Всё, как Савва рассказывал, казалось, сбывалось. Артистов из их труппы развезли по домам до следующего плана репетиций да выступлений. Сам же Савва не замедлил покинуть трактир и уехать. Софья же тешила себя надеждой, что вернётся он с добрыми вестями об Алёне.
Несколько дней его не было и все эти дни она переживала, хоть и продолжала послушно помогать кухарке. Тем вечером Софья уже и не верила, что дождётся Савву, как в дверь её маленькой спальни за кухней постучались.
— Кто там? — прильнула она к двери и услышала голос Саввы:
— Открывай уж.
Софья тут же отворила, впустив Савву к себе, но чувствуя крайне неловко, поскольку предстала перед ним с распущенными волосами да в ночной, пусть и плотной, сорочке.
Не скрыв мимолётного взгляда, оглядевшего её с ног до головы, Савва сел на стул у кровати:
— Алёну твою вернули во дворец.
— Что? — не верила ушам Софья. — Как? Кто?
— Ты была права…. Мамонов, — кратко сказал Савва. — Мы с ним столкнулись в том трактире. Он стал расспрашивать, что я делаю, где ты. Я всё сказал, как уговорились… Ну, что ты бежала и, наверняка, в Москву.
— Наверняка? — удивилась Софья.
— А что я должен был ему сказать? Что мы с тобой сговорились? — взглянул с не меньшим удивлением тот. — Пусть думает, что я не знаю ничего и сделал всё, о чём он просил. Иного спроса не было. Только боюсь, не поверил он мне и припрётся сюда. Но, будем надеяться, тебя здесь не найдёт. На худой конец в погребе посидишь.
— Как так Алёнушку изловили? Как так получилось? Я не верю тебе, — смотрела с тревогой Софья, но Савва пожал плечами.
В его глазах видно было, что не лжёт, что не знает больше ничего. От этого становилось только страшнее. Столько вопросов было, но возвращаться домой или во дворец не было никакого желания.
— Решай сама, — встал Савва и собрался уходить.
У порога он оглянулся, но, так ничего не сказав, ушёл. Спать той ночью Софья не смогла, как ни пыталась заставить себя успокоиться. Размышляя о том, что предпринять, что будет вернее, она не заметила, как под утро ею овладел крепкий сон.
Очнувшись от того, что кто-то будил, Софья приоткрыла глаза. Склонившаяся над нею кухарка смотрела и удивлялась:
— Это что это ты, милочка, разоспалась? А помогать кто будет? А вот хозяину пожалуюсь?
— Не надо, — приподнялась Софья сразу. — Я сейчас же соберусь. Я быстро.
Кухарка кивнула и поспешила уйти обратно на кухню. Скорее одевшись и убрав волосы под чепчик, Софья быстро приступила к своим обязанностям помощницы. День снова пролетал и не приносил никаких надежд на разрешение вопросов…
Летите, мои вздохи, вы к той, кого люблю,
И горесть опишите, скажите, как терплю;
Останьтесь в ея сердце, смягчите гордый взгляд
И после прилетите опять ко мне назад;
Но только принесите приятную мне весть,
Скажите, что еще мне любить надежда есть.
Я нрав такой имею, чтоб долго не вздыхать,
Хороших в свете много, другую льзя сыскать.*
Напевая за работой, Софья заметила, как кухарке нравилось пение. Та даже подпевала, узнав песню. Они пели вместе и становилось веселее. Когда же Софья закончила петь, кухарка восхитилась:
— Ну прям артистка! Так ты ж покажись хозяину!
— Да, я выступала в его труппе, — призналась Софья. — Но между вступлениями мне нужна служба.
— Да то и понятно. Разве ж заработаешь на жизнь только пением? — понимала кухарка.
Софья снова задумалась, а время шло и шло дальше. Чувствовалось, что из этого места выбраться будет будто невозможно. А так хотелось вернуть Алёнушку и отправиться воплощать мечты в жизнь, лишь бы не возвращаться к прежней жизни, где всё казалось не своим, где кто-то иной решал судьбу, где заставляют жить против желаний и следовать неугодным правилам…
* — А. Сумароков, 1755 г.