Впередсмотрящий

ИНТЕРЛЮДИЯ С ДВУМЯ ПУТЕШЕСТВИЯМИ

мае 1856 года Жюль Верн отправился в Амьен на свадьбу к одному из приятелей и вместо четырех дней провел у него две недели. Здесь он познакомился с двадцатишестилетней вдовой Онориной Морэль и… влюбился с первого взгляда.

Для молодой женщины из буржуазной семьи полунищий литератор был незавидной партией, тем более что она вверяла ему и судьбу двух дочерей от первого брака. В душе Онорины боролись противоречивые чувства. Ее прельщало парижское общество, манили ресторану, театры, модные магазины. Ей так не хватало блестящего окружения и так надоели провинциальные будни… Сейчас или никогда! И она решилась…

Онорина приняла предложение, а ее брат — посредник парижского маклера в Амьене — вызвался помочь будущему зятю в устройстве материальных дел.

…Жюль Верн должен стать биржевым маклером. Нужны только деньги для паевого взноса и поручительство от отца. Все остальное берется уладить г-н де Фрейн де Виан, брат Онорины.

Но не так-то легко было внушить Пьеру Берну, что Жюль не посрамит его доброго имени, что он вовсе не безрассуден, не собирается играть на бирже, не будет якшаться с темными личностями, не оставит литературных занятий, раз уже добился некоторых успехов на этом зыбком поприще, и т. д. и т. п. Еще труднее было назвать требуемую сумму — 50 000 франков! — и уговорить почтенного адвоката выделить ее из своих сбережений.

— Считай, папа, что я уже получил от тебя свою долю наследства…

Уговоры, разъезды, хлопоты отняли десять месяцев. Наконец деньги были присланы, соглашение подписано, и Жюль Верн вступил компаньоном в контору брокера[6] парижской биржи Фернайа Эггли.

Коммерческие сделки и биржевые операции уводили его все дальше от «знойной зоны вдохновения» в ледяной мир денежных интересов.

Под сводами парижской биржи создавались и превращались в пыль сказочные состояния. Под сводами биржи Жюль Верн постигал тайные пружины Второй империи, узнавал, говоря словами Бальзака, откуда идут и куда приводят вещи. Вникая в дела металлургических, железнодорожных и газовых компаний, он по-новому смог оценить значение и силу науки. Изобретатели обогащали промышленников и если не умирали с голоду, то сами становились дельцами. Следя под сводами биржи за игрой судьбы и случая, он накапливал жизненный опыт, учился принимать быстрые решения и трезво анализировать факты.

Итак, писатель-неудачник превратился в биржевого маклера. Многие поздравляли его, считая, что он «вышел в люди», другие отводили глаза, чтобы не обидеть жалостью: еще один печальный случай крушения «больших надежд»…

Но Жюль Верн вовсе не был обескуражен. Он смотрел на деловое сотрудничество с Эггли как на временную передышку, которая поможет собраться с силами. Он установил и старался выдерживать строгий режим: в пять утра уже сидел за своим старым бюро, а в десять уходил на биржу. Такой распорядок дня требовал самоотречения, физической выносливости, нравственной выдержки.

Всего этого у него было с избытком. Левые ящики бюро предназначались для рукописей новых пьес, которые он продолжал писать по инерции. В ящиках с правой стороны хранились тетрадки с выписками и заготовки к будущему роману — «роману о науке», который еще маячил в тумане.

Образ жизни писателя не совпадал с привычками Онорины. Она вообще не понимала, что такое умственный труд, литературную работу считала чудачеством и только позднее, когда убедилась, что и такие занятия могут приносить пользу, оценивала его труды по доходам, безрассудно проматывая деньги на свои женские прихоти. Невозможность взаимного понимания возмещалась молчаливым уговором хотя бы не мешать друг другу. Труднее было найти общий язык с Валентиной и Сюзанной. Падчерицы сразу же невзлюбили отчима и всегда были заодно с матерью, стремившейся превратить жизнь в сплошной праздник. Очень скоро Жюль Верн осознал, что женитьба на Онорине Морель не принесла ему счастья.

…В июле 1859 года парижская биржа, а вместе с ней контора Эггли закрылись на целый месяц. Благодаря счастливому стечению обстоятельств Жюль Верн впервые смог утолить свою страсть к путешествиям. Брат Иньяра, служивший агентом пароходной компании в Сен-Назере, предоставил им обоим бесплатный проезд в Шотландию.

Пока огибали полуостров Бретань и через проливы Ла-Манш и Па-де-Кале достигли Лондона, Жюль Верн проводил время в машинном отделении в обществе судового механика и кочегаров или молча любовался морем, испещряя заметками путевую тетрадь:

«Нет ничего изменчивей океана, только надо уметь наблюдать его во всех его бесчисленных переменах… Даже величайший художник не сможет запечатлеть на полотне все красоты моря. Ведь у него нет собственного цвета. Это зеркало неба, мутящееся от дыхания бурь. Синее оно? Синей краской его не изобразить. Зеленое? Не изобразить и зеленой. Море легче запечатлеть в ярости, когда оно мрачно, злобно, белесо, когда, кажется, небо смешало в нем все облака, которые над ним развесило… Чем больше я смотрю на океан, тем все более величественным он мне представляется. Океан! Одним этим словом сказано все! Океан — это бесконечность, подобная небесному пространству, которое он отражает в своих водах!»

В Лондоне стояли два дня. Оба друга исколесили вдоль и поперек столицу Великобритании на империале омнибусов, а Жюль Верн к тому же успел побывать в Депфорте, где готовили к пробному плаванию громадный пароход «Грейт Истерн» — «восьмое чудо света», о котором он позднее поведает в романе «Плавающий город».

Подумать только, какого прогресса достигло судостроение за каких-нибудь двадцать лет — с той поры, как Жюль удрал на «Корали» и отец гнался за ним на пироскафе в Пембеф! Теперь никто бы не посмел усомниться в могуществе парового двигателя.

В Эдинбурге были осмотрены все достопримечательности, начиная от дворца шотландских королей и кончая троном Артура, откуда открывается эффектное зрелище — панорама шотландской столицы с окрестными горами и морским заливом.

Наши парижане побывали также в прославленной Вальтером Скоттом «Стране озер» и на Внутренних Гебридских островах со знаменитым Фингаловым гротом на маленьком островке Стаффа. На обратном пути задержались в Глазго, где Жюль Верн посетил ткацкую фабрику, оснащенную механическими станками, отцы и деды которых вместе с паровой машиной Уатта положили начало промышленной революции в Англии.

Первая заграничная поездка оказалась для писателя в высшей степени плодотворной. Он вернулся с тетрадью путевых заметок «Путешествие в Шотландию», которые впоследствии пригодились при написании «шотландских» романов «Черная Индия» и «Зеленый луч».

Не мог он устоять от соблазна и во второй раз, когда в июне 1861 года Аристид Иньяр неожиданно сообщил о предложении своего брата Альфреда устроить их бесплатными пассажирами грузового судна, заходящего во многие порты Дании и Норвегии.

Оба друга проделали вдвоем лишь небольшой отрезок пути. Иньяр, работавший над оперой «Гамлет», решил осмотреть Эльсинор, старинный замок датских королей, и потому высадился в Копенгагене, а Жюль Верн сошел на берег в Христиании (ныне Осло) с намерением проникнуть в глубь страны. Связанный необходимостью вернуться к определенному сроку — Онорина ждала ребенка, — он опоздал, правда, на одни сутки (их сын Мишель родился 3 августа), но все же провел за границей почти полтора месяца.

Четверть века спустя появился роман «Лотерейный билет», в котором воссозданы по записным книжкам «прелестные поэтические воспоминания» о путешествии «к сердцу Телемарка» через горы, долины, озера Средней Норвегии. Чтобы попасть в этот отдаленный округ, нужно было проехать из Христиании пароходиком в порт Драммен, затем менять лошадей в Гангзунде, Конгсберге, Бамбле, ночевать на постоялых дворах, платить пошлину за право проезда по смело вырубленным в скалах дорогам, вьющимся вдоль отвесных круч, где не разойтись двум одноколкам, и путник ежеминутно рискует свалиться в пропасть, вознаграждая себя после всех дорожных невзгод сказочными красотами Вестфиорддальской долины и грандиозного водопада Рьюкан, в шесть раз превосходящего по высоте Ниагарский!..

…А дела литературные шли между тем ни шатко ни валко. За несколько лет Жюль Верн почти не продвинулся в творчестве. Подспудная работа сознания, толкавшая к новым поискам, задерживалась театральной рутиной. Давно задуманный «роман о науке» он так и не довел до конца. А задумано было произведение о всесилии человека, вооруженного знаниями. Искусный инженер Клифтон, очутившись с семьей на необитаемом острове, добывает огонь, изготовляет порох, методически возделывает затерянный в океане клочок земли, всячески облегчая существование колонистов. Рукопись незаконченного романа озаглавлена «Дядя Робинзон». Это самый ранний, еще очень слабый, первоначальный набросок «Таинственного острова».

Какая бездна отделяла неопытного автора от будущего шедевра!

Главный же упор, как и в прежние годы, он делал на комические оперы. Написанные в содружестве с неизменным Иньяром, они ставились в музыкальных театрах, иногда даже в «Буфф-Паризьен», где владычествовал «король оперетты» Жак Оффенбах, симпатизировавший способному либреттисту. Соавторы помогали ему сочинять также и бытовые комедии.

Понимая ненадежность театральных успехов, Жюль Верн исподволь готовился к новому поприщу. В феврале 1860 года он напомнил отцу о давно намеченном «решающем сроке»:

— Я уверен, что рано или поздно достигну своей цели. Иногда меня страшит, что мне уже тридцать два года. Однако я не теряю надежды к тридцати пяти годам занять в литературе прочное место.