— Да-а-а, дружище… Вот никогда не думал, что до такого дойдёт.
— Чтоб у тебя-то да и не дошло до такого? — Гравий усмехнулся.
— И ты туда же, Брут?
— Какой Брут?
— Ты ещё спроси, куда туда же… Ладно, проехали. Дай бутылку.
Та бутылку, что я показательно пронёс в яйцо, для отвода глаз, так в яйце и осталась. Я её узрил, когда перенёсся в потусторонний мир проведать Гравия и погреться. Ну, тепло тут, в потустороннем мире. Можно в летней одежде ходить. Психологически очень приятственно, потому что зима — ну реально задалбывает.
Гравий сидел на троне, который ему притаранили черти, и наблюдал, как те же самые черти активно сооружают дворец. Вообще, судя по тому, как всё это выглядело, дворец они не столько сооружали, сколько спионерили откуда-то и сейчас пытались собрать то, что уже где-то когда-то было. Но получалось вполне себе.
Я, особо не мудрствуя, сел на подлокотник трона и разделил с Гравием сосуд с зелёным змием.
— Готов к труду и обороне? — спросил я, сделав основательный глоток.
— Всегда готов, — пробурчал Гравий. — Но за этих чертей не поручусь.
— Само собой. Там, наверху… Ну, в смысле, в человечьем мире, говорят, все твари соберутся толпой. Пятки лизать господину. Ну и нас заодно убивать, как они это любят. А черти чего говорят?
— Черти ничего не говорят. Ну, кроме того, что мне в верности клянутся. Чёрт их знает, сволочей, что у них на уме.
— Н-да… Но всё равно, варианта лучше я не вижу. Если мы этого выродка будем гасить там — Петербургу конец, без вариантов. А то и не только Петербургу. Поэтому, как по мне, лучше здесь вопрос решить.
— Полностью с тобой согласен. Знак запомнил?
— Конечно. Сам не забудь.
— Смешно.
— Тоже ржу не могу.
Как только Гравий принял на себя почётную должность по управлению загробным миром, у него немедленно появились как некоторые таланты, так и некоторые знания. Весьма полезные. К примеру, Знак для перемещения в загробный мир.
Хороший вопрос: а чё, так можно было? Можно. Только не без нюансов. Знак этот работал подобно Знаку Перемещения. То есть, должен был быть якорь. И этот якорь должен изобразить уполномоченный персонаж. Конкретно: царь загробного мира, не меньше. В нашем случае — Гравий.
— Может, тебе кого-то прислать сюда? — спросил я с сомнением.
— Не надо. Смысл?
— И то правда…
Чертей было много. До охренения много. Что-то им противопоставить малым числом — нереально, а большие силы я сюда не потащу сразу, они мне могут там понадобиться.
— Не волнуйся за меня, Владимир. Я сам согласился загробным миром править. Знал, куда иду.
Помолчали, передавая друг другу бутылку.
— Это… Спросить хотел. Можешь мне свиданку с дядюшкой устроить? А то нехорошо как-то. Он помогал столько раз, я в его усадьбе живу, фамилию его взял, а лично так ни разу и не…
— Нет, Владимир, не проси, — решительно сказал Гравий. — Даже Кощей такого не допускал.
— Он плохой парень, вот и…
— Не дело это — живым людям с мёртвыми якшаться. Не просто так миры разделены. Дружба дружбой, но этого — не проси. Поссоримся.
Гравий был настроен охренительно серьёзно. Я пожал плечами. Ладно, чё. Это, собственно, прихоть, не больше. Было бы что серьёзное, я бы дожал, конечно, даже ценой ссоры, а из-за фигни упираться не вижу смысла.
— Твоя воля, твоё право. Ладно тогда. Пойду я домой, что ли, к Новому году готовиться.
— Ты уж готовься как следует, Владимир. Не хочу, чтобы ты тут скоро появился, понимаешь, о чём я.
— Не боись, после смерти я сюда не попаду.
— Это как же?
— Ну, вот так. Есть у меня один хитрый фокус… Но я тебе ничего не расскажу, потому что ты мне дядюшку пожадничал. Вот.
Я встал с подлокотника, сделал было шаг к яйцу, но замер. Вгляделся, прищурившись, в растущую постройку, над которой корпели черти.
— Слушай, Гравий… А можешь мне кого-нибудь из этих стахановцев позвать?
Гравий щёлкнул пальцами, демонстрируя, что когда можно, так он для друзей — запросто, всё, что угодно. Передо мной образовался вездесущий Недотыкомка.
— Чего изволите, повелитель? — Чёрт распластался возле трона.
— Владимир с тобой говорить желает.
Недотыкомка тут же подскочил и заискиваще уставился мне в глаза.
— Чего желает охотник Владимир?
— Это что — Шамбор?
— Ась?
Я указал на строение.
— Шато де Шамбор?
— А, да, оно самое, так называлось. — Недотыкомка хихикнул.
— А что, во Франции всё совсем плохо?
— И-и-и-и, хуже некуда, — махнул лапой чёрт. — Тупые твари почти всех людишек сгубили. Душенек-то нет, душенек! И не объяснишь им, безмозглые, что поспокойней надо… А замок этот наши строили.
— Как так — ваши?
— А так. А кто ж ещё? Франция тогда ещё держалась, да все люди на войнах с тварями заняты были, вот дяденька Людовик наших и призвал. Ну и построили ему, не жалко, за месячишко управились. И плату забрали, конечно же, не без того.
— Душу?
— Наследника мужеского полу. — Недотыкомка весь аж затрясся от восторга. — Ох, и злился, ох, и плакал! А других не родилось, только девки две. А пусть знает, как с чертями крутить.
— Н-да. Проникаюсь к вам всё более серьёзным чувством, только вот положительным его назвать не могу. Сгинь с глаз.
Гравий махнул рукой, и Недотыкомка исчез.
— Что, плохой дворец? — спросил Гравий.
— Да не, хороший дворец, чё. Живи, радуйся. В тесноте да не в обиде. Ладно, всё, полетел, реально пора. Будь готов.
Гравий отсалютовал мне бутылкой, а я скрылся в яйце. Бутылку Гравию оставил, ему нужнее. Может, какому-нибудь особо ретивому чёрту в задницу забьёт для острастки.
Утро тридцать первого декабря застало меня в кабинете Тихоныча. Тихоныч был бледен и растерян, у него дрожали руки. А я был, напротив, собран и сконцентрирован.
— Так-с. Поступим следующим образом. Пятьдесят процентов всех моих средств — на борьбу охотников с тварями. Распоряжаться доверить… Кому доверить-то, Тихоныч?
— Н-не ведаю…
— Не ведает он… Надо ведать! Ну, пусть, Егору. Ежели Егор тоже погибнет, то — Алексею.
— Это которому Алексею? Это который?..
— Да, который у меня в оплоте сидит, на зарплате. А что? Деньги считать умеет, да и погибнет сильно вряд ли. Перебздит и сдриснет, если всё совсем плохо пойдёт. Ладно, дальше. Сорок процентов поделите между собой вы.
— Кто — вы?
— Вы, Тихоныч. Ты, тётка Наталья, Маруся и Данила с супругой. Их я как за одну единицу считаю. Марусе и Даниле с Груней, само собой, вольную. Десять процентов — Катерине Матвеевне, в знак моего глубочайшего… Ну, там, сформулируй как-нибудь красиво.
— Владимир Всеволодович, а может, лучше как-нибудь так, чтобы не погибать, а?
— Думаешь?
— Ну конечно!
— Вот это ты мне мысль подсказал, даже в голову не приходило. Не боись, Тихоныч, меня просто так не возьмёшь. Но на всякий случай такую бумаженцию надо иметь каждому. Дядюшка вот озаботился — и как всё хорошо сложилось. Не у него, правда. Но так, в целом. Короче, пиши! Усадьбу завещаю Захару и Марфе, но только в том случае, если они друг на друге поженятся, нехрена мне тут блуд творить. Также им завещаю всю скотину и конкретно кобылу по кличке Тварь. Кормить её хорошо, ухаживать душевно. А то убьёт.
Тихоныч всхлипнул.
— Отставить мокрое, Тихоныч! Ты на работе. Дальше, чего там у меня ещё есть…
— Пай в предприятии Ползунова…
— Пай в предприятии Ползунова! Н-да. Давай Прохору. Он уж давненько на покой просится, вот, будет ему пенсия. Всё вроде?
— Вроде бы всё…
— Ну, слава богу. Ставь печать, давай, я подпишу, и айда праздничное настроение раскачивать.
Тихоныч уронил лицо в ладони и разрыдался.
— Ну, блин, раскачал так раскачал, прям не хуже грузовика с кока-колой…
Но Тихоныч был прав. Новогоднее настроение откровенно не удавалось.
Не удавалось никому. Все ходили по дому вялые и грустные. На мои искромётные шутки реагировали плохо, без искренности. Даже Кощей приуныл. Он сидел в своей комнате и не выходил к приёмам пищи.
— Ты чего тут? — ввалился я к нему.
Кощей сидел на заправленной койке и смотрел в окно.
— Ничего, — тихо ответил он.
— Ну вот и нечего. Выйди к людям, что ли.
— Зачем?
— Ну, стишок прочитай, на гармошке сыграй. Пользу какую-нибудь принеси, в общем.
— Могу дров наколоть…
— Дров и Терминатор наколоть может, тоже мне, нашёл, чем хвастаться. Эх, ладно, что с тебя взять. К сеансу связи-то готов?
— Готов, — приободрился Кощей. — Одного боюсь — что голос ему мой не понравится. Я ведь когда с ним говорил, не человеком был. Заподозрит чего…
— Ну скажешь, что всю ночь на морозе песни орал и холодной водкой запивал. Осип немного.
— Всё бы тебе шутки шутить.
— А хренли ещё делать, Славомыс? Да, голос у тебя поменялся. Да, нас могут на этом подловить. Но программ для изменения голоса у нас нет, сорян. Нет даже паршивого вентилятора. Технически, Ползунов может собрать, но на то время надо, а времени у нас нет… Хм.
— Что? — посмотрел на меня Кощей.
— Одевайся, пошли.
— Одет я…
— Ну, значит, пошли так.
Мы перенеслись в дом к Ползунову. Я решил не церемониться. Чуть ли не конец света на носу, можно забить на практически все правила приличия.
В доме было празднично. Висели разноцветные гирлянды, пахло пряниками и кофием, а также хвоей. Внизу, в гостиной, стояла шикарнейшая наряженная ёлка. Виновница торжества, Александра, обнаружилась тут же — сидела в кресле с бокалом вина и грустила.
— С наступающим, — сказал я.
Девушка устало подняла бокал.
— А…
— В мастерской.
— Ага. Ну, я ему втык дам, обещаю. Не дело это — в праздник даму одну бросать. Тем более такую красавицу. Скажи, Кощей?
— И то верно, — подтвердил Кощей. — Будь у меня такая невеста — глаз бы не спустил.
— Ах, ну что вы, право, — покраснела Александра, впрочем, было видно, что ей приятно. — Какие глу… Постойте, что? Кощей⁈
Но мы уже перенеслись дальше. В мастерскую.
— Знаю, — буркнул Ползунов, едва я успел рот открыть. — Сашенька печалится. Ну а что я могу поделать? Думал, заскочу на минутку, а тут… Одно, другое.
— Тысяча тебе извинений, Иван Иванович, но я ещё и третье притаранил! Можешь нам быстро на коленке какое-нибудь устройство смастырить, чтобы в него ртом говоришь, а на выходе такой голос, что обосраться можно.
Ползунов моргнул.
— Что сделать?..
— Обосраться.
— Голос должен быть похож на трубы судного дня, — подсказал Кощей.
— Вот да. Сможешь? Очень надо!
— Смогу. Но это же, право… Детский лепет какой-то.
— Ну пожа-а-алуйста!
— Ну хорошо, ежели настаиваете… — Ползунов вышел в основное помещение и крикнул: — Андрей Михайлович! Подойди-ка ко мне.
В этом расторопном мастеровом уже никто бы не сумел признать сволочного сына графа Дорофеева, который любил пользовать беззащитных девушек и гавкать на всех, кто чином пониже. Чудесная метаморфоза коснулась всего, даже лексики.
— Чего, Иван Иваныч? — выпалил он. — Мы там паука собираем!
— Трубу смастерить нужно, — вздохнул Ползунов. — Вот смотри, чертёж тебе. — Он прямо стоя накидал карандашом на стене три проекции устройства. — Час на всё про всё. Управишься?
— Да как два пальца!
— Выполняй.
Дорофеев унёсся. А я обнял Ползунова.
— Ты чего это? — растерялся тот.
— Горжусь тобой, Иван Иваныч. Делегировать задачи научился.
— Да это ж ерунда, право слово! Ну неужто я бы стал сам…
— Один маленький шаг для инженера Ползунова — и огромный прыжок вперёд для человечества в лице госпожи Урюпиной. Всё, беги уже к своей ненаглядной, а то давай я тебя Знаком перенесу.
— Да погоди! Пойдём, чего покажу.
— Мы же сможем после этого остаться друзьями?
— Что?
— Что?
Ползунов показал мне комнату, заполненную собранными Разрушителями.
— О-о-о-о… — протянул я в восхищении. — Вот это… Вот это, Иван Иванович — да. Это очень вовремя и прям хорошо.
— Ну, я же слышал, что завтра самая страшная битва. Вот уже две ночи мои молодцы не спят. И нынче не будут.
— Перестань.
— Что значит?..
— То и значит. Не издевайся над людьми. Отпусти пораньше, выдай им тринадцатую зарплату. Они, может, завтра все погибнут.
— Так что же может быть лучше, чем погибнуть, занимаясь таким важным делом?
— Ну, есть варианты… Короче, дай людям отдохнуть. Битва будет не их, а наша, охотничья.
— Наша задача — обеспечить…
— Если вы на одного паука больше сделаете — это нам сильно погоду не переменит, поверь. Основная ставка вообще не на технику. Серьёзно говорю, Иван Иваныч: и сам отдохни, и людям не мешай. Прорвёмся. Юлиан где?
— Домой ушёл, к семейству. Ещё час назад, предатель…
— Вот, смотри, что умный человек делает — и повторяй за ним. Глядишь, у тебя тоже будет крепкая любящая семья. Всё, вон отсюда. Во-о-он!
Ползунов, отдав последние распоряжения, удалился. Работники, которым выдали премию и сообщили о сокращённом рабочем дне, очень обрадовались и заработали в два раза интенсивнее. Уже через полчаса Дорофеев-младший подбежал к нам с Кощеем и протянул трубу.
— Однако, — оценил я. — Это ж прям как у слона… индийского.
— Так по чертежу же…
— Ладно, спасибо. Сейчас испытаем. Исполняй, Славомыс.
Славомыс с большим сомнением поднёс ко рту один конец трубы. Посмотрел на меня. Я показал большой палец. Вздохнув, Славомыс заговорил. И, блин, от голоса реально затряслись стены.
— ТРЕПЕЩИТЕ, СМЕРТНЫЕ!!!
Смертные остановили работы и в ужасе уставились на безобидного с виду Славомыса.
— Ну как? — спросил я.
— Ну… так, — ответил Славомыс. — Ничего лучше у нас всё равно нет.
— Внушительно, — одобрил Дорофеев. Он с интересом разглядывал древнеславянский наряд Славомыса. — К костюмированному балу готовитесь, господин?.. — замолчал в ожидании, что Кощей представится.
— К балу, к балу, — подтвердил я. — Господин будет на нём королём косплейщиков. А ты, Андрюша, топай домой. Тоже, небось, под ёлкой уже дожидаются.
Дорофеев покачал головой.
— Мне некуда спешить. Я не петербуржец, живу один в съёмных комнатах.
— Неужто личную жизнь до сих пор не устроил?
— Да когда бы я успел? С утра до ночи в мастерской торчу.
— Эк Ползунов с тобой сурово. Хочешь, поговорю с ним? Как по мне, так право на отдых ты вполне заслужил.
Дорофеев улыбнулся.
— Иван Иваныч меня не задерживает. Наоборот, всегда говорит: будет, мол, Андрей Михайлович, иди уже, займись собой. Твоё дело молодое, хватит между станков бегать да над чертежами корпеть. Наглядишься ещё.
— А ты что же? Не идёшь?
— Не-а. Мне, сказать по правде, здесь время проводить интереснее, чем с барышнями. Нагулялся по молодости, хватит с меня. Ту единственную, что судьбой назначена, не пропущу. А попусту время тратить… — Дорофеев махнул рукой.
— Да как же ты не пропустишь единственную, если безвылазно в мастерской сидишь? Думаешь, она сама сюда придёт? Много ты тут барышень наблюдаешь?
Дорофеев обвёл взглядом цех и рабочих у станков — сплошь мужиков, естественно. Задумался. Это соображение ему, видимо, на ум не приходило.
— Вот что, дружище. Давай-ка я тебя домой перемещу.
— Зачем? Я и сам дойду. Квартира тут, неподалеку.
— Да я не про тот дом. Я про папашино имение. То, что по соседству с моим. Ты там сколько уже не был-то?
— Давно, — признал Дорофеев. — Почитай, с того самого времени, как… — он замолчал. Отвёл глаза.
— Что было, то прошло. — Я хлопнул его по плечу. — Ты теперь — совсем другой человек. А значит, жить надо по-новому и в будущее смотреть с оптимизмом! Держись, короче, сейчас перенесёмся.
Я положил одну руку на плечо Дорофеева, другую — на плечо Кощея. Не бросать же его в мастерской. Через секунду мы стояли у ворот дорофеевской усадьбы.