Иоанн Мосх, «Луг духовный»

(VI–VII вв.; умер в 619 г.)
51 

Аназарв — главный город второй Киликии.[103] Милях[104] в двенадцати от него расположена лавра, называемая Египетской. Тамошние отцы рассказали нам, что пять лет назад в их лавре скончался старец по имени Юлиавг. Они поведали также, что около семидесяти лет Юлиан провел в тесной пещере, не владея ничем, принадлежащим к веку сему, кроме платья из козьей шерсти, плаща, евангелия и деревянного кубка. А еще отцы сказали, что во все время жизни своей старец не зажигал светильника и по ночам небесный свет озарял пещеру и позволял ему при чтении различать буквы. 

60

Во время пребывания нашего в Александрии один христолюбивый человек рассказал нам следующее. Некая монахиня, говорил он, жила в своем доме, вела затворническую жизнь[105] и, заботясь о душе своей, проводила время в постоянной молитве, посте и бдении, а также щедро подавала милостыню. Но диавол, вечно воинствующий против рода человеческого, не могши видеть такую добродетель девушки, наслал на нее напасть — он внушил одному юноше сатанинское влечение к ней. Юноша караулил ее перед домом. И вот когда монахиня хотела выйти и отправлялась из дома своего в церковь, чтобы помолиться, юноша преграждал ей дорогу, докучая и надоедая ей, как это свойственно влюбленным, так что вскоре монахине пришлось из-за этой беды не выходить из дому. Однажды она посылает к юноше свою служанку, велев ей сказать: «Пойдем, госпожа моя хочет тебя видеть». Юноша пошел к ней, радуясь, что добился своего. Монахиня сидела за ткацким станком. Она говорит вошедшему: «Садись». Усадив юношу, девушка говорит ему: «Почтенный брат, скажи, почему ты так преследуешь меня и не даешь мне выйти из дома?». Юноша сказал в ответ: «Потому, госпожа, что действительно сильно люблю и с тех пор, как увидел тебя, весь объят пламенем». Она сказала ему: «Что же ты во мне находишь столь красивым, что так любишь меня?». Юноша говорит: «Глаза твои. Они ведь соблазнили меня». Когда монахиня услышала, что глаза ее соблазнили юношу, она схватила ткацкий челнок и выколола себе оба глаза. Подвигнутый тем, что монахиня лишилась из-за него обоих глаз, юноша удалился в Скит[106] и тоже стал рачительным монахом.

64

Однажды трое старцев посетили уже упомянутого пресвитера[107] авву Стефана. Пока они рассуждали о пользе духовной, он молчал. Старцы и говорят ему: «Ты нам ничего не отвечаешь, отец, а мы ведь пришли к тебе ради поучения». Тогда он говорит им: «Простите мне — я не слышал, о чем у вас была речь. Однако скажу, что могу. Ни ночью, ни днем я не вижу ничего, кроме распятого на кресте господа нашего Иисуса Христа». Получив это поучение, старцы удалились.

75

Этот же авва Палладий рассказал нам, когда мы посетили его в другой раз, такое: «Жил в Александрии некий христолюбец, весьма богобоязненный, сострадательный и гостеприимный к монахам; была у него весьма смиренная жена, которая всякий день наблюдала пост, и дочь около шести лет. Однажды христолюбец этот отправился в Константинополь; ведь он был купцом. И вот, оставив в доме жену, дочь и одного раба, он пошел в гавань. Перед тем как ему уйти, чтобы сесть на корабль, жена говорит: «Кому ты нас поручаешь, господин?». Муж отвечает ей: «Владычице нашей богородице». 

Как-то, когда жена сидела за работой, а девочка была подле нее, раб по наущению диавола решил убить женщину и девочку, взять их добро и бежать. И вот, принеся из кухни нож, он направился в столовую, где сидела госпожа его. Как только раб дошел до двери столовой, его поразила слепота, и он не мог добраться ни до столовой, ни до кухни. В течение часа он ударами понуждал себя двинуться с места и, наконец, стал кричать госпоже: «Пойди сюда». А она удивилась, что раб, не входя к ней, стоит в дверях и кричит, и говорит ему: «Лучше ты иди сюда», не зная, что он ослеп. Раб стал заклинать ее, чтобы она подошла, она же поклялась, что не подойдет к нему. Тут раб говорит ей: «Пошли мне хотя бы девочку». Она не сделала и этого, сказав: «Если хочешь, иди сам». Тогда раб, так как был совсем беспомощен, ударил себя ножом и рухнул замертво. Госпожа его, увидев, что случилось, подняла крик. Сбежались соседи, а вскоре пришли и люди из претории;[108] они застали раба еще живым, и все от него узнали, и прославили господа, явившего чудо и спасшего мать и дитя ее.

78

Авва Иоанн, игумен монастыря Гигантов, поведал нам, когда мы пришли к нему в Теополь,[109] также и следующее: «Недавно пришел ко мне какой-то юноша и сказал: „Бога ради прими меня. Я хочу покаяться". Он говорил это с великими слезами. Видя, как юноша подавлен и опечален, я говорю ему: „Скажи мне, какова причина такого твоего сокрушения?". Он говорит мне: „Поистине, авва владыка, я много грешен". Вновь я говорю ему: „Верь мне, дитя, сколь ни много есть разных грехов, столь же много и целительных средств. Если хочешь получить исцеление, расскажи мне по правде свои проступки, чтобы я наложил подходящие для них наказания.[110] Ведь прелюбодей врачуется так, убийца иначе, смешивающий яды — опять по-другому, для сребролюбца тоже свое средство". Юноша стал громко жаловаться и бить себя в грудь — слезы и стенания завладели им — и от сильного смущения сердца он не мог говорить. Когда я увидел, что юноша в беспомощности и несказанной печали не может открыть свое страдание, я говорю ему: „Дитя, послушай меня, напряги немного ум свой, расскажи, что ты совершил, и господь наш Иисус поможет тебе. Ведь по неизреченному человеколюбию и безмерному милосердию своему он все претерпел ради нашего спасения — знался с мытарями, не погнушался блудницы, не отверг разбойника, был другом грешникам, а затем принял крестную муку;[111] радостно примет он в длани свои и тебя, если ты раскаешься и обратишься, ибо не хочет смерти грешника, но, чтобы грешник обратился от пути своего и жив был".[112] 

Тогда, превозмогши себя и немного сдержав слезы, он говорит мне: „Я, авва владыка, исполнен всяческого греха и недостоин ни небес, ни земли: два дня назад я услышал, что дочь одного из первых людей в этом городе, еще девушка, умерла, и ее схоронили в гробнице поодаль от города и положили с нею множество одежд. Услышав это — ведь подобные нечестивые дела были мне знакомы — я пошел ночью к гробнице и стал снимать с девушки одежды, и снял все, что на ней было, не пощадив даже последнего хитона; я совлек и его и оставил девушку голой, какой она была при рождении. Когда я уже собирался выйти из гробницы, девушка вдруг приподнялась, вытянутой левой рукой схватила меня за правую и говорит мне: «Человек, зачем тебе было обнажить меня? Разве ты не боишься бога? Не страшишься грядущего суда и воздаяния? Разве не обязан чтить во мне мертвую? Разве не уважаешь нашу общую с тобой природу? Как же ты, будучи христианином, допустил, чтобы я нагой предстала пред Христом, не устыдившись, что я женщина? Разве не женщина родила тебя? Разве во мне ты не оскорбил мать свою? Какой ответ, несчастнейший из людей, ты дашь за меня перед грозным судом Христовым? Ведь пока я была жива, никто чужой не видел лица моего, а ты, когда я умерла и погребена, совлек с меня одежды и увидел мое обнаженное тело. О человеческая природа, в какую бездну зла ты низверглась! С каким сердцем и с какими руками ты приступишь к святому телу и крови господа нашего Иисуса Христа?».[113] Слыша и видя это, я устрашился и испугался и, весь дрожа, с трудом вымолвил: «Отпусти меня, более я такого не сделаю». Она говорит мне: «Когда захотел, ты вошел сюда, но отсюда ты не выйдешь, когда захочешь — эта гробница будет нам общей. Не надейся умереть сразу: после многодневных страданий ты в мучениях отдашь свою исполненную зл: а душу». Я же со слезами молил ее отпустить меня, клянясь всемогущим богом впредь отстать от этого нечестивого и беззаконного дела. Тогда, после долгих моих просьб и слез, она говорит мне в ответ: «Если хочешь жить и избавиться от ожидающей тебя муки, дай мне слово, что, если я отпущу тебя, ты не только отступишься от этого своего позорного и гнусного ремесла, но сейчас же не медля отречешься мира, и станешь монахом, и покаешься в содеянном, и будешь служить Христу». Я поклялся ей, говоря: «Я сделаю не только, что ты мне сказала, но уже сегодня не вернусь в дом свой и прямо отсюда пойду в монастырь». Тогда девушка говорит мне: «Одень меня, как я была одета». Когда я ее убрал, она вновь упала мертвой. Тотчас я, несчастный грешник, вышел из гробницы и пришел сюда". Услышав это от юноши и укрепив его речами о покаянии и воздержании, я затем постриг его в монахи. Облаченного в иноческое одеяние, я затворил юношу в одной из горных пещер в городе, а он воздавал великую благодарность богу и с той поры подвизался о спасении души своей».

107

Примерно в миле от святой реки Иордан расположена лавра, зовущаяся лаврой святого аввы Герасима. Когда мы пришли в эту лавру, живущие там отцы рассказали нам об этом святом, что однажды, когда он шел по берегу святого Иордана, ему повстречался лев, который громко рыкал из-за того, что у него болела лапа. Он занозил лапу, и от этого она у него распухла п гноилась. Завидев старца, лев подошел и протянул ему больную лапу, в которой был терн; он плакал на свой лад и просил у старца помощи. А старец, увидев льва в такой беде, сел на землю, взял его лапу и, разрезав, вытащил занозу и выдавил много гною, затем тщательно промыл рану, обвязал ее тряпицей и отпустил зверя. А исцеленный лев уже не уходил от старца, но, как верный ученик, сопровождал его всюду, куда бы тот ни шел, так что старец дивился такой признательности его. И с тех пор авва Герасим стал кормить льва, давая ему хлеб и моченые бобы. 

В лавре держали осла, чтобы возить на нем воду для братии. Ведь монахи пьют воду из святого Иордана, а от лавры до реки целая миля. Отцы обыкновенно поручали льву пасти осла на берегу святого Иордана.

Однажды, когда лев пас его, осел далеко отошел от него. А тут из Аравии приходят погонщики верблюдов; увидев осла, они угоняют его по пути восвояси. Лев, не уследив за ослом, вернулся в лавру к авве Герасиму очень опечаленным и угрюмым; авва решил, что лев съел осла, и говорит ему: «Где осел?». А тот, как человек, молча стоял, опустив голову. Старец говорит ему: «Ты съел осла? Благословен господь. Все, что делал осел, отныне будешь делать ты». И вот с той поры на льва по велению старца навьючивали короб с четырьмя кувшинами, и он возил воду. 

Однажды на молитву к старцу пришел воин, и, увидев, что лев возит воду, и, узнав причину этого, пожалел его. И вот он вынул три номисмы,[114]и отдал старцам, чтобы они купили для этих нужд осла, а льва освободили от его повинности. Вскоре после того как лев был освобожден от доставки воды, погонщик верблюдов, который увел осла, снова пришел, чтобы в святом граде продать хлеб; захватил он с собой и угнанного осла. Переправившись через святой Иордан, он опять повстречал того льва. Увидев его, погонщик оставил своих верблюдов и убежал. Лев же узнал осла, бросился к нему и, как обычно, взяв в зубы его узду, угнал осла и вместе с ним трех верблюдов; с радостными криками, потому что нашел потерянного осла, лев пришел к старцу. Ведь старец думал, что лев съел осла. Тогда старец Герасим понял, что лев был неправо оклеветан. Он дал льву имя — Иордан. Вместе со старцем лев прожил в лавре пять лет, будучи всегда неразлучен с ним. 

Когда же авва Герасим отошел к господу и был схоронен отцами, льва по устроению божию на тот раз не оказалось в лавре. Вскоре он вернулся и стал искать старца. Ученик старца и авва Савватий, увидев льва, говорят ему: «Иордан, старец наш оставил нас сиротами и отошел к господу, на вот поешь». Лев не захотел есть, но непрестанно обращал глаза то в одну, то в другую сторону, чтобы найти своего старца, громко кричал и не мог примириться с его кончиной. Авва Савватий и остальные отцы, глядя на льва и трепля его по спине, говорили ему: «Старец отошел к господу и оставил нас». Говоря так, они не могли утишить его криков и стенаний, но чем более, как им казалось, они врачевали и ободряли его словами, тем сильнее и сильнее лев продолжал плакать, тем громче становилось его надгробное рыдание, и голосом, обликом и глазами он показывал свою печаль о том, что не видит старца. Тогда авва Савватий говорит ему: «Ну, пойдем со мной, если не веришь нам, и я покажу тебе, где лежит наш старец». И, взяв льва, он привел его туда, где они похоронили старца. Могила была в полумиле от церкви. Когда они остановились над могилой аввы Герасима, авва Савватий говорит льву: «Вот старец наш». И авва Савватий преклонил колена. Лев, увидев, как авва высказывает свою печаль, стал, стеная, сильно биться головой оземь и испустил дух тут же у могилы старца.

Это произошло не потому, что лев был наделен разумной душой, но потому, что бог пожелал прославить тех, кто прославил его, не только при их жизни, но и после смерти их п показать, каково было повиновение животных Адаму до того, как он преступил заповедь божию и был лишен райского блаженства.

Сюжет легенды использован Н. Лесковым в рассказе «Лев старца Герасима». — Полн. собр. соч., т. 29, М., 1897.

185 

В бытность нашу на острове Самос[115] боголюбивая и нищелюбивая Мария, мать кир[116] Павла кандидата,[117] рассказала нам, что в городе Нисибисе[118] жила одна христианка, муж ее был язычником. У них было пятьдесят милиарисий.[119] Однажды муж говорит жене своей так: «Отдадим наши милиарисии в рост, чтобы получить с этого хотя бы малую прибыль — ведь, изводя один за одним, мы скоро растратим все». Жена говорит ему в ответ: «Если хочешь отдать их в рост, отдай христианскому богу». Муж говорит ей: «А где этот христианский бог, чтобы нам дать ему взаймы?». Она говорит мужу: «Я тебе его покажу, и ты не только не потеряешь деньги, но он заплатит тебе лихву и удвоит сумму, которую получил». Муж говорит ей: «Пойдем, покажи мне его и дадим ему взаймы». Она, взяв своего мужа об руку, ведет его в святую церковь. В нисибисской церкви пять больших дверей. И вот когда женщина привела его на паперть, где расположены эти большие двери, она показала ему на нищих, сказав: «Если ты отдашь им, то это христианский бог возьмет деньги. Ведь все они — его люди». Тогда муж этой женщины с радостью отдает нищим свои пятьдесят милиарисий и возвращается домой. 

Через три месяца, когда у них вышли деньги, муж говорит жене: «Сестра,[120] христианский бог не считает нужным отдать нам хоть часть своего долга, а мы в крайности». Жена говорит ему в ответ: «Ступай туда, где ты давал деньги, и бог с превеликой готовностью вернет их тебе». Муж бегом бросился в святую церковь. Оказавшись в том месте, где отдал нищим свои милиарисии, и обойдя всю церковь, он не увидел, как рассчитывал, никого, кто бы вернул ему долг, кроме нищих, опять сидевших там. И когда он раздумывал, к кому обратиться и с кого спросить, замечает, что на мраморных плитах под ногами у него лежит один большой милиарисий[121] из числа тех, которыми он оделил нищих; человек этот наклоняется и, подняв монету, идет в дом свой. И говорит своей жене: «Вот я сходите в вашу церковь и, поверь мне, жена, не увидел христианского бога, которого, по твоим словам, должен был увидеть, и он мне ничего не вернул — только там, где я роздал пятьдесят милиарисий, я нашел на полу вот этот». Тогда достойная удивления женщина говорит ему: «Бог незримо вернул его тебе. Ведь незрим бог и незримой силой своей и дланью правит миром. Но ступай, господин мой, купи чего-нибудь, чтобы мы сегодня поели, а бог снова позаботится о тебе». Муж пошел и купил им хлеба, вина и рыбы. И, вернувшись, дает жене. Она же, взяв рыбу, начинает ее чистить и, разрезав, находит во внутренностях предивный камень, так что женщина поразилась его красоте. Она не знала, что это за камень, но все же не бросила его. Когда возвратился муж ее и они стали есть, она показала ему камень, который нашла, говоря: «Вот какой камень я нашла в рыбе». Он же, взглянув, и сам был удивлен красотой камня, но тоже не знал его природы. После того как они поели, муж говорит: «Дай мне этот камень — я пойду и продам его, если удастся что-нибудь выручить». Ведь и муж ее, будучи, как я сказал, человеком простым, не знал, что это за камень. И вот он берет камень и отправляется к меняле. А тот был еще и серебряных дел мастером. Уже пришло время закрывать лавку (дело было вечером), и пришедший говорит среброделу: «Хочешь купить этот камушек?». Серебряных дел мастер, взглянув на него, говорит: «Сколько ты просишь?». Продающий камень говорит ему: «Дай сколько-нибудь». Тот говорит: «Хочешь пять милиарисий?». А продающий камень, решив, что меняла смеется, говорит: «Столько ты даешь за это?». Сребродел, думая, что пришедший ответил ему насмешливо, говорит: «Хочешь десять милиарисий?». Тот молчал в уверенности, что над ним опять подшучивают. Сребродел говорит ему: «Хочешь за него двадцать милиарисий?». Продающий молчал, ничего не отвечая. Когда серебряных дел мастер дошел до тридцати, а потом до пятидесяти милиарисий, клянясь, что заплатит такие деньги, пришедший, подумав, сообразил, что если бы его камень не был очень дорогим, сребродел не предлагал бы за него пятидесяти милиарисий. Меняла же, понемногу набавляя, посулил наконец триста больших милиарисий. Владелец камня согласился на это, и отдал камень, и в веселии возвращается к жене своей. Она, увидя его, спрашивает: «За сколько ты продал?». Она была уверена, что муж отдал камень за пять или десять фолиев.[122] Тогда муж вынул триста милиарисий, подал ей и сказал, что продал камень за эти деньги. Она же, подивившись доброте человеколюбца бога, говорит: «Вот, муж, сколь благ, великодушен и богат христианский бог: видишь, он не только вернул тебе, ссудившему его деньгами, пятьдесят милиарисий, но и лихву, спустя немного дней ушестерив то, что взял взаймы. Знай теперь — нет другого бога, кроме него, ни на земле, ни на небесах». Убежденный свершившимся чудом и на собственном опыте постигнув истину, человек этот тотчас принял христианство, восславил господа и спасителя нашего Христа с отцом и святым духом и исполнился величайшей благодарности к своей разумной жене, через которую ему было дано познать истинного бога.

Текст переведен по изданию:

Patrologia Graeca ed. Migne, t. 87, pars 3.


Загрузка...