Властелин рек

ГЛАВА 14

Посланный за казаками отряд Строгановых — около сотни ратных — выдвинулся, когда на реках сошел лед. Знали — казаки передвигаются на стругах, и пока реки не высвободятся из ледяного плена, не было никакого смысла звать их на службу.

Ратные хорошо были снаряжены на случай, ежели возникнут какие-либо нежелательные столкновения в пути.

Архип, в овчинном зипуне, накинутом на плечи, ехал верхом среди ратных, озираясь кругом. Великая степь, только-только покрывающаяся первой травой, простиралась вокруг. Извиваясь змеей, за зеленым оврагом блестел Яик, толкающий еще крупные куски льда. Где-то вдали, словно окутанные голубым туманом, виднелись горы — Уральский хребет. Здесь Архипу казалось, что попал он на другой конец света — все было иначе, будто это была чужая земля, не русская. Да и была ли она вообще своей? Ее еще стоило завоевать, защитить, обработать. А с приходом весны вновь поднялись местные племена. Они-то, вкупе с сибирским ханом, чье имя здесь у всех на устах, и дают понять московитам, что они здесь лишь гости. Незваные.

Архип был в отчаянии и уже жалел, что по неосторожности ляпнул Строгановым о том, что воевал с казаками. Путь сюда был долог и труден — благо удалось прибиться к купеческому каравану, который и шел в Орел-городок, во владения Никиты Григорьевича Строганова. Там-то Архип и престал пред очами самого хозяина, попросился на службу. Пора было вспомнить кузнецкое дело. Хоть Никита Григорьевич и дал Архипу работу, дозволил ему жить на своем подворье, купец все равно ему не понравился — что-то трусливое и гнилое разглядел Архип в его существе.

Архипу довелось видеть и Максима Яковлевича, и Семена Аникеевича. Прямо из мастерской его привели к ним в горницу, и он, черный от сажи, мял в руках шапку, топтался в грязных сапогах перед ними на цветастых бухарских коврах, глядел на их богатую одежду и злился, чуя неловкость свою. Семен Аникеевич пристально изучал кузнеца, мрачно глядя на него. Максим Григорьевич же объяснял суть порученного дела. Архип слушал и понимал, насколько это может быть опасным. Что если казаки не признают его или вовсе там не будет тех, кого он знает? Тогда все зря. Тогда… Лучше об этом не думать.

— Ты, главное, дело сверши! Понял? — жестко, как холопу, бросил мрачный Семен Аникеевич, глядя исподлобья на Архипа. — А уж мы платой тебя не обидим…

…Пожилой проводник, заглядывая в лицо Архипу, обещает:

— Ежели вдоль реки пройти дальше, то вскорости найдем их стан!

Опомнившись и мотнув головой, Архип отворачивается и ничего не отвечает. Проскальзывает лихая мысль о побеге. И что тогда? Куда он потом? Сгинуть в этой степи ничего не стоит.

Старик был прав — казаков настигли вскорости — наткнулись на разъезд. Они были в цветастых потертых рубахах и широких шароварах, перетянутых ремнями и поясами. За спинами их висели самопалы, на поясах — сабли и ножи. Увидав издали ратников, казаки не стушевали, что-то обсудив меж собой, изготовились и начали ждать. Проводник тут же, вжав голову в плечи, отвел коня назад, за спины ратников. Архип же выехал вперед и, хмуро и настороженно вглядываясь в суровые лица казаков, искал глазами среди них знакомых — вдруг повезет? Не повезло. Конечно, никого он из них не признал.

— Мы пришли с миром! — подняв согнутую в локте руку, крикнул Архип.

— Вы кто такие? — выкрикнул кто-то из мужиков.

— Государевы люди, — настороженно вымолвил другой казак. Рука одного из них легла на рукоять сабли.

— Нас послали купцы Строгановы, — ответил Архип. — Мы пришли с миром. Мне надобно говорить с вашим атаманом.

— А чего тебе атаман? С нами говори! — с презрительной усмешкой молвил самый молодой из казаков, из-под длинных усов его сверкали белые зубы.

— Мне нужен ваш атаман. Отведите меня к нему, — двинув желваками, настойчиво повторил Архип. Он спиной чуял, как напряглись ратники, словно уже готовые броситься в бой на этот малочисленный разбойничий отряд. Казаки о чем-то переговорили меж собой, и один из них сказал, разворачивая коня:

— Следуйте за нами. Токмо не шалите! Ежели что — тут вам не скрыться.

Архип обернулся к ратным и, кивнув им, первым двинулся за казаками. Ратные и окончательно струхнувший проводник неспешно пошли следом. Чем дальше шли они вдоль реки, тем больше рос казацкий отряд — видимо, подходили остальные разъезды, и Архип замечал, как настороженно переглядываются ратные, да и он сам начал мыслить — не засада ли? По спине струился холодный липкий пот.

Один из казаков, который прибыл с новым отрядом, показался Архипу знакомым. Властным жестом остановил он движение всех всадников и медленно направил коня к так же остановившимся людям Строгановых. Казак приближался, ища глазами предводителя чужаков, но, видимо, не находя, крикнул раздраженно:

— Кому я и зачем понадобился? Живее, ну?

Конные казаки, звеня сбруей, тихо переговариваясь, медленно выстраивались вокруг ратников, постепенно сбивая их в кучу. Архип все пытался разглядеть знакомые черты в этом грозном казаке с выбритой головой и сверкающими черными глазами и, не веря своим глазам, окликнул его неуверенно:

— Матвей?

Казак тут же хлестнул по нему колючим взглядом и сам начал вглядываться. Постепенно черты лица его смягчались, и он вдруг улыбнулся счастливо и искренне:

— Архип! Ты?

Это был Матвей Мещеряк — сомнений не оставалось, и оба, соскочив с коней, направились друг другу навстречу и обнялись кратко, словно старые друзья. Казаки и люди Строгановых недоуменно переглядывались, иные улыбались, дивясь столь забавному и невероятному стечению обстоятельств.

— Истинно говорят — судьбу на кривой не объедешь! Знал, что встретимся еще! — тиская плечи Архипа, говорил Матвей.

— Так ты теперь атаманом заделался? — улыбался Архип, похлопывая товарища по спине. Матвей, чуть задрав подбородок, махнул рукой. Видно было, как возмужал он за минувший год, особой мужественности прибавили бритая голова и густеющие рыжеватые усы.

— Многое произошло за год! — молвил Мещеряк и смерил Архипа взглядом с ног до головы. — А ты, стало быть, купцам Аникеевым продался? Чего им надобно?

Архип поспешил кратко поведать ему о положении в землях Строгановых и об их задании — призвать казаков на службу к ним для совместной борьбы с сибирским ханом. Насупившись, Мещеряк задумчиво поглядел куда-то в сторону. В тишине слышен был грозный гул ветра, изредка где-то кратко ржали кони.

— Не все согласят пойти на службу к купцам, — молвил он. — Что ж, я проведу тебя в наш стан. Ежели Ермак Тимофеевич согласит с этим, то вынесет сие на общий суд. Круг решит.

— Спасибо тебе, Матвей, — кивнул Архип, заглядывая товарищу в глаза, но тот постоянно отводил взор.

— Токмо ратников своих оставляй здесь. Молви им, что сегодня вернешься.

Залезая в седло, Архип сказал старику-проводнику:

— Ежели до утра не вернусь — возвращайтесь в острог. Уяснил?

— Ох… кхм… — замялся старик и, растерянно оглянувшись, что-то еще хотел спросить, Архип уже спешно отъезжал к ожидавшим его казакам…

Матвей рассказал о том, что с «литовской» войны казаки вернулись зимой на Волгу, к своим родным землям, где к ним присоединились казаки атамана Ивана Кольцо, но на Волге они не задержались — Ермак отвел людей к Яику, ибо, как доложили разъезды, к их стану шла государева рать[16].

— Разве вы не проливали кровь за государя на войне? Почто ушли от его ратников? — нахмурив чело, вопросил Архип.

— Так-то оно так, — задрав бритый подбородок, усмехнулся Матвей. — Но токмо многие из наших провинились, без государева наказа ногайцев посекли… Молвят, Иван Кольцо заведомо к плахе приговорен! Ныне только кровью вину свою искупать придется!

— Ногайцы разве не враги государю? Не возьму в толк никак…

— Ногайцев уж давно в округе не видать! Сами попрятались, когда узнали, что Ермак Тимофеевич в степи вернулся! — счастливо, с загоревшимся в глазах огнем, молвил Матвей, безмерно гордившийся своим атаманом. Архип улыбнулся, вспомнив Ермака, и, хоть не получив ответа на свой вопрос, дальше допытываться не стал.

Вскоре издали показался казацкий стан — целое людское море, широко раскинувшееся вдоль побережья Яика. Чадили костры, виднелись многочисленные самодельные шатры и навесы, слышался гомон и смех сотен голосов.

— Гуляют казачки, — протянул с улыбкой Матвей, кивком указав вперед.

— Что празднуете? — вопросил Архип.

— Вольницу свою! — ответил Мещеряк, огрев коня плетью и пустив его наметом. Архип устремился за ним.

Казаки сидели кучками подле костров. Кто-то спал вповалку в траве, кто-то о чем-то горячо спорил с товарищами, кто-то бражничал. Мещеряк здоровался едва ли не на каждом шагу. Архип же видел, что его как будто не замечают — этого он и хотел. Неподалеку заметил он уже знакомых ему неразлучных худого и черного, похожего на черта, Гришку Ясыря и хриплоголосого новгородца Ивана Карчигу — они даже сейчас о чем-то спорили, собираясь, видимо, снова подраться. Архип улыбнулся — почему-то радостно стало оттого, что увидел этих двух друзей живыми.

— Их ни одна пуля не возьмет, видать, их даже дьявол прибирать не желает, — словно угадав его мысли, молвил Матвей. — А ежели поразмыслить, скольких мы братьев и добрых казаков на той войне оставили! Мало нас ныне… Мало!

Подле одного из шатров, такого же неприметного, как и все прочие, Матвей остановил коня и, слезая, сказал тихо Архипу:

— Жди тут! Я атамана упрежу сперва. Скажу ему кто ты. И как ты бился с нами под Шкловом — тоже расскажу. Жди!

Снимая на ходу шапку, широким шагом он вошел в атаманский шатер, крестясь у иконы на входе. Архип, кратко поглядев ему вслед, слез с коня, кряхтя, начал разминать затекшие спину и ноги — годы! Однако ждать ему долго не пришлось — из шатра выглянул строгий, словно чужой, Матвей и жестом позвал Архипа войти. Сжав в руке шапку, Архип, набрав в грудь воздуха, твердо устремился к шатру.

Ермак, крепкий, еще более поросший бородой с тех пор, когда видел его Архип, сидел на расстеленной попоне, облаченный в широкие шаровары и просторную, во многих местах заплатанную рубаху с закатанными рукавами. Подле него сидел суровый, чернобородый сухощавый казак с мясистым горбатым носом. Это был Богдан Брязга, верный соратник атамана — его Архип тоже помнил еще с «литовской» войны. Они пристально, неприветливо глядели на чужака, уперев руки в расставленные колени. Архип кивком головы поприветствовал их. Мещеряк же, отогнув полы шатра, вышел прочь.

— Садись, — молвил Ермак, указав на место напротив себя. Пока Архип усаживался, атаман пристально изучал его, немного прищурив один глаз.

— Матвейка обещался, что тебе можно доверять. А еще он молвил, что у тебя к нам великое дело, — сказал, чуть улыбнувшись, Ермак. — Поведай нам.

Архип, глядя атаману в глаза, слово в слово передал все, что велели Строгановы — и о разоренных сибирскими татарами землях, и об истязаниях люда православного, и о службе, за которую казакам обещали хорошую плату.

— Опять Кучум озверел, — с раздражением молвил Брязга, взглянув на атамана. Ермак, задумавшись, глядел теперь куда-то поверх головы Архипа, оглаживал грубыми пальцами свою широкую бороду.

— Что скажешь, атаман? — вопросил нетерпеливо Брязга.

— Скажу, что давно засиделись мы тута, — чуть погодя, ответил Ермак и, кряхтя, выпрямил спину. — Вволю отгуляли…

— Не все на государеву службу пойдут, — возразил Брязга, угадав мысли атамана. Архип, глядя то на одного, то на другого, молча ждал.

— Вели сбирать круг! — еще погодя, приказал Ермак.

Глухо и грозно били литавры, разбудившие весь лагерь. Шумело казачье море — мужики торопливо надевали справу, есаулы подгоняли своих молодцев. Пьяных оттащили прочь — им не дозволено было участвовать в собрании.

— Атаман велел мне начать, а ты подхватишь, внял? — шепнул Архипу Матвей. Тот кивнул и разом вновь ощутил, как холодный пот заструился по спине. Ежели какое слово им не по нраву придет — так его и тут прихлопнуть могут.

Казаки уже стояли, образовав круг с пустой площадью посередине, гудели, гадая меж собой, почто их созвали. Тем временем Матвей Мещеряк, снимая с бритой головы шапку, выходил в середину круга. Перекрестившись, он поклонился в сторону, где поодаль от всех стоял Ермак, и молвил, обведя всех пристальным взором, Мещеряк крикнул:

— Довольно гуляли братцы-казачки! Испокон веков Яик не видал таких же гуляний! Да и что сказать — он и воды в себе не вмещает столько, сколько выпито нами было в этом стане!

— Точно! Да! — весело гоготали одни.

— Хорош трепаться! Слово держи, коли вызвался! — возмущались другие.

Пока Матвей говорил об их крепком товариществе и надобности бить врагов, Архип изучал лица собравшейся толпы, отмечая про себя, насколько они, верные сыны степей и вольницы, отличаются от обычных московлян! Сколько силы, лихой, ужасающей, таится в них. Архип чувствовал себя чужим и ничтожным рядом с ними. От этого было еще страшнее.

Крик Мещеряка тонул в грозном гуле сотен голосов.

— Молви, что предлагаешь, сукин ты сын! — не выдержал чернобородый казак с золотой серьгой в ухе, выступив вперед. Архипу почему-то сразу показалось, что это и есть легендарный разбойник Иван Кольцо. Мещеряк и сам, видать, начинал робеть, потому сквозь шум голосов крикнул:

— Из Пермской земли прибыл посол купцов Аникеевых! Ему есть что сказать вам!

Надев шапку, Мещеряк отступил в толпу, и Архип, обнажив голову, перекрестился и, набрав в грудь побольше воздуха, начал пробиваться через толпу в центр круга. Разом гул смолк — воцарилась пугающая тишина. Сейчас всем телом ощущал он на себе тяжесть взглядов сотен пар глаз. Оглянувшись вокруг, он, сказал, изо всех сил напрягая глотку:

— Здравствуйте, казаки! Прибыл я издалека по указанию купца Максима Аникеева, это верно. Зовет он вас послужить ему и государю. Темные времена настали для люда православного! Озверел сибирский хан, поднял против власти государевой все племена и народы. Нещадно режут они наших поселенцев, сжигают целые деревни, и сила вражеская растет с каждым днем.

Взорвался разом волной криков и возмущений весь круг — кто проклинал басурман, кто самого Архипа и Строгановых.

— Обещал вам Максим Аникеев за верную службу достаточно свинца, пороха и хлеба, дабы на всех хватило с лихвой! — срывая голос, кричал Архип, но уже не разбирал, что кричит эта беснующаяся толпа. Воровато озираясь, он искал поддержки Ермака, но атаман молчал, скрестив на груди руки.

Из толпы, медленно вышагивая, вышел казак с вырванными ноздрями — Богдан Барбоша, верный соратник Ивана Кольцо. Архип, уступая ему место, отошел назад.

— А почему бы нам не срубить этому посланнику башку, а? — крикнул он, усмехаясь. По рядам прошел редкий смешок, некоторые из казаков начали возмущаться, мол, простого человека грех обижать, но Барбоша, примирительно вскинув руки, продолжил уже без улыбки:

— Почто мы, вольные казаки, будем связывать себя службой государю? Ежели кто и согласен идти кровь свою проливать за купцов Аникеевых, то они думают, будто государь их за воровство простит! А нам его прощения не надобно!

— Верно! Верно сказал!

— Гоните его в шею!

— Как можно назвать себя вольными казаками, коли по рукам и ногам будем связаны службой тем, кто издавна приговорил нас к плахе! — гнусаво, обильно брызжа слюной, вопил раскрасневшийся Барбоша, и он начал великий спор. Иван Кольцо, уперев руки в бока, стоял в первых рядах, молчал, затем, когда спорящие казаки слишком часто начали сменять друг друга в центре круга, крикнул:

— Пущай Ермак свое слово скажет! Пущай он!

— Верно! Верно! Ермака сюда! — подхватили голоса. — Ермака Тимофеевича!

Видимо, этого и ждал атаман, когда все с лихвой выговорятся. Архип понимал — от его слова сейчас зависит успех или неудача его поручения. Ермак неторопливо выходил в круг, крестился. Вновь воцарилась тишина.

— Братцы! — громом прогремел голос атамана над притихшей степью. — Выслушал я всех вас и вот что скажу. Ведаю, что многих товарищей мы потеряли на минувшей войне, а тут нас хотят в новую сечу втянуть. Можем мы и дальше бражничать здесь, можем вернуться на приволжские берега и грабить ногайские отряды, которые наверняка позабыли силушку нашу! Да и что останется от этой силушки, ежели так и останемся тута, гулять на берегах седого Яика!

— Верно! Да! — отвечали негромко голоса.

— Мы за тобою всюду пойдем, атаман!

— Люд православный в беде, так отчего бы нам не показать сибирскому хану, кто тута прав? Отчего бы с татарвой егошней силушкой не помериться? Дак ежели за хлеб с порохом, то грех отказаться! — усмехался Ермак, и вместе с ним счастливо смеялась добрая половина казацкого круга. Архип был снова поражен великой властью атамана над всеми здесь. Но он уловил взгляд Барбоши — безносый казак тяжело и сурово глядел на Ермака, гордо скрестив руки на груди. Ермак тем временем подошел к Ивану Кольцо, похлопал его по плечу и обратился к толпе:

— Многие из вас обвинены в воровстве государем и приговорены к смерти. Неужто государь не простит нас, ежели мы сибирскому хану надаем под зад как следует?

— Да! Идем в поход!

— За атаманом!

Тем и закончилось это знаменательное собрание — походу быть. Архип, прощаясь с счастливым Мещеряком, благодарил его, обнимая:

— До скорой встречи, Матвей!

Архип торопился покинуть казачий лагерь, дабы со строгановскими ратниками отбыть обратно в Орел-городок, и он уже не увидел того страшного раскола, который вскоре наступил в казачьем стане. Богдан Барбоша воспротивился выступлению в поход, не поверив Строгановым, и вместе с ним «предавать свою вольницу» отказалась добрая половина казачьего войска. В тот же день они покинули стан Ермака, дабы уйти к другим берегам Яика. Прощались меж собой мужики тепло и слезно, просили друг у друга прощения, не надеясь уж больше встретиться вновь.

— Стало быть, ты на службу государеву пойдешь? — молвил Барбоша Ивану Кольцо на прощание. Тот кивнул, отводя глаза. Усмехнулся безносый атаман:

— Твою голову государь обещал на пику надеть, а ты за него, стало быть, кровь проливать идешь?

— За Ермаком я иду. Чую, что должен! — твердо отвечал Кольцо. — А ты ступай. И храни тебя Христос.

Барбоша понимающе кивнул и, приблизившись к соратнику, обнял его.

— Прощай.

— Прощай…

Кольцо все еще колебался в правильности выбранного пути, но он уже дал Ермаку слово и не мог от этого отказаться. Поздно!

Отстранившись, Барбоша направился к своему коню, лихо вскочил на него и с места погнал его наметом, ни разу не обернувшись. Кольцо, сложив на груди руки, еще долго глядел уходящему прочь уже неподвластному Ермаку казачьему войску. Поздно! Поздно…

Казалось, спокойная и размеренная жизнь, за коей люд отправлялся из вечно разоряемых русских земель в далекие владения Строгановых, окончилась и здесь. Вновь горели строгановские деревни, едва отстроенные, гибла только-только обработанная для пашни земля, вытаптываемая татарскими конями — войска Кучума вновь разоряют пермские земли, и ведет их ханский сын, царевич Алей.

И снова плачущий люд в панике, побросав многое добро и взяв самое необходимое, бежит, уводит с собой тревожно блеющий и мычащий скот. Старики и дети сидят в тяжелогруженых телегах. Бабы ревут безутешно, срывая с голов платки, мужики, покидая едва отстроенную новую избу свою, крестятся, кланяются в пояс порогу и, врывшись пятернею в волосы, уходят стремительно, боясь обернуться. Не приняла их чужая Пермская земля с ее бесконечными вековыми сумрачными ельниками, узкими, обросшими папоротником со всех сторон тропами, тянущимися то под низко свисавшими еловыми лапами, то под давним буреломом, поросшим мхом. Словно нет Бога на этой земле, кроме тех, языческих, которых чтят местные племена.

Пробираясь сквозь лесную тропу, беженцы слышат за спиной страшный визг и рев сотен глоток — войска сибирского хана совсем рядом, и люди кричат от ужаса, стараются ускорить шаг, начинается суматоха и толкотня. И уже понимают, что не уйти. Оглядываясь, видят во тьме поднимающееся зарево — татары уже жгут их деревню, а это значит, что им всем не уйти. Матери хватают ревущих детей, мужики выкидывают из телег уже ненужное добро, стегают коней, коим все труднее идти по узкой тропе сквозь людскую кашу, старики безучастно глядят на эту суету, лишь молча крестятся, уже принимая свою страшную судьбу.

Поднявшийся от горящей деревни дым стелется по земле, смешивается с укрывающей темную реку дымкой. И в дымке этой люди стали замечать мерно плывущие мимо них длинные, похожие на струги, тени. Их было так много, что они заполонили собой всю реку. Тени шли против течения прямо навстречу татарскому войску.

Двое из мужиков ушли разведать, куда идет басурманское войско, всматривались в белую мглу, укрывшую реку, вслушивались в воцарившуюся вдруг тишину — нет больше гула и криков татарского войска, которое, казалось, замерло на месте. Притих и лес. Переглянулись мужики, притаились, боясь шелохнуться.

Вдруг из тишины разом грохнул оглушительный треск сотен выстрелов, за ним еще один, и еще. И гул будто потревоженного татарского войска появился вновь и стал нарастать, и вторили ему непрекращающиеся звуки пищальных выстрелов.

— Чей-то? Чего это такое? — вопросил один из мужиков, пятясь и пряча голову в плечи. Другой стоял, не шелохнувшись, лишь потом, широко перекрестившись, ответил:

— Сие спасение наше. Уберег нас Господь!

В Чусовский городок, где сидел со своим двором Максим Яковлевич Строганов, вести о победе над царевичем Алеем принесли тут же, едва разгромленное татарское войско отступило от Чусовой. Молвят, казаки, не потеряв ни единого человека, просто расстреляли скопившуюся на берегу вражескую рать из пищалей и после стремительной атакой опрокинули их. Немногим позже от Никиты Григорьевича Строганова он узнал, что Ермак с казаками прибыли в Орел-городок.

Максим Строганов сидел в натопленной светлице за столом, где разложены были различные грамоты и карты. Мутный свет пробивался сквозь небольшое слюдяное окошко, но здесь было довольно светло из-за обилия свечей. Писарь торопливо записывал за ним:

— …Молвят, царевич Алей осадил Соликамск, но отступил с потерями. Казаков держи у себя как можно дольше. На содержание их пришлю тебе серебра. Да вели отлить им пушку от моего имени, за это тоже будет уплачено.

Максим Яковлевич дождался, пока писарь окончит, после велел перечитать грамоту и, удоволенно кивнул. Стало быть, Ермак сдержал обещание и пришел в Пермскую землю. Не сунется ныне Кучум сюда! Не сунется! Ликуя, словно он выиграл уже войну, приставил Максим Яковлевич к воску на грамоте свой именной перстень с печатью.

Радуясь лишь спасению своего хозяйства, он, конечно, не ведал того, к грядущим каким великим событиям он отчасти приложил свою руку.