Впередсмотрящий

НА ПОРОГЕ

смыслить жизненную задачу помог ему Эдгар По, чьи «Необычайные рассказы» появились на французском языке в превосходном переводе Бодлера. Американский писатель умер непризнанным в 1849 году. И вот благодаря Шарлю Бодлеру его имя засверкало на европейском Олимпе, как звезда первой величины.

Эдгар По был родоначальником детективной новеллы и вместе с тем создал фантастику, основанную на научном вымысле. Увлекаясь наукой и находя новые возможности ее применения, он впервые сумел заглянуть в неизведанные прежде сферы человеческих мыслей и чувств. Природа кажется Эдгару По столь же непостижимой и загадочной, как и душа человека. Его героев преследуют кошмарные видения, подстерегают необъяснимые тайны, но даже самые невероятные события он изображает с внешним правдоподобием, искусно мистифицируя читателей мнимонаучными описаниями.

Новизну и силу «Необычайных рассказов» раньше других оценили во Франции известные романисты братья Гонкуры.

«После чтения По, — заметили они в своем „Дневнике“, — нам открылось нечто такое, что критики оставили без внимания. По — это новая литература, литература XX века, научное фантазирование, фабула, построенная, как А + В, литература болезненная и до предела логичная… Воображение, выверенное анализом… роман будущего, призванный больше описывать то, что происходит в мозгу человечества, чем то, что происходит в его сердце».

Жюль Верн так далеко не заходил в своих выводах. Он примеривал противоречивое творчество По к собственным литературным исканиям. «Гениальный поэт человеческих странностей», как называл он американского романтика, по сути, далек от настоящей науки, пренебрегает законами физики и механики. Например, некий Ганс Пфааль достигает у него Луны на воздушном шаре, наполненном неизвестным газом в 37,4 раза меньше… плотности водорода!

Из заметок Жюля Верна об Эдгаре По:

«Пылкая фантазия увлекает его за пределы действительности… Он переходит все границы вероятия… Фантазия и только фантазия господствует у него надо всем…»

Нет, полагает Жюль Верн, это неправильный путь! Автор фантастических рассказов о науке не должен идти на поводу у воображения, не должен отрываться от реальной почвы…

Восхищаясь аналитическим умом По, он с наслаждением перечитывал детективные новеллы, а из фантастических отдавал предпочтение тем, в которых научная сторона замысла не приносится в жертву поэтическому произволу.

Коротенькую «Историю о воздушном шаре» — аэростат «Виктория», управляемый с помощью Архимедова винта, за 75 часов пересекает Атлантику — он признает образцом «реальной фантастики» и, конечно, не без тайного умысла тоже назовет «Викторией» усовершенствованный аэростат в своем первом романе.

Любопытная новелла «Три воскресенья на одной неделе» натолкнет его на блестящий сюжет «Вокруг света в восемьдесят дней». Суть замысла он записал при первом же чтении, еще не подозревая, какой находкой будет для него «географический казус», подмеченный Эдгаром По:

«Для трех человек на одной неделе может быть три воскресных дня в том случае, если первый совершит кругосветное путешествие, выехав из Лондона (или из любого другого пункта) с запада на восток, второй — с востока на запад, а третий останется на месте. Встретившись снова, они с удивлением узнают, что для первого воскресенье было вчера, для второго — наступит завтра, а для третьего оно сегодня».

В повести «Историй Артура Гордона Пима» трагическое путешествие к Южному полюсу оставляет читателя в неведении о дальнейшей судьбе героев, столкнувшихся с необъяснимой тайной природы.

Жюль Верн задается вопросом:

«Рассказ о приключениях Пима прерван. Будет ли он когда-нибудь продолжен? Найдется ли такой смельчак, который рискнет вторгнуться в область неизвестного?»

Жюль Верн сам же и окажется этим смельчаком! Пройдет более тридцати лет, и он выпустит роман «Ледяной сфинкс», задуманный как продолжение «Истории Артура Гордона Пима». Ничего сверхъестественного, никакой мистики в новой версии не останется. Все «роковые тайны» получат правдоподобное объяснение…

Жюль Верн вырабатывал свой художественный метод в споре с гениальным предшественником. Итогом его длительных размышлений явилась большая статья о жизни и сочинениях Эдгара По, напечатанная в «Мюзэ де фамий». Он написал ее, обогащенный практическим опытом работы над «научным романом», в котором литература и наука соединились в одно целое.

К началу шестидесятых годов внутренне он был уже вполне подготовлен к открытию реалистической научной фантастики, к великому художественному открытию, обессмертившему его имя.

Он жил в предвкушении своего звездного часа.

Затянувшийся период исканий должен был завершиться «творческим взрывом» — щедрой отдачей нерастраченных сил, кристаллизацией небывалых возможностей.

— Во мне накопилось столько энергии, что я кажусь самому себе Лейденской банкой, — сказал он шутя Феликсу Турнашону, новому своему приятелю, которого все парижане знали под именем «Надар».

Он-то и разрядил «лейденскую банку», побудив Жюля Верна написать роман о воздухоплавании. И не только подсказал тему, но и был консультантом.

Кто такой Надар? Издатель юмористических журналов, талантливый карикатурист, театральный художник, остроумный писатель, выпустивший несколько сборников фельетонов, очерков, афоризмов, блестящих эссе. В 1853 году он открыл первую в Париже художественную фотографию. В 1856 году осуществил первую в мире аэрофотосъемку, а затем увлекся воздухоплаванием. В 1859 году во время сражения с австрийцами при Сольферино производил с привязного аэростата разведку расположения войск противника. Когда в 1870 году Париж был обложен прусской армией, Надар поддерживал на воздушных шарах связь с осажденной столицей. Встретившись однажды с баллоном противника, он завязал с ним поединок в воздухе и сбил вражеский аэростат. Это был едва ли не первый в истории воздушный бой.

За что бы ни брался Надар, он все делал с неистовой страстью и заражал окружающих своим энтузиазмом. Он первый, еще в 1860 году, применил в фотографии электрическое освещение от гальванических батарей. Он первый превратил фотографию в новый вид искусства и создал портретную галерею знаменитых современников. Салон Надара посещали артисты, писатели, художники, музыканты, ученые, общественные и политические деятели. Композитор Шарль Гуно мог застать здесь строителя Суэцкого канала Фердинанда Лессепса, художник Гюстав Доре мог встретить великую Сару Бернар, поэт Шарль Бодлер — Александра Дюма, русский революционер Бакунин — немецкого композитора Вагнера. Избранные портреты из серии «Пантеон Надара», куда, кстати, входит и портрет Жюля Верна, до сих пор издаются отдельными альбомами как шедевры фотоискусства.

В начале шестидесятых годов, когда Жюль Верн подружился с Надаром, тот был занят сбором средств на сооружение огромного воздушного шара, который сам же и сконструировал с полным знанием дела. Пока Жюль Верн писал свой первый роман, Надар метался из Парижа в Лион, где на одной из шелковых фабрик изготовлялась прорезиненная оболочка «Гиганта». И по мере того как продвигались работы, самый большой в мире аэростат возбуждал всеобщее любопытство.

Имя Надара не сходило со страниц печати. Он охотно сообщал репортерам, что его «Гигант» будет иметь девяносто метров в окружности, двойную оболочку, рассчитанную на 6098 кубических метров газа, гондолу, построенную в виде шале — двухэтажного домика с террасой, где свободно разместятся двенадцать пассажиров, не считая самого пилота!

Тем временем дочь «Гиганта» «Виктория» — аэростат с температурным управлением и тоже с двойной оболочкой — снаряжалась к полету над Африкой. Повышенный интерес к «Гиганту» должен был способствовать и успеху «Виктории», созданной воображением писателя при участии его друга Надара.

Взвесив все «за» и «против», Жюль Верн твердо решил в ближайшие месяцы навсегда оставить биржу, чтобы целиком посвятить себя литературной деятельности.

Ему исполнилось тридцать четыре года. В голове роились сюжеты еще не написанных книг. Все, что он писал раньше, были только пробы пера. Намеченный срок — «к тридцати пяти годам занять в литературе прочное место» — неумолимо приближался.

Летом 1862 года он заявил друзьям:

— Я напал на счастливую мысль: пишу роман в совершенно новом роде, нечто очень своеобразное. Мне кажется, я нашел свою золотую жилу.