Власть над миром. Истинные цели американского империализма

Движение к свободному рынку

В период президентства Рейгана и Буша (1981—1992) американцы стали жертвами экономики шаманства (вуду). Впоследствии они стали жертвами «клинтономики» — ее менее жесткого варианта. Термин «экономическое шаманство», или «экономика Вуду», изобрел и впервые применил Джордж Буш-старший во время предварительных президентских выборов 1980 года, когда он выдвигал свою кандидатуру от Республиканской партии против кандидатуры Рональда Рейгана. Эта фраза преследовала его, пока он был вице-президентом в администрации Рейгана. Решив уладить вопрос, он связался с корпоративными представителями различных станций сетевого телевещания, чтобы проверить, существует ли запись его выступления, во время которого он говорит об «экономике Вуду». Ему сказали, что такой записи не существует. Поэтому в Хьюстоне 9 февраля 1982 года вице-президент Буш публично заявил: «Я этого не говорил. Все телевизионные станции искали запись, но никто так и не смог ее найти. Значит, я этого никогда не произносил».

Само по себе утверждение о том, что какой-то факт не имел места, потому что он не был записан средствами массовой информации, далеко не убедительно.

Но случилось так, что Буш был уличен во лжи. После речи в Хьюстоне, которая транслировалась в вечерних новостях по всей стране, NBC-TV нашла копию записи его выступления, во время которого он отзывался о налоговых и бюджетных мероприятиях Рейгана как об «экономике Вуду». Телевизионная станция показала ее вместе с опровержением Буша — это был один из тех редких случаев, когда средства массовой информации сделали свою работу и разоблачили постыдный обман, к которому так часто прибегают в высших сферах.

«Экономика Вуду» — экономика приоритета предложения, идеология «просачивания», которая выражается приблизительно в следующем: при уменьшении государственного вмешательства в экономику свободный рынок обеспечит процветание всем, кто хочет работать. Освобожденные от досаждающих и искусственных ограничительных условий правительственного регулирования и тяжелых налогов, частные инвестиции будут расти, что приведет к более высокой производительности, большим рабочим местам и доходу для каждого, но меньшему доходу для правительства. Лучшая жизнь ожидает нас как граждан и как налогоплательщиков, когда чрезмерная федеральная бюрократия в значительной степени уменьшится и исчезнет огромный бюджетный дефицит.

Теория «приоритета предложения» предполагает, что раз корпорации накапливают состояние, то большая его часть будет «просачиваться» в нижние слои общества. (Этот процесс известен под названием «кормить воробьев за счет лошадей», подобно тому, как воробьи выбирают зерно из лошадиного навоза.) Кроме того, предположительно будет иметь место расширение личной свободы, так как народ по собственному усмотрению будет тратить больше денег как частный потребитель и меньше — как налогоплательщик.

Придерживаясь теории о приоритете предложения, президент Клинтон в период своего пребывания у власти неоднократно указывал на то, что частный сектор является большим источником будущих рабочих мест и процветания. Но в отличие от Рейгана и Буша он призывал к более активной роли правительства в «скачке» запаздывающей экономики, хотя не сделал почти ничего в этом направлении.

Двойные стандарты консерваторов

Как отмечалось ранее, консерваторы выступают то за слабое, то за сильное правительство — в зависимости от того, чьи классовые интересы они обслуживают. За последние годы они сократили программы федеральной помощи неимущим и отменили или облегчили многочисленные правительственные правила, уменьшив подотчетность корпоративных институтов общественной власти. В области банковского дела, например, такое прекращение регулирования привело к катастрофе ссудо-сберегательную систему. Федеральное правительство гарантировало принятие на себя ответственности за убытки, и частные финансисты инвестировали во все, что можно, в расчете на быстрые прибыли. Когда их рискованные предприятия потерпели крах, налогоплательщик оказался «крайним». Банкиры сняли пенки, а общественность будет глотать многомиллиардные потери еще несколько десятилетий.

Настаивая на том, что они хотят скинуть правительство «с наших спин», сторонники консерваторов в то же время не стесняются использовать его, чтобы вторгаться в наши частные жизни и наши самые сокровенные моральные решения, будь то школьные молитвы, уважение к флагу, цензура библиотечных фондов или незапланированная беременность.

Такие «культурные» вопросы используются для привлечения средних американцев под знамена консерваторов. Ричард Вигуери, специалист по сбору средств от различных фондов правого крыла, заметил: «Вопрос об абортах — это дверь, через которую многие люди входят в консервативную политику… Затем мы заставляем их задуматься о сексуальной этике и "намеренно упадочнической декадентской морали", воспитываемой "светским гуманизмом", которую мы представляем им как "королевскую дорогу к социализму и коммунизму". Это, в свою очередь, "указывает путь к преданности минимально регулируемому свободному предпринимательству внутри страны и агрессивной международной и военной политике"» (Chicago Tribune, 25 January 1987).

Совсем недавно, выступая на радиостанции PBS (September 1994), Уильям Бакли и группа других ученых мужей консервативного толка открыто обсуждали необходимость использовать культурные и моральные вопросы, чтобы воспитывать людей в духе консервативной идеологии свободного рынка. Лидеры правых имеют осознанный и вполне продуманный план действий по привлечению людей на сторону капитализма.

Для консерваторов краеугольным камнем всех прав личности является обладание рыночным правом, правом получать доход за счет труда других, правом иметь привилегированные условия класса избранных. Согласно такой точке зрения, правительство вторгается в частную жизнь, когда предлагает программы школьных завтраков, но не тогда, когда навязывает школьные молитвы; когда оно усиливает меры по охране окружающей среды, но не тогда, когда усиливает полицию и армию; беспардонно вмешивается, когда пытается перераспределить доходы на нужды народа, но не тогда, когда оно распределяет их в пользу верхушки общества.

Социальное обеспечение для богачей

Консерваторы осуждают либералов в Конгрессе за их наклонности «собирать, собирать и тратить, тратить налоги», обвиняют их в якобы расточительных привычках расходования дефицитных средств. На самом деле самыми безумными растратчиками в нашей истории были консервативные республиканцы. Администрации Никсона и Форда создали рекордные для мирного времени дефициты государственного бюджета, но даже они через некоторое время были во много раз превзойдены правительствами Рейгана и Буша. За первые пять лет правления Рейгана Конгресс реально ассигновал на собственные расходы приблизительно на 12 млрд долл. меньше, чем запрашивал Рейган для своего бюджета.

Большой бизнес всегда готов прикарманить все доходы и национализировать расходы. Таким образом, токсины, которые создает промышленность, называются нашей проблемой отходов, а не проблемой корпорации Du Pont или концерна Exxon. Большие корпорации пожинают доходы от производственного процесса, который и создает эти яды, а налогоплательщикам достаются расходы по борьбе с ними.

В 1962 году район Аппалачей называли «позором нации» из-за царящей здесь нищеты. Но ведь Аппалачи — богатая, а вовсе не бедная область. Спросите Мелонов, Морганов и Рокфеллеров, чьи добывающие компании вырезали там весь уголь, создали себе огромные состояния и превратили землю в горы шлака и свалку токсичных отходов. Однако никто не предложил, чтобы владельцы шахт возместили обществу расходы, которые оно понесло в результате их деятельности. Экономические преступления капитализма рассматриваются как ответственность общества. Корпоративная Америка снимает пенки и предоставляет нам платить по счетам, а затем хвастается тем, насколько она продуктивна и эффективна, и еще жалуется на наше расточительное правительство.

Если и есть слишком много федеральных расходов на социальное обеспечение, то достаются они богатым, а не бедным. В 1994 году суммы, выделенные на программу AFDC (Помощь семьям с детьми-иждивенцами), которая широко известна как программа «социального обеспечения», или «велфэр», составили около 23 млрд долл., или меньше 2% бюджета. Дополнительные 30 млрд долл. были израсходованы на помощь малоимущим, например на школьные завтраки и купоны на питание, но такие программы часто не доходят до всех нуждающихся или до самых нуждающихся.

Если для сравнения взять любой данный год, можно увидеть, что федеральное правительство раздает более 100 млрд долл. большому бизнесу для поддержания цен, продовольственной помощи, экспортных субсидий и продвижения экспорта, а также субсидирует экспортные тарифы, новые заводы и оборудование, услуги по маркетингу и программы по ирригации и восстановлению земель. Дополнительные миллиарды тратятся на гарантии займов и покрытие долгов, включая недавнее списание большей части мегамиллиардного долга ядерной промышленности за услуги, предоставленные правительством, по обогащению урана.

Социальная помощь богатым — вот название этой игры. В течение многих лет федеральное правительство продало или сдало в аренду частным фирмам, по цене от 1 до 10% истинной рыночной стоимости, то, что стоит миллиарды — уголь, нефть и минеральные ресурсы, а также пастбища и леса для промышленной разработки, — и все это является собственностью народа Соединенных Штатов. Правительство предоставило миллиарды долларов, чтобы спасти гигантские корпорации вроде Chrysler, Lockheed, Continental Illinois и более 500 млрд долл., чтобы выручить ссудо-сберегательные организации. Правительство раздает миллиарды в качестве грантов на исследования и развитие, главным образом корпорациям, которым впоследствии разрешают оставлять себе патенты и выставлять на рынок продукцию для получения прибыли. Правительство развивает новые отрасли индустрии, берет на себя все риски, погашает все расходы, затем передает эти отрасли частным компаниям для частного дохода — как и было сделано с аэрокосмической отраслью, ядерной энергетикой, электроникой, синтезом материалов, разведкой ископаемых и компьютерными системами.

Правительство позволяет миллиардам общественных денег оставаться на депозитах в банках и не забирает проценты. Оно терпимо относится к завышению цен фирмами, с которыми делает бизнес. Оно предоставляет высокодоходные контракты крупным компаниям вместе с долгосрочными кредитами и заниженными налогами, составляющими дополнительные миллиарды каждый год. И не принуждая к соблюдению антимонопольных законов, не отменяя их, оно превратило их в «бумажного тигра».

Ни один официозный комментатор мейнстрима не спрашивает по поводу всей этой корпоративной щедрости: «Где же мы возьмем деньги?» — вопрос, неизбежно задаваемый, когда предлагаются социальные программы. В равной степени их, кажется, не заботит, что корпоративные получатели этих щедрот рискуют подорвать свой моральный дух зависимостью от правительственных подачек. В итоге миф о рассчитывающей только на себя экономике свободного рынка, питающей общество сверху донизу, является именно тем, чем он и является, мифом. Почти в каждом предприятии правительство обеспечивает бизнес поддержкой, защитой и возможностями для частного обогащения за общественный счет.

Игра в налог

При государственном корпоративном капитализме, а именно его я и описываю, рядовой гражданин платит за большинство услуг дважды. Во-первых, как налогоплательщик, который обеспечивает все эти субсидии и средства, а затем — как потребитель, который покупает товары и услуги по завышенной цене. Налоги как общественные расходы используются для перераспределения благосостояния в направлении вверх. Правители используют принудительную власть государства, чтобы отбирать значительные суммы из нашей заработной платы и отдавать их сверхбогатым и гигантским картелям. Если принять во внимание все местные налоги, федеральные и налоги штатов, а также государственную страховку, мы обнаруживаем, что люди с низкими и средними доходами платят более высокий процент от своих заработков, чем те, кто принадлежит к группе с более высокими доходами. Даже такой рупор истеблишмента, как газета Washington Post (14 January 1985), признавала: «Налоги на работающих бедных резко поднялись, в то время как налоги на зажиточные и доходные корпорации драматически упали». Wall Street Journal добавила: «Ирония федеральной налоговой системы — в ее предубежденности против бедных». Это далеко не ирония, это сознательная политика нашей экономики.

Одной из самых великих побед «рейганомики» была отмена прогрессивного подоходного налога. Когда Рейган вступил в должность, верхняя планка налога была на уровне 70%. Когда он покинул офис, она опустилась до 28% и стала равной налогу, взимаемому с обыкновенных трудящихся, — налогу установленной величины. И рабочий завода, получающий 25 000 долл., и генеральный директор его завода с заработком в 2 500 000 долл. платят одинаковый налог. Ситуация на самом деле даже еще более несправедливая, потому что директор имеет множество скидок, недоступных рабочему.

Регрессивные налоги, или налогообложение по убывающей шкале (когда налоговый тариф для бедных и богатых не одинаковый, но фактически составляет одинаковую сумму), возросли, как, например, налог на использование, потребление или хранение реального имущества и налоги по социальному страхованию. При всех своих разглагольствованиях о том, что богатые платят более весомую часть налогов, президент Клинтон просто поднял верхнюю планку налога на несколько процентных пунктов, оставил почти все льготные суммы, списываемые со счета, и предложил ряд регрессивных акцизных налогов.

Явно выраженная регрессивная природа налога на социальное страхование за последнее время сделала социальное страхование популярным у консервативных лидеров.

Когда Рейган только пришел к власти, он поддерживал убеждения правого крыла, что социальное страхование следует упразднить. Консерваторы распространяли ложные заявления о скором банкротстве этого социального фонда. Затем они поняли, что в действительности он работал с прибылью, которая передавалась в общие фонды и использовалась для оплаты агентов ФБР, ядерных ракет, лимузинов Белого дома и других постоянных расходных статей бюджета. Они также поняли, что в пропорциональном отношении бедные платят в него больше, чем богатые. И действительно, для большинства низкооплачиваемых трудящихся налог по социальному страхованию оказывается выше, чем подоходный. Поэтому консерваторы прекратили нападения на социальное обеспечение и даже сопротивлялись усилиям некоторых либералов снизить этот налог.

Я не хочу сказать, что фонд социального страхования следует упразднить. Но нам следует снизить социальный налог на зарплаты, чтобы не создавать избытка, который правительство неправомерно использует на цели, далекие от тех, на которые эти деньги предназначались. В настоящее время люди ошибочно считают, что их выплаты в пенсионный фонд идут именно в фонд, который только и дожидается их на старости лет. На самом деле пенсионная система основывается на допущении, что власть правительства облагать налогом будущих работающих даст достаточные суммы, чтобы финансировать пенсии тех, кто платит непомерно высокие налоги по социальному страхованию сегодня.

Консерваторы неоднократно утверждали, что, если богатых облагать более тяжелыми налогами, это не принесет заметного увеличения доходных статей, потому что богатых — немного. Если даже не обращать внимания на несправедливость того, что богатым приходится платить меньше, необходимо сказать, что это утверждение — простая ложь[10]. Если корпорации и богатые люди платили бы налог по нормам 1979 года, когда мы еще имели 70%-й подоходный налог, правительство собирало бы по меньшей мере на 130 млрд долл. в год больше и имело бы гораздо меньшие дефициты. В 1945 году именно налоги корпораций составляли 50% всех федеральных доходов от уплаты налогов. Сегодня они составляют 7%. Правительство берет деньги в долг у тех людей, которых оно должно облагать налогом, — вот главная причина огромных дефицитов.

Считается, что щедрые налоговые привилегии должны стимулировать новые инвестиции и создавать новые рабочие места. На самом деле фирмы, выплачивающие сейчас меньшие налоги, к тому же и сокращают у себя рабочие места. Гораздо вероятнее, что большая налоговая привилегия превращается в неожиданно свалившиеся на голову деньги, в более высокие дивиденды для акционеров, и в более высокие зарплаты руководству фирмы. Наличие большего количества денег не является само по себе стимулом для инвестиций, если покупательная способность трудящегося населения остается низкой.

Пиршество для военных

Еще один аспект «экономики Вуду» — «капитализм Пентагона». Сторонники государственного бюджета отдают титанические суммы этой самой большой из всех бюрократических систем внутри федерального правительства, а именно Министерству обороны. За восемь лет Рональд Рейган истратил 2,5 трлн долл. на военные нужды — больше, чем тратилось за все годы со времен Второй мировой войны. Оборонная промышленность росла на 300% быстрее, чем промышленность США в целом. За свои четыре года правления Джордж Буш довел военный бюджет до 1,2 трлн долл. А Клинтон тратит деньги на военных примерно с той же скоростью, которую задал Буш, — с той же скоростью (с учетом инфляции), как в 1980 году, — времени, характеризуемом большой напряженностью периода «холодной войны».

Как отмечалось в главе 4, военные ассигнования являются формой правительственных расходов, радующих большой бизнес. Они дают потенциально безграничное, богато субсидируемое, с низкими рисками и высокими доходами товарное производство. Последние четыре министра обороны особо подчеркивали, что расходы на оборону создают рабочие места. Так же как порнография, проституция и наркотики. Но есть более общественно полезные, но менее расточительные вещи, на которые тратить деньги «не жалко». Как бы то ни было, расходы на вооружение настолько капиталоемкие, что обеспечивают пропорционально меньше рабочих мест, чем любые другие правительственные траты, за исключением космической программы.

Урон, нанесенный военными расходами гражданскому сектору, огромный: пренебрежение к поддержанию и улучшению инфраструктуры, потеря для гражданской науки талантов, перешедших в военную промышленность, ощутимое сокращение сферы услуг и банкротства штатов и городов. То, что сотрудники большинства муниципалитетов тратят на оружие за несколько недель (имеется в виду та часть их федеральных подоходных налогов, которая уходит на оружие), хватило бы на то, чтобы покончить с долгами и финансовыми кризисами этих муниципалитетов. В 1992 году те 400 млн долл., которые консерваторы предложили снять с программы WIC, предназначенной для плохо питающихся младенцев, детей и беременных женщин, эквивалентны сумме, которую Пентагон тратит за двенадцать часов. Расходы федерального правительства на услуги по защите потребителей в течение целого года составляют сумму, которую Пентагон тратит за два часа.

Национальный долг народа

Еще одно, что дали нам сторонники бюджета — созидатели империи, это рекордные дефициты и неудержимый национальный долг. Национальный дефицит — это ежегодное превышение расходов федерального правительства над доходами. Национальный долг — это накопление годовых дефицитов. Наш национальный долг состоит из денег, которые народ США задолжал своим кредиторам, обычно богатым субъектам и финансовым институтам, как американским, так и иностранным. Когда Рейган вошел в Белый дом, национальный долг составлял 900 млрд долл. Когда он покинул его, долг равнялся 2,7 трлн долл., то есть утроился всего за восемь лет. При администрации Джорджа Буша долг вырос до 4 трлн долл., не считая «внебюджетных» сотен миллиардов для спасения ссудо-сберегательной системы. При всех его разговорах об уменьшении федерального дефицита, первые два бюджета Клинтона создавали большие дефициты и никаких резких сокращений военных расходов.

По мере увеличения долга в размерах он аккумулируется со все возрастающей скоростью. С начала 1980-х долг растет уже быстрее, чем национальный валовой доход. Каждый год все большая часть выплаты долга уходит только на покрытие процентов. Эти выплаты растут в два раза быстрее, чем сам федеральный бюджет. К 1994—1995 годам свыше 80% федерального займа ушло на оплату процента по долгу. Другими словами, как в странах «третьего мира», наш национальный долг формирует собственную самовоспроизводящуюся структуру, так как правительство продолжает брать в долг только для того, чтобы выплачивать процент по ранее взятым займам.

По мере того как все большая часть федерального дохода уходит на выплаты долгов, налогоплательщики США получают пропорционально меньше в виде услуг. По меньшей мере 50 центов каждого уплаченного в качестве налога доллара идет на обслуживание национального долга и армии. Более 140 лет тому назад Карл Маркс написал в «Капитале»: «Единственная часть так называемого национального богатства, которое действительно входит в коллективную собственность современных людей, это их национальный долг». Те, кто находится наверху, могут отобрать наши леса, нефтяные запасы, полезные ископаемые, пенсионные фонды и рабочие места, но национальный долг навсегда и надежно останется нашим.

Вперед к 1893 году

Одно из утверждений сторонников «экономики Вуду» заключается в том, что влияние федерального правительства сократится. Этого не произошло. Другое утверждение — местные правительства и правительства штатов будут вновь вызваны к жизни для выполнения функций, которые прежде принадлежали в первую очередь федеральным органам власти. Этого также не случилось. На протяжении конца 1980-х правительства штатов и местные правительства оказались среди жертв сторонников бюджетной экономики. Федеральное правительство свалило кучу программ на штаты, одновременно урезая им федеральные трансфертные выплаты на 40—60%, вызвав крупный финансовый кризис на уровне штатов и местных правительств. Финансовый пресс вызвал бессердечные урезания в социальных услугах для самых уязвимых частей населения.

В последние годы богатство верхов общества, составляющих всего 1% нации, увеличилось более чем на 50%, в то время как средние и низшие классы потеряли свыше 250 млрд долл. из своего благосостояния (Los Angeles Times, January 1994). Главной причиной этой растущей пропасти между богатыми и бедными является политика правительства по налогообложению и расходам.

Слоган, повторяемый консерваторами, звучит примерно так: «Если бы только все предоставили свободному рынку и мы освободились бы от вмешивающихся не в свои дела постановлений правительства, то мы увидели бы тогда, как прекрасно работает "чистый" капитализм». В действительности мы осуществили на практике нечто близкое к «чистому» капитализму в 1893 году. Результатом этого стала экономическая депрессия и охватившая страну безработица, девятилетние дети, работающие по 14 часов в день, эпидемии тифа и холеры в Филадельфии и других восточных городах, голодающие и туберкулез, зараженные воды и пища для бедных. Мы имели беспредельное разрушение окружающей среды и ужасающие условия работы, никаких пенсионных программ или минимальной заработной платы, никаких правил безопасности труда или охраны потребителя, никаких запретов на детский труд, никакой социальной безопасности, коллективных договоров или профессиональных союзов. Мы имели неограниченные монополии и тресты — и чудовищно высокие доходы. Условия в Соединенных Штатах в 1893 году не слишком отличались от тех, что мы имеем сегодня в большей части стран «третьего мира».

Но для капиталистов той эпохи эти жалкие условия не казались доказательством провала системы. Для них капитализм в те добрые «золотые» дни работал очень хорошо. Успех измерялся не качеством пищи и питьевой воды, жилья, школ, транспорта и здравоохранения, а скоростью накопления капитала. Функция капитализма тогда и теперь была и есть вкладывать капитал, чтобы аккумулировать больше капитала, и в этом смысле система работает превосходно для тех, кто владеет ею и контролирует ее.

С точки зрения инвестора, капитализм является не менее чем «самым успешным» в обнищавших странах «третьего мира», где производственные затраты, особенно стоимость труда, гораздо ниже, а ценность, добавленная этим трудом, в несколько раз выше, чем в США. «Добавленная стоимость» — термин капитализма, приблизительно означающий то же, что марксисты имели в виду под термином «прибавочная стоимость». Это та ценность, которую рабочие создают своим трудом сверх того, что им платят. По меркам «добавленной стоимости» страны «третьего мира» сулят более успешные формы капитализма, чем социальные демократии с их сильными трудовыми союзами, более высокими зарплатами и многочисленными социальными выгодами. Подобные завоевания демократии подрывают корпоративные доходы и рассматриваются капиталистами как угроза системе свободного рынка.

Условия жизни при капитализме более человечны в тех странах, где демократические силы организованы и одержали некоторые важные победы над властью корпораций, как, например, в странах Бенилюкса, Западной Германии, Австрии, Швеции, Норвегии, Канаде и даже в Соединенных Штатах. Капитализм наиболее «успешен» в Гватемале, Таиланде, Турции, Нигерии, Индонезии, на Филиппинах, в Парагвае и других подобных местах, где скорость накопления капитала значительно выше, чем в странах «первого мира».

Сегодня консервативные цели состоят в «отретьемиривании» Америки, чтобы довести работающее население США до состояния «третьего мира», заставив людей трудиться все усерднее за все меньшую плату. Эти меры включают возвращение к «свободному рынку», свободному от правил охраны окружающей среды, от защиты потребителя, с минимальными зарплатами, без охраны труда и профсоюзов, возвращение к рынку, переполненному недоиспользованными трудовыми ресурсами, что облегчает снижение оплаты труда и расширение границ доходов. Консерваторы также стремятся к отмене социальных услуг и других форм общественной помощи, которые смягчают удары свободного рынка.

Неполная занятость является необходимым условием «отретьемиривания». Алан Бадд, профессор экономики Лондонской школы бизнеса, открыто отметил (Observer, 21 June 1992), что сокращение общественных расходов, проведенное правительством Тэтчер, являлось прикрытием серьезного удара по рабочим: «Подъем безработицы был очень желательным способом уменьшения силы трудящихся классов. То, что затевалось, на языке марксистов называется кризисом капиталистической системы, который воссоздал резервную армию труда и позволил капиталистам снова получать высокие доходы».

При неполной занятости и бедности возвращаются туберкулез, бездомность и голод и резкий рост числа работающих вне профсоюзов на низкооплачиваемых работах на уровне безысходной нищеты. Реальные заработные платы упали по меньшей мере на 10% за последнее десятилетие.

Если эта тенденция продолжится, не рухнет ли в конце концов сама экономика? Непременно, если все богатство аккумулируется наверху, не останется никого, кто бы покупал производимые товары и услуги, и сама структура капитала серьезно сузится. Но есть несколько вещей, которые держат экономику на плаву.

Во-первых, существует определенный высокий уровень процветания, с которого начинается спуск. Современное потребление в США все еще на высоком уровне, по меркам большинства стран и по стандартам 1890-х или Великой депрессии 1930-х годов. Экономический упадок за последнее десятилетие был достаточно драматичным, он отразился на жизни миллионов. Однако миллионы других как-то устраиваются.

Во-вторых, обычно существует некоторый средний класс в большинстве стран. Даже в таких бедных странах, как Индия и Бразилия, десятки миллионов людей принадлежат к среднему классу и составляют потребительский рынок.

В-третьих, экономический упадок некоторым образом маскируется, потому что многие рабочие семьи теперь имеют двух или трех кормильцев, чтобы поддерживать уровень жизни, почти такой же высокий, как тот, который обеспечивался одним работником в семье 30 лет назад. Миллионы других теперь работают на двух или трех работах, чтобы свести концы с концами.

В-четвертых, люди поддерживают анормальные уровни потребления, беря в долг под будущие заработки. Существует огромный потребительский долг.

В-пятых, процветающий класс вносит свою долю, увеличивая потребление. Больше денег наверху, благодаря сокращению налогов и более жирных доходов, означает больше вторых и третьих летних домов, больше прислуги в доме, больше роскошных кондоминиумов, личных самолетов, яхт, дорогих автомобилей, художественных коллекций, сказочных отпусков, поездок за покупками за границу и больше целевых фондов для отпрысков, а также биржевых инвестиций, казначейских облигаций и финансовых рыночных фондов.

В тяжелые времена все мы вовсе не оказываемся в одной лодке. Многие люди падают за борт и отчаянно барахтаются, пытаясь выплыть. Другие пытаются остаться на плаву в дырявых лодках. А третьи по-прежнему совершают круиз в необлагаемых налогом яхтах. В 1930 году, во время разгара Великой депрессии, Генри Форд заработал 30 млн долл. и заметил, что депрессии не так уж плохи. В последнем квартале 1991 года, который ознаменован как худший год застоя после 1939 года, выплаты дивидендов акционерам достигли рекордной высоты, и по этой причине президент объявил, что экономика находится в прекрасном состоянии. Действительно, корпоративная экономика была в прекрасном состоянии; только простые люди страдали.

С 1980 года до начала 1990-х наблюдался продолжительный сдвиг от производственного капитала к финансовому капиталу. Рекордные доходы на биржевом рынке были главным образом доходами от спекулятивных инвестиций. Некоторые не приняли бы этот образ паразитического класса, доказывая, что корпоративные инвестиции наверняка создают новые рабочие места. Но согласно отчету, сделанному Денежным фондом оборотных средств, зимой 1991 года, количество новых рабочих мест, созданных Fortune-500 между 1980 и 1990 годами, за вычетом сокращений и увольнений, равнялось нулю.

Проблемы старые, решений никаких

Учебник по «кейнсианской экономике» говорит, что правительство может действовать как компенсирующая, уравновешивающая сила, чтобы смягчать влияние цикла подъема и падения бизнеса, срезая холмы и заполняя долины. Когда экономика чрезмерно расширяется и на горизонте начинает маячить инфляция, правительство служит в качестве тормоза. Оно поднимает налоги, чтобы умерить покупательную способность. Оно поднимает размер процента в целях увеличения себестоимости денег и замедления займов и инвестирования. И оно уменьшает собственные расходы.

Когда в экономике застой, правительство становится на противоположный путь. Оно уменьшает налоги, чтобы люди имели больше денег и тратили их. Оно уменьшает процентные ставки, облегчая займы и инвестирование. И оно наращивает собственные расходы, чтобы расширить спрос. Но когда оно срезает налоги и увеличивает расходы, оно порождает дефицит. Учитывая величину национального долга, правительство не может больше тратить, чтобы выйти из застоя. Национальный долг — это финансовая озоновая дыра в политической экономике. Мы имеем рекордные дефициты и рекордные расходы без создания большого импульса для более энергичной и крепкой экономики.

Инфляция замедлилась с 1970-х, но цены по-прежнему растут, особенно на предметы первой необходимости, на которые бедные тратят большую часть своих денег. Средства массовой информации предпочитают упускать это явление из виду. В новостях, передаваемых «Национальным общественным радио» (NPR) 17 апреля 1989 года, отмечалось следующее: «Если вынести за скобки уравнения еду, горючее и строительство домов, инфляция была действительно вполне умеренной». Разумеется, а если вы выведете за скобки еще несколько других крупных статей расходов, она исчезнет совсем.

Ключевая причина, почему США становятся все более похожими на страну «третьего мира», состоит в том, что корпоративная Америка уже идет дорогой «третьего мира» буквально, не только переводя на менее квалифицированную работу и производя сокращения, но перемещая целые отрасли промышленности в Азию, Латинскую Америку и Африку.

Цель современного империализма — не в том, чтобы аккумулировать колонии, не даже в том, чтобы находить точки приложения для инвестирования капиталов и обеспечивать доступ к национальным ресурсам. Экономист Пол Суизи заметил, что его всеобъемлющая цель — превратить нации «третьего мира» в экономические придатки индустриальных стран, поощряя рост тех видов экономической деятельности, которые дополняют продвинутые капиталистические экономики, и препятствуя развитию тех видов производства, которые могли бы конкурировать с ними.

Возможно, Суизи, выбрав за единицу анализа «страну — штат», и строит на этом свой анализ. По правде говоря, класс инвесторов тоже пытается свести собственное население до статуса «клиент — штат». Цель империализма не является национальной, но интернациональной и классовой целью — концентрировать свою власть и эксплуатировать не только гватемальцев, индонезийцев и жителей Саудовской Аравии, но американцев, канадцев и вообще всех на свете.

Президенты и плутократы всегда говорят нам, что нельзя относиться к экономике негативно. В 1930 году, после того как экономика утонула в Великой депрессии и десять миллионов людей были выброшены с работы, Уильям Крокер, президент First National Bank в Сан-Франциско, сказал, что ситуация выглядит благоприятно по сравнению с ситуацией до краха: «Люди находятся в ненужном негативном настроении ума и потому перестали покупать вещи, что и вызвало резкий спад экономики». Президент Буш пришел к тому же выводу по поводу застоя 1990—1991 годов, призывая людей идти и покупать больше товаров.

И Крокер, и Буш сводили экономическую реальность к субъективным психологическим состояниям, таким образом меняя местами причину и следствие. Застой вызывается не тем, что люди внезапно теряют склонность делать покупки. Все наоборот: люди покупают меньше, потому что их работа либо упразднена, либо переведена на более низкую оплату, и их покупательная способность упала. Можно думать, что эта точка зрения достаточно очевидна.

Более 150 лет тому назад Карл Маркс предсказывал, что депрессии будут продолжать иметь место, потому что трудящимся не платят столько, сколько необходимо, чтобы выкупать товары и услуги, которые они производят. Он знал о будущем больше, чем наши президенты и плутократы позволяют нам знать о настоящем.