Византийские легенды

Преисполненная великого назидания повесть о житии и деяниях блаженного и праведного Филарета Милостивого

Я хочу рассказать вам, возлюбленные, о боголюбезном и безукоризненном житии праведного мужа, который угождал богу, и почтен был по милостивости своей, и в тяготах жизни благодарил господа, и достиг, уповая на него, после крайней бедности величайшего богатства. Склоните потому слух свой к моему исполненному немалого назидания рассказу. Ведь добродетельная жизнь святого — пример для тех, кто стремится ко благу и спасению.　

В Пафлагонской земле есть деревня, называемая Амния, зависимая от главного города Гангры.[237] Там жил человек по имени Филарет, родом из знатных людей Понта и Галатии,[238] сын некоего Георгия земледельца, одного из первых тамошних людей, достояние которого было нажито трудом его слуг. Этот Филарет был благочестив, богобоязнен и весьма богат. Было у него много скота — шестьсот быков, сто пар волов, восемьсот коней на пастбищах, восемьдесят выездных лошадей и мулов, двенадцать тысяч голов овец, пятьдесят пригородных имений с большим количеством земли, одно поодаль от другого, которые стоили очень дорого. Ведь в каждом из них бил горный источник, вдосталь орошающий все, что должно было напитать его водой, было также множество рабов с женщинами и детьми. Блаженный Филарет имел и супругу по имени Феосево; она тоже была благородная и богобоязненная и принесла ему немалое богатство. У них были дети — красавец сын по имени Иоанн и две дочери: одну звали Ипатия, другую звали Еванфия. Они были очень хороши собой и красотой своей затмевали в те времена всех.　

Филарет этот был милостив, весьма нищелюбив и страннолюбив, одевал раздетого, пришедшим издалека давал все необходимое, а когда человек у него что-нибудь просил, с радостью давал и, сначала накормив за своим столом, отправлял в путь, уподобляясь странноприимцу Аврааму и преславному Иакову.[239] Так он долгое время жил. Имя его стало известно по всей восточной земле и вблизи нее, а милосердие прославилось среди всех людей. И, если кто лишался быка, лошади или другого животного, он шел к блаженному, чтобы пожаловаться ему, и всякий По своему выбору получал из его стада скотину, которая была ему нужна, но сколько блаженный ни отдавал, стадо его вдвое приумножалось.　

Диавол, увидев простоту этого мужа, позавидовал ему, как некогда праведному Иову,[240] и хлопочет, чтобы Филарет обеднел: ему захотелось посмотреть, таково ли будет сострадание праведника ко всем, как прежде. Ведь особенного добра, говорил этот злокозненный, милостивец не делает, когда уделяет нуждающимся от избытка. Затем диавол получил от бога соизволение (ведь без этого ничего нельзя сделать: «только господь, по слову пророчицы Анны, делает нищим и обогащает»),[241] чтобы Филарет по-прежнему раздавал бедным свой скот и все прочее, что у него было — при том, что бог не будет возмещать убытка сторицей; в конце концов праведник из-за таких дарений, из-за нашествия измаилитов[242] и по множеству разных других причин впал в крайнюю бедность. У него не осталось ничего, кроме пары волов, лошади, осла, коровы с теленком, одного раба и одной служанки, а все его имения были захвачены соседними династами[243] и земледельцами. Ведь увидев, что Филарет обеднел и не в состоянии обрабатывать свои пашни, они, кто силой, кто добром, поделили имения его между собой, а ему оставили только отцовский дом, в котором Филарет жил. Претерпев такое, он не печалился, не богохульствовал, не досадовал, но, как человек, нечаянно разбогатевший, исполняется радости, так он радовался, когда обеднел, ибо сбросил с себя тяжелое бремя богатства: он помнил слова Спасителя «трудно богатому войти в царствие небесное»[244] и что «богатство — благо для тех, кто пользуется им разумно, бедность — благо для терпеливых».[245]　

Однажды Филарет запряг волов и отправился в поле пахать. Он работал, благодаря бога за то, что в поте лица ел хлеб свой,[246] и следовал слову апостола: «Трудясь, надобно поддерживать слабых»[247] и «Праздный, да не ест».[248] Филарет старался своими руками добывать себе каждодневное пропитание и давать нуждающимся то, что им необходимо. Памятуя слова: «Блажен пекущийся о жизни скота своего»,[249] он останавливал волов и молился, благодаря бога за такую свою бедность.　

У одного человека, который пахал свою пашню, пал вол. Подумав об убытке, жестокости и несговорчивости заимодавцев, когда дело касается лихвы, пахарь стал печалиться, и плакать, и, жалуясь, взывать к богу: «Господи, нет у меня ничего, кроме этой упряжки волов, и по множеству бед моих не знаю, как теперь прокормлю жену и девятерых малых детей? Чем заплачу подать императорам? Откуда сыщу денег заимодавцу? Ты ведь ведаешь, владыка, что волов я купил в долг. Что мне делать, не знаю. Брошу дом свой и убегу далеко отсюда, пока мои заимодавцы ничего не узнали и не набросились на меня, как дикие звери. О, господи, если бы нищелюбец Филарет не обеднел, я бы смело пошел к нему и получил от него второго вола и подвел бы его под ярмо, забыв, что остался без своего. Но теперь и он ничего не имеет». Тут земледелец, подумав, сказал себе: «Пойду-ка я к нему и хотя расскажу о своей беде, чтобы он поплакал вместе со мной, — даже это будет мне утешением в горе. Ведь я знаю, пусть он и не может ничего мне дать, но остался по-прежнему милосерден. Ведь так уж заведено — людям в несчастье плакаться своим друзьям и от этого получать некоторое утешенье, а в счастье радоваться с ними, ликовать и от всего сердца выказывать свою любовь, как говорит апостол: «Плачьте с плачущими и радуйтесь с радующимися, будьте единомысленны между собою, не высокомудрствуйте, но последуйте смиренным»,[250] с нищими будьте нищим, плачьте с плачущими, помогайте бедствующим, будьте опорой слабых и не надейтесь на непрочное богатство». И вот, взяв свое стрекало, он пошел к прежде воистину богатому Филарету, не изменившему своим добрым нравам. Земледелец нашел Филарета пашущим поле и стал со слезами рассказывать о своей беде. Только услышав о горе земледельца, Филарет тотчас выпряг одного из своих волов и отдал ему, так как счел за лучшее так выказать ему свое сочувствие и помочь его беде. А земледелец, глядя на это, говорит: «Господин, я знаю, что второго вола у тебя нет. Как же ты будешь пахать свое поле?». Старец сказал: «У меня ведь остался один, очень большой и сильный вол, он нас всех прокормит. Ты же бери этого и скорее уходи, чтобы твой вол не стоял зря, а домочадцы и жена не успели пока узнать о случившемся и не опечалились еще больше, чем ты». Земледелец взял вола и пошел, славя бога и молясь за того, кто пожалел его, а досточтимый погнал своего единственного вола и, взвалив на спину ярмо и рало, отправился в дом свой. Жена его увидела, что возвращается один вол, а Филарет тащит на себе ярмо, и говорит: «Господин мой, а где второй вол?». Филарет сказал: «Я разомлел на солнцепеке и распряг волов, чтобы они паслись, а я немного передохнул. Когда же я заснул, вол убежал в поле».　

Сын Филарета отправился искать вола и увидел его в упряжке земледельца. Узнав свою скотину, он сильно рассердился и начал ругать земледельца, грозя отстегать его плетью и говоря: «Как ты посмел запрячь чужого вола? Не иначе вы считаете, что нас уже нет на свете, раз из столь богатых мы превратились в совершенно нищих».　

Земледелец ответил: «Дитя, твой отец отдал мне вола» и рассказал ему о своем несчастье. Юноша, услышав, что отец отдал вола, ушел в огорчении и обо всем сказал матери. Она в печали души своей воскликнула: «Горе», и, сорвав головную повязку, стала рвать волосы и в сердечной тоске подошла к мужу и закричала с плачем, называя его потатчиком лентяев, ленивцем, медносердым, безжалостным и бессердечным; она добавила и такие слова: «Да, тебе не жаль меня, несчастную, пожалел хотя бы детей. Как им жить? Но ты — тверже камня, и у тебя нет сердца: чтобы увильнуть от работы и полеживать в тени, ты отдал вола, а не бога ради».

Филарет же кротко сносил упреки жены и, ничего не отвечая, улыбался, чтобы не поддаться гневу и не погубить своего добродеяния. Таков был этот пречудный муж, что не только неустанно пекся о нуждающихся, но, исполненный скромности и смирения, присоединил к этим двум добродетелям еще и благотворительство.　

Хотя жена долго бранила его в печали души своей, он по кротости ответил ей только: «Богат господь, и я слышу слова его: „Взгляните на птиц небесных — они не сеют, не жнут, не собирают в житницу, и отец наш небесный питает их“.[251] Тем паче нас он напитает, что мы лучше их. И еще „Не заботьтесь о завтрашнем дне,[252] что будете есть и пить и во что оденетесь. Потому что всего этого ищут язычники".[253]„Ищите прежде всего царствия божия, и это все приложится вам",[254]и „получите сторицей";[255] и унаследуют жизнь вечную „те, кто ради Христа и Евангелия",[256] раздавали свое добро бедным…,* если за одного вола мы получим сторицей?». Так он говорил не потому, что хотел в веке сем получить сторицей, но чтобы уврачевать малодушие супруги. Она же, услышав эти слова, замолчала.　

Пять дней спустя вол, который оставался у того земледельца, поев на пастбище ядовитой травы, называемой чемерицей, вдруг упал в судорогах наземь и издох. И земледелец, горько жалуясь на свое несчастье, с волом, которого получил от Филарета, пришел к нему и сказал: «Грех, который я совершил по отношению к твоим детям, взяв вола, пал на меня. Бог не потерпел моего проступка и отнял моего второго вола». А боголюбивый Филарет, отошедши, привел оставшегося у него вола и дал земледельцу со словами: «Бери и этого и ступай пахать свое поле. Я собираюсь уйти далеко из этих мест, зачем же волу стоять без дела». Он говорил это для того, чтобы земледелец не отказался взять его. Получив вола, земледелец радостно возвратился в дом свой, благодаря бота и дивясь простоте Филарета, который даже в такой бедности не перестал творить дела милосердия.　

Тут дети Филарета и жена стали плакать и говорить между собой: «Беда от этого человека, этого юродивого старика и чадоненавистника. При всей нашей бедности утешением нам была упряжка волов, с ней мы и в голод не пропали бы». Святой старец, слыша вопль детей и жены, сказал, клятвой подтверждая свои слова: «Дети мои, не печальтесь — в тайнике у меня спрятано премного денег; если вы проживете даже сто лет и ничего не наживете, их хватит и на пропитание, и на одёжу. Скот, который, как вы знаете, у нас прежде был, я та^но распродал, предвидя теперешнюю нашу бедность и грозящий голод; еще от своих родителей я слышал, что не велик со скотины прок — она ведь легко гибнет от зимней стужи, мора или вражеских вторжений. Потому я решил постепенно продавать своих волов и вырученные деньги надежно прятать в крепкий сосуд, который ничего не боится. И так много их там, что мне было не счесть». Услышав от отца эти слова, подкрепленные клятвой, они утешились, хотя и были глубоко опечалены его поступками. Праведник же провидел мысленно будущее нерасточимое богатство господне, щедро уделяемое тем, кто соблюдает его заповеди.　

Через некоторое время от императоров пришел приказ выступить против измаилитов, которые грабили ромейские земли. Так как предстоял смотр, с воинов требовали коней и повозки. Один из воинов по имени Мусулий, человек весьма бедный, ничего не имел, кроме единственного коня; за день до смотра его конь стал вдруг кружиться, в судорогах упал на землю и испустил дух. Оказавшись в безвыходном положении, так как он не был в состоянии купить другого, воин идет к святому мужу Филарету и рассказывает ему о своей бедности и случившемся несчастье и просит одолжить ему коня и спасти от наказания, угрожающего от начальника тем, кто не имеет необходимого снаряжения. Праведник сказал ему: «Когда кончится смотр и ты вернешь лошадь, что тогда будешь делать?». Тот сказал: «Пусть только минет этот день, и сотник не накажет меня плетьми, а потом я убегу и скроюсь где-нибудь далеко отсюда. А дальше, как быть, не знаю». Только услышав это, старец вывел быстрого и красивого коня и с радостью отдал воину, сказав: «Прими, брат, этот малый дар, и да будет господь с тобою во всяком месте, и он сохранит тебя невредимым на войне». Получив коня, воин ушел в великой радости, славя бога и молясь за старца. А жена милостивца и дети, поверив, что у него спрятано много денег, не сердились за это и не досаждали ему, чтобы он открыл свой тайник. Теперь у Филарета оставались только корова с теленком, осел и достаточно полных меда ульев.　

К нему пришел другой бедняк с такой просьбой, говоря: «Дай мне теленка из своего стада; чтобы мне обзавестись от твоего даяния скотиной, ибо дар твой доброхотен и когда попадет в чей-нибудь дом, приумножается его достаток». Блаженный Филарет охотно отдал теленка бедняку, сказав: «Бог пошлет тебе прибыль». Тот ушел в радости. А корова, матка этого теленка, идет к двери дома, громко мыча, так что разжалобила старца и заставила его сокрушаться. Его жена, услышав рев коровы, тоже почувствовала к ней сострадание, так как сама рожала и кормила, и сказала мужу: «Ну, ладно, детей своих ты не пожалел. Неужели не болит у тебя душа за несчастную корову? Как мог ты разлучить ее с теленком? Ты, видно, легко расстался бы со мной или с нашими детьми». Божий человек, встав, обнял и благословил ее, сказав: «Благослови тебя бог за твои справедливые слова. Ведь, истинно, я был бессердечен и жесток, когда разлучил теленка с его маткой, и прогневил этим господа». Филарет бросился вдогонку за бедняком и стал кричать: «Веди назад теленка, потому что матка его ревет перед дверьми моего дома». Тот вернулся с теленком, думая, что старец каялся теперь из-за своего столь дорогого подарка. Когда корова увидела своего теленка, она побежала к нему, и стала его облизывать, и дала ему сосать. Благочестивый немало возрадовался. И вот святой сказал бедняку: «Брат, по словам моей жены, я совершил грех, разлучив теленка с его маткой: возьми же ее в придачу и ступай своей дорогой, и господь благословит и приумножит скотину в твоем доме, как некогда и мое стадо». Так оно и случилось. Ведь после получения этого дара у бедняка завелось много быков, и он стал богат и владел стадом, большим, чем некогда Филарет. Жена же старца корила себя, говоря: «Поделом мне, не скажи я ничего, у наших детей была бы корова».　

Теперь у них оставался только осел да пчелы. Но в это время начался голод, и праведник, не в состоянии прокормить детей и жену, взял осла и пошел далеко к своему другу и занял у него шесть модиев[257] зерна и, взвалив их на осла, привез домой; а жена его и дети исполнились радости. Когда он сел отдохнуть с дороги, к нему пришел нищий и попросил пригоршню зерна. Милостивец сказал жене — она вместе со служанкой веяла зерно: «Жена, этому брату моему дай один модий, по модию отдели детям, модий моей жене и модий служанке, а что осталось — тому, кто попросит». Снова он говорит жене: «А мне ты ничего не уделила?». Она сказала: «Ты ведь ангел, а не человек, и брашна тебе не надобно. А было б надо, то от полученного взаймы зерна, которое ты привез за столько миль,[258] не отдавал бы на сторону». И, вне себя, жена сказала: «Благочестия ради дай ему два модия». Филарет сказал: «Благослови тебя господь». И, отмерив два модия, отдал брату. Жена с насмешкой говорит ему: «На твоем месте я добавила бы ему еще модий». Он отмерил модий и дал нищему. Нищий, не имея мешка для зерна и не зная, как быть, собирался уже скинуть с себя одежу, а был он в одном хитоне. От жены Филарета не скрылось замешательство нищего и желание мужа поскорее снарядить его в путь, и она, как прежде, с насмешкой сказала: «На твоем месте я бы дала нищему мешок». Филарет так и сделал. Тогда жена швырнула на пол сито, в котором веяла зерно, и стала рвать на себе волосы и говорить мужу: «Ради меня отдай ему и второй полный мешок». Он так и сделал. А нищий в затруднении, так как ему было не снести шесть модиев, воскликнул, обращаясь к этому обновленному Иову:[259] «Господин, пусть все зерно остается здесь, а два модия я понемногу перенесу в свою хижину. Ведь унести все сразу мне не под силу». Феосево услышала эти слова и со стенанием говорит мужу: «Дай человеку осла, чтобы он не надорвался». Филарет благословил свою жену, снарядил осла и, нагрузив его, отдал нищему, и отпустил с миром восвояси, и стал повторять известные слова «да не знает нищий заботы», «наг я вышел из чрева матери моей, и наг возвращусь».[260] А жена его с детьми сидела не евши, не имея из чего спечь хлеб; не в силах смотреть, как голодают ее дети, она пошла к какому-то соседу спросить взаймы хлеба. Ей удалось достать один хлеб и, набрав дикорастущих овощей, она дала детям. И они вечером поели и легли спать, а старца не позвали к столу. Он без всякой на них злобы отправился к соседу, и, поев, заснул, благодаря бога.　

Один из прежних друзей Филарета, сборщик налогов, услышал, что этот достославный человек впал в нищету, и в память старой дружбы нагрузил на сорок мулов сорок модиев зерна и послал ему, написав: «Пусть это будет пропитанием тебе и твоим домашним, а когда израсходуешь, я пошлю тебе столько же».　

Получив зерно от тех, кто его доставил, Филарет благословил бога, не оставляющего уповающих на него. Жена же сказала ему: «Выдели мне с нашими детьми полагающуюся нам долю, а со своей частью поступай, как знаешь». Он сказал: «Я сделаю, как тебе угодно», и выделил им по пять модиев. Взяв свою часть, праведник дал от нее нищему, когда тот пришел, и за два дня все роздал бедным. В час трапезы жена его и дети садились за стол и старец подходил к ним, с улыбкой говоря: «Принимайте, дети, гостя». Им приходилось приглашать его, и он ел вместе с ними. Дети говорили: «Когда же ты возьмешь из тайника деньги, и купишь себе съестного, и будешь сыт? Ведь ты отбираешь и ешь хлеб, который дал нам». Филарет отвечал «Будьте спокойны, дети, — теперь уже я их скоро достану».　

У Филарета оставалось только двести пятьдесят ульев, правда, очень хороших и дающих много меда. Когда же к нему пришел нищий, Филарет, не имея более ничего, провел его в улейники, и открыл улей, и, достав мед, досыта накормил нищего, и сам поел. Делая так каждодневно, он роздал и весь мед. Сохранился только один улей. Дети Филарета знали, что для них не осталось даже меда, и вечером тайком сходили в улейникп и до дна очистили последний улей, но слегка помазали его, чтобы отец ни о чем не догадался. Снова пришел другой нищий за подаянием. Праведник за руку привел его в улейники, так как не имел иного подаяния, кроме меда. Открыв улей и обнаружив, что он пуст, Филарет, не задумываясь, снимает с себя хитон и дает нищему. Когда праведник вернулся домой, жена, увидев, что на нем только один хитон, сказала: «Господин мой, где твой второй хитон? Не отдал ли ты его нищему?». А он в смущении сказал сыну: «Дитя, сбегай на пчельник — я забыл его там». Тот пошел, и, ничего не найдя, вернулся, и рассказал об этом матери. Она же, думая, что Филарет говорит правду и огорчаясь, что муж ее остался без верхнего хитона, принесла свое платье и, переделав его на мужской лад, отдала мужу.　

Царствовавшая в это время христолюбивая императрица Ирина,[261] которая правила вместе со своим сыном Константином, по всей ромейской земле от восточных до западных ее пределов разослала послов искать невесту императору Константину. Побывав всюду, но не найдя достойной девушки, они пришли в пределы Понта, в самое сердце Пафлагонии, деревню, где жил Филарет Милостивый; она называлась Амния и зависела от главного тамошнего города Гангры. Посланцы императора издали заметили старинный, красивый и очень большой дом Филарета Милостивого и, считая, что его занимает какой-нибудь вельможа, велели слугам остановиться там. Но жители деревни говорили послам: «Не ходите, господа, туда, в тот дом, потому что он, хотя с виду богат и красив, беден и пуст внутри и живет там нищий старец». Но императорские послы подумали, что они говорят так по наущению самого хозяина, богатого династа, и в гневе сказали своим слугам: «Не обращайте внимания и идите туда». А истинно страннолюбивый и боголюбивый Филарет, взяв жезл свой, вышел навстречу императорским послам, в великой радости обнял их и сказал: «Бог в добрый час привел моих владык в дом раба их. Великая честь для меня, что вы удостоили остановиться в хижине бедняка». И начал говорить своей жене. «Приготовь хороший обед, госпожа, чтобы нам не пришлось краснеть перед этими вельможами». Она сказала: «Ты так хозяйничал, что в доме у нас не осталось и единой курицы. Навари диких овощей и угощай своих друзей». Честной старец сказал ей: «Разведи только огонь, убери большую столовую и оботри старинный стол из слоновой кости, а бог пошлет им, что есть». Она послушалась. По воле бога, не оставляющего тех, кто верует, неожиданно с задних дверей к рабу божию пришли первые люди деревни и принесли ему и баранов, и ягнят, и куриц, и голубей, и хлеба, и старого вина, и другую снедь. И его жена приготовила кушанья. Когда стол был накрыт в большой столовой, посланцы императора сильно возрадовались, увидев весьма богатый покой и стол из слоновой кости с золотыми украшениями, большой, круглый, старинной работы, за которым могло уместиться тридцать шесть человек, увидев подаваемые кушанья, достойные знатных гостей, и почтенного, честного и благолепного хозяина — ведь он истинно был подобен Аврааму не только своим гостеприимством, но и обликом.[262]Во время трапезы вошел сын старца Филарета по имени Иоанн, лицом — отец, ростом — Саул,[263] волосами — Самсон,[264] прелестью — Иосиф.[265] Вошли и внуки, тоже очень красивые, чтобы подавать на стол и убирать со стола.　

Гости, глядя на них, любовались красотой и благонравием юношей. Они сказали хозяину дома: «Есть ли у тебя, почтенный старец, жена?». Он сказал: «Да, господа, есть, а это — мои дети и внуки». Тогда они сказали ему: «Пусть войдет твоя жена и тоже принимает нас». Когда она вошла, и посланцы увидели, какой она блистает красотой, хотя женщина была уже в преклонных летах, они спросили: «А дочери у вас есть?». «Да, две дочери; юноши, которых вы видите — их сыновья». «Не правда ли, у них есть сестры?» Старец отвечал: «У моей старшей дочери три дочери».　

Императорские послы сказали: «Пусть девушки войдут, чтобы по воле боговенчанных наших императоров мы взглянули на них. Ведь они повелели нам, недостойным слугам своим, чтобы во всей ромейской земле не осталось ни одной девушки, на которую бы мы не взглянули». Старец говорит: «Давайте есть и пить, что бог послал, а завтра да будет все по воле божией».　

Поднявшись поутру, послы стали повсюду разыскивать девушек. Старец сказал им: «Господа, хотя мы и нищи, но дочери никогда не выходят из нашей скромной хижины. Если угодно, господа, войдите во внутренние покои и увидите их». Те поспешили во внутренние покои. Послов с должным почетом встретили и приветствовали две дочери старца со своими дочерьми. Увидев красоту женщин, и необыкновенную прелесть лиц их, и то, с каким достоинством они держатся, послы от изумления не могли говорить. В радости, не отличая девушек от их матерей из-за редкой красоты матерей и, казалось, одинакового возраста тех и других, они сказали старцу: «Отец, которые тут твои дочери, матери девушек, а которые внуки?». Старец показал. И, когда послы императорской мерой стали мерить рост первой девушки, он оказался точь-в-точь, и размер ее головы тоже, и длину стопы они нашли такой, как нужно.[266]　

С великой радостью посланцы взяли девушек вместе с матерью их, дедом, бабкою и всей родней, числом тридцать душ, и отправились в счастливый город Константинополь. Детей Филарета звали так: старший сын — Иоанн, старшая дочь, вдова с двумя дочерьми — Ипатия, имя старшей ее дочери было Мария, а второй — Миранфия; дети второй дочери старца, Еванфии, звались Космо и Ипатия, а отец их — Михаилом.　

Из других мест тоже были собраны девушки, числом десять; среди них и дочь одного богатого стратилата[267] Геронтиана, девушка очень красивая, но заносчивая из-за своего богатства.　

И вот их повели к императору. Внука милостивца, Мария, просила своих товарок, говоря: «Сестры, давайте уговоримся друг с дружкой так: „Та из нас, которая по божией воле станет императрицей, пусть не оставит своей заботой остальных"». А дочь стратилата Геронтиана ответила: «Я точно знаю, что владыка выберет меня, так как я самая из вас богатая, знатная, красивая лицом и обликом; вы же — нищенки и не имеете ничего, кроме прелести лица, которой красуетесь, и потому должны оставить надежду». Девушка, услышав эти речи, смутилась и молчала, но в уме своем призывала старца молиться за успех и удачу.　

Когда они прибыли в Константинополь, первой послы ввели к любимцу императоров Ставракию,[268] который вершил всеми делами в священном дворце, дочь стратилата Геронтиана. Увидев ее, он сказал: «Ты — девушка красивая и приятная, но не годишься в жены императору». Наградив ее множеством даров, ее отпустили восвояси. Последней была введена Мария, внука праведника, вместе с матерью, сестрами и дедом. Император Константин, императрица Ирина и первый при дворе человек Ставракий, увидев поразительную красоту женщин, дивились их скромности и стыдливости, а также благородной осанке, и потому император выбрал Марию, внуку праведника,[269] вторую внуку взял в жены один из его вельмож по имени Константинакий, почтенный титулом патрикия,[270]а третью вместе с богатыми дарами отправили в жены славному лонгобардскому королю Аргусу,[271] ибо Аргус этот хотел, чтобы ему сосватали девушку из Константинополя, пусть бедную, но красивую.　

После свадьбы император, радуясь заключенному союзу и восхищенный красотой жениной родни, пожаловал при прощании с семьей дивного Филарета каждому от самого старшего до грудного младенца деньги, одежды, золото, драгоценности, усыпанные дорогими камнями и перлами, и большие дома по соседству с дворцом и отпустил ее.　

Тогда домашние старца вспомнили сказанные им слова: «У меня есть скрытое ото всех богатство». Получив его, праведник не забыл о божиих дарах, которые копили ему нетленное богатство, но, исполнившись благодарности, сказал родне своей: «Устроим и мы теперь богатый пир, чтобы принять царей со всем их синклитом». И вот, когда все для пиршества было по его приказу приготовлено, блаженный Филарет, встав рано поутру, собрал всех прокаженных, хромых, увечных, старцев и расслабленных, которых мог найти, — числом двести — и ведет в дом свой, говоря: «Приближается император вместе с патрикиями и всем синклитом, те же, кого мы ожидали, уже пришли». В доме поднялось великое смятение и замешательство, когда по знаку праведника вошли нищие и расположились кто за столом, кто на земле. И сам блаженный Филарет сел с ними. Глядя на это, некоторые из его домочадцев шепотом говорили: «Право, старец не забыл своего обычая, но в нашем теперешнем положении нам уже не грозит пойти по миру».　

Филарет приказал сыну своему Иоанну, императорскому спафарию,[272]и внукам прислуживать за столом. Когда гости отъели, Филарет созвал родных своих и говорит: «Вот богатство, что я вам посулил, бог вам даровал. Считаете ли вы меня еще своим должником? Может быть, почему- либо вы недовольны мной? Скажите». Они, вспомнив слова святого старца, заплакали, говоря: «Истинно, господин, ты все это предзнал; будучи праведным, ты праведно подавал милостыню, а мы, безумные, по безумию своему наносили обиды твоей святости. Но прости нас, если мы в чем погрешили перед богом и перед тобой». Они пали ему в ноги, Филарет же велел им встать и сказал: «Вот господь мой, который возвестил в святых евангельях своими устами, что воздаст любящим его сторицей,[273]воздал вам. Если же вы желаете унаследовать жизнь вечную, каждый из вас пусть уделит по десяти номисм[274] сидящим здесь братьям». Все с охотой сделали по слову его. Нищие получили от праведника дары и разошлись восвояси, благодаря его и молясь за милосердного к ним старца.　

Снова он сказал родным своим: «Если хотите выкупить мою долю императорского пожалования, каждый пусть сообразно ее цене заплатит мне за каждую вещь. Если же вы отказываетесь, я свою долю отдам нищим братьям, ибо с меня довольно зваться отцом императора». Они дали Филарету шестьдесят литр,[275] т. е. стоимость взятых ими даров. Это стало известно императорам и синклиту, и все радовались простоте этого мужа и его щедрости к нищим. Они жаловали праведнику много денег для раздачи. У блаженного был такой обычай: он не хотел давать просящему только номисму, сребреник или обол,[276] но особый слуга по имени Ликаст носил за ним три кошелька — один полный золота, второй — серебра, третий — оболов или лепт.[277] Кошельки были одинакового вида и размера, и, когда нищий просил милостыню, святой протягивал руку за кошельком, но не указывал, какой ему подать, потому что, по его словам: «Какой будет угодно богу, тот мне слуга и подаст. Господь ведь ведает сокровенное, меру бедности всякого и в чем он нуждается, и соответственно дает каждому, зная, что богатые, впав в нужду, часто по привычке ходят в роскошной одежде, но тем не менее голодают и нуждаются; есть и такие, кто прикидывается нищим и, имея в доме своем деньги, не оставляют прежних привычек бедности, носят лохмотья и ходят собирать подаяние. Это же зовется любостяжанием и поклонением золотому тельцу. Ибо все, что превышает потребность, — любостяжательство. Не со всех равно, но с каждого спросится той мерой, которой он получил от бога». Руководствуясь этим, святой по воле божией брал из кошелька золото, серебро или медь, и куда ему велел господь, туда тянулась рука его. Он клятвою заверял: «Часто я видел человека в роскошном хитоне и протягивал руку за кошельком, чтобы дать ему одну монету, потому что по одежде своей он не казался нищим, и сама собой рука моя тянулась, и я вынимал много монет, и давал ему. Равно при виде другого, одетого в старые лохмотья, запятнанные навозом, я протягивал руку, чтобы взять целую пригоршню монет, но вынимал лишь несколько». Так преславный Филарет постоянно творил милосердие, зная, что этим служит богу. Так он ревновал о том, чтобы унаследовать царствие небесное, и унаследовал его. Прожив во дворце четыре года, он не соглашался носить ни шелковых одежд, ни золотого пояса,[278] не принимал никакого высокого сана, кроме сана ипатика,[279] да и его по великим настояниям и просьбам императора с императрицей, и говорил: «С меня вполне достаточно одного — зваться дедом императрицы. Тот, на кого я уповал и в кого веровал, поднял меня, нищего, с земли и из грязи». Таково было смирение праведника, что он не желал слышать о другом имени или сане, кроме прежнего, Филарет Амнийский.　

Все годы прожил он в делах милосердия, будучи верным заступником беззащитных сирот, вдов и нищих, и оставлял эту жизнь, удостоившись откровения о своей кончине.[280] Ведь однажды, еще в полном здравии, он в сопровождении самого верного своего слуги ушел, никому не сказавшись, в один из городских монастырей, так называемый Крисис, иные зовут его Родофилион,[281] к святым монахиням и, попросив у настоятельницы гроб, уплатил ей за это много золота, а она дала ему гроб, куда после смерти должно было сложить его останки. Праведник сказал настоятельнице монастыря: «Мало дней спустя я оставлю жизнь эту для иного мира и предстану пред иным царем, и хочу, чтобы бренное тело мое покоилось здесь». Он велел своему слуге никому не говорить об этом. И, раздав нищим все, что у него оставалось, т. е. одежды и другое свое достояние, Филарет занемог и лег на постелю свою. По прошествии девяти дней праведник позвал всю свою родню. Когда все собрались, он начал говорить: «Знайте, любезные дети мои, что праведный царь призывает меня, и сегодня я оставлю вас и уйду к нему». Те же подумали, что он разумеет царственного своего родича, и сказали: «Как же ты пойдешь, отец, когда лежишь больной?». Филарет отвечал: «За мной придут, чтобы понести меня на золотом троне: се уже стоят одесную в великой славе, но вы не видите». Тогда они уразумели его слова и подняли великий плач, как некогда дети Иакова над отцом своим,[282] но, показав им рукой своей, чтобы перестали плакать, праведник начал наставлять их так: «Вы, любезные дети, знаете мою жизнь, как с самой молодости прожил я с вами, возлюбя дела милосердия, и творил их за счет трудов своих, а не из награбленного, памятуя слова Писания: „Что закаляющий на жертву сына пред отцом его, то приносящий богу жертву из награбленного и из имения бедных".[283] Некоторые из вас помнят ли очами человеческими зримое богатство, которым я владел, и не так давно посланную нам богом нищету? Видите теперешнее наше богатство? Видели ли вы, чтобы я оставил дела милосердия? Видели ли, чтобы кем-нибудь пренебрег? У кого-нибудь что-нибудь отнял? Скажу без обиняков: делайте, как делал я. А если сделаете более этого, будете блаженны. Не жалейте преходящего богатства, раздавайте его бедным, шлите его мне в тот мир, куда я теперь отхожу, а я соблюду его в целости для вас, и, когда вы придете, оно будет вас ждать. Не оставляйте богатства здесь, чтобы добром вашим не наслаждались чужие, ибо нередко оно достается тем, кому вы не желали бы. Разве не знаете, что написано в книге мудрости божией: „Спешит к богатству завистливый и не знает, что милостивый победит его“?[284] Надежно, дети, только расточаемое богатство, а то, которое на запоре и под замком, убегает, подобно беглому рабу. Будьте странноприимны, заступайтесь за вдов, опекайте сирот, не оставляйте страждущих, не отриньте содержащихся в темнице, обряжайте и хороните мертвых, не пропускайте служб церковных, не желайте чужого добра, никем не гнушайтесь, не радуйтесь несчастию врага, поминайте в церкви умерших братьев и меня, пока не отойдете к вечному покою. Заповедую вам через верных людей ваших раздать все, что пожелаете послать мне, вдовам и сиротам, странникам, содержащимся в темнице, и тому подобным людям, ибо они без труда внидут в царствие небесное и доставят царю деньги, хотя и грешны».　

Кончив поучение, праведник велел сыну Иоанну ввести детей своих и начал говорить, что с каждым из них будет. Первому сыну он сказал: «Женись, дабы приумножить род». Так оно и случилось — тот умер отцом семерых детей. Второму сыну сказал, что он проживет недолго и умрет в молодости двадцати четырех лет. «Ратуй, — сказал он внуку, — о спасении души своей». По достижении двадцати четырех лет тот роздал имущество свое нищим и, покаявшись, чистым отошел к господу, обретя подлинную жизнь. Третьему своему внуку праведник предрек то же, что второму, назвав ему и день его кончины. И этот роздал свое богатство нищим и, покаявшись святому старцу в грехах юности своей, упокоился в мире. Ведь досточудный старец был чист сердцем и, как какой-нибудь провидец, знал то, что свершится в будущем с его внуками.　

И сестры их стали просить его благословения, говоря: «Благослови и нас, святой отец». И он сказал им: «Господь да благословит вас. В греховной жизни этой вы останетесь девственницами и после краткого земного страдания наследуете царствие небесное». Так оно и было. Затворившись в монастыре пресвятой Богородицы у ворот Пемптон[285] и достигнув молитвами и изнурением плоти святой жизни, украшенные всяким видом подвижничества, они через двенадцать лет, примерно прожитых в схиме, обе в одно время почили, предуказав путь подвига другим тамошним монахиням, и удостоились на небесах брачного чертога.　

Блаженный помолился за всех своих близких и за жену свою, и вдруг лицо его просияло, как солнце, и он начал улыбаться и петь псалом: «Милость и суд буду петь тебе, господи».[286] Когда он кончил, по дому распространилось сильное благоухание, так что все бывшие в нем подумали, что оно от множества благовоний. И праведник стал читать символ веры, а, окончив, начал молитву Спасителя «отче наш, сущий на небесах»[287] и, сказав «да будет воля твоя», приподнялся на постеле своей и предал дух господу; хотя Филарет был уже глубоким старцем — он дожил до девяноста лет — ни зубов его, ни лица, ни десен не тронуло время: он был свеж, цветущ и светел ликом, как яблоко или роза.　

Император Константин и мать его Ирина, услышав о кончине блаженного, прибыли в сопровождении синклита и, немало оплакав отшествие старца, во гробе, который он сам приготовил для себя, предали земле святые его останки и роздали нищим много денег. Святого провожала на кладбище большая толпа нищих, с воплем обращаясь к богу: «Господи, за что отнял ты у нас кормильца, который пробыл с нами такой малый срок? Кто напитает нас? Кто прикроет наготу нашего тела? Кто заплатит заимодавцам нашим? О, господи, за что ты это нам сделал? Лучше бы ты убил нас всех, чем лишить кормильца». Когда все они плакали, один из нищих, мальчик по имени Еварет, который постоянно приходил к святому за милостыней и от рождения был одержим бесом, часто ввергавшим его в огонь и в воду (мальчик жестоко страдал безумием), услышал об отшествии праведника и тоже явился. Бес в нем начал нечленораздельно кричать, и лаять, и сотрясать ложе. А когда тело праведника принесли на кладбище, бес опрокинул мальчика, вышел из него и по милости божией и по молитвам раба его Еварет с того часа очистился.

Видя это, собравшиеся там восславили бога, даровавшего такую милость рабу своему. Святого похоронили в гробу, который он купил в монастыре Крисис, декабря месяца второго дня, славя и благодаря бога, во дни наши явившего столь достойного раба своего.　

Таково житие боголюбивого Филарета Милостивого, таковы деяния милосердного последователя Христа, в награду за что муж этот стал Христовым угодником и был прославлен в сей жизни и в грядущем веке, и удостоен царства вечного.　

Нельзя обойти молчанием чудеса, случившиеся после того как святой почил, — они исполнены великого назидания для каждого. Один из близких Филарета, муж чистый сердцем и телом, рассказал следующее, клятвой подтвердив слова свои. На другой день после отшествия праведника ко Христу, муж этот, лежа на постеле своей, пришел в духовный восторг и видит, что он восхищен, а некто в сверкающей ризе показывает ему мучения грешников и текущую в месте том огненную реку (люди с трудом выносят рев ее), а за рекой этой пречудный цветущий сад, поросший травой и насыщающий благовонием всю землю ту, и множество всевозможных дерев, прекрасных и высоких, каких не зрел род человеческий, — блага, «что приготовил бог любящим его»,[288] как сказано в Писании. Узрел и то, что доступно глазу человеческому — всякое дерево, какое растет и в наших садах, но краше и выше, и все они струили благоухание ароматов, и вьющиеся вокруг дерев прекрасные виноградные лозы, покрытые тяжелыми гроздьями, и финиковые пальмы, и все, что украшает людскую трапезу. Там стояли мужи, жены и дети в белых ризах и ели от плода дерев тех. Предстал очам его и блаженный Филарет в сверкающей ризе, сидящий в сени дерев на золотом престоле, изукрашенном драгоценными камнями и перлами (его окружали новоокрещенные младенцы и толпа нищих в белых ризах, которые теснили друг друга, чтобы приблизиться к престолу старца), муж со светлым ликом, державший в руках золотой посох, и родич праведника спросил: «Господин, кто сей сидящий старец? Не Авраам ли? И я желал бы оказаться там». Спутник его ответил: «Это Филарет Милостивый — обновленный Авраам». Старец стал звать родича: «Дитя, иди и ты сюда и вкуси от благ». Тот ответил: «Отец, я не могу, ибо мост узок, а под ним река огненная. Я вижу в водах ее множество нагих людей, терпящих муки и скрежещущих зубами, и боюсь, как бы и мне не упасть туда и не мучиться вместе с ними». Старец сказал: «Иди, дитя, не страшись, ибо все, кого ты здесь видишь, перешли через нее. Попробуй только — я тебе помогу». И, протянув руку, старец позвал его, а он, набравшись смелости, стал переправляться и с помощью святого переправился, хотя боялся и трепетал от страха. И тут он проснулся и начал со стенаниями и стонами оплакивать блаженство божественного видения и грозящий огонь и, рыдая, говорил: «Увы, какой услады и блеска сладчайшего света, узренного мной, я лишился». Он считал, что здесь мы живем во тьме, ибо свет, который мы видим, с тем светом рядом — мгла. Вот малое из того многого, что узрел своими глазами родич праведника и что он, подтвердив клятвою, рассказал.　

А жена Филарета покинула царственный град и отправилась к себе на родину. Употребив деньги, полученные ею от императоров и от внуки, на восстановление храмов, сожженных и разрушенных безбожными персами,[289] на приобретение драгоценной церковной утвари, а также на постройку монастырей, богаделен и больниц, вернулась в Константинополь. Славно и благочестиво окончив жизнь, она почила в мире и была погребена рядом с мужем своим.　

Да будет господь по молитвам их милостив к нам, как к ним, и да удостоит царствия небесного во Иисусе Христе, господе нашем, слава и сила которому вместе с его безначальным отцом и пречистым, святым и животворящим духом ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Текст переведен по изданию Васильева:

Изв. Русск. археол. Инст. в Константинополе, т. V. 1900, Одесса.

Житие привлекло к себе внимание Радищева и было пересказано им. См.: Сухомлинов. Исследования и статьи по русской литературе, т. 1. СПб., 1889, стр. 598.