Воспоминания Калевипоэга

XII

Ежели бы какой ученый муж вздумал сравнивать меж собой богатырей разных народов, он с несомненностью установил бы, что кое в чем между ними есть немалое сходство. Почти все проявляли интерес к подземному царству и стремились попасть в оное. Богатыри Амиран и Прометей побывали там еще при жизни. А я, как вам известно, дважды проделал сей рейс.

Когда ныне, постаревший и умудренный, оглядываюсь я назад, приходится признаться, что первая экскурсия в Преисподнюю была мною предпринята не из духовных, а из плотских побуждений. Объяснением сего может служить, что в ту пору я еще не являлся законченной, вполне сформировавшейся героической натурой, а был рядовым молодым богатырем-сангвиником без твердых убеждений и свойственных всякому порядочному герою качеств, позволяющих ему служить личным примером.

Много дней таскался я с досками на горбу по зыбучим болотам, питаясь при этом весьма нерегулярно. Устал, как собака, инда коленки дрожали, чуть в плевой луже Ильм-озере не утоп. Но, как говорится, лихи напасти, ан привалит счастье; и вот нос мой вдруг учуял приятнейшее благоухание — пахло супом, что весьма меня удивило, так как поблизости никакого жилья не было, только лес густой. Есть мне зело хотелось; сбросил я доски, раздул ноздри и, повинуясь указке своего носа, потопал в чащу. В густых зарослях предстала моему взору диковинная пещера, перед входом горел большой костер, над ним огромнейший котел подвешен, а вокруг трое перепачканных сажей мужиков хлопотали, хворост в огонь подбрасывали. Запах из котла шел божественный, облизнулся я и спросил мужиков, из чего они варят сию ароматную похлебку.

Так уж и волчьим? — усомнился я. И слыхом не слыхал о такой приправе. Ну и гурманы тут собрались! Интересно, какова калорийность этакого супчика? Мужики прыснули в кулак от моего вопроса и сообщили, что сие варево не для жратвы предназначено:

Мужик постарше, видать, шеф-повар, с важным видом процедил сквозь зубы, что любой деревенский вахлак, хоть малость пообтесанный, мог бы по запаху разобрать, что готовят здесь не какой-то там суп, а благородную афродизиаку, то бишь любовное зелье, плотское вожделение разжигающее.

Я ушам своим не поверил. Да кому же такая фордыбака, или как там ее, каковая плотское вожделение разжигает, надобна, и без обиняков свое мнение высказал, что порядочным людям на этом свете скорее охладитель плотского вожделения требуется.

— Ну уж, такую мерзость нипочем в рот не возьму, — решительно заявил я, хотя в брюхе у меня бурчало и изо рта слюни капали.

В ответ мне высокомерно сообщили, что сей деликатес никто вшивой рогоже предлагать и не собирался.

Я возмутился:

— Перед вами молодой правитель развивающейся страны, и если вы, копченые хари, сей же час не сообщите, где ваш начальник, то со всеми своими вшами и блохами полетите в котел с фордыбакой!

Мужики чуток смутились, старший кухмистер, запинаясь, просил меня сменить гнев на милость, они, дескать, не ведали, с кем имеют честь, и указал на ход в пещеру, ведущий куда-то вниз. Хозяин живет там, куда ведет этот лаз, сказал он, причем заметил я, что глаза его злобно блеснули.

— По мне, хоть сам черт ваш хозяин, я туда отправлюсь и жратвы потребую! — крикнул я и полез на манер барсука в указанную нору. Я и представить себе, бедолага, не мог, насколько мои слова были близки к истине.

Как видите, в ту пору у нас, на Эстонской земле, в Ад попасть было не так уж сложно. Хитроумному Одиссею, чтобы до царства теней добраться, пришлось куда больше поиздержаться.

И на краю ее всем мертвецам совершил возлиянье

Раньше медовым напитком, а после вином медосладким, —

сообщает он. Кроме того, Одиссей еще овцу да барана зарезал. Апостол Павел и святой Фурзеол, чтобы посетить подземное царство, вынуждены были прибегнуть к помощи господа; ирландскому рыцарю Тундало, коему, как известно (А. А. Берс, «Естественная история черта; В. Фишер, «История дьявола»; А. Craf, «Geschichte des Teufelglaubens»), в 1145 году посчастливилось подробно ознакомиться с достопримечательностями Ада, пришлось свою голову под топор положить. А мне достаточно было присесть на корточки — разве не ясно, что всевластный повелитель Ада превосходно учитывал местные условия Эстонии? Ну где бы мог я достать медового напитка или виноградного вина?

Всякое начало трудно — это в полной мере относится и к дороге в Ад, которую несведущие люди безосновательно объявили гладкой и широкой. Однако постепенно путь стал легче, и я смог распрямиться во весь рост. Подземный ход привел меня в уютное сводчатое помещение, в коем узрел я неведомое и невиданное чудо:

Многочисленные исследователи «Калевипоэга» этот превосходный светильник называют анахронизмом. Пускай называют как хотят, но светил этот анахронизм отменно. Грамотному человеку не было нужды брать глаза в руки, чтобы прочитать вырезанное на массивной дубовой двери изречение (в то время бывшее для меня непонятным):

Я разглядывал надпись на двери и вспоминал про трех поваров, варивших в котле изысканное варево из волшебных трав.

Видать, здесь, в подземном жилище, проживает культурная и зажиточная публика, подумал я. И тут до моих ушей из-за дубовой двери донеслись жужжание прялок и прелестная трехголосная песня.

Троеустно восхваляли пряхи высокое качество обрабатываемого ими сырья и выражали одобрение надежности прялок, но песня сия не была веселой. В последнем куплете прямо говорилось, что еще не изжиты существенные недостатки в организации досуга, главным же недочетом следует считать отсутствие кавалеров соответствующей квалификации.

Жалобы такого рода, да еще громкие, на мой взгляд, были несколько неуместны и даже неприличны, но пряхи, надо полагать, не подозревали, что их кто-то слушает. И стало мне грустно, и невольно вспомнил я о своих промашках. Однако при пустом мамоне не до церемоний, и соловья баснями не кормят.

Постучался я в дубовую дверь. Песня смолкла. Послышались сдавленное хихиканье и шорох, но дверь открывать не торопились. Совсем напротив. Было слышно, как топают, убегая куда-то, две пары резвых ножек. Потом вновь зажужжала одна из прялок и прерванная песня возобновилась.

Следует заметить, что голос певицы был нежен и звонок, словно аккорды струн арфы, и, несмотря на голодное бурчание в брюхе, затрагивал тонкие струны моей души Я опять толкнулся в запертую дверь. Безрезультатно. Дубовые створки даже не шелохнулись. Что же делать-то? Ничего другого не оставалось, как тоже запеть. Я не счел нужным заниматься самовосхвалением и, не упоминая о своих больших мослах и высоком лбе, решил прибегнуть к посулам:

Весьма странно, но из-за двери в ответ снова послышалось хихиканье. Как может подобное соблазнительное предложение вызвать у женщины смех, было мне совершенно непонятно. Ужели придется с пустым брюхом на землю возвращаться? И тут наконец уже знакомый нежный голосок произнес из-за двери, что, мол, ладно уж, входи, коли пришел, у нас тут не принято от ворот поворот давать. А для тех, у кого кишка тонка, дверь отворить, возле нее два сосуда поставлены, правый из коих мощь увеличивает.

— Путник, отбрось опасения, омочи персты свои в сосуде!

— Никого я не боюсь и прекрасно своими силами могу дверь одолеть. Ну, а впрочем, так и быть, — ответил я надменно, сунул пальцы в правую кадушку и толкнул дверь. Не успел дотронуться, она распахнулась настежь.

Передо мной стояла пригожая яснолицая дева. Скромно улыбаясь, она приглашала меня переступить порог, промолвив, что, к сожалению, хозяина дома нет, он находится в двухдневной туристической поездке.

Я собрался было обменяться с девой рукопожатием, но та отпрянула, словно ужаленная: предварительно я должен воспользоваться второй жидкостью, поскольку моя излишняя мощь для интерьера Ада, не говоря уж о девьих перстах, весьма пагубной может оказаться. Я окунул руку в другую кадушку и тут же почувствовал, как по всем членам побежали мурашки и некая сладостная слабость меня объяла.

И я взошел в прихожую горницу.

Ну и поднакопили же в этом доме добра! Шик, и люкс, и экстра-класс! Золота повсюду навалом, мало того, что вся утварь вокруг сверкала, даже на прялке висели золотые нити. Дева указала рукой на большое кожаное кресло с тисненой позолотой, а сама села на золотую скамеечку за прялкой.

Сидел я, рот открывши, не зная, куда руки девать, однако ж приметил, что девица-то на меня поглядывает.

Нет, нельзя тут оконфузиться и народ свой осрамить, подумал я и, собравшись с духом, вежливо сказал «здрасте». А затем поведал деве, что аз есмь молодой король Эстонской земли. По правде сказать, среди всей этой роскоши мое сообщение прозвучало не слишком внушительно, тем более что лапти оставляли на паркете грязные следы, а с порток сыпались опилки. Но дева словно не замечала сего и старалась мое смущение непринужденной беседой развеять. Я, как мог, пытался быть comme il faut, мы болтали о погоде, о ценах, моя собеседница проявила немалый интерес к новинкам наземной моды. О сем ничего толкового я сообщить ей не мог, и темы нашего разговора иссякать начали. Но тут заметил мой взор на отливающей золотом стене два странных предмета: огромную потрепанную шапку и кривой ивовый прут, причем предметы сии никак не вязались с окружающим великолепием. Я высказал предположение, что сие суть чьи-то памятные подарки.

Дева засмеялась.

— Прут и шапка, — сказала она, — вовсе не сувениры, а самые обыкновенные волшебные орудия, — и предложила мне разглядеть их.

Я снял шапку с крючка, и оказалось, что это презанятнейшая вещица: не из соломы сплетена, не из шерсти сваляна, а из обрезков ногтей склеена. Пораженный усердием ее изготовителя, осмелился я высказать предположение, что ежели мастер не отличался необыкновенным ногтей приращением, то для выделки сего головного убора не менее половины жизни ему понадобилось. Речь моя на лице адской девы улыбку вызвала, и она объяснила, что волшебный сей предмет не только из собственных ногтей шляпник создает, в любых обрезках ногтей частица жизненной силы (ученые мужи называют ее vis vitalis) бывшего их владельца остается, именно это и придает шапке волшебную силу. В смущении посмотрел я на свои грязные, давно не стриженные, ястребиные когти, дева также на них взглянула, ехидно заметив, что правитель Эстонской земли не больно споспешествовал Рогатому в его работе.

Так мастер-то — сам Рогатый, испугался я, но, к чести пишущего сии строки, следует заметить, что смятение мое недолго длилось. Интересное кино, подумал я и мысленно поклялся, что шагу отсюда не сделаю, доколе пресловутую личность воочию не узрю.

— Какое же волшебство с сей шапкой провернуть можно? — полюбопытствовал я.

Мне порекомендовали примерить, тогда, дескать, узнаешь. Я в сомнении продолжал вертеть в руках тускло поблескивающий головной убор.

Дева с усмешкой взяла у меня уникальное изделие, не лишенное, между прочим, своеобразной элегантности, и водрузила его на свои пышные волосы. Шапка была деве очень к лицу и придавала ей вид бывалой туристки.

произнесла дева и, пленительно улыбнувшись, добавила;

Надо же! После этого распоряжения хваленая шапка доказала, что не зря ее хвалили: дева начала расти, возвышаться и вскоре сровнялась со мной ростом. Мы встретились взглядами высоко поверх голов простых смертных (впрочем, их там в этот момент не было), ее рот с маленькими темными усиками на верхней губе был рядом с моим, богатырская грудь моя соприкасалась с ее гигантскими персями… А руки! Кабы эти атлетические руки обхватили меня, это было бы объятие равных! Крепкие ноги, казалось, вросли в пол, восхищенным взором не в силах был я охватить мощную громаду ее бедер. Силы небесные! Вот это да! До сих пор я не встречал женщины, которая была бы мне хоть до плеча.

Во рту у меня пересохло, руки дрожали. Не судите меня строго, иначе я поступить не мог: сняв с головы девы шапку, нахлобучил ее на себя. Хотелось изведать, как чувствуют себя карлики: вам небось невдомек, что богатыри иной раз здорово переутомляются от великих своих размеров и сил и порой даже завидуют недоросткам. Вот теперь я и попробую, каково маленькому человеку.

Ты смотри, что делается! Я уменьшался, усыхал, мой зад был уже возле самого пола. Адская дева возвышалась надо мной, словно кафедральный собор, а я был вроде грабельного зуба возле мощных ступней этой тяжело дышащей горы мяса. Покрытое патиной времени, забытое счастье легендарной поры матриархата и мои подсознательные младенческие грезы, сомкнувшись надо мной, лишили меня способности конкретного мышления…

О великое двуединство филогенеза и онтогенеза! Так, вероятно, воскликнул бы на моем месте какой-нибудь ученый муж.

Соединив ладони, дева осторожно подняла меня, поднесла ко рту и принялась согревать своим дыханием. Наверное, детская невинность моего взгляда была трогательна — на толстых (толщиной этак в руку) ресницах девы выступили исполинские слезы умиления, и она легонько погладила меня по голове. Уже в преклонном возрасте прочитав воспоминания путешественника Гулливера, я сообразил, что тогдашняя ситуация была для меня отнюдь не безопасна… Мало ли какая фривольная мысль могла прийти в голову великанше. Но ничего не случилось, дева накрыла меня шапкой, и я начал быстро подрастать. Мне не хотелось опять превращаться в богатыря, я решил ограничиться габаритами среднего нормального эстонца.

Так продекламировал я, обращаясь к деве, и посетовал, что не было у меня сестренки, с коей мог бы я поиграть. Дева же призналась, что ей всегда не хватало братней любви, и, в свою очередь воспользовавшись шапкой, приняла подобающие размеры.

Что за игры тут начались! Я был ястребом, а она курочкой, я носился за дьявольски прелестной птичкой по навощенному паркету, мы кружились, падали, барахтались, обретая в невинных сих ребяческих забавах высокое наслаждение. Разумеется, я нет-нет да и настигал ершистую курочку, разумеется, я хватал ее за бедра, а порой рука моя вроде бы случайно касалась маленькой твердой груди, но, ей-богу, ни разу не перешли мы границ благопристойности, не позволили себе слишком увлечься (как кое-кто, может быть, воображает). То были утонченные удовольствия добровольного самоограничения, доставлявшие нам радость, недоступную пониманию примитивных, низменных натур. Когда же искушение увеличилось до рискованных размеров, дева благоразумно пригласила в горницу своих сестер.

Чтобы никто не помешал нам, мы заперли в кухне хозяйку Преисподней (эту проделку добрая женщина давно мне простила) и продолжали развлекаться вчетвером. Обе сестрицы, вступившие в игру, вскорости признались, что и они в сих беспредельно сладостных забавах предельную слабость находят.

Так, в приятной неге и упоительных удовольствиях, провели мы время до утренней зари.

Это была прекрасная, блистательная ночь.

С утра девы, чьи сердца уже безраздельно мне принадлежали, решили поближе меня с адскими порядками и образом жизни познакомить.

Первое помещение, с коего началась наша экскурсия, было общежитие батраков. Меня поразили уют, комфорт и обилие железной утвари. Впервые в жизни привелось мне сесть на кресло из гнутых железных труб.

Сроду не подумал бы, что из столь твердого материала можно изготовить столь удобные сиденья. Под железным потолком поблескивали железные жерди.

— Зачем это в аду жерди? Здесь же не рига, и снопов здесь нет, чтобы на жердях сушить, — поинтересовался я.

— Вообще-то они не так уж и нужны, — объяснили девы, — их укрепили наверху просто для того, чтобы здешние батраки, а большинство их происходит из небогатых семей, чувствовали себя как дома.

Весьма похвальное проявление заботы о соблюдении навыков и традиций рядовых сотрудников должен я теперь, задним числом, заметить.

Затем направились мы в общежитие, или дормиториум, батрачек. Тут приложили руку дизайнеры, помешанные на меди. Все было медное: тускло поблескивали красновато-золотистые медные ложа с медными тумбочками возле них и медными же ночными посудинами. На медном столе красовались медные блюда и кружки. Потолок в горнице был покрыт медным купоросом, отчего помещение казалось более высоким и в то же время изысканно интимным. В этом святилище девы предавались сладким мечтам.

Я не находил ничего экстраординарного в том, что Рогатый свою личную квартиру оформил в золоте и серебре. Ведь и земные правители весьма привержены к сим благородным металлам, да только не часто проявляют они подобную заботу о своих подданных. На земле батраки и батрачки проживают обычно в сырых каморках или сараюшках, а железные да медные горницы разве что во сне видят.

Дальше повели меня девы в свою опочивальню, каковую они будуаром именовали. Ох ты! Тут и шелк, тут и бархат! Великолепные одеяла, ослепительные ковры, шикарные парчовые покрывала! Величественные и в то же время вызывающие, высились вдоль стен широкие двуспальные кровати под пышными кружевными балдахинами. К чему они тут, я спросить постеснялся. Только ясно мне стало, что у Рогатого мошна тугая и живет он на широкую ногу. Я пробормотал несколько панегирических слов по адресу здешнего хозяина, моим спутницам столь превосходные условия жизни создавшего. К удивлению моему, девы со мной не согласились: ад — он и есть ад, упорно твердили они.

«Вызволи нас отсюда!» — такую просьбу читал я в их глазах.

— Чего же вы тут сидите-то? — недоумевал я. — Сбежали бы, и конец, раз охота есть…

— Как же можем мы отсюда сбежать? — в три голоса возопили девы.

Это уж было смеху подобно, и я сказал, что давеча мелькнула у меня мыслишка, не похитить ли их всех троих, но нынче эта идея кажется мне дикой и даже преступной.

Девы сделали вид, будто меня не понимают. Тогда я им напомнил о шапке, исполняющей желания, ведь вроде бы шапочка сия всегда у них под рукой? Они покраснели, помолчали в смущении, потом пошептались, и средняя, моя зазноба, взяла слово. Речь ее была туманна и вначале напомнила мне философические завулоны ученого ворона, но эрудированный читатель, возможно, разберется, что сие все же не совсем тарабарщина.

— Калевипоэгу, — сказала дева, — не следует вульгаризаторски схематизировать обстановку. Весь этот шик, люкс и экстра-класс есть не что иное, как цепи, коими Рогатый хитроумно нас опутал. Роскошь и увеселения подавляют, глушат благородные порывы, среди коих можно назвать любовь к труду и стремление самостоятельно зарабатывать себе на хлеб. Ведь так? То, что шапка, исполняющая желания, всегда находится в пределах досягаемости, висит на гвозде перед самым носом, подчеркивает так называемый принцип свободы воли.

Девы вновь пошептались меж собой, и опять заговорила моя зазноба. Стыдливо опустив очи долу, призналась она, что прошедшая ночь была для них троих переломной: немудрящие деревенские шуточки, грубоватые мужицкие игры пробудили их к новой жизни, заставили сделать переоценку ценностей и из чрезвычайно мучительного адского положения выхода искать. Они хотели бы знать, возможно ли рассчитывать найти в моем королевстве работу по специальности прях, — этот вопрос их весьма глубоко интересует.

Я ответил девицам, что ежели их дурацкое желание серьезно, то в беде они, пожалуй, все же не окажутся. Упомянул о своих друзьях — Алевипоэге и Сулевипоэге, отметив, что сии симпатичные холостяки сроду нищенского посоха в руках не держали. Моя зазноба при сем хитровато на меня взглянула: мол, о себе-то я почему молчу?

— Мы идем с тобой, о Калевипоэг! — в унисон молвили девы после небольшого совещания.

— Коли это окончательное ваше решение, то так тому и быть! — ответствовал я торжественно.

Продолжая экскурсию, подошли мы к адским амбарам, всего их было семь, но мое внимание привлекли два из них:

Что за черт! Из самого что ни на есть хрупкого материала столь прочные постройки возведены! Обратился за разъяснениями к девам, но они признались, что в строительном деле ни бум-бум. Сказали только, что подобные сооружения называются мелкоблочными. Досадно, что не удалось получить более точных сведений об этих желточно-белочных амбарах. А здорово было бы обучить такому способу строительства какого-нибудь эстонского бетонщика — весь свет удивили бы!

Последний амбар был доверху набит свиным салом, и хотя волшебная шапка вчера избавила меня от мук голода, устоять против сала я был не в силах и тут же принялся свой мамон тешить. Девы же помирали со смеху, глядя, как я уписываю столь достойную короля Земли эстонской жратву.

Затем уселись мы рядком на золотую скамеечку, и я стал расспрашивать об ихнем владыке — Рогатом. Любопытно мне было, откуда он родом.

Девы выразили сожаление, что не знают подробностей о генеалогии Рогатого. Доводилось им, правда, слышать, что свояком ему приходится некий Тюхи (тоже дьявольского семени особа), а бабушкой — белая кобыла, но есть ли в этих слухах хоть крупица истины, никому не ведомо. Однако, судя по тому, что высокий лоб Рогатого украшают большие рога, в жилах его кроме кобыльей крови имеются и другие примеси.

Так что придется удовольствоваться данной, весьма скудной информацией, оставив происхождение и историю головокружительной карьеры Рогатого под покровом тайны. Примем на веру, что

Я задумался. Адские девы собираются из-за меня покинуть отчий кров (что средней сестричке, моей зазнобушке, приспичило, тут уж точно уж…); я слоняюсь по всему дому без ведома хозяина, как наглый, даже, можно сказать, бестактный басурман. А благоверную Рогатого мы аж под замок посадили. Ежели подобные порядки в Аду и в самом деле могут иметь место по велению Таары, то мое поведение, пожалуй, все же нельзя похвальным считать. Я поделился своими сомнениями с девами. Они все трое тут же губы надули.

— Сразу видать, что ты трусоват, — язвительно усмехнулась моя зазноба. — Впрочем, чего можно ждать от деревенщины, разве такой сиволапый пентюх осмелится порядок преступить, господам не угодить. Вернее всего тебе в Аду не задерживаться, а чесать отсюда побыстрей. Да неплохо бы рот утереть — сразу видно, что сало тебе по вкусу пришлось, одначе на твою жирную рожу смотреть тошно.

Такие речи не могли не привести меня в ярость. И привели. Да только глаза-то девичьи другое говорили. Взор ее не уничижительным, не осуждающим был, но вроде бы призывал меня силу и нрав свой показать. А все горшки перебить — нет, этого она отнюдь не хотела.

— Кончайте кудахтать! — вскричал я. — Марш за свои прялки, захудалые паклечесалки, вздорные куделемоталки! Ни одна задрыга чтоб тут не смела хвост поднимать да пасть разевать, пока мужчина ее не спросит!

Воздействие моего монолога оказалось сногсшибательным. Девы, затрепетав, отпрянули и воззрились на меня упоенно. Зело пригожи были они в сей миг. На ланитах моей зазнобы играл нежный румянец, грудь тяжело дышала, но ни одно словечко не сорвалось с уст ее.

Одначе немудреная их хитрость удалась все же. Разъярили они меня. Так, значит… Я, значит, сиволапая деревенщина, а Рогатый, значит, прирожденный аристократ… Ну ладно, это мы еще поглядим, кому от кого драпать придется.

заорал я. — Вот сейчас вас всех из вашего барахольного пекла за хвост вытащу, пикнуть не успеете! А то вы тут загнили, разложились и того и гляди копыта отрастите!

Засим оборотился я к девам спиной, будто мне на них глядеть противно, и быстро рот утер рукою.

Они же, вновь пошептавшись, заговорили по-иному: мягко, кротко, проникновенно. Просили простить их опрометчивые речи и дали совет немедля в путь собираться. Дескать, властитель Ада столь премудр и хитроумен, что ни единому смертному вовек его не осилить. То время, что мы вместе провели, совместные наши забавы и игры, а особливо в кошки-мышки и в ястреба с курицей, они отродясь не забудут, но сейчас пора опамятоваться и остепениться, ибо Рогатый может в любой миг вернуться, и тогда как бы чего не вышло.

— О дорогой Калевипоэг, не губи себя! — так заключила моя зазноба со слезами на глазах.

— Что за разговор! Об чем речь! Ретироваться — так всем вместе. Да только допрежь желаю я с папашей Рогатым кое о чем tete-a-tete побалакать, — сказал я решительно.

И в тот самый миг в дверь сильно застучали.

Девы побледнели, струхнули, видать, зело.

— Схоронись скорей! — шепнула моя зазноба, ни жива ни мертва.

— Еще чего! И не подумаю! — был мой смелый ответ. — Я этому рогатому гаду покажу, где раки зимуют. — И, на всякий случай взяв у дев волшебную шапку, сунул ее за пазуху.

Передо мной стоял Рогатый.

Он был элегантен до предела: черный атласный плащ на красной подкладке, фрак и цилиндр, белый шелковый шарф, заколотый брошью с огромным рубином. Волосы и небольшие усики Князя Тьмы благоухали бриллиантином. Сей инфернальный джентльмен молча и, как мне показалось, даже с некоторым сочувствием разглядывал меня.

Затем более официальным тоном Рогатый сообщил, что, к сожалению, не может тех, кто сюда попал, выпускать обратно на землю. Это давно установившийся порядок, нарушать который он не собирается. А кроме того, нельзя допустить проникновение на землю точных сведений об Аде.

— О tempora, о mores! — укоризненно пророкотал он, добавив, что решительное начало и дерзкий эпатаж, возможно, некоторые небезосновательно считают залогом успеха, но лично он отдает предпочтение изысканным манерам и хорошему тону. Тут я заметил, как одна из дев, прокравшись за спиной Рогатого, поменяла местами два бокала, стоящие в изголовье его кровати.

Рогатый сбросил свой шикарный плащ, швырнул его по-барски в шкаф, туда же закинул цилиндр и сообщил, что готов соответствовать ратоборским стремлениям нетерпеливого посетителя. Он взял один из бокалов, наполненный беловатой жидкостью, и старательно прополоскал рот.

Ежели я окажусь побежденным, он будет вынужден заковать меня, сказал Рогатый. Цепи не стесняют движений и довольно удобны, но убежать из Ада в них не удастся. Возможно, этот акт выглядит варварским, но таков заведенный обычай, он, Рогатый, всего лишь исполнитель.

Произнеся эти извинения, сатана отхлебнул из бокала несколько глотков (потом девы поведали мне, что в подменном сосуде была жидкость, умаляющая мощь).

Выбрали мы место для борьбы, поставили вехи, обменялись, как полагается, рукопожатием и приступили к поединку.

А допрежь того договорились, что будем придерживаться правил и запретов, принятых в греко-римской борьбе. Должно отметить, что Князь Тьмы в сем поединке весьма достойно себя держал и подножку мне ни разу не подставил. Несколько часов боролись мы на равных. И пыхтели, и кряхтели, уж спотыкаться начали, а все друг друга одолеть не можем. Меж тем мои болельщицы подбадривали меня поощрительными возгласами.

Поскольку борьбе нашей конца не видно было, решили мы устроить перерыв и мирно уселись рядом на лужайке, вроде бы и не противники. Однако обоим было ясно, что ничья невозможна.

И когда вновь сошлись мы, я решил бесплодную сию схватку в свою пользу закончить. Хоть и совестно мне было, пробормотал я волшебной шапке соответствующие слова и тут же стал так быстро расти, что аж суставы захрустели. Обхватив Рогатого поперек живота, я шмякнул его оземь, да так крепко, что он и шевелиться перестал.

Девы ликовали. С радостным визгом кинулись они к поверженному и принялись плеваться и пинать его каблуками.

— И ты, Бруута! — вздохнул Рогатый, поглядев на младшую из сестер.

После сих укорительных слов Князь Тьмы к дьявольскому чародейству прибегнул: вдруг стал сокращаться, съеживаться, таять, пока с тихим хлюпаньем не всосался в пол. Осталась лишь маленькая лужица синеватой жижи да тонкая струйка дыма над ней.

Тогда девы повели меня в сокровищницу. Я захватил там пару-другую мешков с золотом, перекинул через плечо, посадил на них дев и скомандовал волшебной шапке подбросить нас быстренько к устью пещеры.

Столкнувшись с Рогатым, понял я, что лучше с сим крутым фруктом не связываться, а топать из Ада не мешкая, ибо на земле нечистая сила только тем и опасна, что может в грех ввести, а сие не так уж страшно.

Мгновенно очутились мы у входа в пещеру.

Узрел я с радостью вновь дневное светило, девы же взирали на пылающий диск со страхом и изумлением. Спросили, где я достал такую роскошь. Скромно, без излишней похвальбы, сказал я, что здесь у всякого даже самого захудалого короля такая игрушка имеется. Сестры безмерно удивились и почтением к земному существованию прониклись.

Варильщики афродизиаки куда-то запропастились, однако под котлом дотлевало несколько головешек. Я раздул огонь и, повинуясь внезапному порыву, швырнул в костер волшебную шапку. Повалил густой дым, запахло горящим рогом, и вскорости шапка сгорела дотла. Девы жутко расстроились, рыдая, вопрошали они, почто загубил я чудесный сей предмет. Сказать по правде, и мне было жалко расставаться с магическим трансформатором, но что-то словно толкнуло меня — изничтожь, и я повиновался.

Теперь тому уж много лет, и по зрелом размышлении убежден я, что поступил разумно: оставшись владельцем волшебной шапки, был бы я всемогущ и всесилен, а раз так, то не о чем было бы и эпос сочинять. Но ведь тогда эстонцы не имели бы героической истории, а сие любой народ может к комплексу неполноценности привести.

Вот так, в таком примерно разрезе…

Девам же я сказал, что любой уважающий себя земнородный король плевать хотел на всякие шапки, кепки и прочие волшебные штучки Рогатого.

Прикусив языки, сестры с опаской вокруг оглядывались, но, как полагается молодым девицам, быстро оклемались, особливо когда напомнил я о своем обещании познакомить их с Алевипоэгом и Сулевипоэгом. Вскорости девы совсем оправились и, восседая у меня на закорках, запели песенку, в коей свои тайные помыслы и чаяния излагали: