Византийские легенды

Жизнь деяния и подвиги святого отца нашего и исповедника Михаила, пресвитера и синкелла града Иерусалима

Увековечивать деяния святых мужей и передавать память о них потомкам — дело, исполненное великой для жизни пользы. Ведь предание о подвигах их побуждает к ревности души людей боголюбивых, призывая их к свершению подобных же деяний. Такова и жизнь Михаила, я разумею исповедника и синкелла,[290] о котором ныне предстоит мне поведать; святой град господа нашего Христа, Иерусалим, произвел его и взрастил, словно украшенное пышной листвой добродетелей дерево, а преславный Константинополь удостоил благой доли Христова исповедника и архимандрита монастыря Хора.[291]　

Кто были родители этого преславного человека божия и гражданина Иерусалима, мы не знаем, ибо не случилось никого, кто бы назвал нам имена их. Предки святого, как сам он утверждает в своих письмах, персы. Родители его, хотя были многодетны, не имели ни одного сына, о чем они немало печалились. Мать, как женщина боголюбивая и верная, часто посещала молитвенные дома божии и, пребывая там, денно и нощно молила бога, чтобы даровал ей господь плод чрева — сына, как некогда Анне, жене Елканы, матери прозревающего будущее пророка Самуила,[292]говоря ему только: «Адонай, господи, Элогим, Саваоф.[293] Если, взирая с небес, ты обратишь взор свой на меня, смиренную, и даруешь мне плодом чрева сына, я посвящу его тебе, чтобы он служил тебе, всегда пребывая у святого твоего престола». Вседержитель бог, медленный во гневе своем, но скорый в помощи тем, кто призывает его с верой, внял сетованию ее, и услышал ее молитву, и даровал ей по просьбе ее сына, которого она вскормила и как благожеланный дар отдала ему.　

Ибо в дни те, сходясь с мужем своим, она понесла во чреве, и родила сына, и нарекла ему в купели возрождения[294] имя Михаил, что означает воитель божий,[295] как бы ясно объявляя и предрекая этим именем, что ему предстоит отличиться подвигами против безбожных еретиков.　

Когда младенец был отнят от груди и достиг уже трех лет, мать по своему обету посвятила его богу. Вместе с мужем пришла она в церковь во имя святого Воскресения господа нашего Христа. Она подвела сына к тогдашнему телетарху[296] святого града господа нашего Христа православному предстоятелю апостольского престола в граде сем, говоря так: «Прими, святой владыка, и передай великому пастырю Христу рожденного от чрева моего и сопричисли его клиру церкви во имя святого Воскресения господа нашего Христа». И она рассказала ему все по правде — и как господь услышал молитвы ее, и как она обещала посвятить сына своего богу. А он согласился на их просьбы и, помолившись за мальчика, постриг его и причислил пока к чтецам[297] церкви во имя святого Воскресения господа нашего Христа.　

Родители, взяв своего богоданного сына, вымоленного и обретенного в церкви во имя святого Воскресения, в великой радости вернулись в дом свой. И передают его учителю, чтобы обучил его начаткам знания. А мальчик преуспевал в росте и в науках перед богом и людьми. Когда же он, как мы сказали, получил начальное образование, по велению постригшего его патриарха мальчика отдают обучаться грамматике, риторике и философии. И, подобно тучной земле, которую оросили, в малое время он постиг грамматику, риторику и философию в такой мере, как тогда никто, и не только это, но и самое существенное из поэтики и астрономии. Так все и шло; мальчик преуспевал в мудрости, росте, добронравии и в угодной богу жизни, никогда не пренебрегал божиими молитвенными домами и славословиями, упражнялся в посте, бдении и молитвах и, умягчая юношеский нрав, посвящал себя богу как любезный ему храм,[298] чтобы от младых ногтей, насколько это возможно для человека, стать домом божиим. Так он упражнялся, и вел угодную богу жизнь, и был всем желанен, всеми любим и прославляем в устах всех из-за добродетельной своей жизни.　

Когда отец его умер, а мать овдовела, на него пала немалая забота о том, как устроить жизнь матери своей и сестер своих. Вскоре мать Михаила, подвигнутая его божественными увещаниями и видя столь добродетельную жизнь своего сына, решила вместе с дочерьми удалиться в какой-нибудь монастырь святого града господа нашего Христа.　

А блаженный Михаил со всяческим рвением помог ей в том и постриг ее вместе с двумя дочерьми ее, как мы уже сказали, в монастырь вблизи святого Сиона, матери всех церквей, пожертвовав весьма много денег в этот монастырь. А прочее движимое и недвижимое имущество свое продал и роздал деньги нищим; оставив себе лишь малую часть, он бежал из города, чтобы его не удержали близкие, знакомые и родные. Осуществив свою угодную богу цель, Михаил приходит в великую лавру святого отца нашего п наставника пустыни Саввы[299] и просит игумена принять его и ввести в боголюбезную свою и исполненную добродетели общину, отдав ему и те деньги, которые принес с собой, чтобы игумен распорядился ими по своему желанию. Преславный же тот пастырь, видя твердость, смирение и мудрость молодого человека — Михаилу было около двадцати пяти лет, — уступил его просьбе. И спустя немного дней пастырь этот призвал его к себе и, наставив и поощрив к исполненной добродетели жизни подвижника, постриг и сопричислил добродетельной и боголюбезной общине своей.　

Отец наш, великий Михаил, прияв пресвятой и ангельский образ, так предался подвигу и такой наблюдал пост, что всю неделю довольствовался одними овощами без соли и их вкушал лишь через два или три дня. Кроме субботы, воскресения и праздников, он 18 лет не ел хлеба. Хотя множество раз наставник его, т. е. игумен монастыря, призывал святого отступить несколько от строгостей, чтобы тело его сохранило силы для служения богу и для труда в лавре, тот не соглашался, но еще более упражнял себя в житии по богу, посте, бдении всенощном стоянии на молитве, так что вся братия дивилась ему. Если отцы выходили для сбора хвороста и все брали по одной ноше, он набирал две и приносил их на пекарню.　

Двенадцать лет отличаясь во всякой службе и почти всех превзойдя в послушании и смирении, он по воле божией и велению игумена удостаивается сана пресвитера.[300] Упомянутый игумен лавры вместе с ним идет к святому патриарху Фоме[301] и просит его удостоить пресвятого Михаила рукоположения. Патриарх тотчас же это сделал. Когда святой отец наш Михаил рукоположен был названным архиерархом в церкви во имя святого Воскресения господа нашего Христа, он вместе со своим пастырем возвратился в упомянутую уже лавру и не только продолжал проводить прежнее свое строгое житие, но наблюдал еще большую строгость, стремясь благодаря посту, бдению, сну на голой земле и всенощному стоянию на молитве стать достойным полученного священства и безукоризненным слугой как царя небесного, так и архиерарха божия.　

Спустя два года он просит игумена своего дать ему отшельническую келию для безмолвия и одинокой молитвы. Тот, всячески желая удовлетворять просьбы святого — ибо знал его благочестивую цель, — дал ему келию и малую пещеру по боголюбезному его стремлению к безмолвию и молитвам к богу. Пресвятой Михаил был, как сказано, столь нестяжателен, что не имел в келии своей ничего, принадлежащего к суетной жизни сей, кроме хитона, который носил, подстилки, на которой спал, да глиняного сосуда, в котором размачивал хлеб, чтобы есть.　

Так все и шло, и так отец наш подвизался. И вот господь посылает ему честную двоицу родных братьев — я разумею Феодора и Феофана.[302]Феодор имел от роду 25 лет, святой Феофан — 22 года. Взойдя к игумену лавры, отец наш великий Михаил уведомляет его об их приходе, и тот велит принять обоих и путеводить в жизни по богу. По велению игумена он постриг братьев во иночество и ввел в ангельский образ уединенного жития и вместе с ними творил славословие богу, наставляя их на пути спасения как добрый учитель, и преподавал им грамматику, философию и многое из поэтики, так что в краткое время пресвятые братья достигли мудрости, и молва о них дошла до пределов земли той и до самого благого и православного предстоятеля апостольского престола. Патриарх часто призывал их к себе для беседы и толкования Священного писания. И, внимая потоку премудрых речей их, струящихся, как воды речные, он радовался и ликовал духом и славил милостивца бога, явившего в дни его таких светочей. Удивлялся он также великому смирению и воздержанию во всем премудрого Михаила. Ибо тот, обладая преизобилием мудрости, совершенной добродетелью и благородным происхождением, был украшен величайшим смирением.　

Потому что святые так угождали богу чистой своей жизнью, постоянно множился народ божий, просвещаемый их учением и истинно православными и божественными догматами. На пятидесятом году жизни великого Михаила патриарх Фома, которого я уже упоминал, по откровению божию делает блаженного и великого Михаила своим синкеллом. Потому он, повелев Михаилу оставить прежнюю свою отшельническую келию, отвел его в церковь во имя святого Воскресения господа нашего Христа вместе с двумя учениками, я разумею Феодора и Феофана, предуставив им жить в монастыре Спудиев, построенном святейшим патриархом Ильей[303] близ церкви во имя святого Воскресения господа нашего Христа. Спустя немного дней патриарх в церкви во имя святого Воскресения господа нашего Христа рукоположил во пресвитеры учеников его, я разумею премудрого Михаила, Феодора и Феофана. И с того времени были неразлучны великий Михаил и упомянутый святейший патриарх Фома.　

Издавна пресвятой и великий Михаил желал, денно и нощно моля бога, чтобы, если он угоден ему, бог удостоил поклониться святым мощам первоверховных апостолов Петра и Павла, пострадавших в великом граде Риме, когда в нем правил нечестивый Нерон.[304] В дни те, о которых у нас речь, восстали некие иереи и монашествующие из племени франков, говоря в символе веры, утвержденном 150 святыми отцами, собравшимися в Константинополе при императоре Феодосии Великом на второй собор против безбожного Македония, осмелившегося произнести хулу на дух святой: «И в духа святого, господа животворящего, исходящего от отца и сына».[305] Потому немало был смущен великий град Рим; папа, правивший тогда римским престолом,[306] воспротивился и не пожелал, чтобы прибавлены были какие-нибудь слова, которые отсутствовали в символе веры, установленном собранием святых отцов. Этот папа в послании великому Фоме, патриарху святого града господа нашего Христа, просил, чтобы он помог его церкви, которой угрожает опасность, и послал от апостольского своего и святого престола каких- нибудь людей, украшенных красноречием и мудростью, противустать тем, кто зломысленно придерживается прибавления франков к символу веры, как говорит великий Михаил в своих святых посланиях, обращенных им к православным монахам, живущим в Сицилии. Упомянутый святейший патриарх Фома посоветовался со своим православным и святым собором и святыми отцами, пустынножительствующими близ святого града господа нашего Христа, и всеми единодушно было положено отправить к упомянутому папе в великий град Рим великого и святого Михаила как способного объединить церковь божию и преградить необузданные уста безбожных франков, научив их говорить истину и не презирать того, что должно думать, и следовать неоспоримому учению святых отцов, рекших по внушению святого духа: «Исходящего от отца, вместе с отцом и сыном поклоняемого и славимого».[307] Безбожные агаряне в это самое время наложили величайшую денежную дань на церковь во имя святого Воскресения господа нашего Христа и на прочие церкви господни святого Иерусалима, так что жители этого святого града господа нашего Христа не в состоянии были заплатить столько денег. По двум этим причинам патриарх и святой собор его постановили отправить к упомянутому папе пресвятого Михаила, чтобы он заставил умолкнуть тех, кто ложно учит о символе веры, а равно возвестил Христову иерарху о денежной дани, наложенной на церковь во имя святого Воскресения, дабы тот простер длань помощи граду господню в беде его. И вот святейший патриарх, святой собор и отцы написали упомянутому папе послание относительно символа веры и наложенной дани; было предуставлено также отправить послания константинопольскому патриарху Феодоту, ересеначальнику иконосжига- телей, и императору Льву Армянину[308] в надежде и их отвратить от иконоборческой ереси и привести во вселенскую апостольскую православную церковь. Это случилось в начале царствования упомянутого Льва. И вот великий Михаил, собираясь в путь к святому папе римскому, намеревался посетить также молитвенные дома божии священного этого и царственного града.　

Святой исповедник Феодор Студит, сосланный при императоре Никифоре на восток, обратился с посланием к упомянутому первосвященнику святого града господа нашего Христа с просьбой помочь и вместе с ним поддержать божию константинопольскую церковь, утесняемую безбожными еретиками иконоборцами.[309] Потому-то патриарх Фома и собор его написали послание к упомянутому выше патриарху, вернее злотриарху Феодоту и владыке Льву, вразумляя их и наставляя отказаться от нечистой иконосжигательной ереси.　

Отец наш, великий Михаил, не смея ослушаться, а паче того, прияв такое веление святых отцов как бы от бога и издавна моливший быть удостоенным поклониться первоверховным апостолам, сотворил вместе с посылающими его молитву и, наряженный ими, как их соратник вышел из святого града господа нашего Христа вместе со своими учениками, я разумею Феодора и Феофана, и еще с одним монахом Спудийского монастыря по имени Иов, чья непорочная по богу жизнь многими засвидетельствована. До Диосполя и Лидды[310] Михаила провожали святой патриарх с иерархами и сонмом святых отцов. Обняв их и попрощавшись, он начал путь свои.　

Проходя через город Селевкию, Михаил встретил там некиих супротивных монахов, отрицающих седьмой Никейской собор, собравшийся в правление священных императоров Константина и матери его Ирины и во патриаршество Тарасия,[311] и не числивших в священных диптихах святых, исповедников и великих патриархов Тарасия и Никифора.[312]Премудрым своим поучением и собственным примером он убедил их признать этот святой собор и согласиться с его постановлениями. И не только их он убедил согласиться с постановлениями этого святого собора и со вселенской и апостольской церковью божией, но всех, с кем ему по дороге довелось об этом беседовать, он заверял, говоря, что божия иерусалимская церковь и ее телетарх со своими архиерархами и отцами пустынножителями признал, одобрил и числил в святых диптихах святой вселенский седьмой собор наравне с предшествовавшими ему шестью святыми вселенскими соборами, а также признал архиерархов его Тарасия и Никифора единодушными себе и единомысленными. Убежденные его словами, все они признали седьмой святой вселенский собор и приняли его постановления.　

Не скрылось это от нечестивого, богопротивного и звероименитого императора[313] и его иерарха, точнее ересиарха, Феодота, и он стал скрежетать зубами. Когда же святой отец наш и поборник благочестия Михаил вместе с учениками своими в мае седьмого индикта[314] вошел в счастливый град Константинополь и довел до сведения императора и патриарха Феодота порученное ему дело, император тогда еще таил гнев свой на святых. Получив послание и прочитав его, и он, и патриарх не только не были вразумлены и не согласились с истиной, но впали в еще злейшее заблуждение. Они определяют великому Михаилу и ученикам его остановиться в Хорском монастыре и отдохнуть от трудов пути, назначив им довольствие за счет императорской казны.　

Спустя немного дней после прихода Михаила император, послав за ним, призывает святого с учениками его во дворец, называемый Хрисотриклин, куда собрался также синклит. Когда святые и богоносные отцы вошли и предстали пред императором, он сказал им: «Какова причина, святые отцы, того, что вы обременили себя приходом к справедливости величества моего?». Святой отец наш Михаил говорит в ответ императору: «Святейший патриарх, правящий священным престолом святого града господа нашего Христа вместе со своим святым собором и отцами пустынножителями, послал нас к кротости величества вашего сказать богопутеводимой царственности вашей ради святой вселенской апостольской церкви Христовой и ради православного народа, чтобы твоя божественность дозволила беспрепятственно писать иконы и всем невозбранно поклоняться им, как сказано об этом в доставленном нами послании». Император повелел принести его и прочитать в присутствии всех. Послание от святейшего патриарха иерусалимского к константинопольскому патриарху Феодоту и императору Льву было принесено и гласило так:[315] «Господь бог и спаситель наш Иисус Христос, единый из святой пресущественной и живоначальной Троицы с отцом и духом вывел мир сей из небытия в бытие и рукой своей по образу своему и подобию сотворил из персти земной человека, для спасения нашего в последние дни мира был рожден девой, вочеловечился и облекся в ветхого Адама,[316] по зависти диавола и лукавству женщины изгнанного из рая и ставшего слугой диавола, ради того, чтобы сохранить образ его, преданный страданиям, принял все, крестную муку, смерть и прочее, о чем рассказывается в святых евангелиях. И вот великий бог и спаситель наш, Иисус Христос, повелел Моисею на горе Синайской[317]прежде всего сделать двух херувимов, осеняющих кивот завета. На скинии завета[318] тоже была икона пресвятой Богородицы и приснодевы Марии; равным образом пророки Исайя, Иеремия, Даниил, Иезекиил и прочие действительно видели иконы и изображения. Сам бог всяческих и господь наш Иисус Христос разве не называется, не есть и по вере нашей не признается образом и подобием незримого бога отца? Что же святые и преславные апостолы, разве они не писали икон, с благоговением не поклонялись им и не чтили их? А первый пастырь и учитель церкви, которому Христос вверил ключи царствия и повелел пасти словесных его овец, простив троекратное его отречение после трекратного вопрошения,[319] разве не дал он ученику своему Панкратию[320] двух икон Христа и матери его пречистой богородицы и приснодевы Марии, заповедав ему в святой церкви изображать все земное житие истинного бога нашего, начиная с явления деве ангела, сказавшего: „радуйся, обрадованная, господь с тобой",[321] и кончая вознесением его и сошествием святого духа, чтобы ненаученный и неграмотный из начертанного на святых иконах мог уразуметь, что предвечный господь наш и бог Иисус Христос свершил и претерпел ради нас и спасения нашего? Что же, разве евангелист Лука первым не написал господа Христа и матерь его во плоти,[322] и доныне икона эта разве не сохраняется в великом Риме и святом граде господа нашего? А что сказать о пророках и апостолах? Разве сам господь наш и бог Иисус Христос, подобие незримого отца, набросив на лик свой тряпицу и так отобразив плотский образ свой, не послал его с прислужником Авгарю, верному топарху города Эдессы?[323] Икона эта и до сих пор сохраняется в том городе. Обо всем этом мы упомянули, пытаясь показать, что иконы — вещь не новая и не недавняя, а существовали от начала и издревле почитались в Ветхом и Новом завете. Потому мы просим могущество ваше отступить от новой этой нечистой ереси иконосжигательства и признать заповеданную отцами святую апостольскую веру, чтобы церковь божия вернула себе исконную красоту святых икон, а вы, вняв призыву нашему, не были навеки преданы анафеме, но скончали дни свои в истинной православной вере и веселились в вечных кущах вместе с пророками, апостолами, мучениками и святыми, получив вечное искупление».　

Когда послание было прочитано в присутствии всех, этот змий из бездны и львоименитый зверь, недостойный императорской багряницы, разъярившись на святых, велел, жестоко пзбив их, заключить в тюрьму Фиала, а святейшего патриарха и его святой и апостольский собор, равно как и сонм святых отцов, обвинил во многих грехах и предал анафеме как еретиков и идолослужителей, отступивших от истинной веры, сказав: «Этого мало — они и нас заставляют идолопоклонствовать».　

Святые и богоносные отцы, отведенные в тюрьму, воссылали благодарственные песнопения к господу Христу, удостоившему их так пострадать за него и за его икону, и молили даровать им твердость и бесстрашие до самой кончины, чтобы посрамить злобного тирана и христоненавистника.　

Прошло немало дней, а святые голодали, не желая брать никакой пищи от слуг жестокого тирана, так как те были еретиками и христоненавистниками, и хотя император посылал им многое: финики, винные ягоды и все, чем, он знал, питаются подвижники, они этого не принимали, сказав по слову святого псалмопевца Давида: «Елей грешника да не умастит главу мою»,[324] ибо решили скорее умереть голодной смертью, чем вкусить от этих даров.　

Тогда император через одного ученого мужа, способного говорить и слушать других, имя которого я намеренно не называю, обратился к ним, говоря: «Почему добродетель ваша и мудрость ваша, исполнившись злого намерения, желает смерти и не повинуется постановлению православного собора, осудившего и изгнавшего из церкви божией идолослужение?[325]Разве не знаете реченного Давидом об этих идолах: „есть у них уста, но не говорят, есть у них глаза, но не видят, есть у них уши, но не слышат, есть у них ноздри, но не обоняют, есть у них руки, но не осязают, есть у них ноги, но не ходят; и они не издают голоса гортанью своею".[326]Не таковы разве святыни ваши? Потому говорю вам — внемлите мне, признайте вселенскую церковь и получите немалую честь, ибо я поставлю вас архиереями выдающихся престолов; оставьте свое намерение погибнуть ужасной смертью».　

Когда истинно православные исповедники и отцы наши услышали это, они громко вскричали: «Да не отречемся мы ни от изображенных на иконе господа нашего Иисуса Христа, ни от матери его, ни от святых его», и воскликнули: «Пусть даже прольется кровь наша. Передай пославшему тебя еретику и немилосердному тирану так: „Бей, ссылай, казни, делай, что тебе угодно и что желаешь. Ничего иного не услышишь от нас, как поклоняемся, почитаем, лобзаем и веруем в икону бога нашего Христа, и матери его, и святых его и с радостью умрем за него“». Удалившись, злокозненный приспешник нечестивого императора говорит императору: «Мы потерпели поражение, владыка, мы потерпели поражение, ибо мужи эти выше угроз».　

Услышав это, император приказал оставить святого Михаила и Иова в тюрьме, а святых Феодора и Феофана, учеников Михаила, сослать на остров Афусию.[327] Это было исполнено, и святые были отправлены в изгнание, и прибыли на остров этот в августе месяце седьмого индикта, и их отдали под надзор начальнику острова, приказав утеснять всяческим утеснением, чтобы они скорее умерли. Но бог, не оставляющий тех, кто уповает на него, вверил их сострадательному человеку, упомянутому начальнику острова, и они жили в покое и держались избранной дороги, т. е. подвижничества. Потому, находясь на этом острове, святые не переставали своими посланиями укреплять православных в том, чтобы они скорее прияли смерть, чем отступились веры своей и отреклись от изображенного на иконе господа нашего и бога Иисуса Христа и святых, как учит нас сам господь наш, говоря во святых евангелиях: «Будьте мудры, как змии, и кротки, как голубицы».[328]　

Когда пробежали шесть лет и тиран скончался и был предан на вечные муки, восстал другой император по имени Михаил,[329] исполненный той же ереси и богопротивного образа мыслей. Он велел взять святого Михаила из названной тюрьмы и в оковах сослать вместе со святейшим Иовом в один из олимпийских монастырей близ города Прусиады.[330]После того как это было исполнено и святых отправили в изгнание, великий поборник благочестия пресвятой Михаил не переставал своими посланиями укреплять православных в том, чтобы они стойко сносили преследования нечестивых христоненавистных еретиков и безбожных иконосжигателей.　

После того как и этот нечестивый владыка Михаил скончался, вместо него восстал другой император по имени Феофил,[331] родной его сын, кровожадный, немилосердный, дышащий христопротивным гневом и исступлением, злейший всех до него царствовавших, с ненасытимой яростью обрушивающийся на православных, противустоящих его безбожию и ниспровергающих безбожное его и нечестивое учение. Упомянутый этот нечестивый владыка в пятый год своего царствования велел доставить из упомянутого монастыря святого отца нашего великого Михаила.　

Когда это было сделано и святой прибыл в счастливый Константинополь, Феофил приказал заключить его под своды тюрьмы, называемой Преторий, весьма темные и мрачные, зимой исполненные сырости и холода, летом — духоты и жары. В такой-то страшной тюрьме Михаилу неоткуда было ждать облегчения, и он был разлучен со своим соратником и сподвижником (ибо никому не дозволялось сноситься со святым, и его сторожили два кровожадных и суровых воина, которые не разрешали даже прислуживающему ему Иову хотя бы увидеть его или побеседовать с ним). От такой скорби и бедствий святой отец наш и исповедник великий Михаил два года страдал сильной слабостью и от старости своей и по многим утеснениям сделался почти слеп и согбен.　

Некая верная православная монахиня Ефросиния много утешала этого пресвятого и заботилась о телесных нуждах его. Все годы, что он провел и в другой своей темничной келии, после того как исцелел от того тяжелого недуга и был переведен из темного и зловонного помещения и заключен в новое, она не переставала печься о нем и передавать через прислуживающего ему еду, питье и одежу. Ведь спустя два года император велел, как мы уже сказали, перевести его из темного и холодного застенка и заключить в другой застенок того же Претория, сковав ему шею цепью, а на ноги надев колодки.　

Через четыре месяца после его заточения сюда упомянутый нечестивый владыка вспомнил об учениках его, я разумею Феодора и Феофана. О причине же того, почему император вспомнил об учениках святого Михаила, я позднее скажу.　

Был некий Стефан, асикрит.[332] Он знал слугу Христова Михаила и его учеников, ибо они наставляли его в православном вероучении. Немного времени спустя какие-то христоненавистники выдали тирану этого Стефана как сторонника истинной веры, и вот, приведенный пред лицо его, он принял от него много пыток и утеснений и, не в силах их вынести, согласился и подписался под иконоборческой ересью. Святой отец наш Михаил, узнав об этом, направил ему увещательное послание, ободряя Стефана и побуждая отвратиться от такой ереси. Тот, как человек, страшащийся жестоких пыток злобного тирана, хотя на краткое время и склонился к безбожной и противузаконной ереси, потом под влиянием поучений и наставлений святого смело объявил свое согласие почитать изображенного на иконе господа нашего Иисуса Христа и поклоняться ему. Христоненавистный тиран обрек этого Стефана многим пыткам, но не сумел победить стойкость его в вере и потому осудил на изгнание, а имущество его велел передать в императорскую казну.　

Не только этого упомянутого нами Стефана святой отец наш и исповедник Михаил подвигнул пострадать за Христа и его икону, но также знакомого ему спафария[333] Каллону своими увещательными и побуждающими к твердости посланиями он склонил умереть, подвизаясь во имя Христа. Узнав об этом, упомянутый христоненавистный владыка вскипел страшным гневом. Потому христоненавистные приспешники напомнили исполненному греха нечестивому императору о Феодоре и Феофане, говоря так: «Владыка и самодержец, некие четыре монаха, направляясь в великий Рим, пришли из святого града, как сами говорят, в предшествующее твоему царствование с посланиями от своего иерарха, дабы обратить православнейшего и верного императора Льва и склонить его поклоняться идолам, которых они именуют святыми иконами, ибо исполнены этой ереси идолослужения. И, тщась поколебать нерушимую скалу правильной веры его, они не смогли отвратить его от истинного вероучения, а сами, многажды им поучаемые и просвещенные всевозможными наставлениями и увещаниями, не извлекли пользы из таких наставлений и увещаний. Хотя император сулил им различные почести, великие блага и выдающиеся престолы, если, отвратившись от нечистой ереси иконопочитания, вернее идолослужения, вернутся во вселенскую церковь, они не послушались и не вняли православным его поучениям. Потому, охваченный сильным на них гневом, он обрек их многим утеснениям и пыткам в надежде склонить к истине при помощи таких утеснений. Когда же понял, что в этом не успел и бессилен переубедить их, повелел бросить в тюрьму Фиала учителя их и наставника, бывшего, по словам этих людей, синкеллом архиерарха святого града господа нашего, равно как и второго старца, а двух учеников его сослал на остров Афусию. И оттуда они писали послания, увещевая тех, кто хотел жить по правильной вере, и смущали своим безбожным учением веру православных иереев и императора, не давая православным жить в мире и покое. Они склонили любезных тебе и единомысленных асикрита Стефана и спафария Каллону, мужей благороднейших и почтеннейших, отвергнуться правильной твоей апостольской и царской веры и вплоть до смерти терпеть кары, бичи, лишиться имущества, но не признать истины».　

Когда они кончили, император Феофил, громко восстенав, подобно льву, скрежеща зубами, дланями бия себя по лицу и вскричав «увы», повелел через скорохода доставить с острова Афусия учеников его, я разумею предивного Михаила, святых Феодора и Феофана, а святым Михаилу с пресвятым Иовом, старцам, изможденным многими утеснениями и недугами, почти слепым и согбенным, измученным голодом, жаждой и холодом, он повелел цепью сковать пресвятые шеи, на ноги надеть деревянные колодки и не дозволять никому с ними видеться, дабы не обращали людей к идолослужительной вере. О, Христос мой! Как восславлю море безграничной мудрости твоей и долготерпия? Злословимый нечестивыми устами, ты молча сносишь, что изображенный на иконе образ твой, который ты принял от святой девы богородицы ради спасения нашего, они называют идолом! О, нечистые и враждебные правде, о, неблагодарные творения и образы зла, за которых, если сказать словами Священного писания, Христос напрасно умер.[334] Разве икона Христа, которого в неверии своем вы, нечестивцы, только по видимости считаете богом, такой же идол, как Аполлон, икона преблагословенной богородицы матери его идол, как Артемида, а иконы святых его идолы прочих лжебогов? Разве напрасно было воплощение Христово? Напрасно учение апостолов и вселенские соборы? Но довольно. Это не так. Не так, как вы говорите. Мы, христов народ, царевы иереи, по учению апостолов православно поклоняющиеся изображенному на иконе господу нашему Иисусу Христу, отвратившись от них и от суесловного их учения, продолжим рассказ о подвиге святых исповедников отцов наших, я разумею Михаила, Феодора и Феофана, великих светильников церкви, возблиставших, подобно солнцу, и озаривших всю вселенную светом истинного учения.　

Как мы уже сказали, упомянутому нечестивому владыке приспешники его напомнили о несогласии святых отцов наших с верой его, об их исповедничестве, а также об их православных поучениях, и через скорохода он повелел тотчас доставить их в счастливый град Константинополь. Беззаконнейший приспешник беззаконного императора, посланный за ними, тотчас прибыл на названный остров и, не мешкая забрав их оттуда, препроводил в Константинополь, уверяя, что не знает причины, по какой это было ему приказано. Когда святые прибыли в город июля месяца восьмого дня четырнадцатого индикта, приведший их сначала сам вошел к императору и доложил о них. Тот приказал заключить святых в государственную тюрьму, называемую Преторий, а наутро велел узникам предстать перед ним.　

Задолго до прибытия святых об этом стало известно всем, и все ждали, что они предстанут пред судом императора и понесут наказание; можно было видеть и слышать только застращивания и угрозы, с которыми приступили к ним приспешники нечестивого императора; одни с жестокостью говорили: «Сразу же, несчастные, и без возражений покоритесь императорским велениям, чтобы по безумию своему не умереть страшной смертью», другие говорили, что они, мол, претерпят ужасные мученья, если ослушаются императора, третьи: «Вы безумны. Не будьте мудрее архиереев церкви и священного нашего владыки». И многое другое еще злейшее этого говорили им злобные приспешники царя, то уговаривая их, то стараясь устрашить. И это святые слышали до того, как их призвали к императору в Хрисотриклин.[335]　

Предшествуемые эпархом,[336] они вошли в двери покоя и увидели императора (вокруг него было немало вельмож из синклита), пылавшего великим гневом и яростью. Эпарх довел узников до его трона, а затем удалился, оставив их одних пред очами императора. Святые вошли смело, ничего не страшась, ибо был в них страх бога, рекшего: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить, а бойтесь более того, кто может и душу, и тело погубить в геенне»,[337] так что император при виде их поразился. Ибо вошли они так, словно явились не на состязание и панкратий,[338] а на брачный пир. Когда святые остановились пред императором, он резким и суровым голосом велел им приблизиться к нему. И говорит: «Из какой вы земли?». Святые отвечают ему: «Из Моавитиды».[339] Снова он с еще большей суровостью говорит им: «Зачем вы пришли сюда?», и прежде чем они ответили, велел сильным мужам стегать их по лицу. Святых беспощадно бичевали много часов, и от невыносимых пыток они уже не могли держаться на ногах — глаза им от ударов бичей застила тьма, так что они упали и поднялись, подобно святому Елеазару,[340] которого били по чреву, чтобы вновь он встал на ноги; опираясь о грудь палача, святые стояли недвижимо и мужественно терпели муку за Христа, пока император не приказал палачам остановиться.　

Что может быть лучше и удивительнее, чем уподобиться подвигом своему создателю? Ибо как Христос мой был бичеван, стоя пред лицом Пилата,[341] так и его верные слуги радостно принимали удары за него и его икону.　

Когда палачи прекратили бичевание, император говорит святым: «Зачем вы пришли сюда, нечестивые?», желая услышать от них: «Чтобы принять вашу веру». Но так как святые молчали, ничего не отвечая ему и глядя в землю, император сказал эпарху: «Возьми этих нечестивцев, начертай на лицах их ямбы и передай обоих сыновьям Агари[342] — пусть доставят их на родину». Рядом с императором стоял тот, у кого были эти ямбы, по имени Христодул; ему император велел вслух прочесть стихи, добавив такие слова: «Не беда, если стихи нехороши». Он сказал это, зная, что подвижники Христовы в совершенстве постигли правила поэтики и могут осмеять стихи. Кто-то из присутствующих, желая угодить императору, заметил: «Эти люди, владыка, и не заслуживают лучших ямбов».　

Вот что сказали и что свершили суесловы те. Мы же приведем эти ямбы и повторим их в своем повествовании, поскольку знаем, что от этого не может быть вреда. Их счетом двенадцать, и они были начертаны в Претории на лицах святых исповедников Феодора и Феофана в правление Феофила и гласили так:

* Перевод Г. Г. Шмакова.

Мы же, народ Христов, христолюбивое стадо, отвращаясь от такого его суесловия, скажем ему: «О, нечестивец и враг истины, ты называешь пресвятым сына божия, чей изображаемый в церкви образ похитил оттуда и предал огню? Ведь если бы мог, ты самое имя его уничтожил бы среди христиан, чтобы не звался он Христом и сыном божиим. Как же ты, нечистый, признаешь святым град, где сын божий и бог Слова ради спасения нашего познал таинство воплощения? Как же жителей его ты едва не предал смерти из-за веры их во Христа и его икону? Если эти святые, по твоему ложному слову, являются сосудом кощунства и хулы, как же мог их послать архителетарх и собор его и отцы пустынножители с боговдохновенным своим посланием к твоей зломысленности как мужей подлинно мудрых делом своим и словом? И если, как ты говоришь, они были изгнаны оттуда, как же святой собор и праведные отцы могли вручить им это послание? Что дурного они совершили, когда вошли в царственный град, и какое зло кому причинили? Ты считаешь злым и безумным, что они собственным примером и своими святыми православными посланиями путеводили многих верных из тьмы ереси к свету истины? Император, недостойный багряницы, достоин разве что насмешек. При твоем безумии и неправом образе мыслей неудивительно, что ты приказал начертать им лица и сделал их против собственной воли и желания мучениками за Христа, себе же уготовал вечные муки, к которым будешь присужден господом Христом, чей телесный образ на иконе отрицал вместе с отцом твоим, сатаной. Когда херувимы с пламенным мечом увидят, что лица праведников начертаны, они в благоговении отступят и дадут им войти в рай. Ты хотел преследовать их, но господь, справедливо судящий в своем справедливом гневе, помешает такому твоему намерению, чтобы святой и преславный град божий, Новый Иерусалим, не лишился подобных светочей, но украсился ими, вправив их в венец царства, как драгоценные камни. Ты вскоре подпадешь губительной смерти и вечным мукам, их же святые и пречистые останки церковь божия сохранит у себя как сокровище некрадомое и императорскую багряницу, а пресвятые и честные души их примет на вечное ликование со всеми святыми горний Иерусалим, матерь первородных, чей основатель и владыка — бог».　

Но вернемся к своему рассказу и посмотрим, что повелел враг истины и что претерпели мученики Христовы. Ибо, как мы уже сказали, император велел Христодулу вслух прочитать ямбы святым, а после того как это было сделано, распорядился отвести их в тюрьму Преторий и начертать стихи на лицах их. Когда святых увели от императора в Преторий и они вступили под своды так называемой Фермастры, тотчас вбегает какой-то человек с требованием вернуть узников. Сейчас же их вновь препроводили к императору. Увидя их, Феофил говорит: «Возвратившись в землю свою, вы, может быть, будете говорить, что вот мы, мол, насмеялись над императором ромеев,[343] но я ранее насмеюсь над вами и, предав жестоким пыткам, отошлю восвояси».　

И он велит, чтобы со святых была совлечена одежда, и они предстали пред ним нагими. Когда святые мученики Христовы были раздеты, император приказал сильным мужам накрепко связать им тонкими ремнями руки по шести раз каждому, дабы во время пытки они не могли ими двигать. После того как святых крепко связали, император распорядился, чтобы один из этих людей встал впереди, другой же сзади и беспощадно стегали их бычьими жилами. Бичевали мучеников с такой силой, что по четыре воина сменилось у каждого. Им наносили удары по спине и по груди, но ничего от них не слышали, кроме «господи, помилуй» и «пресвятая богородица, помоги нам». Император, слыша, что святые молятся, резъярился и беспрестанно кричал, заклиная своим именем и побуждая бичующих такими словами: «Бей крепко, если любишь меня».　

После того как святых долго пытали, так что они уже не были в состоянии говорить, а кровь их, словно река, залила весь пол, император приказал вернуть их в темницу. Святые после невыносимых пыток едва могли передвигать ноги. Но вот явился другой посланец и велел им возвращаться. Так как у святых не доставало сил идти, еще кто-то, пришедший от императора, предстал пред ними и стал спрашивать: «Почему вы радовались смерти императора Льва и почему, прибыв к нему, не сумели обратить его в свою веру?». Святые, с трудом отвечая ему, сказали: «Смерти Льва мы не радовались, но и не приняли его веры, лучше сказать, богопротивной ереси». Задавший им эти вопросы был логофетом дрома.[344] Он говорит им: «Ступайте, куда вам повелел император». И только с приходом темноты святых отвели в Преторий.　

Спустя четыре дня эпарх, находясь в присутствии своем, велел привести святых. Он начал устрашать их ужасными пытками и угрозами, говоря, что, если не подчинятся поставленным им требованиям, он подвергнет их наказанию, начертает им лица и предаст агарянам. Так как святые отказались исполнить веление императора (при этом присутствовал Христодул, прочитавший ямбы, и его отец), держались с твердостью и были готовы претерпеть тысячи смертей, сказав: «Никогда мы не осквернимся единомыслием с вами, и даже если б ты выколол нам глаза и огнем жег тело наше, мы бы не осквернились согласием с теми, кто отрицает веру и учение христиан», отец Христодула невольно сказал эпарху: «Эти люди никогда не поклонялись иконе; я не знаю, за что они терпят, придя сюда!». Христов мученик Феофан суровым голосом сказал ему: «Отступи от нас, враг истины, ибо не ведаешь, что говоришь и что утверждаешь, — мы признаем, чтим и поклоняемся истинному богу нашему Иисусу Христу, его иконе и иконам матери его и святых его, зная, что почитание иконы восходит к почитанию первообраза.[345] И за Христа, и за его икону мы отдаем свою жизнь и проливаем кровь свою». Когда эпарх услышал это, он искательно говорит: «Однажды только признайте — ничего более я не требую — и отпущу вас, и вы пойдете, куда вам угодно». В ответ мученик Христов Феодор сказал ему: «Эпарх, ты говоришь подобно человеку, уговаривающему другого так: „Я не прошу тебя ни о чем, только дай отрубить себе голову и ступай, куда хочешь". Так вот знай — посрамление для нас, когда кто-нибудь осмеливается склонять нас к той вере, принять которую уговариваешь нас ты. Я дивлюсь, как такой человек не понимает, что легче небу стать землей и земле небом, чем нам отступить от веры нашей и учепия; как невозможно, будучи человеком, подняться на небеса, так же невозможно нам сделать то, о чем ты говоришь. Поступай, как тебе угодно. У тебя власть над телом нашим, власть же над душами нашими принадлежит Христу».　

Тогда эпарх велит написать им лица. Хотя раны святых уже воспалились и причиняли им муки, вновь приблизились палачи и бросили святых на ложа, п начертали им лица; много часов уязвляя их лица, они выводили на них ямбы. Когда же кончили писать, заставили святых подняться на ноги и с того дня ничего более не говорили им. Прежде чем уйти от эпарха, святые сказали ему и восседавшим с ним, указывая на свои лица: «Знайте, увидев эту надпись, херувимы и пламенный меч[346]отступят и дадут нам войти в рай из благоговения перед ликами нашими, столь позорно начертанными ради владыки их. Ибо над нами единственными впервые от века свершился неслыханный этот обряд, хотя человеколюбивыми вы и назвали тех, кто в безумии пошел против нашего божественного учения, сами вы еще кровожаднее их! Но сии все надписи вы истинно узрите на лике Христовом, ибо он рек: „Так как вы сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сделали мне“».[347]　

Император, услышав это, ибо эпарх передал ему слова святых, сказал эпарху, сраженный, я думаю, силой этих слов: «Знай я, что это верно, я так бы начертал на всем народе моем».　

Пусть никто, я прошу, не усумнится в том, что я написал правду и не пожелал внести в этот свой рассказ то, чего мученики Христовы не претерпели. Лица святых исповедников Христовых Феодора и Феофана были начертаны восемнадцатого июля четырнадцатого индикта.　

Когда святые, как мы уже сказали, вышли от эпарха, император повелел заточить их в тюрьму рядом с наставником их и пастырем, я разумею богоносного Михаила. Христов исповедник весьма возликовал, когда услышал, что, претерпев за Христа и за икону его удары бича по груди и спине и начертание лиц, они смело возвещали тайну домостроительства божия и не были сломлены или побеждены, прияв по воле императора столь ужасные пытки. И в посланиях к ним говорил так (святые ведь не видели друг друга и могли только, да и то с трудом, обмениваться письмами): «Я радуюсь, дети мои духовные, стойкости вашей, услышав, что вы подвизались и пострадали за Христа, и блаженными почитаю члены ваши, изнуренные бичеванием во имя создателя и господа нашего Иисуса Христа, за нас предавшего тело свое бичам. Восхваляю и обнимаю рамена ваши и грудь, обагренные кровью потому, что нас ради из пронзенного копьем животворящего бока истекала божественная и искупительная кровь. Чту пресвятые и любезные мне лики, начертанные за святой образ Христов, лобызаю эти одушевленные образы и изображения, уязвленные железом и вычерненные им за поставленный и написанный образ и лик искупителя моего и спасителя. Радуйтесь этому, дети мои, и пусть сердце ваше укрепится, потому что вы явили себя подлинно жителями святого града Иерусалима, потомками и согражданами трех святых отроков, угасивших пещь вавилонскую,[348] и других семерых (я разумею маккавейских отроков со старцем Елеазаром), посрамивших идолопоклонника Антиоха. Молю бога даровать вам силу и твердость до конца, чтобы мы, жители святого града Иерусалима, всецело посрамили и уничтожили безбожную веру этого тирана. Расскажите мне в письме, что начертано на лицах ваших, что уготовал вам нечестивейший тиран, что вам угрожает, что еще враги замышляют против вас, злосчастных. Мой поклон вашей святости с письмом сим передаст муж твердый, второй Иов.[349] Какова наша участь, известно вашей божественной и боголюбезной мудрости. Также и великий поборник и защитник благочестия Мефодий[350] посылает вам через меня поклон и неустанно за вас молится, узнав о подвиге вашем, посрамляющем нечестие».　

Этот всеблагой и великий поборник благочестия Мефодий написал множество посланий пресвятому Михаилу, величая его владыкой, отцом, покровителем и достойным царствия небесного. Писал он также и соратникам его, я разумею Феодора и Феофана, укрепляя их своим словом, когда те были в ссылке на острове Афусия. По воле нечестивых иконосжигателей святой и великий Мефодий вынес множество различных ссылок и пыток во имя Христа и его святого поклоняемого образа и немала лет был заточен в той же тюрьме Преторий, где содержались святые и богоносные отцы наши. Они не переставали писать друг другу и укреплять один другого на подвиг благочестия.　

Какое же чудо творит всемогущий бог, когда святые исповедники и отцы наши уже седьмой год томятся в тюрьме Претория? Он, не желая долее терпеть скипетр грешных правящим клиром праведных, дабы праведные не протянули рук своих в беззаконии, очистил церковь свою от врагов ее. Ибо рек Петру: «На камне веры твоей я создам церковь мою, и врата ада не одолеют ее»,[351] назвав вратами ада постоянно сменяющие друг друга соблазны церкви своей.　

Вскоре упомянутый нечестивый император скончался, чтобы вечно мучиться в неугасимом вечногорящем огне. Царство его и власть перешли к супруге его Феодоре и сыну их Михаилу.[352] Феодора прежде всех прочих деяний и свершений, которыми императоры обычно утверждают славу свою, обращает прилежную и великую заботу на то, чтобы укрепить власть свою, являя, будучи женщиной, подлинное мужество и благородство умилостивлением бога честным восстановлением благочестивых его догматов и святых икон и объединением несогласных, чтобы в этом единении блюлись нерушимость апостольских и отеческих догматов и подлинная чистота веры.　

И вот императрица, в великой своей мудрости и проницательности обдумав это и рассудив, повелела призвать и освободить всех, кто за православную веру был отправлен в изгнание или заключен в тюрьму, и предуставила им прибыть к ней в царственный град. Повсюду рассылались указы, собирающие исповедников Христовых и мучеников, и из всех земель и городов, как с весенних лугов прекрасные цветы, явились одушевленные столпы Христовы. И на глазах исполнялось слово Священного писания: «Возведи очи твои, Сион, и посмотри вокруг — все собираются к тебе отпрыски твои.[353] Ибо идут от восхода и от заката, от севера и от юга поклониться царю твоему здесь». Когда они сошлись, благочестивая Феодора повелела собрать все духовенство и мучеников в одном из покоев дворца, чтобы в присутствии всего синклита и великого множества народа ясно возвестить всем православное постановление относительно святых икон. И по божественному решению упомянутой императрицы и юного сына ее, я разумею императора Михаила, а также иерархов божиих и святых мучеников, восставшие на святые иконы были преданы всяческой анафеме, так что из-за неожиданности и внезапности происшедшей в государстве перемены нечестивый Иоанн,[354] который во время то по смятению и помрачению умов правил троном архиерейства, едва не отдал злую свою душу. Постановлением благочестивых императоров и священного собора святых отцов Иоанн, эта губительная язва, был осужден, предан вечной анафеме и с позором изгнан с апостольского престола и из города. У всех была одна общая забота — кого откровение господа бога поставит управлять высшим престолом церкви. Взоры всех обратились на великого поборника благочестия, я разумею премудрого Михаила, дабы ему было вверено церковное кормило, так как он был синкеллом святого града господа нашего Христа, отличался в богословской мудрости и претерпел многие утеснения и пытки за Христа и его икону.　

Но отец наш, великий Михаил, не принял этого, ибо всегда имел подлинное смирение перед Христом, говоря, что он по малости своей недостоин такой чести. И вот святой собор вместе с упомянутой императрицей по божественному совету премудрого Михаила решил обратиться к великому Иоанникию,[355] который вместе со своим сподвижником чудотворным Евстратием, игуменом Агаврского монастыря, подобно светильнику, блистал тогда на горе Олимпе своей угодной богу жизнью, пред- знанием и чудесами. Они сделали это, послав двух мужей от святого собора и одного придворного, так называемого спафария. Те отправились, дошли до горы Олимпа и, найдя праведника в лавре во имя святого пророка Илии, где он скрывался от еретиков, сообщили ему постановление святого собора и христолюбивых императоров.　

Человек божий, великий Иоанникий, выслушав их, весьма возликовал и тут же обратил к господу богу мольбу, прося его сжалиться над своими овцами и открыть того, кто достойно будет пасти православное его и святое стадо, которое он искупил кровью своей. Затворив перед упомянутыми святыми мужами двери сходного с пещерой малого того покоя, он велел им тоже молиться о том, чтобы господь указал мужа, который им надобен. На восьмой день моления своего Иоанникий, отперев упомянутую дверь и выйдя наружу, вручает им посох, сказав так: «Ступайте, дети, и отдайте посох сей монаху и пресвитеру Мефодию, сейчас изгнаннику в Элеовомитском монастыре»[356] И, сотворив молитву, отпустил их.　

Упомянутые богобоязненные мужи, архиереи и спафарий, вернувшись в счастливый Константинополь, сообщили это собору и царям. А те тотчас через скорохода приказали упомянутому пресвятому мужу прибыть в царственный град. Ибо так повелел полученный от святого посох, который указывал на того, кому предстояло пасти святую и апостольскую церковь божию. Муж этот, братья, — Мефодий, о котором мы выше упомянули.　

Когда это случилось и святой Мефодий прибыл в счастливый град Константинополь, где претерпел много мук за Христа и его святую и пречистую икону, его по воле божией и святого вселенского собора поставили патриархом, и он занял предназначенный ему богом апостольский престол. Он многажды предал еретиков анафеме и, изгнав всех их священнослужителей, очистил церковь божию от власти еретиков. Тогда-то по велению православных императоров он делает поборника благочестия, отца нашего богоносного Михаила, своим синкеллом и игуменом великого Хорского монастыря.　

Поскольку я упомянул об этом императорском и православном монастыре Хора, я коротко расскажу о нем. Итак, этот упомянутый мною святой монастырь благочестивейший и знаменитый владыка Юстиниан построил весьма большим, славным и пречудным.[357] Если кто назовет его[358] горой божией, горой Хорив и Кармил, горой Синай, Фавор, Ливан или святым градом на горе иерусалимской, не уклонится от истины. Упомянутый славный владыка повелел останавливаться в этом пресвятом монастыре прибывающим из Иерусалима иереям и монахам, а пропитание им уделять за счет императорской казны.　

Я скажу тут же, почему благочестивый владыка дал такой указ. Ведь такое предание об этом дошло до нас и искони передавалось от отца к сыну, что святой отец наш богоносный Савва, будучи послан тогдашним иерусалимским патриархом по имени Петр[359] к упомянутому благочестивому владыке из-за набегов безбожных самаритян,[360] пленения ими жителей и сожжения божиих домов молитвы с просьбой, чтобы божественный этот и чистый глава повелел отстроить молитвенные дома божии, прогнать безбожных и нечестивых самаритян и освободить от их власти святой град божий и его окрестности. Он исполнил это по упомянутой просьбе святого отца нашего Саввы.　

Так как святой отец зазимовал в счастливом Константинополе, упомянутый благочестивый владыка отправил его в тот монастырь, строительство которого к этому времени было уже полностью завершено, дабы он осмотрел и освятил этот построенный им монастырь.[361] Ибо слышал, что святой Савва основал большинство обителей во граде господа нашего Христа и в пустыне вокруг него. Прибыв туда, блаженный отец наш Савва весьма возликовал, глядя на местность и всевозможные сооружения. Этот святой монастырь ведь со всех сторон обведен стеной и отделен от мирской жизни и суеты и, словно неприступный град, основан на горе и касается небес высокими крышами своих строений. По этой-то причине благочестивые императоры с тех пор поселяют там прибывающих из Иерусалима в Константинополь. Посему и преславные и святые исповедники Христовы и мученики, явившись из Иерусалима, были отправлены всезлобным и звероименитым владыкой в этот самый монастырь. Нечестивый гонитель, пришедший во след гонителю, недостойный своей багряницы Константин Копроним,[362] потому только, что там жили православные и святые отцы, а также святой и великий патриарх Герман,[363] разорил, разрушил и только что не сравнял с землею этот монастырь, весьма богатый денежными средствами и землями.　

Ведь звероименитый первый из ересеначальников[364] отец этого императора за то, что святой отец Герман предал его вечной анафеме как иконосжигателя и иудействующего,[365] сослал патриарха в упомянутый этот честный и православный монастырь.[366] Ослепив мужа своей сестры Анны, православнейшего владыку по имени Артавасд,[367] Копроним сослал его вместе с женой и девятью сыновьями в упомянутый монастырь, превратив обитель эту в гостиницу для мирян и изгнав из нее всех монахов. Здесь, в монастыре, покоятся останки этих православных. В этой же святой обители, как было сказано, скончался упомянутый великий и святой Герман, и тут покоятся нетленные его и святые мощи.　

Потому-то святой телетарх Мефодий поставил, как мы сказали, святого исповедника и великого отца нашего Михаила игуменом этого монастыря, а премудрого и великого Феофана рукоположил митрополитом святейшей церкви города Никеи, где при святом и великом императоре Константине для обвинения нечестивого Ария собрался первый святой вселенский собор 318 святых отцов.[368] Когда Мефодий задумал рукоположить Феофана, некоторые архиереи говорили святому, что не полагается, мол, тому столь высокий сан, ибо он — мученик из чужой земли «и мы ничего не знаем ни о нем, ни о его житии». Великий поборник благочестия Мефодий сказал им в ответ: «Верьте мне, отцы, что и я не имел мысли удостоить его столь великого избрания, но начертанное лицо его, следы бичей на теле, многолетнее пребывание в тюрьме и в изгнании заставляют меня — даже против моей воли и желания — считать Феофана достойным избрания и высочайшего престола. Это открыл мне, когда я молился, истинный бог наш Христос, за которого он вынес многие утеснения и пытки». Тогда-то поборник благочестия великий Михаил сказал в ответ патриарху Мефодию: «Если что совершишь и сделаешь для духовного моего сына, премудрого Феофана, для меня, его соизгнанника и соузника, сделаешь, ибо я — это он и он — я». Святейший патриарх почитал слова и деяния отца нашего, я разумею святого Михаила, словно они были от бога, а не от человека.　

Когда все это так свершилось, святой отец наш и исповедник Феодор, родной брат святого Феофана, окончил жизнь 27-го дня декабря месяца, прожив 70 лет. Книга его, зовущаяся «Кинолик»,[369] ясно свидетельствует о высоте его мудрости, суесловные же уста еретиков и иконосжигателей она заграждает премудрыми доказательствами, собранными из Священного писания. Великий и богоносный Феофан вместе со своим наставником, премудрым Михаилом, увенчав похвальным словом его святое и божественное отшествие, сложили останки в святой гроб и предали погребению в месте, где покоились умершие до него святые отцы.　

А исповедник Феофан четыре года пас в законах православия словесных своих овец и поднес господу зрелые плоды — блаженные души спасенных им и его премудрым поучением он собрал в пристани царствия небесного. Однажды этот премудрый архиерей господа нашего Христа прибыл в счастливый Константинополь и явился к тамошнему архиерею и приветствовал его, отправился он также и в монастырь Хора к своему наставнику и покровителю, премудрому Михаилу. И, приветствовав его, пробыл с ним довольно времени. И впал в недуг, от которого и скончался. Призвав премудрого и великого пастыря своего, я разумею Михаила, он говорит ему: «Помолись, отец, за сына своего, ибо я отхожу. Предай и меня, плод забот твоих, как прежде родного брата моего, всевышнему богу Христу и святыми своими руками обряди тело, которое ты укрепил своими великими трудами и мудрыми увещаниями, и схорони меня в земле отцов моих; сила бренной и жалкой плоти моей совсем иссякла. И как пастырь поминай овцу свою в молитвах». И, сказав это и еще сказав: «Господи, предаю дух свой в руки твои»,[370] он предал свою пресвятую душу в руки святых ангелов, жизни которых подражал. Этот премудрый иерарх и исповедник, мученик Христов Феофан, усоп 67 лет 11 октября девятого индикта в правление христолюбивых и православных императоров Михаила и матери его Феодоры.　

Вселенская и апостольская божия церковь владеет многими писаниями и поучениями премудрого и святого мученика Феофана и хранит их как нетленное сокровище. Ведь этот божественный и великий Феофан явлен был божией церкви как второй Давид псалмопевец: ибо он украсил святыми и пречудными канонами[371] святые службы великого господа и спасителя нашего Иисуса Христа, его пресвятой матери, преблагословенной богородицы приснодевы Марии, его славных пророков, апостолов, мучеников, святых, праведников, а также и архангелов.　

Святой отец наш великий Михаил, увенчав этого великого и богоносного Феофана похвальным надгробным словом и в последний раз облобызав, предал погребению в честном своем монастыре рядом с нетленными и святыми мощами премудрого исповедника Германа. Такова была жизнь святой двоицы братьев, Феодора и Феофана, исповедников и мучеников, так они состязались и совершили подвиг свой и посрамили тиранов и безбожных еретиков, и приложились к желанному им сонму, бесстрашно заступаясь как добрые пастыри за православное свое и святое стадо.　

Но тут, богоносная и православная братия, от этих святых к другому святому обратим речь свою и посмотрим, что за чудеса вседержитель бог сотворил для святого отца нашего богоносного Михаила; став игуменом этого монастыря, он нашел его в великом умалении и только что не срытым с лица земли безбожными еретиками, как нами было уже сказано; монахи были изгнаны оттуда и только весьма немногие приютились в одной из монастырских усадеб под названием Касторион, в подворье святого мученика Трифона, и жили в большой нужде. Пресвятой отец наш Михаил послал за ними и, собрав, поселил в монастыре, вместе с ними творя службы господу. По смотрению божию, благо учредившему все, чтобы возвысился защитник этого монастыря святой Михаил, в скором времени братия его приумножилась до ста монахов.　

Так как добрая и боголюбивая его община терпела сильную нужду во всем необходимом — ибо обитель была крайне бедна — он по боголюбезному решению своему отправился к святому и великому патриарху Мефодию и, сообщив ему об этом, искал его помощи, чтобы братия не рассеялась и не разошлась из-за бедности, в которой жила. Святой Мефодий вместе с ним идет к великому и православному императору Михаилу и его благочестивой матери и обо всем рассказывает божественному скиптродержцу. И оба они просят, чтобы божественная его царственность заступилась за монастырь и с непреклонностью повелела безмездно вернуть в его императорский монастырь все строения и усадьбы, когда бы то ни было отторгнутые нечестивым императором Копронимом от этого любезного богу монастыря. Так это и случилось, и святой отец наш с братией своей стал жить в великом достатке, божие стадо приумножалось и преуспевало в жизни по богу и в премудрых его наставлениях и поучениях. Добродетельная жизнь святого сияла, подобно светильнику, так что почти весь двор и клирики вселенской церкви приходили к нему, чтобы он молился за них и просвещал их своими святыми поучениями. Услышав об этом, великий патриарх Мефодий радовался и ликовал духом, что божия церковь украшалась столь славными мужами; он и сам был чуть что неразлучен с богоносным Михаилом.　

Между тем близилось святое и славное отшествие Михаила из суетной жизни этой, ибо он достиг глубокой старости, 85 лет. Денно и нощно со слезами и скорбью он непрестанно молил бога, чтобы ему разрешиться и быть со Христом, по слову блаженного Павла,[372] вместе со своими учениками и спутниками, я разумею Феодора и Феофана. Вседержитель бог внял мольбе раба своего и в ночном видении предуказал ему отшествие. В пост святого рождества господа нашего Христа, когда Михаил, как обычно, спал, ему явился ангел божий, говоря: «Михаил, Михаил, встань и приготовься, ибо вседержитель господь призывает тебя и повелел, чтобы ты ушел из суетной жизни сей и был свободен от многих трудов и скорбей и пребывал с ним в местах отдохновения блаженных. Через десять дней ты пойдешь к нему».　

Проснувшись, человек божий великий Михаил заплакал и тотчас стал на молитву, и, молясь, со слезами и великим ликованием говорил: «Благодарю тебя, Христос, бог мой, что услышал смиренную молитву мою и повелел мне прийти к тебе. Сохрани, господь бог мой, стадо, которое ты вверил мне, недостойному, невредимым и нетронутым никакой по- губляющей души ересью и никаким злом, и да кончится на нас, твоих рабах, дерзость еретиков и раздоры в церкви твоей, да прекратится на нас мученичество святых, подвизающихся во имя твое. Скончай соблазны во вселенской и апостольской церкви своей, которую ты спас святой кровью своей. Слава тебе во веки. Аминь».　

После такой молитвы он велел ударить в било.[373] И, когда собралась святая братия его, он начал утреннее песнопение богу. Так как удары била раздались в неурочный час, ученики его стали спрашивать, говоря: «Почему, отец, ты созвал нас в неурочное время?». Тогда по скончании утренних песнопений божественный Михаил говорит им: «Ничего печального, возлюбленные мои дети, это вам не возвещает: господь мой, Иисус Христос, призвал меня уйти и пребывать с ним». Когда слова эти были сказаны во всеуслышание, братия исполнилась печали и слез, не могшии подумать, что осиротеет. А святой отец наш, обратив слова свои к сердцам их и наставив их увещаниями, начал говорить так: «Возлюбленные дети мои, не забывайте заповедей моих, а паче заповедей господа нашего Иисуса Христа; пусть ум ваш не надмится и не пренебрежет служением богу. Вечно храните искреннюю любовь ко всяческому добродеянию, ибо это неотделимо от совершенства: всякая добродетель творится любовью и смиренномудрием. Смиренномудрие возвышает, а любовь к возвышенному не дает пасть. Любовь выше смиренномудрия, ибо по любви к нам бог Слово, господь наш Иисус Христос, унизил себя, став, подобно нам, человеком. Потому должно постоянно славить его по воле его и по данному ему обету воссылать песнопения и благодарствия, а нам, удалившимся от забот житейских, особенно и за очищение от грехов приносить ему дары, чистоту души, непорочность тела, нелицемерную любовь, и с радостью отдать душу и пролить кровь свою за него и за икону его, и не предать православной нашей апостольской и вселенской веры». Сказав это, он отпустил всех.　

Утром с просветленным лицом Михаил входит к святейшему патриарху Мефодию, так что патриарх, увидев его, сказал ему: «Почему, честной отец, так светел лик твой — никогда не доводилось мне видеть тебя таким?». Ведь святой отец был бледен из-за чрезвычайного воздержания и смирения плоти. Михаил, хотя они были наедине, сказал ему на ухо: «Должно мне, святой и вселенский учитель, радоваться и ликовать, ибо господь мой и бог, Иисус Христос, призвал меня, недостойного, в свое царствие».　

Когда святейший архиепископ услышал это, он исполнился печали, ибо весьма любил и почитал блаженного, и говорит ему: «Пойдем, блаженнейший, к православным императорам нашим, чтобы и они услышали твои святые молитвы». И вместе с ним святейший патриарх идет к православному и божественному владыке Михаилу и боголюбезной его матери, я разумею православную и великую императрицу Феодору, и наедине святой патриарх возвестил им все. Верные и православные императоры призвали блаженного и святого Михаила, пали в ноги святого отца, прося его помолиться и быть заступником за них и за все царство перед вседержителем богом. Великий Михаил, попрощавшись с ними и дав им прощальное целование, говорит: «Благоденствуйте, земные владыки, благоденствуйте и не забывайте царя небесного, Иисуса Христа, и оберегайте церковь его от всякой ереси и не отрицайте иконы его. Вот, говорю вам, веруя во Христа моего и бога, что со всеми святыми удостоены будете царствия небесного купно со святым Константином, Феодосием и Елезвоем,[374] христианнейшими, православными и божественными владыками, потому что вернули невесте божией, я разумею церковь апостольскую, ее иконную красоту». Сказав это, он ушел.　

Когда оба они, патриарх и великий Михаил, вышли из императорского дворца, святейший патриарх пригласил святого пойти с ним, и они взошли в его келию. Патриарх просил Михаила остаться до определенного ему богом последнего дня. Святой отец наш, не привыкший к ослушанию, подчинился просьбе его и был с ним, радуясь и проводя время в молитве, посте, всенощном стоянии и бдении. За пять дней до своей кончины он просит святейшего вселенского патриарха Мефодия отпустить его в монастырь, чтобы ему умереть в своей келии. Тот же не хотел разлучаться с Михаилом и просил приять кончину в патриаршей его келии, но видя, как сильно святой скорбит и тоскует, что его не отпускают в монастырь, и не желая его печалить, отпустил Михаила в сопровождении своего святого клира.　

Возвратившись в обитель свою, Михаил идет в храм во имя священномученика Анфима. И, попрощавшись с этим мучеником Христовым, исповедник Христов и мученик направляется в так называемое тамошними монахами убежище, где покоятся славные и святые мощи святых мучеников Вавилы и 84 его учеников.[375] И, припав к их святым гробницам, он молил святых мучеников не оставлять его в пути, который предстоит ему, и своим заступничеством перед богом оборонить их общий святой монастырь от злого соблазна. Попрощавшись с этими мучениками, он вышел из храма и отпустил всех бывших с ним клириков великой божией церкви, дав им святое целование и помолившись за них.　

Они удалились, и вот ученики его встретили праведника со свечами, курильницами и песнопением: «Слава тебе, господь Христос, гордость апостолов, радость мучеников», и так далее. И, приветствовав их, он направляется вместе с ними в храм сорока святых мучеников. Михаил попрощался с ними и вошел в усыпальницу святых исповедников, отцов наших Германа и Феофана, и пал на святые могилы их, слезно молясь и говоря: «Святые исповедники Христовы и богоносные отцы, се иду к вам по велению господа лежать с вами телесно. Прошу, чтобы по молитвам вашим и в небесном Иерусалиме я был вместе с вами». После прощания с ними он указывает место, куда сложить его святое и нетленное тело, и входит в свою келию.　

В субботу 19 декабря на память святого великомученика Игнатия он велел отслужить панихиду в его приделе,[376] находящемся в храме во имя святого великомученика Анфима. Затем после утренних песнопений Михаил возвращается к себе в келию и призывает многочисленных учеников своих и говорит им: «В плоти сей мне уж больше не стоять с вами на всенощной молитве, ибо, как я вам сказал, меня призывает бог». Когда святой промолвил это, все начали плакать и стенать, не в силах подумать об утрате святого старца. А великий человек божий со слезами говорит им: «Оставайтесь, отцы и братья, оставайтесь в месте сем и с благодарностью терпите все испытания до отшествия своего из этой жизни и повинуйтесь власти игуменов ваших, которые будут после меня, а я заступлюсь за вас перед богом в страшный день судный, когда он придет воздать каждому по делам его».[377]　

Вслед за этими словами Михаил в последний раз всех облобызал, лег на постелю свою, сложил руки для молитвы и со словами: «В руки твои предаю дух мой», почил 4 января.　

Уместно тут вспомнить слова Священного писания: «Дорога в очах господних смерть святых его».[378] Вседержитель бог почтил отшествие его чудом. Ибо одному монаху из паствы его, много лет одержимому нечистым духом[379] — за какое прегрешение, не знаю, но бог знает, по слову апостола,[380] не было дано освободиться от этого демона до отшествия праведника: бог, мнится мне, предопределил лучшее — монаху очиститься кончиной этого праведника, а тому возвыситься из-за великого чуда. Ведь когда блаженный предал святую свою душу в руки господа, нечистый дух вскричал и, нещадно истерзав монаха, вышел из него и исчез по невидимой божией силе.　

Недостойный труд сей написал я со слов родных святого, знавших его людей, тех, кто разделял с ним трапезы, жил с ним под одной крышей, и учеников его, а также со слов сподвижников тирана. Что же я скажу тебе, о, честной отец, пресвятой Михаил? Поведать о твоем исповедничестве и жизни превышает силу человеческую, ибо деяния твои велики и заслуживают похвалы, превосходящей обычную. Мученик божий, ты единый подражал владыке Христу страданием за его икону и смелым исповеданием веры, ты, пресвятой Михаил, страж всего нашего рода, губитель демонов, почитатель святых икон, целитель страждущих и тихая пристань для терпящих бурю, путеводитель заблудших и опора православных, вселенский светильник, просвещающий души, омраченные ересью, сообщник ангелам и соименник архангелам,[381] водящий с ними хороводы, слуга святой троицы, освятитель душ человеческих, по истинной вере приявших и прославивших подвиг твой, и, чтобы быть кратким, праведник, неутомимый во всяком благе и во всяком деле, гордость подвижников, цвет праведников, правило монашествующих, светильник наставников, образец для подначальных, совенчанник мучеников. Слуга бога Слова, прими мое слово, чтобы в здравии и крепости душевной и телесной я по достоинству благодарил и славил прославившего тебя господа нашего Христа, которому почитание и поклонение ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Текст переведен по изданию Ф. Шмидта:

Изв. русск. археол. Инет, в Константинополе, XI, Сафия, 1906.