонн атрия показались братья Блоссии – они направлялись к гостям, оба великолепные, похожие в своих белых одеждах на сошедших с вершин Олимпа богов. И если Деций в самом деле был подобен Аполлону, то Марк, с его смуглым лицом, решительным ртом и резким профилем – воплощение энергии и воли – не подходил под канон гармоничной красоты. Но для Альбии это лицо было полно неодолимого очарования, оно лишало её власти над своим чувствами и отдавало их во власть этого удивительного человека.
– Счастлив видеть вас обеих в моём доме! – сказал Марк, приветствуя своих гостий, но при этом глядя только на Альбию.
Весталка стояла неподвижная, точно статуя, и не сводила с него полного любви взора. Но потом, вспыхнув, прикрыла глаза длинными чёрными ресницами.
– Овидий уже здесь, но Гораций ещё не прибыл, – сообщил подошедший к ним Деций, внимательно разглядывая весталку.
Заметив его интерес к своей подруге, Кальпурния тут же взяла его под руку и отвела в сторону.
– Прошу, Альбия, – Марк жестом пригласил девушку в пиршественный зал. – Входи смело, и пусть сердце твоё обретёт радость и покой среди друзей.
И он улыбнулся ей своей особенной улыбкой.
Альбия направилась было вслед за гостями в триклиний, но вдруг, точно пробудившись, резко остановилась.
– Послушай, – заговорила она, стараясь больше не смотреть на Марка, – я пришла сказать тебе, что это должно закончиться. Ты должен забыть обо мне и никогда не делать мне подобных приглашений, ибо я не буду принимать их. Сегодня я пришла только ради того, чтобы проститься с тобой...
Альбия чувствовала, как её собственные слова причиняют ей нестерпимую боль. Она напрягала все свои силы, чтобы сказать то, что должно, но взгляд, который она остановила наконец на лице Марка, говорил совсем иное.
– Я хочу забыть о тебе, Марк, и ты должен помочь мне, – почти шёпотом закончила Альбия, не сводя с него глаз, блестевших то ли от волнения, то ли от набежавших слёз.
– Ты не хочешь этого, Альбия, – голос Марка был удивительно твёрдым. Это был голос уверенного в своей победе человека.
Он, конечно же, видел, что она говорила не то, чего хочет, говорила, принуждая себя.
– Я никогда не забуду о тебе и ты не сможешь забыть меня, и ты сама это знаешь. Я не могу думать о тебе и о себе отдельно. Ты и я для меня одно. Прости, Альбия, но я не в силах сделать то, о чём ты просишь, – продолжал Марк, глядя на девушку с выражением беспредельной нежности, и затем взял её за руку.
От его прикосновения у Альбии закружилась голова, перехватило дыхание.
– Но, Марк, мы не можем принадлежать друг другу... Такова моя судьба... Такова жестокая непреодолимая судьба, – проговорила весталка одними губами, но Блоссий услышал.
И он всё говорил, чаруя её своим мягким полным любви голосом:
– О Альбия! Если б ты только знала, какие чувства ты пробудила в моей душе... Твой взгляд покорил меня, отрешил от всего на свете... Да будет благословен тот день, когда я впервые увидел тебя, дорогая моя Альбия...
– Перестань, Марк... Зачем ты искушаешь меня? Зачем обрекаешь на муку? Ты хочешь услышать, люблю ли я тебя? Так вот...
Альбия на миг умолкла, пытаясь унять нервную дрожь, охватившую всё её тело, и тихо проговорила:
– Знай, Марк, я обречена любить тебя молча. Я никогда не буду твоей, никогда не узнаю силу твоей страсти, хотя и жажду этого... жажду больше всего на свете...
Минуту длилось молчание, но для Альбии оно показалось вечностью. Марк Блоссий не сводил с неё горящего взора; казалось, он был потрясён.
– Я открыла тебе тайну моего сердца, – продолжала Альбия слабым голосом. – И если ты, Марк, благородный человек и искренне любишь меня, ты забудешь о том, что я сейчас сказала...
Марк как будто хотел возразить, но девушка быстро убрала свою руку и, стараясь придать своему голосу твёрдость, сказала:
– Ничего не говори, Марк! Разве ты не видишь, как я страдаю?.. Знаешь ли ты, как бы я гордилась твоей любовью? Знаешь ли ты, что я могла бы стать самой счастливой из смертных женщин?.. Но мне это запрещено! Увы, я не вижу возможности счастья!..
– Стало быть, я должен исчезнуть из твоей жизни, – с горечью произнёс Марк и отступил от весталки. – Что ж, ты не будешь видеть меня, если моё присутствие заставляет тебя страдать. Прощай, Альбия, и да будет благосклонна к тебе твоя богиня...
Альбия смотрела ему вслед со слезами на глазах, даже отдалённо не догадываясь, что в нём происходит. Ей хотелось догнать его, почувствовать прикосновение его рук, его губы, его дыхание, хотелось раствориться в нём или вобрать его в себя... Но он уже скрылся в триклинии, где его встретили радостными возгласами, – и ей больше нечего было ждать.