Волгари в боях за Сталинград

П. И. Колшенский[6] В ТЕ ГРОЗНЫЕ ДНИ

Летом 1942 года, когда в Сталинграде уже была слышна канонада приближающегося фронта, а вражеские самолеты стали все чаще появляться над городом, нам, пожилым людям, предложили эвакуироваться в тыл. Жил я тогда в Красной слободе, на левом берегу Волги.

— Отправляйтесь подальше от реки, — сказал нам представитель райкома партии, — там будет безопаснее.

Признаюсь, очень обидно мне стало. Как же это? Сорок шесть лет на Волге плаваю, их них не один десяток лет капитаном, и вдруг… езжай подальше от Волги. А чем я хуже других? Я еще Красный Царицын защищал и защищал, кажется, неплохо. Не зря, думаю, имею благодарность от командира особого отряда.

И решил обратиться к товарищу из райкома с просьбой оставить меня на месте. Для порядка поднимаю руку.

— Слушаю вас, дедушка, — кивнул в мою сторону товарищ из райкома.

Меня прямо-таки взорвало. Хотя мне и было тогда 59 лет, но стариком себя не считал. Подумаешь, внучек какой нашелся! Дедушка… Я вскочил и, не сдержавшись, выпалил:

— Вот что… внучек. Ты, может, и вправду в два раза меньше на свете живешь, чем я на Волге плаваю, но все равно я тебе скажу: разлучать меня с нею ты не имеешь никакого права. Никуда я со своего катера не уйду.

Смотрю, товарищ стушевался и начал оправдываться:

— Я только советую.

— Вон моей Елизавете Константиновне да ребятишкам советуй, а меня не тронь, — рассердился, одел фуражку и ушел на вахту.

Помню, через несколько дней, когда фронт стал совсем близко, меня вызвали в штаб воинской части. Высокий военный сказал, что он слышал обо мне, как об опытном судоводителе, и спросил, надолго ли я остался здесь.

— Сколько надо, столько и буду работать, — говорю ему.

А он осторожно, вроде как обидеть меня боится, начинает объяснять:

— Теперь не просто работать, а воевать надо.

— Воевать, так воевать, — отвечаю, — для нас это дело не новое.

— Ну, раз вы согласны, то даю вам срочное задание. Сегодня же пойдете в Астрахань. Повезете ценный груз. Путь опасный. Немцы с воздуха минируют Волгу, обстреливают и бомбят проходящие суда. Ну, а если в груз угодит бомба…

— Все ясно. Где груз получать?

— В шестнадцать часов подойдете к городской набережной, у причала вас будут ждать.

Прихожу на катер. Команда сразу вся ко мне: зачем вызывали?

Объяснил я экипажу задание и приказал готовить судно в рейс.

Матросы принесли свои пожитки, захватили картошки и других продуктов на всю команду. И тут только я спохватился: в команде женщина есть. Помню, Марией звали. Подозвал я ее и говорю:

— Вот что, Мария, мы на серьезное дело идем. Не огурцы с помидорами развозить будем, сама знаешь, время не то. В дороге всякое может случиться… понимаешь?

— Понимаю, — говорит.

— Ну, коли понимаешь, собирай свой сундучок — и скорей на берег. Задание военное, время не терпит.

— А почему я на берегу оставаться должна? — зашумела Мария. — Столько лет плавала, не хуже мужиков справлялась. Нет, с катера не уйду!

Много она тогда мне наговорила.

Подумал и решил: пусть остается.

^{Павел Иванович Колшенский, бывший капитан катера «Тринадцатый» и парохода «Громобой», активный участник обороны Царицына и Сталинградской битвы. Снимок сделан в 1943 году.}

Ровно в шестнадцать мы уже были у причала на правом берегу. Грузились не долго и сразу же пошли на Астрахань.

Навстречу идут караваны, груз их закрыт брезентом, как и наш: не соль, не донецкий уголь или кубанскую пшеницу везут пароходы. Набережная, пристани тоже стали другими. То, бывало, здесь пассажиров и гуляющей публики полно, а сейчас то и дело снуют озабоченные люди. Не слышно ни песен, ни смеха. Волга вроде как притихла, насторожилась.

Сталинград миновали благополучно. Притихший было перед опасностью экипаж повеселел, матросы стали разговаривать громче, послышались шутки.

Солнце шло к закату. Показались Громки. Вот так, думалось, спокойно и до места дойдем, зря тревожились. И тут-то мы услышали прерывистый, нарастающий гул. На берегу ударили зенитки. Теперь уже все поняли: где-то рядом, может, прямо на нас, летит фашистский стервятник. Команда сразу притихла — искали в небе самолет.

«Может быть, мимо пройдет, не заметит», — думал каждый из нас.

Но четырехмоторный бомбардировщик показался, лег на правое крыло и развернулся в нашу сторону.

«Засек, сволочь», — подумал я.

Признаюсь, по телу прошел озноб, а ноги почему-то не мог оторвать от палубы — приросли, что ли? Но руки крепче сжали штурвал, будто в шторм волной грозило судно перевернуть. Подал команду, но в это время катер здорово тряхнуло. Штурвал вырвало из рук, и я сильно ударился о стенку рубки — в глазах помутилось.

«Груз! Не случилась ли беда?»

Я приказал немедленно осмотреть судно и груз. Люди забегали по палубе.

— Все в порядке, Павел Иванович, — как-то весело, я бы сказал, даже игриво доложила Маруся. — Только вот окна побиты. Кто платить будет, Павел Иванович?

— Ничего, придет время, за все заплатят… И в шутку спросил: — А ты, небось, испугалась, а?

— Еще бы, вон какой чертило — живьем слопать готов.

На палубе послышался смех: люди были рады — прошли первое боевое крещение. Но тревога у каждого осталась: самолет еще может вернуться не раз. Посоветовались и решили подойти к берегу, замаскировать судно и переждать налет.

Команда быстро маскировала судно. Не успели мы присесть отдохнуть, как опять послышался гул самолета. Пришлось уйти в безопасное место и ждать — тут уж ничего не поделаешь.

Неподалеку от нашего катера стояла замаскированная баржа с горючим.

«Неважное соседство выбрали, — подумал я, — слишком накладно будет, если враг одной бомбой станет по два судна топить». Но менять место стоянки было уже поздно: бомбы начали рваться одна за другой — фашистским летчикам, видно, удалось обнаружить наши суда.

^{Матрос парохода «Громобой» комсомолец Б. К. Сафонов. За образцовую работу на сталинградских переправах награжден медалью «За боевые заслуги».}

Всю ночь не спала команда — самолеты так и летали над Волгой. Только к рассвету все затихло. Мы радовались — наш катер остался целым! Правда, воздушной волной его почти выбросило на берег, а уцелевшие от первого налета стекла выбило вместе с рамами, но путь можно было продолжать. Пришлось долго возиться, чтобы оторваться от берега. Но солнце еще не поднялось, а мы уже плыли на юг.

Днем шли спокойно, а перед вечером на одной из пристаней нас предупредили: дальше могут быть мины — не зря тут фашистские стервятники кружились.

Над Волгой сгущались сумерки, а скоро стало совсем темно. Ночью легко напороться на мину, но надо было спешить. И мы решили не останавливаться.

— Скоро Никольское, плес я здесь хорошо знаю. Вы бы пошли отдыхать, Павел Иванович, — говорит мне рулевой. Но оставить пост я не решился. Признаться, предостерегающей мне показалась тишина.

Тревожное предчувствие не обмануло. Вскоре с правого берега послышался уже знакомый прерывистый гул.

— Темно, не заметит, — подумал я и не изменил курса катера.

Самолет шел вдоль Волги, пролетел над нами, потом развернулся, пролетел еще раз, и ночную темь разрезали длинные светящиеся нити трассирующих пуль. Хвосты нитей гасли в воде за кормой катера. Потом они огненным градом застучали по палубе и обшивке катера. Самолет сделал еще один заход, и вдруг прямо над головой повисла осветительная ракета. Хищник спустился ниже и носился над нами, поливая свинцовым дождем.

— Полный вперед! Самый полный! — крикнул я механику.

Катер задрожал и прибавил ходу. А я рулем начал бросать его из стороны в сторону.

Наконец фашист пустил последнюю очередь и улетел.

В Астрахань пришли утром. Пока шла разгрузка, осмотрели катер. Были побиты все стекла, изрешечена пулями палубная надстройка. Катер был похож на крепость, которая перенесла осаду. Но наша «крепость» не могла отвечать врагу огнем. Маленькая команда обладала только упорством, мужеством и большим желанием выполнить задание. Победили мы.

Ремонтировать катер некогда было: уже на рассвете следующего дня отправились в обратный рейс. У нас появились попутчики — в Сталинград еще шли пароходы и теплоходы с баржами. К этой колонне пристроились и мы. Шли в кильватер, подальше друг от друга. Впереди расчищал дорогу минный тральщик. Как-то спокойнее плыть, когда видишь, что рядом с тобой твои друзья-речники. Да и небо было чистое: вражеские самолеты не показывались. Но в военное время тишина всегда обманчива. Если враг не идет напролом, затаился, значит, жди от него какой-нибудь пакости. Так случилось и на этот раз.

У села Солодники, куда уже подходил головной теплоход, вдруг раздался взрыв большой силы. Там, где было судно, которое шло за минным тральщиком, поднялся огромный столб воды. Раздались крики о помощи.

Теплоход сразу затонул, но оставшихся на воде людей надо было спасать. Все суда спешили на помощь гибнувшим товарищам. Вскоре снова колонна взяла курс на Сталинград.

— Можете отдыхать, — сказал нам представитель командования, когда мы доложили о выполнении задания.

Теперь, пожалуй, и побриться можно. Когда я уселся перед осколком зеркала, рука невольно потянулась к волосам. Сначала я даже не поверил, что они поседели… Чего не сделали длинные годы, свершилось за несколько дней первого боевого рейса.

Через два дня снова вызывают.

— Видишь, Павел Иванович? — Начальник переправы указал на Сталинград, затянутый дымом пожарищ.

— Вижу, — говорю, — ничего не щадят паразиты!

— Гитлеровцы за тракторным к Волге вышли, а ведь в городе много детей и женщин. К тому же войскам, защищающим город, требуется оружие, боеприпасы, продовольствие.

— Когда надо выходить в рейс? — опросил я.

— Сейчас.

С этого августовского дня наше судно беспрерывно перевозило женщин, детей, раненых, заводское оборудование на левый, а военных, боеприпасы и оружие — на правый берег. Чтобы больше захватить грузов, водили с собой дощаник.

Всякое бывало. Тот, кто тогда работал на переправах, никогда не забудет этих рейсов. Катер приходилось водить под ливнем пуль, среди разрывов снарядов и мин. Работали днем и ночью, почти без отдыха.

Однажды, в сентябрьскую ночь, мы получили приказ идти в Сталинград. Холодное ночное небо рассекали огромные лучи прожекторов. Встав вертикально, они вдруг падали на воду и медленно шарили по гребням волн. Если же на Волге лучи «схватывали» какое-либо судно, то здесь сразу же начиналась бешеная пляска водяных столбов — рвались снаряды.

Но приказ есть приказ. Надо идти. Отвалив от берега, мы пошли знакомым кураж. И скоро лучи, метавшиеся по Волге, нащупали наш катер. Попробовали мы вырваться из этого плена — не вышло. По сторонам, за кормой и впереди судна поднялись огромные космы воды. Взрывы следовали один за другим. Тут-то и случилась беда: перед глазами сверкнула вспышка, раздался оглушительный взрыв.

— Пробоина в корпусе, машину заливает водой! — кричит мне механик.

— Жми сколько можешь, — приказываю ему, а сам разворачиваю судно к берегу.

Второй взрыв подбросил катер. Вода с ревом хлынула в корпус. Катер еще шел к берегу, но привычного шума машины я уже не слышал. Палуба, казалось, уходит из-под ног.

«Это конец», — пронеслось в голове.

Вода покрыла палубу, заполнила рубку. Команда вплавь стала довираться до берега. Пришлось покинуть мостик и мне. Недалеко от берега катер лег на дно. Из воды торчала только труба.

Жалко, до слез было жалко расставаться со старым, проверенным другом, нашим катером «Тринадцатый».

— Не горюй, капитан, — сказал мне заместитель начальника пароходства Сергей Иванович Везломцев, когда я доложил о гибели «Тринадцатого». — На войне всякое бывает. Отдохни немного, на другое судно назначим.

Скоро мне довелось вести в первый рейс баркас «Капитан Иванищев». Текли боевые будни. Крепкий узелок завязался поздней осенью в районе завода «Красный Октябрь». Туда и ходил с боеприпасами и подкреплением «Капитан Иванищев».

Грузов теперь брали в три раза больше, чем до войны — судов не хватало. Но машина работала четко, бесперебойно. Оружие, боеприпасы, подкрепления доставляли в срок. Правда, работать стало куда сложней: гитлеровцы вышли на Мамаев курган и, просматривая Волгу, корректировали огонь своей артиллерии по нашим судам. Пришлось перевозить грузы только ночью. К рассвету все суда причаливали к левому берегу и маскировались. Свято блюли мы это правило. Двадцать восемь ночей водил наш баркас баржи, а к утру затихал, «обрастая» зеленью.

Надолго я плавал на «Капитане Иванищеве» — назначили капитаном парохода «Громовой». Его я водил до разгрома гитлеровцев под Сталинградом. Разбили проклятых фашистов — занялись мирным делом. Здесь, на Волге, его хватало. Пятнадцать лет после Сталинградской битвы я служил капитаном. Но стало подводить здоровье. На пенсию пришлось уйти. Теперь я не держу штурвала в руках, но всем сердцем и душой я с Волгой-матушкой, со сталинградскими речниками, трудом своим умножающими славу волгарей.