Весталка. История запретной страсти

Глава 48

Участь Альбии была предрешена. Из императорского дома, где их с Марком разлучили, чтобы допросить поодиночке, её под стражей отправили в дом весталок. Помня о том, какие унижение и стыд ей пришлось перенести в тот раз, когда её подвергли осмотру, Альбия сразу же призналась в нарушении обета девства. Однако несмотря на её откровенное признание старшая весталка настояла на проведении процедуры: то ли желая развеять свои последние сомнения, то ли стремясь причинить Альбии новую боль.

Со дня их последнего разговора в темнице Пинария сильно изменилась: это была тень прежней Великой девы. Некогда высокая женщина в летах с гордо вскинутой головой превратилась в дряхлую, согбенную старуху. Из-под тонких бесцветных губ выглядывали жёлтые зубы; седая голова тряслась; глаза смотрели злобно, словно у голодной волчицы.

– Итак, твои слова подтвердились: девственная плева у тебя нарушена – ты лишилась целомудрия, – обратилась Пинария к Альбии, когда та сошла с ложа, стыдливо прикрывая свою наготу подолом туники. – По причине собственного легкомыслия и слабости плоти ты совершила страшное преступление – осквернила священный огонь Весты. Ты знаешь, что тебя ждёт, и, по правде говоря, ты заслуживаешь именно такой смерти...

С невозмутимым спокойствием выслушала Альбия старшую весталку, затем, глядя прямо ей в лицо, просто и твёрдо сказала:

– Даже самая ужасная смерть бессильна убить истинную любовь.

– Ты презрела свой долг перед нашей богиней, предала свою веру, своих сестёр-весталок, – продолжала Пинария, возвысив голос. – Все мы, жрицы Весты, страдаем из-за тебя и твоего чудовищного проступка, но больше всех потерпела я. Я богобоязненна и справедлива, и сердце во мне горит от боли при сознании развращённости и слабости той, которую я с раннего детства любила, как родное дитя. Увы, позор того, кто был нам дорог, становится отчасти и нашим позором...

– Да, я нарушила обет девства, я обманула твои ожидания! Но не думай так дурно обо мне: если я согрешила, то только потому, что любовь к мужчине завладела моим сердцем и я отдалась этой любви всей душой, без остатка. Этот мужчина стал моим супругом в прошедшую ночь... О, ночь невыразимого блаженства! Если Судьба дарит человеку такую ночь, значит, он не зря прожил жизнь, пусть даже эта жизнь была так коротка!

Поражённая, Пинария долго не отводила от Альбии пристального взгляда: она никак не могла понять, откуда приходит к этой девушке сила, что даёт ей отвагу на краю гибели произносить столь дерзкие слова.

– Твоё сердце неразумно: ты полюбила на свою погибель, – наконец произнесла она и дрогнувшей рукой поправила покрывало, сползшее с её головы.

– Что же в этом предосудительного? – со странной усмешкой возразила Альбия. – Видно, я принадлежу к тем женщинам, которые, полюбив однажды, любят до последнего дыхания. Это был мой выбор: отдать себя любимому мужчине вместо того, чтобы унести свою девственность в могилу.

– Я не желаю больше слушать твои кощунственные и постыдные речи! – прервала Альбию старшая весталка, вспыхнув до корней волос. – Уязвимость плоти привела тебя на путь порока... Но горе тем, кто идёт по этому пути!

Она скрестила костлявые руки на впалой груди и смерила девушку гневным взглядом.

– Знай же, – с мстительным злорадством проговорила Пинария, давая волю долго сдерживаемым чувствам, – тебя погребут заживо, тебя оставят одну, под землёй, чтобы ты претерпела сотни смертей, прежде чем настанет для тебя время умереть... Когда-то я напутствовала тебя добрыми словами, теперь же скажу на прощание: умри, Альбия, на тебя пало проклятие Весты! Пусть казнь твоя будет такой же ужасной, как ужасно твоё преступление!

С последними словами Великая дева протянула к Альбии дрожащий перст, впилась в её лицо горящими глазами, и только потом ушла, сурово сжав узкий бледный рот.

Больше двух недель провела Альбия в темнице приговорённой к смерти пленницей, никого не видя, кроме стражников возле двери и рабов, которые молча приносили ей еду и питьё. Порою горьки и черны были эти дни и ночи, но в этой тьме сияли страстью глаза Марка и эхом отдавался в тишине его голос, шепчущий слова любви.

У юной весталки ничего не осталось, кроме её бесконечной любви. Она верила, что действительность в жизни женщины – это любовь; а единственное стремление и цель – это воссоединение с любимым мужчиной. И теперь, когда нависшая над ней туча сгустилась, а день казни оставался лишь вопросом нескольких дней, она находила утешение в своих воспоминаниях.

Но вот одним серым холодным днём по коридору подземелья разнёсся топот ног – это явились за Альбией исполнители приговора. Впереди всех шёл городской префект, представлявший гражданское правосудие; его сопровождали двенадцать ликторов в тёмно-серых тогах, вооружённые фасциями. За ними следовали двенадцать понтификов и жрец Либитины, богини, имеющей надзор за обрядами погребения.

– Коллегия понтификов во главе с верховным жрецом рассмотрела дело об осквернении священного очага Весты, – приподнято-торжественным тоном начал представитель священнослужителей. – Заслушаны показания Великой девы, которая под клятвой подтверждает, что жрица Весты по имени Альбия-Амата потеряла целомудрие, вступив в преступную связь с мужчиной... Заслушаны свидетельские показания благородной Деллии, заявившей, что её бывший муж, Марк Блоссий, желая удовлетворить свою похоть, понуждал служительницу богини к сожительству... Заслушаны показания жрицы Весты по имени Элия-Амата, которая при допросе признала своё соучастие в сговоре с братьями Блоссиями и сообщила, что помогла бежать обвиняемой из темницы, дабы та вернулась к своему любовнику...

Пока жрец, временно исполнявший обязанности Великого понтифика (коим являлся сам император), зачитывал постановление своей коллегии, ликторы и служитель Либитины толпились за его спиной в ожидании приговора. Среди них префект был единственным человеком, который не скрывал своего нетерпения. Он являлся представителем светских законов и не испытывал восторга от участия в суде над служительницей богини.

-...Принимая во внимание, что обвиняемая признала и подтвердила свою вину, коллегия понтификов постановляет приговорить её к смерти тем способом, который был предписан в подобных случаях со времён царя Нумы Помпилия. А именно: весталка, нарушившая обет девства, должна быть погребена живьём в яме у Коллинских ворот...

Едва этот чудовищный приговор коснулся слуха Альбии, сердце её на мгновение остановилось, колени дрогнули, а по спине прошла холодная дрожь. Перед глазами возникла страшная картина: она увидела себя в подземелье, где царили мрак и тишина. Увидела, как она умирает от голода или от жажды, а, может, от нехватки воздуха... Все эти видения промелькнули перед глазами, и её сковал страх.

Но вдруг страх прошёл. Словно бессмертный дух обратился к её сердцу, дух той богини, что однажды уже являлась ей в образе бесплотной женщины, – щедрой, милосердной ко всем влюблённым, излучающей небесный свет... Видение тут же исчезло, а вместе с ним исчез и страх.

Выпрямив свой и без того прямой стан, Альбия кивнула судье, как бы говоря, что готова идти, и направилась к двери.

Тем временем улицы Рима, по которым печальное шествие должно было проследовать к Коллинским воротам, запрудили толпы народа. Со времён Нумы, учредившего коллегию весталок, для города не было ужаснее зрелища и не было горестнее этого дня. По представлениям римлян, весталка, нарушившая обет девства, могла навлечь бедствия на город и на всю страну. Понятно, что за такое преступление она справедливо заслуживала всеобщего осуждения. Вместе с тем сам характер преступления, этот чудовищный скандал, вся эта любовная история с соблазнением и нешуточными страстями разжигали любопытство.

Проводить весталку в её последний путь сошлись люди со всех концов Рима. Когда процессия двинулась от храма Весты, впереди неё шли, кроме двенадцати ликторов и такого же числа понтификов, жрецы других коллегий. Рабы несли на плечах носилки, куда усадили Альбию, наглухо закрытые и перевязанные ремнями так, что, вздумай она плакать, не слышно было бы даже её голоса. За этими носилками следовала коллегия весталок во главе с Пинарией, и все они казались глубоко удручёнными скорбью.

Тучи разошлись, и бледные солнечные лучи робко скользнули по крышам и колоннам храмов, когда шествие вступило на главную площадь города.

Мёртвая тишина царила на Форуме, покрытом бесчисленным множеством народа. Все молча расступались, давая носилкам с сидевшей в них весталкой дорогу, и провожали её, не говоря ни слова.

Затем в прежнем порядке шествие двинулось дальше, к Коллинским воротам. Там уже было приготовлено всё для церемонии погребения.

Носилки опустили на землю рядом с узким проходом, уводившим куда-то вниз. Жрец, который исполнял обязанности верховного понтифика вместо Августа, шёпотом прочёл молитву и затем приказал подвести весталку к лестнице, ведущей в подземелье.

Альбия, с покрывалом на голове, подошла к краю ямы. Голова её кружилась, она боялась, что вот-вот рухнет вниз на самое дно. Префект подал знак следовать за ним по лестнице; спустившись по её ступеням, они очутились в маленьком помещении, освещённом факелом. У стены стояло ложе; был здесь также стол с небольшим количеством хлеба и кувшином воды. Жрица Весты как лицо, посвящённое в высшие таинства религии, пользовалась особым почётом даже после нарушения обета девства. Пролить её кровь или уморить её голодом считалось преступлением.

По знаку префекта ликторы удалились, с жалостью бросив взгляд на молодую весталку, красота которой казалась им божественной. Префект отпустил и жрецов, а затем, когда и стража, и жрецы отошли от края ямы, приблизился к Альбии.

– Я был знаком с твоим отцом, – с грустью признался он. – Как прискорбно, что я обязан выполнять столь жестокий приказ. Простишь ли ты меня?

– Прощаю тебя, как и всех остальных. Когда стоишь на пороге смерти, прощать легко.

– Судьба обошлась с тобой несправедливо, – посетовал префект. – Бедное заблудшее дитя...

В следующее мгновение ушёл и он, лестницу подняли, и тяжёлая дверь темницы закрылась. Альбия осталась одна в страшной обители. Она знала, что в этом месте, по соседству с ней, находились такие же темницы, ставшие могилами для других жриц Весты.

– Минуция, Секстилия, Отилия, Флорония, Эмилия, Марция... – шептала она, вспоминая имена весталок, которых в разное время постигла жуткая участь лишь за то, что они посмели полюбить.

И вот теперь, не более виновную, чем те несчастные, уже всеми забытые, её погребли заживо в земляном мешке.

Впрочем, были среди весталок и такие, которым повезло оправдаться с помощью чуда. По одной легенде, жрица по имени Тукция смогла собрать воду в решето и донесла её из Тибра до Форума, тем самым доказав свою невиновность. По другой, весталка Клавдия, потянув за трос, сдвинула с места глубоко вросший в ил корабль. Говорили, что такую удивительную возможность им подарила сама богиня Веста, показав римлянам, как велика её милость к тем, кто верит в неё всем сердцем.

Альбия опустилась на ложе. Вокруг стояла глубокая тишина, которую нарушало лишь шипение смолы в факеле. Альбия понимала, что пройдёт какое-то время и она больше не услышит даже этого шипения, что всё погрузится в непроглядный мрак. Стараясь не поддаваться страху и отчаянию, она принялась размышлять о тайне жизни, о неизбежности смерти, о том, откуда являются в мир люди и куда уходят потом, когда их земной путь прерывается. Она думала о том, как все влюблённые, когда-либо разлучённые на земле, находят друг друга в ином, загробном, мире, чтобы больше никогда не расставаться. Она знала, что Марку также вынесен смертный приговор, и радовалась в сердце, веря, что скоро они снова воссоединяться.