Властелины удачи

1

Устраивать гнездышко в Акапулько Джонас послал Билла Шоу. Полковник Уильям Шоу появился в «Корд эйркрафт» сразу после демобилизации из ВВС США в сорок шестом году. И пришелся ко двору. Он не только показал себя способным администратором, умеющим решать поставленные задачи, но при необходимости мог сесть за штурвал самолета, требовалось ли от него испытать новую модель или просто подвезти босса в нужное место. Вот и теперь он улетел на «бичбароне», принадлежащем «Интерконтинентал», из Лос-Анджелеса в Мехико. Поскольку полковник Шоу регулярно курсировал между Лос-Анджелесом и Мехико, судебные исполнители не удостоили его своим вниманием.

А вот на газетные сообщения о покупке новой компанией «Корд хотелз, инкорпорейтед» лас-вегасского отеля-казино «Семь путешествий» обязательно отреагировали бы. Джонас понимал, что судебные исполнители притащат в отель свои повестки в тот же день. Так что Шоу отправился в Мехико и Акапулько, чтобы помочь Джонасу избежать малоприятной встречи.

Энджи помогла ему превратиться в Эла Стринга. В аэропорт он уехал на одном из принадлежащих отелю «кадиллаков» в компании мексиканцев, которые провели в «Семи путешествиях» три дня и, несомненно, обогатили казино не на один десяток тысяч долларов. В аэропорту лимузины подкатили к трапу «дехавиленда». Богатые мексиканцы и Джонас поднялись в салон шестнадцатиместного самолета, который вскоре оторвался от земли, взяв курс на Мексику.

2

Когда самолет достиг расчетной высоты и болтанка прекратилась, Джонас прошел к туалету, расположенному в хвостовой части, дождался своей очереди и заперся в кабинке. Там он покончил с Элом Стрингом. Парик и воск отправились в корзину для мусора. Бумажными салфетками Джонас стер краску с бровей и кончиков волос. Таким образом из туалета вышел совсем не тот человек, что поднялся на борт самолета. Зато теперь его внешность и фамилия полностью соответствовали паспорту.

Вернувшись к своему креслу, он присмотрелся к испаноговорящим любителям азартных игр, которые даже не заметили происшедших с ним превращений.

Франклин Делано Рузвельт приучил Norteamericanos[13] не выставлять напоказ свое богатство, но мексиканцы придерживались иного мнения. Мексиканские бизнесмены сверкали, как рождественские елки: тяжелые золотые перстни с сапфирами, бриллиантами, изумрудами, золотые часы, также украшенные драгоценными камнями, золотые цепи на шее. Не отставали от них и женщины: меха, ожерелья, браслеты, кольца. Они также носили (Джонас слышал, как кто-то клялся, что видел это собственными глазами) очень дорогие, все в драгоценных камнях пояса верности, которые, однако, абсолютно не мешали им иметь любовников.

Мексиканцы продолжали веселиться и в самолете. Две стюардессы в коротких юбочках только успевали обносить их шампанским и икрой.

Джонасу не хотелось думать, что Соня стала одной из таких женщин, болтливой, одетой в меха, усыпанной драгоценностями. Неужели и она могла выйти замуж за такого вот бизнесмена-картежника?

От шампанского он отказался. Но попросил стюардессу принести ему бербон. Получив бокал, Джонас отвернулся к иллюминатору. Они как раз пересекали границу с Мексикой. Справа на горизонте показались вершины Сьерра-Мадре.

3

Во второй половине дня «дехавиленд» приземлился в аэропорту Тлалплан, неподалеку от столицы Мексики. Чиновники, работающие в аэропорту, отлично знали, кто прилетает этим самолетом. У них и в мыслях не было предложить его пассажирам пройти паспортный контроль или заполнить таможенную декларацию. Об этом как бы забыли, и богатые мексиканцы, а с ними и Джонас, проследовали в здание аэропорта.

Билл Шоу уже ждал его, чтобы отвезти в «Ла Пласа Реаль», где ему предстояло пробыть несколько дней до переезда в Акапулько.

В гостиной Джонас плюхнулся на диван. Хотя мексиканские власти и делали вид, что им ничего не известно о его присутствии в стране, руководство отеля знало, кто к ним приехал. «Люкс» благоухал свежесрезанными цветами, а бар ломился от шампанского, бренди и любимого напитка сеньора Корда — бербона, изготовленного в штате Теннесси.

— Связь тут не на высшем уровне, — пожаловался Шоу. — Но вот когда мы переберемся в Акапулько…

— А в город позвонить можно?

— Да, конечно. Меня беспокоит, что в Штатах наши разговоры будут прослушиваться.

— Справочник у нас есть?

Шоу кивнул и достал телефонный справочник из ящика письменного стола, сработанного в стиле Людовика Пятнадцатого.

— Спасибо, Билл. Я тебя вызову.

Сидя на диване с бокалом виски в руке, Джонас пролистывал толстый телефонный справочник столицы Мексики без особой надежды найти нужный ему номер… Но нашел: Эскаланте, Вирхилио Диас, и адрес, который уже сообщил ему Фил Уоллейс.

Джонас подошел к письменному столу, набрал номер.

— Quien halba?[14]

— Вы разговариваете на английском?

— Momento, Senor.

В секундочку женщина не уложилась, но в конце концов в трубке раздался мужской голос:

— Я говорю по-английски.

— Я хотел бы поговорить с сеньорой Соней Эскаланте. Меня зовут Джонас Корд, я из Штатов.

— Сеньоры сейчас нет дома. Не могли бы вы оставить ваш номер телефона?

Он оставил. И даже не пошел в душ, опасаясь пропустить ее звонок. Он пил виски. Ходил по комнате. Смотрел из окна на запруженные автомобилями улицы. И жалел о том, что не спросил, когда она должна вернуться.

Телефон зазвонил около пяти.

— Сеньор Корд. Секундочку. Сеньора Эскаланте.

— Джонас? — раздался нежный голосок. Знакомый? Трудно сказать.

— Соня? Ты меня помнишь?

— Помню ли я? А как ты думаешь, Джонас?

По-английски она говорила, как и прежде, с легким акцентом. Перед его мысленным взором возник ее образ, бережно сохраненный памятью. Такой ли она осталась или совершенно изменилась?

— Я очень сожалею… — От волнения у него перехватило дыхание.

— О чем ты сожалеешь, Джонас?

— Прошло столько лет. И у меня все не находилось времени, чтобы приехать к тебе.

— Я бы тебя не приняла. — В голосе ее зазвучала знакомая твердость. — Я всегда знала, где ты. Тебе, возможно, пришлось бы прилагать какие-то усилия, чтобы найти меня, а ты был у всех на виду. Твое имя не сходило с газетных страниц.

— Я бы хотел увидеться с тобой, Соня.

— Теперь никаких препятствий к этому нет. Приходи завтра к обеду. Мой муж знает о тебе и с радостью познакомится с тобой.

— Я тоже хотел бы встретиться с твоим мужем, Соня. Но не могли бы мы… в первый раз повидаться одни?

— Где?

— В ресторане. Это твой город. Скажи мне где.

— В «Американском баре Гарри». Я там бываю редко. Закажи столик на девять вечера. Завтра.

— Хорошо. И я… в девять я буду тебя ждать.

4

Он пришел вовремя. Как и она. Она узнала его. Он — ее. Он встал. Она подошла к столу, позволила поцеловать руку, села.

Годы не слишком изменили ее. Прошло двадцать пять лет, но она осталась той же Соней Батиста, какой он ее помнил. Она улыбнулась. У нее всегда была прекрасная улыбка. И волевое, прекрасное лицо.

Что изменилось? Чуть округлилось лицо, смягчились линии высоких скул, подбородка. Появились морщинки в уголках глаз и у рта. Судя по одежде, увеличилась грудь. Правда, и раньше Соне было что показать.

Что не изменилось? Лицо обрамляли темно-каштановые волосы, все такие же непослушные, падающие на плечи. Когда он впервые встретился с ней, многие женщины согласно тогдашней моде начесывали волосы. Соня никогда этого не делала. Она гордилась своими пышными волосами. А ее карие глаза смотрели на мир с тем же скептицизмом. Он вновь увидел женщину, которая привыкла воспринимать жизнь такой, как она есть.

— Двадцать пять лет. — Джонас покачал головой. — Невероятно.

— Я следила за твоей карьерой. Газеты часто писали о тебе.

— А как ты жила, Соня? Должен сознаться, я ничего о тебе не знаю.

— Пожалуй, и не мог узнать. Я вела очень тихую, уединенную жизнь, отличную от тех времен, когда мы познакомились.

— Я просил тебя позвонить, если тебе что-либо потребуется.

На мгновение ее теплая улыбка сменилась саркастической, но затем вновь стала открытой и доброжелательной.

— Я никогда ничего от тебя не хотела, Джонас. Лишь один раз у меня возникло желание позвонить тебе, но я решила, что делать этого не следует.

Он взглянул на кольцо с огромным бриллиантом, которое она носила на одном пальце с обручальным.

Она проследила за его взглядом.

— Я вышла замуж двадцать четыре года тому назад.

5

Пояс верности, о котором слышал Джонас, в действительности носили только очень богатые, чтущие традиции мексиканки. В том числе и Соня.

Пояс этот не помешал бы совокуплению с другими мужчинами, возникни у нее такое желание. Он лишь подчеркивал, что она — жена Вирхилио Диаса Эскаланте-и-Садаса. Свое начало мексиканские пояса верности вели скорее от шелковых лент с вышитым именем, которые в средние века носили на талии женщины-мусульманки, чем от металлических оков, которые приходилось таскать на себе некоторым женам рыцарей-христиан. Пояса эти стоили очень дорого и делались точно по фигуре. Две гибкие платиновые, украшенные бриллиантами полоски охватывали верхнюю часть бедер, еще одна — талию, и все три соединялись расположенным впереди щитком. Сзади ее сокровище ничем не охранялось. Соня могла без труда разломать и снять эту хрупкую конструкцию, и, сделай она это, Вирхилио не заподозрил бы ее ни в чем предосудительном. С другой стороны, не разломав пояса верности, снять его она не могла: ключ от замочка хранился у Вирхилио. Тот открывал замок, когда они предавались любви или когда она просила его об этом. Соня носила пояс верности больше двадцати лет и гордилась тем, что ее мужу не пришлось возвращать его в мастерскую для увеличения размеров: другим приходилось это делать регулярно, потому что пояса становились малы их женам.

Человек, сидящий сейчас рядом с ней, Джонас Корд, не смог бы понять, почему она согласилась носить пояс верности. Такое просто недоступно восприятию Norteamericano. Янки просто не в силах осознать отношения мужчины к женщине и женщины к мужчине, принятого у латиноамериканцев. Когда-то Соню восхищал практицизм янки, начисто лишенный сентиментальности. Теперь же она радовалась, что ее сын воспитан в традициях другой культуры. Хотя обычаи Сониной семьи не слишком отличались от обычаев Кордов. Ее дядя, полковник Фульхенсио Батиста-и-Сальдивар, когда-то президент и диктатор Кубы, мог в ближайшее время вернуться на остров в том же качестве. Джонас Корд, разумеется, не мог знать, к чему все это могло привести. Когда она впервые встретилась с ним в 1925 году, незадолго до смерти его отца, ее дядя и отец жили в изгнании. Тогдашние правители Кубы, не задумываясь, одарили бы и отца и дядю пулей в лоб, если б сумели до них добраться.

Ее саму могли застрелить. Если бы она попала в лапы полиции на Кубе, ее бы… В общем, ее ждала очень болезненная процедура. Честолюбие ее дядюшки и его стремление достичь поставленной цели привели к тому, что ей пришлось прервать образование и последовать за ним и отцом в изгнание, сначала во Флориду, потом в Техас и, наконец, в Калифорнию.

Джонаса Корда она встретила в девятнадцать лет. Он был на два года старше Сони. Образование она получила в монастыре, а потому ее удивил и испугал этот странный, бурлящий мир янки, частью которого она стала совершенно неожиданно для себя. В своей наивности она и не подозревала, что уроженцев Техаса, Флориды или Калифорнии Norteamericanos не называют янки. Для нее все они были янки. Монахини учили ее английскому, но не тому английскому, на котором говорили вокруг. Они также учили ее, что Америка — страна больших мужчин и больших женщин.

Женщины… Они одеваются вызывающе, в короткие юбки и облегающие лифы, они вызывающе агрессивны, говорили монахини. Они красятся. Курят маленькие сигары (о существовании сигарет монахини не знали). Они пьют крепкие напитки. Незамужние девушки ездят за границу, днем и ночью ходят по улицам без duenas. Появляются в театрах и танцевальных залах без кавалеров. Некоторые водят автомобили. Кое-кто живет в квартирах, которые они делят с другими девушками, без родителей и братьев, приглядывающих за ними и их защищающих. В результате американские мужчины не уважают американских женщин и добродетель любой женщины всегда под угрозой.

Прибыв в Соединенные Штаты, Соня обнаружила, что большая часть того, чему учили ее монахини, — правда. Девушки ее возраста носили юбки выше колен и коротко стригли волосы, выставляя напоказ уши. Они курили и пили, как мужчины. Им недоставало изящества, а уж о правилах хорошего тона они имели самое смутное представление. Хуже того, в этой стране они были своими, а она — нет.

Ее отец и дядя много путешествовали. Куда они ездили и зачем — она не знала. Но большую часть времени дома их не было. Семья мексиканцев, принимавшая живое участие в планах дяди захватить власть на Кубе, с радостью распахнула двери своего дома в Лос-Анджелесе перед Соней и ее матерью, и они прожили там два года.

Дочери в этой семье полностью американизировались и убеждали Соню одеваться как они, начесывать волосы и учиться курить. Постоянным напором они смогли сломить ее сопротивление. За несколько месяцев она прошла добрую половину пути. Нет, волосы она не начесывала, но уже носила короткие платья, курила и даже начала общаться с шумными, не признающими приличий молодыми американцами. Она изменилась. Монахини уже не узнали бы в ней ту тихую девушку, что внимала их поучениям. Но она еще не стала уверенной, всегда готовой постоять за себя американкой. Ее интересовал американский образ жизни, она хотела приобщиться к нему, но постоянно чувствовала различие между собой и окружающими ее молодыми людьми. Это вызывало недоумение и раздражение.

Впрочем, они не придавали этому различию какого-либо значения. В этом Соня подметила еще одну американскую черту: не критиковать поведение тех, кто рядом. Они просто приняли ее в свой круг.

Соня встретила Джонаса Корда на вечеринке, организованной на борту яхты. Она ждала этого вечера с того дня, как ее пригласили туда. Ей хотелось попасть на яхту, пообщаться с людьми, которые могли позволить себе яхты. На Джонаса она обратила внимание сразу же. Чувствовалось, что в этом симпатичном парне так и била энергия, а самоуверенностью он явно выделялся среди остальных молодых людей, оказавшихся на яхте в тот вечер. Соня и раньше замечала, что многие молодые американцы ведут себя не как положено мужчинам. Своей чрезмерной веселостью некоторые из них больше напоминали легкомысленных девушек. И разумеется, многим недоставало уверенности. Не только в себе, но и в чем бы то ни было.

А вот Джонасу Корду не надо было никому ничего доказывать. Он знал, чего он стоит. Знал, чего хочет. Оглядел палубу и направился прямо к Соне Батиста. Пригласил ее на танец. Предложил выпить из фляжки, которую достал из кармана. А через час пригласил прокатиться на его автомобиле.

Он показал ей свой автомобиль. «Бентли», привезенный из Англии, с рулем с правой стороны. Темно-зеленый, с никелированной пластиной на радиаторе и большими фарами. Лобовое стекло убиралось, и тогда ветер бил в лицо. Капот крепился кожаной застежкой. От обивки сидений пахло настоящей кожей.

Соня поставила ногу на подножку и залезла в машину. Каркас сиденья напоминал букву U, так же как и корпус автомобиля. Поэтому она чувствовала себя в полной безопасности, хотя дверцы не было, и, чуть наклонившись вперед, она могла видеть проносившуюся под ними землю. Из ящика для перчаток Джонас достал шелковый шарф и помог ей повязать им голову, чтобы у нее не очень растрепались волосы. Выдал ей защитные очки.

И повез туда, где она еще не бывала: в горы к северу от Лос-Анджелеса, откуда открывался прекрасный вид на ярко освещенный город и Тихий океан.

— Я хочу научиться водить самолет. Тогда я смогу взглянуть сверху на любой город.

Эта мысль захватила ее.

— Я бы полетела с тобой. И ни капельки бы не испугалась.

Последовал вопрос, а чего бы она испугалась? Испугалась бы разрешить ему ее поцеловать? Она испугалась, но разрешила. И с того поцелуя Соня более не считала себя девственницей. Она потеряла невинность. Не потому, разумеется, что он изнасиловал ее. При всей своей наивности она понимала, что это такое. Причина заключалась в том наслаждении, которое доставил ей этот поцелуй. И в желании вновь почувствовать губы Джонаса на своих губах.

Он коснулся ее груди, ног. Она покачала головой. Ее охватил испуг. Он убрал руку, улыбнулся, закурил, предложил сигарету ей.

Когда они вернулись на яхту, вечеринка еще продолжалась. Едва ли кто заметил их отсутствие.

Соня была наивной. Не сомневалась, что он захочет увидеть ее вновь, будет ухаживать за ней, возможно, даже предложит выйти за него замуж.

Ничего подобного. Она не видела его несколько недель. А потом встретила на другой вечеринке, во внутреннем дворике квартала примыкающих друг к другу маленьких домиков. Он подошел к ней, когда она стояла у фонтана, подсвеченного красными и синими прожекторами.

— Соня! Как я рад нашей новой встрече!

— Сеньор Корд…

— Я купил самолет, о котором мы тогда говорили. Ты готова лететь со мной?

— Не знаю. Может, я все-таки боюсь высоты.

Джонас Корд разбирался в людях. И сразу почувствовал отчужденность там, где совсем недавно была открытость. Понимал он и то, чем вызвано такое отношение к нему.

— Моя жизнь переменилась, Соня. Потому-то я до сих пор и не позвонил тебе. Видишь ли… у меня внезапно умер отец.

— О, Джонас (его имя она произносила как Го-насс, свое — Со-нья). — Если бы я знала… я бы пожалела тебя!

— Я в этом не сомневался. Ты замечательная девушка, Соня.

Она знала, что Джонас решителен. И напорист, как принято у янки. Но она и подумать не могла, что его решительность и напористость выльются в предложение, которое она услышала от него тем же вечером.

Вновь они поехали кататься на его машине. Вновь он поцеловал ее, вызвав фейерверк эмоций. Она позволила ему стащить платье с плеч. Позволила расстегнуть бюстгальтер. Он целовал ее соски, лизал их, посасывал, охватывая теплыми губами. Она знала, что, попроси он, она позволит ему все. Она этого хотела и уже ничего не боялась.

А вместо этого…

— Соня, я унаследовал бизнес отца. Перед самой смертью он занялся производством нового продукта, который называется пластик. Я должен на два месяца уехать в Германию. Соня… Ты поедешь со мной?

6

Она поехала. Мать пришла в ужас, но отец и дядя поддержали ее. Они знали, кто такой Джонас Корд. Корды и Батисты — этот союз они полагали идеальным. Соне отводилась традиционная женская роль приманки. Ее тело должно было послужить цементом всей постройки.

1925 год сыграл важную роль в жизни Джонаса. Умер его отец, его мачеха продала ему свою долю в предприятиях Корда, и он стал их единственным владельцем. Человек, которого Джонас считал самым близким другом, Невада Смит, покинул его и уехал организовывать шоу «Дикий Запад».

Прошла церемония инаугурации Калвина Кулиджа, избранного президентом Соединенных Штатов на полный срок. Низкорослый, с изрытой оспой лицом, жестокий человек, называющий себя Иосифом Сталиным, подмял под себя Россию. В президенты Германии избрали престарелого генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга. Некий Кларенс Бердси научился замораживать брикеты рыбного филе, да так, что они становились крепкими, как дубовая доска. В таком состоянии филе могло храниться сколько угодно, а при разморозке не теряло вкусовых качеств. Джонас заинтересовался этой технологией, но не стал вкладывать в нее деньги. А более всего в тот год привлек внимание американцев судебный процесс, итогом которого стал штраф в сто долларов, наложенный на никому ранее не известного школьного учителя из Теннесси по фамилии Скопс за то, что он познакомил своих учеников с дарвиновской эволюционной теорией.

Два месяца в Германии стали сказкой. Джонас путешествовал только первым классом. Атлантический океан они пересекли на «Аквитании», роскошью напоминавшей Версальский дворец. Разумеется, ни один особняк на Кубе не шел ни в какое сравнение с каютами, бальными и обеденными залами корабля. В Германию они прибыли на летающей лодке «Дорнье», которая поднялась с поверхности Темзы и приводнилась в бухте Гамбурга. В Берлине поселились в отеле «Адлон», одном из лучших в городе.

Роскошь и привилегии имели свою цену. Под ценой подразумевалось, что она отдастся Джонасу, не задавая никаких вопросов. Этого ждали от нее как отец и дядя, так и Джонас. Она и отдалась. Делала все, что он хотел, все, о чем просил. Никогда, ни единого раза он не услышал от нее слова нет. Едва ли цена была высока. Она и представить себе не могла, какое наслаждение будет ей наградой.

Некоторые немцы принимали Джонаса за плейбоя. Они ошибались. Джонас Корд был Макиавелли бизнеса.

Один из немцев представил Джонаса странному невысокого росточка мужчине, прихрамывающему, постоянно и широко улыбающемуся. Он говорил о фюрере, которому суждено привести немецкий народ к славе. Звали этого мужчину доктор Йозеф Геббельс, и через неделю или около этого он организовал Джонасу и Соне встречу со своим фюрером, Адольфом Гитлером, несомненно обладающим даром захватывать внимание собеседников. Ни Джонас, ни Соня не отметили для себя эту встречу. И потом им пришлось рыться в памяти в попытке восстановить тот разговор.

На обратном пути, когда они плыли на «Беренгарии», бывшем немецком лайнере «Император», выяснилось, что среди пассажиров находится принц Уэльский. Все искали его компании, за исключением Джонаса. Возможно, его нежелание навязывать принцу свое общество и послужило причиной того, что на третий вечер Джонаса и Соню пригласили ужинать за стол принца. Остроумный, колоритный Эдвард Альберт Кристиан Джордж Эндрю Патрик Дэвид запомнился им куда больше, чем те два необычных немца. И потом Соня частенько рассказывала о вечере, когда она ужинала с принцем Уэльским.

Их путешествие уже подходило к концу, и Соня начала гадать, когда же Джонас предложит ей руку и сердце. Она чувствовала, что свадьбы не миновать. Больше двух месяцев они прожили как муж и жена. Но от ее внимания полностью ускользнул еще один аспект, свойственный семейным отношениям: она ему наскучила.

На борту «Беренгарии» Джонас открыто ухаживал за дочерью банкира из Массачусетса, более того, пытался соблазнить ее. Соня об этом знала, но отказывалась понимать его мотивы. В том, что женатый мужчина погуливал, она не видела ничего странного. Такое встречалось с пониманием и на Кубе, и в стране янки. Соня тревожилась, но не сильно.

Они прибыли в Лос-Анджелес. Он отвез Соню в дом той мексиканской семьи, где жила ее мать, и оставил там. Сказал, что должен поехать в Неваду, потом в Сан-Франциско, и обещал позвонить, как только вновь окажется в Лос-Анджелесе.

За три недели, прошедшие до его звонка, она поняла, что беременна. Соня ничего не сказала Джонасу по телефону и попросила приехать к ней. Он ответил, что в Лос-Анджелесе проездом и через час отбывает в Техас. Она увидела его лишь через одиннадцать дней, когда он вернулся из Далласа. Джонас пригласил ее на ленч.

Он говорил лишь о том, что им удалось сделать в Германии. Наконец она не выдержала и прервала его болтовню вопросом:

— Джонас, а что будет дальше?

— Дальше? С кем?

— С нами, — пояснила она.

Он нахмурился:

— Что-то я тебя… Господи, уж не говоришь ли ты о женитьбе?

— Мы жили, как муж и жена.

Джонас покачал головой:

— Ты спала со мной два месяца. Это было чудесно. Я тебе очень благодарен. Я возил тебя в Германию. Первым классом. Я когда-нибудь намекал на женитьбу?

— Нет.

— Тогда…

Ее глаза наполнились слезами.

— Значит, это прекрасное путешествие… эти каюты, «люксы»… этим ты расплачивался?

Джонас улыбнулся:

— Ну зачем же так грубо.

— Ты расплачивался за услуги проститутки! — с горечью воскликнула она.

— Соня! Нет.

Она встала и вышла из ресторана. Он не последовал за ней.

7

Ее отец и дядя рассердились. Отец говорил о том, что Джонаса Корда надо высечь кнутом, а еще лучше убить. Дядя потребовал, чтобы она немедленно вышла замуж, дабы муж поверил, что ребенок его. Он знал, кто может на ней жениться — сын дона Педро Эскаланте. Эскаланте не были так богаты, как Корды, но союз с семьей Батиста сулил им определенные выгоды. Фульхенсио Батиста поехал в Мехико и обо всем договорился. Два дня спустя Соня встретилась с Вирхилио в тенистом саду на гасиенде около Кордовы. Она сказала ему, что беременна. Но он уже без памяти влюбился в нее.

8

— Двадцать пять лет… — повторила Соня. — А теперь появилась какая-то причина для звонка. Ты не позвонил бы из сентиментальных чувств. Я думаю, сентиментальность тебе чужда.

— Соня, я…

— Ты вновь развелся, — она сухо улыбнулась. — И отправился на поиски прежних подружек.

Джонас покачал головой.

— Если ты любишь почки, здесь их готовят лучше, чем где бы то ни было. Во всяком случае, в этом полушарии. — Она скорчила гримаску. — Ты все еще отдаешь предпочтение мерзкому Norteamericano виски, не так ли? Бербону. Виски, сдобренному кленовым сиропом. Так по какому поводу ты решил повидаться со мной?

— Это может подождать.

— Ты купил отель-казино. Ты хочешь купить еще один или построить в Гаване. Так? Дядя Фульхенсио…

— Возможно, — прервал он ее. — Мы поговорим об этом в другой раз. А сейчас я хочу узнать, как ты? Мне сказали, что твой муж очень богат.

— Нет. Но он из древнего рода. Эскаланте — hidalgo, если это до сих пор что-то значит.

— Ты живешь в Мехико? Я хочу сказать, постоянно.

— У нас здесь квартира, где мы проводим большую часть времени. Но наша резиденция, теоретически, — гасиенда около Кордовы.

— У тебя есть дети, Соня?

Она нахмурилась, словно вопрос расстроил ее.

— Да. У меня два сына и две дочери. Моя старшая дочь вышла замуж, и я уже бабушка.

— Для бабушки ты слишком молода.

— Я стала и слишком молодой матерью, — ответила она, раскрыв сумочку. — Возьми. Это визитная карточка моего старшего сына.

Джонас взял визитку, посмотрел…

ДЖОНА С ЭНРИКЕ РАУЛЬ КОРД-И-БАТИСТА

Адвокат и юрисконсульт

ГУРСА-И АРОСА, АДВОКАТЫ

Университетский проспект, 1535

Рот Джонаса приоткрылся. Он шумно глотнул. Долго, очень долго смотрел на визитку, наконец поднял глаза на Соню.

— Наш сын, — подтвердила она.