Воспоминания Калевипоэга

XVIII

Как же это Калевипоэг, предостаточно времени имевший пагубное воздействие пива или меда осмыслить, снова зеленому змию предался? — может спросить недоверчивый читатель. Однако ежели он не ханжа и не аскет, то в оправдание несерьезномысленности моей учесть должен причину сего застолья: Рогатый в цепях, четыре мешка золота прихватив, из Ада я воротился благополучно, всенародным ликованием встреченный, — оснований для кутежа предостаточно. Однако иные помыслы побудили меня возлияниям предаться.

Когда шагал я, Преисподнюю позади оставив, по родным зеленым лугам, с триумфом домой возвращаясь, не только радость, но и неясная тревога теснила мне грудь. «Истинно… завтра же будешь со мною в Аду!» — звучало в моих ушах прорицание Рогатого, как капля яду чашу радости отравившее. Странно однако же, что яд сей не слишком горек был. Королевство мое показалось мне тесным, улицы — узкими, дома — низкими… С Рогатым я силами померился, но, как видно, справедливо говорится: «Дай черту палец — он руку отхватит…»

Чуяло мое сердце, что не врал Рогатый, скорый конец богатырского пути предсказывая. Страшился ли я смерти? Не более, чем вы; заботило меня лишь, какова она будет. Хотя латыни я не обучен, ведомо мне было, что Finis coronat opus[7]. И мой конец должен героическим, величественным и славным стать, дабы ущерба богатырской моей земной репутации не нанести. Истинный народный герой от вражеской чужеземной руки пасть не должен, ибо надлежит ему выше всех героев иных народов быть. Ну, на худой конец, можно пасть жертвой какого-нибудь тайного заговора, да где его взять-то? Ведь после вторичного моего в Ад нисхождения окружен я был безграничнейшим всенародным обожанием. Стоило одному мое имя произнесть, как тут же разворачивались всеустное ликование и неумеренные восхваления. Обычно кричали: «Эсты — истые баталисты!», «Стояли, стоим и стоять будем!», «Под предводительством Калевипоэга всех одолеем!» И так далее.

На здоровье тоже грех было жаловаться. Что сердце, что всякие там почки-печенки — никаких хворей и немочей. Здоров, хоть воду вози.

Поясню, отчего я в пивной кружке утешения искать начал. Кроме утраты душевного спокойствия пришпоривала меня тайная надежда, что, может статься, выпадет мне за пиршественным столом судьба финского Кузнецова сына. А может, вдруг, чем черт не шутит, кто из близких друзей покушение устроит. Тогда к истории моей примешается предательский душок. Как в том случае, когда сказано было: «И ты, Брут…»

Но никакие мои дерзости, колкости и придирки не помогли ссору разжечь — у друзей иные планы были:

Вот скудоумные слепцы! Чего удумали — силки ставить да с птичками чирикаться! Силком женить меня собрались!

Не мог же я им признаться, что с той поры, как адская моя зазноба стала домашней курочкой Олевипоэга, во всей вселенной не сыщется для меня предмет любовных воздыханий. И потому пришлось мне вновь беседу на бражные радости повернуть, вскричав громогласно:

Днями выпивали, ночами прикладывались, неделями уж зашибали, и вот как-то в четверг — ночь была лунная — выскочил я из-за стола — да во двор, душа с телом расстается, мутит, тошнит, наизнанку выворачивает, и вдруг смотрю — Черт передо мной.

— Давай, давай! С перепою окочуриться — тоже смерть! — съязвил он, криво ухмыляясь.

Опочившему по причине пьянства герою в школьных учебниках сроду не бывать. Куда там! Еще детей стращать им примутся…

До того я перепугался, инда протрезвел изрядно. И, вернувшись в горницу, твердо друзьям заявил: ныне и присно конец гулянке (ежели тебе, любезный читатель, по пьяной лавочке Черт явится, ты тоже так поступай).

Оказалось, что самое время бросать пировать. Только я, сутки проспавши, более-менее на ноги встал, гонцы прискакали: беда, война, телега брани скрипит, железные мужи на берег высадились! «Может, прослышали, что король в беспробудное пированье ударился!» — подумал я сокрушенно и тут же приказ отдал, чтобы все мои соратники со своими ратниками с утра в боевом снаряжении на месте были.

А сам побрел куда глаза глядят, закручинившись. Неужто вправду судьба мне гибель уготовила от меча исконных наших ворогов-псов — железных рыцарей? И как к тому эстонский народ отнесется?

Ноги сами привели меня к отцовской могиле. Холм, под коим покоился дорогой мой родитель, весь желтоцветом и незабудками полевыми зарос. Не просил я на сей раз батюшкиных наставлений, стоял молча…