Возвращение в джунгли

ХХV. Пробуждение

По всему селению Вазири горели костры, повсюду раздавались песни и радостный смех — люди с севера праздновали избавление от власти жестоких каннибалов.

Два дня продолжалась охота за уцелевшими людоедами, рассыпавшимися по лесу, и теперь народ Вазири был уверен: кровожадные негры никогда больше не появятся в этих местах. Сначала вождь и его подданные мечтали о том, чтобы изловить нескольких врагов и поступить с ними так же, как те поступали с их соплеменниками… Для этого в землю на краю деревни давно был вкопан огромный столб — Вазири распорядился поставить его в тот день, когда людоеды замучили его старшего сына.

Но северяне не имели опыта в ловле людей живьем, а ярость их была так велика, что они всякий раз убивали врага на месте. Воины Вазири спешили отплатить за своих замученных близких, за дочь вождя, пропавшую в поселке Мбонги, за белое лесное божество и его друга, так и не вернувшихся из похода против кровожадных дикарей…

Каково же было ликование всех людей, когда на следующий день после битвы Тарзан из племени обезьян вдруг вышел из джунглей с дочерью вождя на руках — больной и слабой, но все-таки живой! Горящая в лихорадке Накити была закутана в рваную куртку Арно; Джек шел голым по пояс с ружьем в руке, в его патронташе оставался единственный патрон.

Все мужчины, женщины и дети вслед за своим вождем упали в ноги двум белым людям, а подростки, избежавшие ужасной смерти в поселке Мбонги, пытались целовать Тарзану руки.

Спасение Накити окончательно погасило жажду мести; столб, предназначенный для пыток пленных каннибалов, пошел на топливо для праздничного костра. По иронии судьбы единственными людьми, пережившими немало неприятных минут у этого столба, остались двое белых, которых сейчас благодарили и прославляли все обитатели поселка.

Прошло три дня.

Немногие раненые в стычках с людоедами залечили раны; Накити стала поправляться; Арно, отсыпавшийся больше суток, снова был на ногах.

Даже маленький Набу наконец-то вышел из хижины и, хотя скорее походил на тонкую бледную тень, чем на семилетнего мальчика, таскался по пятам то за Тарзаном, то за Джеком, как преданный щенок.

На четвертый день Вазири устроил грандиозный праздник.

Теперь его воины могли не боясь охотиться в джунглях, а женщины — собирать там плоды, и на торжестве было вдоволь мяса, фруктов, орехов и запеченных на углях клубней ямса и маниока.

Барабаны отбивали частую гулкую дробь, флейты делали все, чтобы не отстать от веселого ритма. Но музыка, смех и песни разом смолкли, когда вождь, облаченный в шкуру убитой Тарзаном пантеры, торжественно приблизился к черноволосому богатырю.

— Белый человек, Тарзан из племени обезьян! — громко проговорил Вазири среди почтительного молчания своих соплеменников. — Ты избавил нас от пантеры-людоеда, кровожадного демона ночи. Ты вырвал моего сына из рук каннибалов. Ты даровал нам победу над людоедами Мбонги. Ты спас от смерти мою любимую дочь Накити. Благодаря тебе мой народ теперь может жить, не зная страха и голода!

Все люди разразились радостными подтвержающими криками.

— Я предлагал тебе все, чем владел, но ты отказался, — продолжал вождь. — Мое сердце сжимала печаль — я ничем не смог одарить доброго духа, спасшего мой народ. Я стал думать, чем еще я могу отблагодарить Тарзана из племени обезьян — и вот что решил!

Вазири медленно обвел глазами толпящихся вокруг людей.

— В нашем племени испокон веков было два вождя: в моем роду повелось, чтобы старший брат делил власть с младшим. Мой брат Човамби остался в поселке у Большой Реки, с тех пор я лишился старшего брата, а мои люди — второго вождя. И теперь я прошу Тарзана из племени обезьян заменить мне Човамби и править вместе со мной, — Вазири снял с груди золотую пектораль. — Прошу тебя, белый человек — прими этот знак верховной власти и пользуйся всеми почестями, какие по праву полагаются старшему вождю!

Вазири торжественно повесил украшение на шею Тарзана.

Еще мгновение царила полная тишина — а потом она взорвалась шквалом восторженных криков; протягивая руки к Тарзану, все радостно вопили:

— Вождь Тарзан! Вождь Тарзан!

— С повышением, дружище, — улыбаясь, вполголоса поздравил бывшего вожака горилл Джек Арно.

Но приемыш Калы повелительно поднял руку — и крики стихли.

— Благодарю тебя, Вазири, — громко проговорил человек-обезьяна, — но я не могу принять твой щедрый дар. Я не могу остаться навсегда в вашем поселке, меня ждет другая судьба. Ты говорил о неумолимости рока, вождь, а я скажу тебе так: идти против своей натуры и своих стремлений так же трудно, как все время грести против течения быстрой реки. Рано или поздно поток подхватит тебя и понесет… Поэтому я решил следовать течению моей жизни и велению предназначенной мне судьбы!

Вазири и его подданные внимательно слушали речь лесного бога, который выражался так туманно и загадочно, как и положено божеству.

— Значит, ты не хочешь стать старшим вождем? — спросил Вазири.

— Нет. Благодарю, но я не могу, — Тарзан хотел снять с себя пектораль, но вождь удержал его руку.

— Нет, я не приму назад свой подарок. Оставь это на память — и помни, что в нашей деревне каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок будут чтить тебя, как вождя, когда бы ты сюда не вернулся!

Вазири снял тяжелый золотой браслет и надел его на правую руку Джека Арно.

— А ты, белый человек, спасший Набу и Накити, сражавшийся с нами плечом к плечу, стал нам братом и другом на вечные времена. Все, чем мы владеем — твое: наши жизни, наша земля и наше добро. А теперь давайте пировать, как пировали мы раньше на далеком севере, когда были богатым и могучим народом!

Один за другим воины вступали в торжественный танец, двигаясь по кругу, вздымая вверх копья и опуская их вниз. Женщины и дети расположились на земле, образовав второй широкий круг — они били в барабаны и хлопали в ладоши.

Все быстрей плясали мужчины Вазири; многие старые женщины поднялись и запели какую-то дикую страстную песню.

Пение, пляска и возбужденный стук барабанов так воспламенили кровь того, кто еще недавно вместе с гориллами плясал Дум-Дум, что человек-обезьяна недолго думая сорвался с места и принял участие в диком танце.

Вскоре стало ясно, что никто из смуглокожих воинов Вазири не может сравниться в стремительности и резкости движений с бронзовотелым великаном, который скакал и вздымал руки в тесном вдохновенном хороводе.

И Арно, захваченный общим безумием, не выдержав, тоже вскочил и присоединился к дикарской пляске.

Хорошо, что мадам Арно не видела сейчас своего внука — полураздетого, взлохмаченого, выделывающего странные па среди размахивающих копьями дикарей! А если бы глазам почтенной старой леди предстало то, что вытворял в кругу танцующих воинов Тарзан, бедную старушку наверняка хватил бы удар. Но, скорее всего, она просто не поверила бы, что этот черноволосый дикарь в набедренной повязке с золотым ожерельем на груди — тот самый милый застенчивый юноша, которого она еще недавно учила светскому этикету…

Джек вырвался из хоровода, упал на шкуры и стал жадно пить из глиняного кувшина.

— Уф! По-моему, это не хуже танца Дум-Дум, — сказал он возбужденному потному Тарзану, который тоже покинул круг и сел рядом с ним. — Видела бы нас сейчас моя бабушка!

— Да, хорошо, что она тебя не видит, — согласился Тарзан.

— Меня? Ты бы на себя посмотрел! — возразил Джек.

Многие юноши оставляли внутренний круг, а девушки — внешний; взявшись за руки, они старались потихоньку покинуть общее веселье. Конечно, парочкам редко удавалось ускользнуть незамеченными — влюбленных провожали хлопками в ладоши и добродушным смехом.

Тарзан хотел вернуться в поредевший хоровод, как вдруг вздрогнул от осторожного прикосновения к своему плечу, обернулся — и увидел рядом Накити.

Четыре дня отдыха и хорошая пища вернули здоровье дочери вождя, и она снова стала самой прелестной девушкой поселка. А сейчас, с желтыми цветами, воткнутыми в пышные черные волосы, Накити была особенно хороша. Она стояла совсем близко, положив мягкую ручку на плечо человека-обезьяны; потом робко погладила его по груди — и это прикосновение обожгло Тарзана, словно огнем.

Так же как, от взгляда Ольги де Куд, от обожающего взгляда Накити сердце приемыша Калы заколотилось, словно барабан на поляне Дум-Дум.

Тарзан не был бы мужчиной, если бы любовь дочери вождя не вызвала в нем никаких ответных чувств. Воспоминание о том, как обнаженное горячее тело девушки прижималось к его телу, а тонкие руки обнимали его шею, когда он нес ее по темному лесу, заставляло человека-обезьяну беспокойно ворочаться по ночам и покидать хижину, чтобы успокоиться в беге по ночным джунглям. Днем образ Накити тоже часто вставал перед его глазами… А то, что дочь вождя даже не пыталась скрыть страстную любовь, которую пробудило в ней лесное божество, приводило Тарзана в еще большее смятение.

И вот теперь, когда девушка внезапно появилась рядом и потянула его за руку, приглашая встать, Тарзан совсем растерялся. Он встал, и тонкая ручка, сжавшая его ладонь, послала по его телу короткую дрожь. Человек-обезьяна сделал несколько шагов, а Накити, продолжая тянуть великана прочь от праздничных костров, нежно прильнула к его боку.

Приемыш Калы почувствовал, что теряет власть над собой; он крепко обнял тонкие плечи смуглолицей красавицы, наклонился к ее лицу…

И вдруг лицо другой, белокурой и сероглазой девушки заслонило перед ним полураскрытые пунцовые губы, огромные карие глаза и черные волосы Накити.

Тарзан отшатнулся и глухо застонал.

Он столько времени боролся с этим образом, он так упорно отгонял его от себя — и вот теперь с кристальной ясностью понял, как напрасна была эта борьба. Поток, против которого он греб долгие месяцы, подхватил его и понес…

И приемыш обезьяны, вырвав свою руку из руки дочери вождя, с криком бросился прочь, к воротам деревни, за которыми вставали его родные джунглям.

Тарзан вернулся в деревню уже под вечер и, устало подойдя к своей хижине, уселся на порог рядом с Джеком Арно, который острием ножа задумчиво рисовал на песке какие-то странные фигуры. Джек встретил возвращение Тарзана с явным радостным облегчением, но ничего не сказал, предоставляя первому заговорить человеку-обезьяне.

Тот не заставил себя долго ждать.

— Я решил вернуться в цивилизованный мир, — просто и твердо заявил Тарзан. — Я был трусом, когда отказался от Джейн Портер. Я сдался без борьбы и был наказан на малодушие; но теперь я вернусь и буду сражаться за девушку, которую люблю!

— А если мисс Портер уже замужем за Клейтоном? — после недолгого молчания спросил Арно.

— Я не уступлю, — мрачно проговорил человек-обезьяна. — Нет, я не собираюсь драться со своим двоюродным братом — он слишком слабый противник, и это был бы нечестный бой. Но я сделаю все, чтобы Джейн полюбила меня и оставила Уильяма Клейтона!

— Ты молодец, — откликнулся Арно.

Это немногословное одобрение немало порадовало человека-обезьяну, и, решив, что дальнейшие пустые разговоры излишни, Тарзан тут же предложил отправиться в путь завтра утром.

— Вернемся к хижине у океана, а оттуда двинемся по берегу, как в прошлый раз…

— Хм… А что, если поступить по-другому? — перебил Джек. — Мы могли бы отправиться в путь по реке, которая протекает в двух дневных переходах отсюда. Все реки имеют привычку впадать в океан, а белые имеют привычку селиться у мест впадения больших рек, так что, возможно…

— В данном случае я предпочитаю идти испытанным путем, а не полагаться на «возможно» и «может быть». Если мы отправимся в дорогу завтра, то через каких-нибудь полтора месяца будем в миссии отца Константина. А ты можешь сказать точно, где мы окажемся через полтора месяца, если двинемся в путь по реке?

— Нет. Но если мы отправимся по реке, то через две недели достигнем города, где золота больше, чем песка на речном дне.

— О чем ты говоришь?

— Тарзан… Я тут побеседовал с Вазири и выяснил, откуда у его народа столько искусно сделанных золотых вещей. Это удивительная история; если бы я не знал вождя, мог бы подумать, что он плетет небылицы, но Вазири не станет лгать даже у пыточного столба… Так вот, оказывается, по дороге сюда его племя встретилось со странным народом полулюдей-полузверей, сплошь покрытых черными волосами. Эти зверолюди жили в городе на вершине маленького скалистого холма; увидев чужаков, они спустились вниз и напали на отряд Вазири. Воинам вождя удалось отбить нападение, они сняли с убитых золотые украшения и допросили пленных. Те говорили на каком-то непонятном языке, но знаками объяснили, что такого металла в их городе столько, что его никто не считает драгоценным; из него делают даже котлы и горшки для варки пищи. Общение с белыми научило народ Човамби и Вазири ценить благородный металл, и вожди подумывали о нападении на город, который пленные называли «Опар», однако благоразумие одержало верх. Братья увели свой народ прочь от места, рядом с которым Голконда — просто маленькая шкатулка с матушкиными драгоценностями…

— Ну и что из этого? — нетерпеливо перебил Тарзан.

Его мысли были полны Джейн Портер, и рассказ Джека не вызвал у него такого интереса, какой, возможно, вызвал бы еще вчера. Человек-обезьяна нетерпеливо подсчитывал дни, которые отделяли его от Балтимора, и хотел бы быть уже в пути.

— А то, что Вазири объяснил мне, как добраться до города. Смотри, я тут набросал карту: от места, где мы сейчас находимся, нужно идти на юго-запад до маленькой реки, которая миль через пятьдесят вливается в широкий поток. На его берегу Човамби и поставил свое селение, а в трех днях пути от деревни брата Вазири высится золотой город Опар…

— К чему ты мне все это рассказываешь? — снова перебил Тарзан, глядя на карту, начерченную в пыли у порога. — Уж не хочешь ли ты наведаться туда за золотом? Ты же всегда говорил, что тебе вполне хватает жалованья лейтенанта; так зачем тебе соваться в город непонятных полузверей-полулюдей? Ради того, чтобы варить потом пищу в золотых горшках вместо обычной кухонной посуды?

— Тарзан… — опустив голову, пробормотал Арно. — Я должен кое-что тебе сказать.

— Ну, говори… Раз должен.

— Я потерял чин лейтенанта два месяца тому назад. Терпение моего начальства, без сомнения, лопнуло, когда я не вернулся на крейсер после внеочередного отпуска, ведь я испрашивал его уже в третий раз. И вряд ли мне удастся возродить свою военную карьеру рассказами о подвигах во время нападения на поселок чернокожих каннибалов…

— Что?!

— Но это еще не самое худшее. Дело в том, что я по уши в долгах. Чтобы зафрахтовать корабль, я занял у всех, у кого только мог, включая мадам Арно. Если я не верну долг, мне просто нечего будет делать в цивилизованном мире.

— Ты же сказал, что тебе вернул долг какой-то приятель!

— Я соврал, — глядя в землю, признался Арно.

— Что-о?! — Тарзан схватил его за плечо и развернул к себе.

— Иначе ты бы отказался взять эти деньги, верно? Но ведь ты дал слово Джейн Портер, что привезешь ее отцу испанское золото… Я надеялся, что понемногу смогу расплатиться, если получу чин капитана, мое имя стояло первым в списке кандидатов на повышение, но теперь…

Тарзан тряхнул его и отпустил.

— Почему же ты до сих пор молчал?

— Да я бы и сейчас ничего не стал говорить, если бы не… Послушай, я не люблю врать, но у тебя хватало и своих забот, чтобы еще забивать тебе голову моими…

— Та-ак… Если хочешь еще что-нибудь сказать, говори сразу, — сквозь зубы потребовал человек-обезьяна.

— Да нет, о чем тут еще говорить…

Джек смущенно затер ногой часть нарисованного в пыли чертежа. Тарзан посмотрел на полустертую карту, вынул нож и провел извилистую черту, соединившую на ней две крайние точки.

— Завтра отправляемся к реке, по которой можно доплыть до золотого города, — сказал он.