К тому ли я тобой, к тому ли я пленилась.
Чтоб пламенно любя, всечасно воздыхать;
На толь моя душа любовью заразилась,
Чтоб мне потоки слез горчайших проливать.
Губить младые лета,
Бесплодну страсть питать,
И все утехи света
В тебе лишь почитать;
В тебе, а ты меня без жалости терзаешь,
И сердце ты, и дух в отчаянье привел;
Иль ты еще моей горячности не знаешь,
Приметь, мучитель, как ты мною овладел.
Что в сердце ощущаю;
Пойми из глаз моих,
Как я тобой страдаю,
Написано на них.*
Выступив вновь перед собравшейся публикой дворца, Софья поднялась из-за клавесина, за которым на этот раз играла сама, исполняя песню. Она уступила место выступать следующей фрейлине да хотела отойти к другим, чтобы смотреть вместе, как подошёл Мамонов.
Он с поклоном протянул ей руку, приглашая пройти сидетьв его общество, и Софья, оглянувшись на строгий взгляд статс-дамы, е осмелилась публично октазать. Соглашаясь пока с вынужденностью играть роль невесты Мамонова, Софья покорно села вместе с ним чуть в стороне от публики.
— Как же давно я не наслаждался Вашим голосом, моя дорогая, — улыбался он, а глаза исследовали каждое движение её груди, каждую линию форм, затянутых в роскошь платья.
Остановив пронзающий колкостью взгляд на её глазах, он улыбнулся:
— Эту песню Вы ведь посвятили мне, не так ли?
Софья молчала. Она видела мальком, как Алексей, прибыв в зал, медленно шёл в их сторону да сел неподалёку. Невыносимая боль вновь сжимала её душу, желающую быть с ним, а не в компании Мамонова. Отдёрнув себя воспоминаниями о том, что Алексей влюблён в другую, Софья опустила взгляд.
— Ну же, любовь моя, я могу подумать, что Вы не рады моему приезду да иной завладел сердцем, — продолжал требовать своего Мамонов.
— Я боюсь, должна огорчить Вас, — молвила Софья, набираясь сил сказать всё, что так хочется, лишь бы отказать ему в надеждах стать ей мужем.
— Неужели Вам не жаль, что мой брат и его жена погибли? Мне хватит огорчений, не так ли? — перебил Мамонов.
— Я люблю иного человека, — прозвучало признание Софьи еле слышно, но Алексей смог уловить его.
Сердце бешено забилось. Тревога давила непосильным камнем, как бы Алексей ни пытался заглушить безнадёжность.
— Интересно узнать, кто это, — удивился Мамонов, но откланявшаяся Софья удалилась в общество фрейлин, оставив его наедине с мыслями.
Взгляд Мамонова тут же обратился к сидевшему неподалёку Алексею. Тот же делал вид, будто смотрит на выступающих, будто увлечён музицированием, будто не знает ничего.
— Где Николя? — сел подле Алексея прибывший Антон.
— Понятия не имею, — прозвучал ответ, и Мамонов пересел ближе к Алексею, заставив его взглянуть с удивлением.
— Осторожно, граф, — проговорил тот, чуть наклонившись к его уху. — Зачастили во фрейлинский коридор, говорят.
— Звучит, как угроза, — натянул уголок губ в улыбку Алексей.
— Вас, граф, предупреждаю, — выговаривал Мамонов полуголосом, выражающим нарастающее презрение. — Слухи слухами, но если, и правда, охотитесь за моей невестой, жизнь оборвётся в тот же час.
— Это кто ж такой ушастый и глазастый при дворе? — наигранно удивился Алексей.
— У меня хватает ушей и глаз здесь, уверяю, — улыбнулся Мамонов столь спокойно, что тревога засела в душе Алексея глубже.
Вида подавать он не собирался, чтобы не обрадовать видимого врага, но цель убрать его из жизни Софьи была ясна. И он, и сидевший рядом Антон, который слышал случившуюся беседу, проследили за Мамоновым, пересевшим к своим знакомым.
Видя всё происходящее в чуть приоткрытую дверь, откуда слуги заходили в зал разносить напитки, Алёна стала ещё больше переживать за подругу. Софья казалась несчастней прежнего. Алексей, следивший за ней, — печальнее, чем был. Александра, часто оглядывающаяся то на него, то на Мамонова, — крайне озадаченной…
— Малиновая душа, — обхватив Алёну неожиданно за талию, прошептал ласково Николай. — Там интересно?
— Вы напугали меня, князь, — уставилась она на него, склонившегося рядом подсмотреть за происходящим в зале.
Улыбнувшись ей, Николай взял за руку и повёл укрыться в кладовой кухни.
— Что Вам опять надобно? — сразу вопросила Алёна, отдёрнув руку, чем желала показать свою неприступность.
Николай видел это, но ему жутко нравилось всё, как она себя вела, как смущалась и пыталась скрыть трепет перед ним. Он был уверен, что нравится Алёне, и улыбался, любуясь без всякого стеснения.
— Прекратите, — молвила Алёна с мольбой в голосе. — Софья в опасности, а Вы…
— А я помогу другу её спасти, — улыбался Николай. — Всё сложится прекрасно. Осталось узнать все подробности об этом Мамонове. Братца его нет, теперь он — наша цель.
— Я никогда не видела его брата, — пожала плечами Алёна. — О нём только все говорили, но он был не в России.
— Жаль, — улыбался Николай.
— Я свободна? — сделала несмелый шаг к выходу Алёна, как Николай, нежно положив руки на её талию, прижал осторожно к себе.
Они смотрели в глаза друг друга, а сами словно пьянели от блеска той бури чувств, что рвались из души. Не выдерживая такого соблазна, Николай снова стал жарко целовать губы Алёны…
* — А. П. Сумароков, 1759 г.