Глава 36

– Ты не должен дольше оставаться в Риме. Если императору донесут о том, что ты пренебрёг решением суда, тебя снова схватят – и тогда тебя уже никто и ничто не спасёт, – говорил Деций Блоссий, обращаясь к брату.

Марк сидел на скамье, склонясь головою чуть не до колен и обхватив голову обеими руками. Его лицо было исполнено страдания; лоб прорезала глубокая морщина; подбородок и щёки, обычно тщательно выбритые, покрылись многодневной щетиной.

– Я говорил тебе, что не уеду из Рима, пока не увижусь с Альбией, – глухо проговорил Марк, не поднимая головы. – Я откажусь от всех своих кампанских владений, от этого дома, от римского гражданства, от своего имени наконец. Но не оставлю Альбию, пока она жива и пока я дышу.

– Марк, Марк, – Деций положил на плечо брата свою холёную ладонь и склонился к нему, – ты не добьёшься ничего хорошего своим упрямством. Напротив, твоё желание во что бы то ни стало встретиться с Альбией, скорее навредит ей и погубит тебя самого. Август чтит древние обычаи, и ничто – никакие земли, никакие деньги, никакие жертвы – не заставит его пойти на уступки. Не для того он стремится восстановить законы предков, чтобы однажды закрыть глаза на нарушение одного из них.

Марк поднял своё окаменевшее осунувшееся лицо, на котором горели только пронзительно-чёрные глаза.

– О боги! Что я слышу? Деций, брат мой, неужели ты веришь тому, о чём говоришь? – воскликнул он и затем, не дожидаясь ответа, продолжил: – Августу никогда не восстановить традиций предков, ибо он сам нарушает их. Жизнь его далеко не столь добродетельна, какой он пытается её представить своим согражданам. Не спорю, Август внушает почтение как государственный деятель, но как частное лицо... Увы, увы, наш божественный грешен как простой смертный. Я даже осмелюсь сказать, что он ничем не лучше нас с тобой или даже хуже нас. По крайней мере, мы не лицемерны...

– Осторожнее, брат! Не забывай, что и слова порою ведут человека к гибели...

Деций хотел ещё что-то прибавить, но насторожился, прислушиваясь к приближающимся шагам.

– Не тревожься, это Овидий, – успокоил брата Марк, заметив перемену в его лице.

Сразу после его слов отделявшая вестибул завеса отодвинулась, и в атрии появился «певец любви». По тому, как от шумного дыхания вздымалась его грудь, по пятнам пота, проступившим на тоге, можно было догадаться, что Овидий едва ли не бегом шёл к дому друга.

– Ты что-нибудь узнал? – кинувшись к нему, вскричал Марк. Он смотрел на знаменитого поэта так, будто только тот один мог оправдать его надежды.

– Её до сих пор держат в заточении, – ответил Овидий и перевёл дыхание.

– Надеюсь, не в Мамертинской тюрьме?

– Нет, хвала свету Гелиоса, не там.

– Тогда где же?

– Басса, служанка Альбии, рассказала, что под домом весталок находится некое помещение, в котором обычно наказывают провинившихся жриц. К примеру, если во время бдения у священного огня весталка уснула или задумалась, и огонь погас, то её отправляют туда, бьют розгами и на какое-то время оставляют одну. Считается, что такой кары достаточно для того, чтобы несчастная в полной мере осознала свою вину и покаялась.

Выслушав Овидия, Марк невольно сжал кулаки, и гримаса невыразимой боли исказила его лицо.

Ему представилось, как в глухом подземелье содрогается от пыток прекрасное тело Альбии, как слёзы текут по её нежному лицу и как она шевелит губами, призывая его к себе, умоляя спасти её... Впервые он так сильно переживал из-за женщины, впервые искренне и мучительно страдал оттого, что был не в силах ей помочь.

– Я мечтал о том, – заговорил он тихим голосом, глядя в пространство перед собой недвижным взором точно незрячий, – как буду говорить ей слова, ласковые и сердечные, о том, как руки её обовьются вокруг моей шеи и она замрёт в моих объятиях, о том, как я, прильнув к её устам, буду пить сладострастие в её взоре... Мечтал любить её и видеть её счастливой... А вместо этого обрёк её на позор, подверг унижению и тяжким испытаниям...

Внешне Марк казался спокойным, но в голосе его было что-то настолько волнующее, настолько трагическое, что чувствительное сердце Овидия сжалось от сострадания к несчастному влюблённому.

– Есть мечты, ради которых не жалко отдать всё своё достояние, а иногда и саму жизнь, – проговорил поэт, с грустью глядя на друга.

– Ты прав, дорогой Публий, – согласился Марк, и взгляд его снова прояснился. – Именно об этом я говорил своему брату...

– Да, ты мне многое здесь наговорил, – подал голос Деций. – Не сказал только, как же ты собираешься пробраться к своей Альбии? И что ты намерен делать после того, как увидишься с ней?

– Ах, да, забыл предупредить вас! – вдруг спохватился Овидий, опередив Марка с ответом. – По словам Бассы, в подземелье ведёт потайная дверь, о которой известно только служительницам храма. Непосвящённый человек вряд ли сможет найти её без помощи весталок...

– Тогда я попытаюсь договориться с Великой девой. Говорят, хотя она с виду сурова, к своим ученицам относится по-доброму, – ответил Марк, правда, в голосе его не было уверенности.

– Поражаюсь твоей наивности, Марк! – воскликнул Деций. – Великая дева ненавидит тебя всем своим существом за то, что ты посмел отнять у неё лучшую жрицу! Не стоит и надеяться, что она соблаговолит допустить тебя к себе. Она не захочет слушать тебя, конечно, не захочет! А в худшем случае поспешит пожаловаться на тебя Августу. И тогда уж пощады не жди!

– Я согласен с Децием, – кивнул кудрявой головой Овидий.

– Что же делать? – с досадою вскричал Марк. Он потёр рукою лоб, точно борясь с какими-то своими мыслями, и затем голосом, в котором звенела отчаянная решительность, заявил: – Я обращусь за помощью к Ливии!

– Бедный мой брат, ты совсем потерял рассудок, – вздохнул Деций. – Вспомни, разве не по приказу Ливии тебя увели под стражей из лагеря Тиберия? И разве не от её имени Виний выступал в суде с обвинительной речью? Виний же прибыл в лагерь не один, а с Деллией, значит, в том, что случилось, есть её рука! Но ты же не станешь искать помощи у женщины, гнев которой преследует тебя и твою возлюбленную?

При упоминании о Деллии лицо Марка исказила гримаса ярости, однако он тут же овладел собою и, взяв Овидия за руку, сказал:

– Коль скоро речь зашла о женщинах, способных влиять на судьбы людей, отчего бы нам не обратиться к внучке императора? Я слышал, одно её слово, вовремя достигшее ушей Августа, может кого-то спасти или погубить. Скажи, Юлия по-прежнему считает тебя своим близким другом?

– О, Юлилла поистине благородная женщина! – ответил поэт, и его лицо просияло. – У неё страстная натура, она знает толк в любви и обычно не отказывает в помощи влюблённым.

Овидий быстро повернулся и, бросив Марку: «Жди меня», выбежал из атрия, спеша к дому императорской внучки и расталкивая по дороге прохожих.

Деций остался с братом, стараясь вселить в него немного бодрости, и оба стали ждать вестей от Овидия.

Только вечером, когда терпение Марка начало иссякать, раздался стук в дверь.

Спустя минуту появился раб и вручил Марку письмо. Тот начал читать его с такой поспешностью, точно речь шла о его жизни.

«Випсания Юлия Агриппина приветствует Марка Блоссия. Я внимательно выслушала просьбу нашего друга – и вот мой ответ. Покажи это письмо с моей личной печатью Великой деве – и пусть оно послужит для тебя пропуском туда, куда ты так стремишься душой и телом».

От радости, захлестнувшей Марка подобно мощной океанской волне, сразу посветлели и глаза его, и лицо. Ободрённый счастливой вестью, он был готов тут же броситься к дому весталок. Он уже ощущал Альбию рядом, на своей груди, в своих объятиях, и беспредельная нежность окутывала его сердце.

– Ты не можешь пойти туда сейчас, – сказал Деций, прочитав письмо.

– Как это – не могу? Разумеется, я пойду туда прямо сейчас, – возразил Марк, в сердитом недоумении взглянув на брата.

– Уже ночь, Марк, и тебя не пропустят к старшей весталке. В это время суток старая дева спит как младенец в своей колыбели. Дождись утра и ни о чём не тревожься – отныне у тебя есть надежда, дарованная тебе Фортуной в облике божественной Юлиллы.

Несмотря на безумное желание немедленно увидеть Великую деву, чтобы просить её о встрече с Альбией, Марк не мог не признать, что Деций прав.

Пока Блоссий-младший спокойно спал в своей мягкой постели, старший из братьев шагал по атрию с письмом императорской внучки в руке, то улыбаясь, то задумываясь и невнятно разговаривая с самим собой. За всю эту ночь, казавшуюся ему бесконечно долгой, Марк не сомкнул глаз, повторяя про себя: «Скорее! Скорее!»

Постепенно светало. Наспех умывшись, стараясь не разбудить брата, Марк выбежал из дома. Улицы уже не были безлюдными. Крестьяне везли в город повозки, нагруженные овощами, фруктами, мясом, сыром и зеленью. Хлебопёки открывали свои лавки. В предутреннем тусклом свете стали видны колонны и крыши храмов.

Приблизившись к храму Весты, Марк остановился на мгновение... Круглый портал... Колонны, увитые виноградными лозами... Напоенный ароматом нарда воздух... И где-то здесь, в подземной темнице томится его Альбия...

У входа в храм Марка остановил привратник. Не сразу, лишь внимательно приглядевшись, Марк узнал в этом немолодом, высокого роста и крепкого телосложения человеке своего бывшего товарища по оружию. Когда-то Гемин – так его звали – командовал сотней, но после тяжёлого ранения был вынужден покинуть армию.

– Марк Блоссий! – воскликнул бывший центурион, узнав своего военного трибуна. – Рад видеть тебя, старина! Ты здесь по какому поводу?

– Мне необходимо встретиться с Великой девой – с глазу на глаз, – ответил Марк, с трудом сдерживая нетерпение.

– Я бы с удовольствием устроил тебе эту встречу, но у меня есть распоряжение Великой девы никого к ней не впускать.

– Вот, – Марк протянул Гемину свиток с печатью Юлии-младшей, – прочитай сам и отнеси старшей весталке. Она обязана подчиниться воле внучки императора.

Прочитав письмо, Гемин вернул его Марку со словами:

– Разве ты не знаешь, что все распоряжения, отданные Юлиллой, с сегодняшнего дня не имеют никакой силы?

– Что это значит? – изумился Марк, бледнея как полотно.

– Никому не говори, что я первый сообщил тебе эту новость: всё-таки речь идёт об императорской семье. – Бывший центурион понизил голос: – Этой ночью внучка божественного была застигнута в чужой спальне, в объятиях своего любовника Юния Силана. Что и говорить! Для Августа это страшный удар! Сначала дочь запятнала честь семьи пороками разврата, а теперь и внучка... Юлилла пошла по стопам своей матери: как бы её теперь тоже не отправили в ссылку...

Отчаянью Марка не было предела. Он уже не слушал болтовню центуриона, а соображал, как ему следует поступить при сложившихся обстоятельствах. Необходимо было принять решение: или найти кого-то не менее влиятельного, чем императорская внучка, или возвращаться домой и терпеливо дожидаться дня, когда Альбия выйдет из темницы. Но как долго придётся ждать? Он и так уже пренебрёг решением суда о ссылке и злоупотребил допустимым сроком пребывания в Риме... Спросить совета? Но у кого? Может, Овидий обратится за помощью к Горацию или Вергилию? А, может, к покровителю поэтов Меценату: ведь он входит в круг личных друзей Августа...

Но и в доме «певца любви» Марка ждала неутешительная весть. Каким-то образом Овидий оказался причастен к преступлению императорской внучки и теперь по приказу Августа его держали под домашним арестом.

Мысли Марка совсем помутились от бессильного гнева и печали – как будто от жара, сжигавшего в лихорадке. Чем больше он встречал препятствий на пути к Альбии, тем сильнее было его желание увидеть её. Сотни разных способов мелькали в его голове, один безумнее другого. Наконец его осенила мысль, что на встречу к Великой деве его может привести не кто иной, как... Деллия.

Загрузка...