Виделись!

Глава 15

Я открыл глаза и увидел очень знакомый потолок. Знакомый до боли: бетонные перекрытия, подштукатуренные и покрашенные сверху фасадной белой краской, с длинными одиночными светильниками под лампы дневного освещения, расположенными на равных расстояниях друг от друга «шпалами» вдоль всего длинного коридора, парами: одна в левой половине коридора, одна в правой, ведь коридор-то широкий.

Ещё, из примечательного на этом потолке красовались множественные следы от ударов футбольного мяча. Помню, сколько раз старшина пытался разгонять пацанов, очередной раз добравшихся до мячика и не имевших терпения выйти с ним на улицу, начавших распасовываться прямо здесь, на четвёртом этаже казармы. Вон и пластиковый плафон одной из ламп щербится отбитым, отколотым краем: да-да, в него закономерно попали футбольным мячом, он соскочил с крепления, отвалился, упал на пол и тот край, которым он стукнулся об пол, скололся.

Старшина и дежурный по роте долго в тот раз пытались найти или назначить крайнего, того, кто попрётся покупать новый такой же плафон… долго и безуспешно. Крайний вообще никак не пожелал находиться: ребята могли стрелки друг на друга переводить бесконечно, до хрипоты споря и доказывая, что уж они-то, конкретно они, в этот раз, к мячу и не притрагивались вообще! Раньше — да, дело было, ну ты, старшина, сам видел. Но сегодня? Сегодня: ни-ни! Я вообще, на койке лежал… хоть это и нельзя. И покрывало за собой поправил…

Короче, максимум, что в тот раз сделали, так это прицепили пострадавший щербатый плафон на место, а осколки смели и выбросили. Позже решили с ним разобраться. Новый как-нибудь в другой раз купить и повесить… «Другой раз» не наступает год третий… или четвёртый уже?

Знакомый потолок. Знакомый анкерный крюк, ввинченный в этот потолок, в блок перекрытия потолще, проложенный и поддерживаемый рядом колонн. Крюк ввинчен недалеко от крайней колонны в ряду. Дальше неё только стена.

На крюке висит цепь. На цепи большой красный боксёрский мешок. Тяжёлый и побитый судьбой. Правда, ещё не до той степени, что его собратья на других этажах. Этот ещё достаточно новый, пока ещё скотчем и иной липкой лентой обматывать не приходится, залепляя дырки в обшивке.

Этот мешок… помню, как его покупали, скидывались всей ротой. Помню, как его вешали… помню, как он потом падал… и его снова вешали… чуть ли не на тот же анкер, который вкрутили в дырку, просверленную на десять сантиметров правее. И он снова падал… и снова его вешали…

Помню, как этот мешок снимали с анкера, нашедшего, наконец, удачное место и больше не выпадавшего, и прятали на время командировки. Зачем? Ну, что б, без нас, его не спиздели…

Ладно, не буду обсуждать это решение. В конце концов, прецеденты и с более крупногабаритными вещами случались. Солдаты друг у друга чего только не тащат… бывает, что и по нескольку раз одно и то же…

Не важно всё это. Просто лишние мысли в голове при взгляде на знакомые предметы, историю которых ты хорошо знаешь, в истории которых успел поучаствовать… ведь боксёрский мешок покупали и вешали при мне, с моей посильной помощью. Падал он тоже при мне. Хорошо хоть не от меня, не от моего удара. И плафон отколотый — тоже мне, как родной, ведь в тот день, когда по нему саданули мячом, дежурным стоял именно я. И все разборки по его поводу прошли тоже через меня. По живому, можно сказать, потоптались… задолбался я тогда от старшины разное на свой счет выслушивать.

Знакомая койка, знакомая форма на мне — то ли ВКПО, то ли ВКБО (не знаю до сих пор, как оно правильно, постоянно по разному её величают: то Всесезонным Комплектом Полевой Одежды, то Всесезонным Комплектом Боевого Обмундирования), знакомый штык-нож от АК-12 в тяжёлых и неудобных матерчато-пластмассовых ножнах, знакомый до боли значок дежурного по роте.

Я резко сел на койке, на которой лежал до того. Первым делом, привычным движением проверил на месте ли ключи от оружейки. Потом с силой потёр ладонями лицо, пытаясь сообразить, что вообще происходит. На каком я Свете: Том или Этом?

Соображалось туго.

По всему выходило, что закемарил я так крепко, как никогда себе не позволял. Нет, так-то: роту проводил по домам, ухода всех офицеров дождался, дверь на этаж закрыл, с дневальными по времени стояния распределился, журналы все нужные подбил и заполнил, обходы сделал, срочников в подразделении нет — поверять и спать укладывать не надо. Нас тут вообще и есть то: сам наряд, да два «контрабаса», которые себе жилья в городе не нашли, или решили не тратиться на него. Четыре — наряд, да два «контрабаса»: шесть человек.

Почему бы и не прищемить полтора часика до того, как к ДЧ на доклад идти? Бодрее буду, когда эта бодрость действительно нужна будет. Но, блин, в полглаза! А не так, что проснулся и уже десять минут в себя прийти не могу, не понимаю, где нахожусь, что происходит и даже, кто я такой… Что реально, а что — сонная одурь, остатки слишком глубокого забытьи.

Так, начинать надо с простого и главного: я — старший сержант Соболин… пардон! Гвардии старший сержант Соболин. Иван Дмитриевич. Контрактник, Командир отделения в контрактной роте, контрактного отряда, тридцать пять лет. Разведён… дважды.

Что-то тяжко идёт. Почему-то с сопротивлением. Откуда-то всё число сорок лезет. И даже сорок один… или два… Вот что значит, три выезда на прыжки за неделю — вообще голова не работает и сон буквально срубает.

Надо пойти умыться, что ли, может, полегче немного станет.

Свет в коридоре выключен. Задействовано только дежурное освещение: не споткнёшься, и мимо дверей не пройдёшь, но таинственный, мягкий полумрак властвует и расслабляет. Вот ведь, сколько помню себя, темноты побаивался только какой-то период в детстве. Потом, как-то пришло понимание, что нечего в ней бояться, потому что… самый страшный в темноте я. И те, кто живут в темноте, сами меня боятся куда больше, чем я их. И страх пропал. С тех пор темнота… нельзя сказать, что я прямо-таки полюбил её, но чувствую себя в ней уютно. Она меня расслабляет. Особенно, когда она не кромешная, а вот такая вот, мягкая, обволакивающая, нежная…

Хм? Как-то странно: темно кругом, а я отчётливо видел следы футбольного мяча на потолке?

От этой мысли меня отвлёк звонок телефона на тумбочке дневального, мимо которой, я как раз проходил, направляясь в душевую.

Сам дневальный, сидевший за столом дежурного возле запертой входной двери на этаж с раскрытой на примерно середине книжкой в руках, с каким-то современным боевиком-детективом, если судить по обложке, тут же подорвался со стула и подбежал к тумбочке, чтобы снять трубку с телефонного аппарата и поспешно представиться.

Расслабон, конечно, но с другой стороны: контрактная рота, пустой этаж, камер, направленных на тумбочку и дневального, ведущих прямую трансляцию на пульт ДЧ, как во многих других частях, нет. Так к чему самих себя ерундой уставщинной задрачивать? Главное-то не по стойке смирно всю ночь под гербом на подставке простоять, а бдить. Не проспать, кого не надо.

— Что там? — дождавшись окончания разговора и того момента, когда дневальный повесит трубку, спросил его я. Всё же, телефон, в такое время, просто так не звонит.

— Дежурный с третьего просил тебя за ним зайти, как на доклад пойдёшь — у него что-то там с часами. По тебе сориентироваться хочет, — пожал плечами дневальный.

Я потёр переносицу — сонливость и одурь никак не желали отпускать. Кивнул дневальному и взялся за ручку двери комнаты умывания.

— А кто ДЧ сегодня? Напомни, — попросил я его.

— Ты чего, Ванёк? — удивился тот. — Овца же. Помнишь, развод же два раза ещё переносил.

— Овца… — тупо повторил я, соображая. — Чет зафазил, никак в себя не приду.

— Ну, после прыжков — не мудрено, — сочувственно пожал плечами он. — Сам еле держусь.

— Пойду умоюсь — может, полегче станет…

— Давай, — кивнул он мне, уже снова поудобнее устраиваясь возле двери на этаж.

Овца… майор Овчинников. Это плохо. Этот на докладе не меньше сорока минут распинаться будет, выделываться, как вошь на гребешке. К нему лучше с заспанной харей не показываться на глаза — обязательно пристрянет.

После умывания действительно слегка полегчало. Да и время прошло. Как раз уже идти надо было. На размышления и рефлексии ни сил, ни внимания не осталось.

Знакомая до боли ночная территория части. Родные елки. Таинственные аллеи в неверном свете не до конца исправных фонарей. Водопады тонких лоз плакучей ивы. Памятник Дзержинскому в двойной арке сквозного прохода через здание казармы. Ночной плац. Протяжный писк-скрип птенца совы, сидящего где-то в гнезде, притаившемся в густых кронах старых деревьев…

В Дежурке всё было ожидаемо: сорок минут. Сорок минут это пидороватое полутораметровое недоразумение в майорских погонах изо всех своих карличьих сил пыталось строить из себя крутого опытного «спэшла». Так достал, что даже старлей-помощник задолбался его скрипучий голос слушать — ушёл подальше, в соседнюю комнату чай заваривать.

Это он ещё за весь разговор не кривился ни разу, как полюбил после типа-контузии своей, когда во время СВО «лепесток» догадался палкой потыкать…

Блин, какое СВО? Какой «лепесток»? Что это вообще? Откуда это в голове моей вылезает?.. Нет, что такое «лепесток», я знаю. Но откуда «лепесток» и Овца с палкой… не было же ещё этого… Ещё? В каком это смысле?

От раздумий отвлёк Дежурный по штабу — знакомый контрактник, сержант. Правда, фамилии и имени его не помню. Тут, в части, это не редкость: очень многих в лицо знаешь, даже за руку здороваешься, какие-то общие случаи помнишь, а как зовут…

— Мужики, сегодня Жидарев ГУПаДом, — сообщил он нам, собравшимся на доклад Дежурным по ротам.

— Да ну на!.. — чуть ли не в один голос посыпались матерные ругательства-реакция на эту новость. — Только этого не хватало!

Да уж… Просто «страйк»! Собрать в одном наряде и Овцу и Жидарева… Бля, везёт, как утопленнику. Этот точно на этаж припрётся. Устав будет спрашивать, в журналах копаться, обязательно до чего-нибудь докопается, утром командиру отряда нажалуется, командиру роты мозги вые… выест.

Теперь точно не до сна. Да и не до посторонних мыслей. Теперь журналы самому перерыть раза три, перепроверить самому. Пожарные и боевые расчёты все, поверку… Ещё Устав повторить. Какая там у него нынче любимая статья? Двести девяносто девятая вроде… Но, блин, этот может и трёхсотую спросить, и триста первую. Дословно, что б от зубов отскакивало… Эх, не было печали…

Пришёл. Спросил. До журналов не докопался. Но по расположению прошёлся. По головам ночующих контрактников пересчитал. Всех двух.

Ушёл, слава Богу…