Внутри неё тьма

ГЛАВА 1

Предупреждение. В этой главе присутствуют недетализированные сцены жестокости (убийство и признаки насилия). Автор выступает против насилия, однако данная сцена является важной частью истории, так как повлияла на становление характера и жизнь главной героини, и вычеркнуть её из книги невозможно.

Рада услышала жуткий крик, и с того момента пошёл обратный отсчёт её жизни.

В тот вечер она с коромыслом на плечах возвращалась домой. Матушка послала Радиславу за водой, и теперь девочка со сбитым дыханием поднималась в горку на отшибе, где располагалась их изба. Едва ли кто-то, кроме неё, услышал крик. А если соседи и услышали, то не поспешили бы на помощь. В деревне поговаривали, что матушка Рады связалась с тёмными силами – на деле всего-то сдружилась с лесной отшельницей, которую считали колдуньей.

Крик повторился. Он смешался с воем вечернего ветра, и Рада застыла на месте. Коромысло больше не ощущалось тяжким грузом, усталость исчезла, но кокон страха обернул девочку, не позволяя ей двигаться. Ужас ледяной водой протекал по телу. Рада отмерла, лишь когда он опустился до самых пят и ушёл в землю. Тогда она вновь шумно задышала, скинула вёдра на землю и, задрав подол сарафана, побежала домой.

Сердце отбивало удары, как гром в грозу.

– Матушка! – закричала Рада, толкая дверь избы.

Девочка едва не споткнулась на непривычно грязном пороге. Чьи-то большие сапоги оставили лужи и тёмные следы на полу.

– Рада, беги! – услышала девочка, не успев поднять взгляд.

Снова ступор. Радислава сжала пальцы на ручке двери, вцепилась в неё, как в оружие, и не могла сделать и шагу назад. Девочка чувствовала запах крови и застарелого пота. В доме были мужчины. Один из них держал матушку и дал ей пощёчину, а после со всей силы кинул на пол. Женщина упала лицом вниз и застонала. Другие мужчины держали сестёр. Их, двух девушек на выданье, склонили над столом и заломили руки за спину. Рада не поняла, почему у них задраны сарафаны, почему сёстры морщатся и стонут сквозь всхлипы. Потом поняла: точно так же дворовый кобель стоял над сукой, а потом у них появились щенки. И снова ледяной страх превратил тело в обездвиженную статую.

Порыв ветра ударил Раду по спине, напоминая, что выход рядом. Один из мужчин, высокий и с объёмным брюхом, за рубаху поднял девочку над полом и осмотрел её.

– Жаль, мелкая какая. Дочка твоя? – хмыкнул он.

Другой поднял матушку за волосы, чтобы она посмотрела на девочку. Женщина постаралась закрыть лицо руками, чтобы не пугать Раду, но та увидела и разбитые губы, и кровь из носа. Мать дрожала. Пыталась, наверно, храбриться, да только лиходеи быстро выбивали из неё смелость. Женщина молчала. Она, быть может, и ответила бы, но в люльке в дальнем углу заплакал младенец. Мужчина откинул Раду в сторону, как котёнка, и она сжалась возле ножки стола. Рука старшей сестры безвольно свесилась рядом. Лиходей уверенно направился к люльке.

– Стой! – закричала матушка.

Она попыталась встать, но мужчины задержали её: схватили за плечи, и она, ещё стоя на коленях, упала вперёд на пол. Рада не знала, что злодеи сделают с младенцем, и защитить его не могла.

– Феденька! – всхлипнула девочка и обхватила колени руками. Сильнее прижалась к столу, ощущая, как угол впивается в спину.

– А, Фёдор Фёдорович Белолебедь? – улыбнулся мужчина. – Племянник мой?

Дикая, слишком сложная и мелодичная для деревни фамилия резанула слух девочки. Простой люд не носил фамилий, а у Федотки не было ещё и отчества, потому младенец стал ещё одной причиной для соседей избегать семью Рады. «С колдуньей водится! Да ещё, видать, ребёнка от лешего нагуляла! Тьфу, сила нечистая!» – не раз девочка слышала подобные слова то от бабки с ближайшего двора, то от деревенского старосты. Грязные слухи про матушку, словно сор, сыпались отовсюду. Правды Рада не знала. Не хотела знать и сейчас – от этого лиходея, что проник в дом, истязал матушку и сестёр.

– Хороший вырос бы, – всё с той же улыбкой продолжал мужчина, невзирая на плач младенца. Он поправил одеяло в люльке, плач стал тише, и Рада поняла – душегуб накрыл брата с головой. – Да не в той семье родился. Не вырастет.

– Не трогай! Пусти! Всё отдам! – закричала матушка. Слёзы уже не текли, высохли, а губы побелели.

Мужчина нажал рукой на одеяло. Плач стал ещё тише.

– Отдам, забери всё! – молила матушка, уже почти визжа. – Забери!

– Конечно, отдашь. – Душегуб был спокоен. – Всё заберу, что моё по праву.

Под женские крики он дождался, пока младенец затихнет. Рада тоже затихла. Голова кружилась, хотелось замертво упасть, а проснувшись – осознать, что всё лишь жуткий сон. Девочка услышала шаги. Грязные сапоги направлялись к ней, и Рада сильнее обхватила себя руками, будто прячась в коконе. Она завизжала, почувствовав резкую боль: мужчина поднял её за волосы.

– Забери грамоту, Белолебедь, – матушка почти прошептала эти слова. – В подполе. И уходи. Наследство твоё будет.

Лиходей отпустил девочку на пол, на этот раз медленно и осторожно, чтобы она не ударилась. Погладил по волосам. Это движение лишь сильнее напугало Раду – так мужчина будто бы удерживал её при себе. Хотелось отбросить его руку и поправить волосы, но она лишь покорно стояла на месте, с брезгливостью перенося эти прикосновения. От него разило потом и едкими цветами, запахом которых любили брызгаться богачи и приближённые князя.

– Где подпол? – спросил мужчина.

Матушка указала, и он сделал знак своим помощникам, чтоб спустились и нашли грамоту. Когда они поднялись обратно, в руках у них был свёрнутый пергамент. Такие вещицы Рада видела лишь в городе и едва догадывалась об их предназначении. А уж как грамота попала к матушке и какую ценность имела для лиходея – даже предположить не могла.

Мужчина развернул грамоту. Кивая, пробежался по ней взглядом. Матушка тем временем с тревогой смотрела на дочерей: на Раду, которая пыталась незаметно убрать голову из-под руки лиходея, и на сестёр, которые неподвижно лежали на столе и иногда всхлипывали. Все молчали. Казалось бы, всё кончено, всё хорошо, злодей получил, что хотел. Но, видно, грамота в его руках – это не всё, за чем он пришёл. Именно это Рада прочитала во взгляде матушки.

Мужчина свернул грамоту и обратился к помощникам:

– Заканчиваем.

Те направились к сёстрам. А главарь – к матушке. Он занёс ногу и грязным сапогом толкнул женщину в грудь, прямо в открытый подпол. Рада услышала глухой стук и первым делом подумала, что едва ли отстирает матушкин сарафан. Потом дрожь прошлась по телу, возвращая девочку к ясному сознанию, и она поняла, что надо бежать. Мужчины отвлеклись, и Рада рванула к двери. За пару мгновений спустилась с крыльца, пересекла двор, затоптала цветы на поляне. До соседских домов, казалось, было рукой подать, всего-то надо спуститься с холма. Под вечер улица опустела, и никто из деревенских не видел девочку. Кричать не получалось – горло сдавило, дыхание остановилось, как под одеялом в люльке. Рада слышала топот позади себя и старалась не думать об этом. Ещё немного, и она добежит. Она юркая, успеет.

Маленькая девочка двигалась ловко, но всё же не столь быстро, как взрослый мужчина. Рада оступилась и повалилась на землю. Сарафан тут же впитал вечернюю росу. Не успела девочка встать, как лиходей нагнал её. За плечо развернул к себе. Нож в его руках отразил темнеющее небо, а лезвие вошло в грудь Рады. Мужчина выдернул нож и отпустил девочку.

Несколько мгновений она, корчась от боли, смотрела, как он уходил, а потом закрыла глаза.

Когда Рада очнулась, мужчина уже исчез. Небо было тёмным, как черничное варенье, но закат почему-то не ушёл. Жёлто-оранжевые всполохи пересекали чёрную гладь, и девочка не сразу поняла, что видит огонь. Горел её дом. Горело и нутро Рады. Хотелось выть от боли, но наружу просачивался лишь кашель. Отхарканная кровь текла по подбородку и шее. Не было травы вокруг, не было молоденьких деревьев и соседских домов, – окружающий мир покрывался смолью. В ушах звенело. Заметили ли уже соседи пожар, спешат ли на помощь? И осталось ли, кому помогать?

Мокошь отрезала нить.

На той минуте жизнь Рады оборвалась.