Волчье счастье

12. В другой стране

На следующее утро они встретились в студии, расположенной в центре Милана, на полпути между кафедральным собором и площадью Аффари, в одном из мраморных дворцов, где, кажется, живут лишь адвокаты, бизнесмены и нотариусы. Фаусто сидел за овальным столом вместе с Вероникой, нотариусом, банковским служащим, девушкой, которая скоро должна была переехать в студию, и ее отцом, купившим ей эту квартиру. Из-за экономического кризиса квартира продавалась по сходной цене, и значительная часть денег ушла на то, чтобы погасить ипотеку, — на эту сумму можно было бы отпраздновать свадьбу. Банкир, похоже, уже успел пресытиться чтением юридических документов. Став наконец обладательницей квартиры, девушка трепетала от радости, и только ее отец внимательно вчитывался в каждое слово актов. Вероника хотела поскорее покончить с этим делом, а Фаусто казалось, он присутствует на церемонии их с Вероникой развода: «Намерен ли ты, Фаусто Далмассо, отказаться от этой женщины и от совместной жизни с ней? Желаешь ли ты забрать половину вашего общего имущества и больше не заниматься с ней любовью, не заботиться о ней, не докучать ей своим присутствием и даже не слышать о ней, пока смерть не превратит вас в ветошь?» Да, я хочу этого, подумал он, и поставил свою подпись в надлежащем месте. Пусть эта девушка будет счастлива в новой квартире, пусть создаст там уют и проведет лучшие годы своей жизни. Когда документы были подписаны, ее отец взял два конверта с чеками — один передал Веронике и Фаусто, другой предназначался для банка. Фаусто положил в карман пиджака деньги — почти восемь тысяч евро. Вот и все его сбережения в сорок лет, не считая машины. Потом он ушел, на душе было горько и легко.

Ну, пока, сказал он Веронике уже на улице.

Грустно, да? — произнесла она. Глаза у нее блестели. — Что собираешься делать? Сразу вернешься в горы?

Я не тороплюсь. Хочешь, выпьем где-нибудь кофе?

Нет, я на работу. И так уже опоздала. Вдобавок нам ведь нечего сказать друг другу. Пока, Фаусто, пока.

На прощание Вероника поцеловала его в губы. Развернулась и быстро зашагала прочь. Фаусто никуда не спешил. Он смотрел, как Вероника шла по улице, а потом под портиком растворилась в толпе.

Вряд ли я снова окажусь в центре Милана в ближайшее время, подумал он и решил прогуляться, прежде чем ехать обратно в горы. Он почти забыл, как выглядят кафедральный собор, широкая мощеная площадь и памятник Витторио Эммануэле на коне, строгие дворцы девятнадцатого и двадцатого веков, которые гармонично оттеняли причуды готической архитектуры. Вспомнился Хемингуэй и его рассказ о Милане, который Фаусто много раз читал, — как он там назывался? «В другой стране». Центр города расчерчен каналами, возле моста старушка продает жареные каштаны, и американец, который прошел через войну, по пути в госпиталь покупает у нее кулек горячих каштанов и кладет себе в карман. Стоит октябрь, а может, ноябрь. На улице перед магазинами подвешены лисицы и олени, они покачиваются из стороны в сторону, и ветер взъерошивает шерсть, солдаты пересекают площадь, направляясь в кафе «Кова»[11], расположенное рядом с «Ла Скала», там столько девушек, горящих патриотизмом. Фаусто вспомнил начало рассказа: «Осенью война все еще продолжалась, но для нас она была кончена»[12]. Эти строки врезаются в память. Вот бы прочитать их Сильвии там, в комнате. Фаусто привык произносить их вслух, поставленным голосом, несколько лет он цитировал эти фразы на своих лекциях, пытаясь донести до студентов, что речь идет об исцелении, о залечивании ран, нанесенных войной, о стремлении поделиться тяжелым опытом, о невозможности исцелиться полностью и возможности обрести покой. А сейчас он приглядывался, каким предстает у Хемингуэя Милан 1918 года. Тогда в центре города продавалось мясо диких животных. Он не стал бы рассказывать Сильвии о ранах, об исцелении и тем более о чувстве опустошенности: война продолжается, но пусть воюют другие, а мы будем бродить по улицам с жареными каштанами в кармане и угощать девушек в кафе. Размышляя так, Фаусто поймал себя на том, что у него пересохло в горле. Он миновал Галерею с приятным ощущением оттого, что до сих пор помнит все улочки Милана, и зашел в «Кова», которое теперь находилось не возле театра «Ла Скала», а на Монтенаполеоне, рядом с бутиками, популярными среди жен русских миллионеров. А может, этих женщин содержали любовники? У барной стойки Фаусто заказал себе шампанское — в честь удачного завершения дел. И подумал: «Он только что развелся и продал квартиру, сейчас десять утра, и он пьет шампанское». Бармен, наверное, привык к странностям русских и, не поведя бровью, подал Фаусто бокал.