Волшебство - это сказка. И только!

Глава 17. Игра в фанты

На пасхальную вечеринку я надела свое перламутровое вечернее платье. Лицо выглядело слишком загорелым, поэтому пришлось поколдовать с макияжем, а затем, повозиться с прической — мои вьющиеся пряди долго не хотели приобретать лаконичную форму.

Придирчиво оглядев себя в зеркало, я осталась вполне довольна, но тут вспомнила про подарок Люпина на мой день рождения. Из комода я достала выпуклую коробку, где на нежном шелке лежала переливающая диадема.

«Сумасшедший! — вздохнув, подумала я. — Он, наверное, потратил на нее все свои сбережения!»

Чувствуя себя золушкой, я поднялась в портретный зал…

Это был очень приятный вечер: много говорили, смеялись, Дамблдор рассказывал анекдоты про огров, мадам Пинс выразительно переглядывалась с Филчем, Люпин, неотразимый в своей темно–синей мантии, шептал мне на ухо истории из своего прошлого.

Все уже немного заскучали, когда неожиданно встал Дамблдор:

— Предлагаю всем сыграть в фанты! — директор игриво оглядел растерявшихся преподавателей. — Северус, пожалуйста, соберите со всех залог, а ведущим у нас будет…

— Я, я, я, — подскочил Флитвик, — обожаю играть в фанты!

Тем временем Снейп, отстегнув запонку на левом рукаве, первым положил на большое блюдо залоговую вещь и с невыносимой мукой на лице отправился обходить остальных.

Я пошарила по платью руками — ни карманов, ни пуговиц…

«Надеюсь, раздевать меня не будут!» — испуганно подумала я, но вовремя вспомнила о диадеме.

Флитвик довольно потирал маленькие ручонки, предвкушая веселье.

— Что сделать обладателю этой вещи? — равнодушно произнес Снейп, подняв за спиной Филиуса ленту из волос профессора Вектор.

— Развеселить всех забавной историей из личной жизни! — придумал Флитвик и, кажется, был очень доволен собой.

После действительно смешной истории о встречах под луной красавицы Вектор с морским одноногим чудовищем, Снейп поднял огромную перчатку Хагрида:

— А что прикажут этому фанту?

— Отправиться в Хогсмид за ящиком вина, — пропищал профессор магии, возвращая на стол пустую бутылку.

И лесничий, сокрушаясь и сетуя на невезучесть, отправился выполнять задание.

С МакГонагалл потребовали наисложнейшее заклинание, которое бы удивило всех, Дамблдору нужно было показать фокус с голубями, а Вельгельмине Планк — при помощи фруктов и салфеток сделать чучело магического животного.

Филчу же досталось съесть сливочный пудинг без помощи рук. Тут уж смеялись все. Даже Снейп несколько раз улыбнулся, видя, как измазанный кремом завхоз, послушно долизывает содержимое тарелки.

А я все время волновалась: что же выпадет мне? Фокусы показывать я не умею, колдую хуже учеников, торт уже съели… Я нервно барабанила пальцами по столу, завидуя Хагриду.

Затем Синистра рисовала красками портрет Люпина, Бинс раскачивался в невероятном танце, а Помфри и Пинс выстукивали столовыми приборами рождественскую мелодию.

Мадам Хук (вот уж посчастливилось!) велено было показать сложный трюк на метле, что она с изяществом сделала, даже не задев ни одного портрета.

— А этому фанту я приказываю петь! — торжественно произнес Флитвик, в то время как Снейп поднял вверх мою диадему.

— Какой инструмент Вы бы предпочли, миссис Черри? — оживился карлик — руководитель хора, приплясывая от удовольствия.

— Барабаны, — язвительно произнес Снейп, усаживаясь, наконец, в свое кресло.

— Перестаньте ёрничать, Северус! Все и так знают, что Вы не любите песен, — пришла мне на выручку профессор МакГонагалл. — А для миссис Черри, думаю, более всего подойдет рояль. Прошу Вас, дорогая, не стесняйтесь! — улыбнулась она мне.

Я на негнущихся ногах подошла к черному блестящему инструменту, который наколдовал Дамблдор.

За клавишами на высоком стуле уже ерзал от нетерпения хогвартский дирижер:

— Вы только начните, а я подхвачу! — напутствовал он.

Все удобней расселись и уставились на меня. Хагрид даже представить себе не мог, как в этот момент я мечтала поменяться с ним местами. Шла бы себе по лужам в Хогсмид, долго бы стучала в дверь паба, объясняла бы сонному трактирщику, зачем мне в столь позднее время понадобился целый ящик хереса…

Зрители одобрительно мне улыбались и даже поддержали жидкими хлопками. На английском я знала всего несколько песен, но вряд ли бы они подошли для этого вечера. Тем более что мое перламутровое платье, уложенные локонами волосы, сверкающая диадема и огромный черный рояль требовали … романса, не меньше.

Я с ужасом открыла рот, с последней мольбой взглянула на Люпина, и звуки сами полились из меня, складываясь в плавную мелодию:

Вы, чьи широкие шинели напоминали паруса, — тихо пропела я.

Чьи шпоры весело звенели и голоса, — чуть уверенней.

И чьи глаза, как бриллианты, на сердце выжигали след, — я смотрела в глаза Люпину, держась за этот взгляд, как за спасительную соломинку.

Очаровательные франты… минувших лет.

Рояль вступил мягко и точно.

О, как мне кажется, могли вы, рукою полною перстней, — пела я по–русски, но все заворожено слушали меня, внимая скользящей по залу мелодии.

И кудри дев ласкать и гривы своих коней…

В одной невероятной скачке вы прожили свой краткий век, — тут почему–то мне представился Ремус совсем молодым и немного замкнутым юношей, а рядом Блэк — веселый и азартный и смеющийся Джеймс, лихо взъерошивающий свои непослушные волосы.

И ваши кудри, ваши бачки … засыпал снег… — я смотрела на седую прядь Люпина и удивлялась такой новой для меня трактовке этой песни.

Мой аккомпаниатор с невероятным упоением заиграл проигрыш, а я осмелилась оглядеть слушателей. Кажется, им нравилось.

«Хвала моей музыкальной школе по классу скрипки!»

Одним ожесточеньем воли вы брали сердце и скалу, — я с гордостью вновь посмотрела на Люпина.

Цари на каждом бранном поле и на балу…

Вам все вершины были малы и мягок самый черствый хлеб, — я освоилась с ролью певицы и позволила себе несколько плавных жестов руками.

О, молодые генералы, о, молодые генералы своих судеб!..

Я слегка наклонила голову, давая понять, что песня окончена. Прозвучали последние аккорды рояля. Я стояла в полной тишине, боясь поднять глаза.

«Публика приличная, помидорами бросаться не будут», — подумала я в отчаянии.

И тут все опомнились и разразились такими аплодисментами, что румянец на моих щеках проступил даже через немаленький слой тонального крема. Я изящно поклонилась и прошла к своему месту, стараясь не упасть от волнения.

Дамблдор поцеловал мне руку, уверяя, что ранее ничего подобного не слышал. Люпин был очень доволен и с гордостью улыбался.

Но больше всех меня удивил Снейп. Он подошел ко мне, сложив руки на груди, и глядя сверху вниз, произнес:

— У Вас хороший слух и … очень красивый голос, миссис Черри, — затем он вышел за дверь и больше уже не вернулся.

После были танцы…

Глубоко за полночь вернулся Рубеус с двумя огромными ящиками.

— Вы пропустили столько интересного! — укоризненно сказал Хагриду Флитвик, как будто не сам отправил его в этот поход.

Мы с Люпином ушли, не дожидаясь конца вечеринки. А я успела забрать с огромного блюда серебряную запонку Снейпа.

«Интересно — почему он ушел? Может, боялся, что его заставят читать сонеты Шекспира?»