X

Выспался я недурно, настроение было бодрое, небо ясное. Ивы на берегу ручья шелестели под легким ветерком, нижние ветви в журчащей воде купая.

Прелестная сия картинка природы в немалое умиление меня привела, и непреодолимая потребность возникла похвальное что-нибудь изречь и подходящее сравнение измыслить. Призадумавшись, сочинил: ветки воды касаются ласково, словно уста материнские, спящему богатырю, сыночку своему, тайком чело лобызающие. Доволен сим сравнением вельми был. Понежился еще на ложе своем мшистом, помечтал, затем, искупавшись, взбодрился.

Пора за дела приниматься.

А какие у меня неотложные дела? С чего начинать-то? Может, кое-кого из старых дружков разыскать либо просто по своему королевству без дела побродить? Оно бы недурно, да только не королевское это дело — без толку бродить. Король не гуляет просто так, он бдит, в корень смотрит, до сути докапывается, причины устанавливает и выводы делает. И это есть важнейшая королевская работа.

Сунул я последний ломоть хлеба за щеку и пошел Алевипоэга искать.

Так начались мои странствия.

Может, некоторые читатели подумают, что путешествие властителя по своему королевству — это приятное занятие, увеселительная прогулка? Сперва оно так и было. Да только и добрая еда приедается.

Через несколько недель многочисленные встречи и приемы были мне не внове, я уже без смущения принимал почести и даже неудовольствие выражал, ежели в какой деревне меня встречали без должной пышности. По правде сказать, я вполне бы мог впасть в аморалку, кабы не разумный Алевипоэг (он вместе со своим оруженосцем мне повсюду сопутствовал). Алевипоэг мне намекнул, что, дескать, не пристало повелителю без передышки развлечениям предаваться, у него, мол, и обязанности кое-какие есть.

Когда мы однажды утром после славной пирушки с опухшими глазами, тяжелыми головами, мерзостным вкусом во рту собирались на очередную попойку отправиться, сказал мне Алевипоэг тихо, но твердо, что гусь свинье не товарищ, а он мне больше не попутчик. И что он не желает ни делириум тременс, ни цирроз печени себе наживать. И что алкоголизм приводит к полному разрушению личности и весьма опасен для хромосомного гарнитура мужских гормональных препаратов. Примерно так он выразился.

— Чего ж нам делать-то, черт возьми? — проворчал я.

— Разложение прекратить решительно!

На это я Алевипоэгу сказал, что мне оные встречи, речи, пьянства и буянства изрядно надоели, неясно мне только, с какого конца приниматься за прекращение разложения. Ведь я своей родине немало уже послужил. И пахал усердно, и леса от волков очищал. А между прочим, коня и того не имею, не говоря уж о пустой казне. И по совокупности всех сих обстоятельств не следует мне с соседями войну начинать, пока они сами не лезут. И еще, сказал я, мне хотелось бы знать, что сей мутноглазый наставник, сей занудистый фарисей, на шее коего красуется подозрительный синяк, что он может мне посоветовать предпринять в моем затруднительном положении. Давай-ка бери ноги в руки, да пойдем опохмелимся, может, чего разумное придумаем.

Однако Алевипоэг меня не слушал и продолжал бормотать какие-то нудные наставления.

— Ах, так, ну ладно! — разозлился я и тут же решил отправиться к болоту Кикерпяра. — Не хочешь в теплой компании время проводить, давай сиди у гнилого болота, жуй клюкву для опохмелки, а я погляжу, откуда на тебя умная мысль свалится.

И в мрачном настроении поперся я в болото. Алевипоэг ни на шаг от меня не отставал. Скажу, вперед забегая, что сие наше в трясине погрязание наисчастливейшим изо всех погрязаний в трясине было, ибо именно на зыбкой болотистой почве заложил я своего молодого королевства прочные экономические основы.

Началось все с того, что мы вдруг услышали ругань, крики и злобное зубов скрежетание. Что такое? Откуда это? Из зарослей камыша, что ли? Тут и виновники шума показались — двое грязных, косматых, злобных мужиков, форменные злыдни. Они таскали друг друга за волосы, царапались, кусались и ругались последними словами. Заметив посторонних, они притихли и вдруг, словно сговорившись, дуэтом провыли тоненькими голосами:

Дорогой Калевипоэг!

Ты шагай сюда скорее!

Рассуди ты нашу распрю,

Потуши огонь раздора!

Нашли дорогого, какой я вам дорогой, хотел было я ответить, но эти дремучие мужики выглядели так комично, что невозможно было на них рассердиться: все в шишках, синяках и царапинах, волосы, еще оставшиеся невыдранными, торчат во все стороны. Когда человеку плохо, он нипочем не упустит случая полюбоваться на чужую беду, так что я подобрался к драчунам поближе и спросил, из-за чего двое мирных поселян затеяли столь ужасную распрю.

— Ты давай слушай сюда! Тут такое дело, — начали по очереди взъерошенные мужики. — Мы, вишь ты, никак болото меж собой не поделим. Я ему хозяин! Нет, мое! — перебивая друг друга, вопили злыдни. При этом они нежно держались за руки, словно жених с невестой, а из глаз у них катились крупные слезы. — Ох, до чего же ладно мы с братом жили, — продолжали плакаться мужики, — пока из-за болота с панталыку не сбились. А теперь чего, теперь конец мирной жизни, один даст по роже, и другой тоже, бьемся, деремся, никак не разберемся. И сумнительно, чтобы кто другой разобрался.

Я хотел было предложить злыдням решить их тяжбу путем метания жребия, но вспомнил свой опыт, и ёкнуло мое сердечко… Нет, жребия я никому не пожелаю.

Старшему — земли побольше,

Часть же меньшая — меньшому, —

таково было мое соломоново решение.

— Оно вроде бы складно, да только нет, при разделе не столкуемся, — с грустью ответили злыдни.

Тут Алевипоэг захохотал и сказал, что согласен от нечего делать заняться землемерством. Все равно, добавил он, с похмелья голова не варит.

— А мне чего делать прикажешь, пока ты тут мерки снимать будешь? — спросил я с неудовольствием.

— Поди опохмелись, только, смотри, к вечеру ворочайся.

Я пообещал не задержаться. В летописях об этом моем небольшом променаде дискретно сказано:

Калевитян сын любимый

Зашагал своей дорогой —

Собирать иные вести,

Совершать дела иные…

Тут следует произнести похвалу ловкости Алевипоэга, его расторопности и деловой сметке. Когда я вечером вернулся к болоту, он восседал на пеньке, а рядом высилась огромная куча… золота. Разинув рот, глядел я на это богатство и долго не мог заговорить. А Алевипоэг, посмеиваясь, любовался моей растерянностью и сказал, что все это золото принадлежит Калевипоэгу и эстонскому пароду.

— Силы небесные, да где же это ты такой куш оторвал?

Поведал мне Алевипоэг, что, старательно размечая болото, добрался он до речки Мустапалли. Чтобы не ущемить интересы злыдней, Алевипоэг решил проверить результаты замеров и вдруг заметил Водяного, который опасливо поглядывал на него из-за куста. Наконец, набравшись смелости, Водяной осведомился, долго ли сей скудоумный меряльщик собирается здесь придуряться и что сие означает. Как известно, Водяные не переносят вращения мельничных колес, почитая их личным для себя оскорблением. Ну Алевипоэг ему и выдал, что, мол, в ближайшее время намечается здесь крупная стройка, может, две-три водяные мельницы поставят, а может, и гидроэлектростанцию.

— А нельзя ли эту гидру в другое место перенести? — взмолился Водяной.

Тогда Алевипоэг прочел ему небольшую лекцию о значении гидроэнергетики для населения и вообще для процветания королевства, причем воду все время белым золотом именовал. Тут Водяной, как принято в подобных случаях, предложил Алевипоэгу крупную взятку.

Не обуздывай ты воду,

Речку в сеть не забирай ты…

Наших выходов не трогай!

Уплачу тебе я выкуп,

Все отдам я, что запросишь,

Все отдам я не торгуясь.

Будучи не обремененным излишней щепетильностью, Алевипоэг в сем посуле не увидел ничего диковинного. Ожидаемый доход от гидростроительства составит примерно шапку золота, сообщил он Водяному. Тот сказал, что тут же выплатит эту сумму наличными, лишь бы работы не разворачивались. На том они и поладили.

Алевипоэг правильно рассудил, что при незаконченном гуманитарном образовании Водяному не известны сказки, бытующие у многих народов, и, выкопав изрядную яму, покрыл ее шапкой, а в шапке дыру сделал. Расчет был верный, Водяной об этом способе обмана (см. каталог Аарне-Томпсона, № 1130) действительно никогда не слыхал. И весьма значительную часть фамильных сокровищ своего царства в бездонную шапку перекидал.

— Вот откуда денежки-то. Надеюсь, что они пойдут на пользу обществу, — сказал Алевипоэг строгим тоном.

Мы молча обменялись рукопожатием.

— Век твоего благодеяния не забуду, — растроганно молвил я

— Теперь с бродяжничеством покончить можно, а? — спросил Алевипоэг.

В смущении потупил я очи долу, склонив согласно свою главу, и поклялись мы друг другу, что отныне в трезвости и праведной жизни будем радостей и утешения искать.

— И ты, дорогой Алевипоэг, будешь королевским министром финансов, — закончил я милостиво.

— Ох, нет, только не это! — в испуге вскричал Алевипоэг, побледнев, как воск.

Меня огорчил его отказ, но я не стал настаивать на своем предложении, потому что Алевипоэг поведал мне, что давно имеет склонность к крестьянской жизни и мечтает заняться пчеловодством.

Глядел я на кучу золота — наконец-то за меч расплачусь! Завтра же можно в Финляндию отправляться. Но безоблачный небосвод моего счастья заволокло темной тучей: решусь ли я преступить порог злосчастной кузницы? Осмелюсь ли пред очи старого кузнеца предстать?

Как видно, Алевипоэг понял, о чем я задумался, и снова на помощь мне пришел, предложив доставку долга на себя взять. Охота ему, так он сказал, по финским скалам полазить и с бытом финских племен северного побережья Балтийского моря ознакомиться. Я от души поблагодарил его.

— Ты, это… ежели когда ненароком… ну… так, по дурости… кому-нибудь голову… — мне трудно было подбирать слова, — так я… это… тут же приду на помощь.

Алевипоэг прервал мою несвязную речь тактичным покашливанием и перевел разговор на другую тему. А немного погодя он заметил, что король должен помнить, что каких бы глупостей он ни напорол, он все равно король, а потому всегда прав.

Подсчитали мы наше богатство, оказалось, что расплатиться за меч хватит и еще чуток останется.

— Король должен возводить, сооружать и воздвигать, — мечтательно произнес Алевипоэг, — что-нибудь этакое, грандиозное и пользительное, чтобы потомки с восхищением и благодарностью… Слушай, а не купить ли нам на оставшиеся деньги досок и балок? — вдруг предложил он.

На такую разумную идею возразить было нечего.

Ссыпал Алевипоэг золото в мешки, и мы попрощались. Ужасно мне хотелось сего достойнейшего мужа по обычаю славянских народов облобызать троекратно. Чертовски досадно, что это у нас не принято!

Загрузка...