Врата в рай

21. Эллиот. Перенести через порог

Когда мы подошли к стойке портье, ее так трясло, что она с трудом держала в руках шариковую ручку. Хота выглядела просто прелестно: волосы зачесаны назад и струятся по спине, шляпа сдвинута на затылок, воротник рубашки расстегнут.

Она с трудом нацарапала «Лиза Келли», а когда мы слегка сцепились по поводу того, кто будет платить, смешалась и замолчала, словно сама не понимая, зачем она здесь. В результате я победил и заплатил своей картой «American Express».

Это было сказочное место: модернизированное здание в испанском стиле в двух кварталах от площади Джексона. Для нас она выбрала расположенный в саду бывший дом для прислуги. Двор был вымощен неровным красным плитняком, типичным для Нового Орлеана, в саду росли мощные банановые деревья с влажными зелеными листьями, розовые олеандры и жасмин, вьющийся по кирпичным стенам. Фонтан в виде нимфы порос зеленым мхом, на воде в чаше плавали водяные лилии, что создавало особую романтическую атмосферу. Музыкальный автомат примерно в квартале от нас играл «Beat It» Майкла Джексона, и это впервые за все время напомнило мне о реальной жизни, оставшейся там, в Калифорнии. А еще из какого-то ресторана неподалеку доносилось звяканье посуды и тянуло приятным запахом кофе.

Когда мы подошли к входной двери. Лиза уже с трудом стояла на ногах, так что мне пришлось слегка ее поддержать. Накрапывал мелкий дождик, в саду звучала настоящая водная симфония: стук капель по листьям деревьев и по черепичной крыше. И тут двое самых красивых темнокожих детишек каких я когда-либо видел в жизни, стали заносить в дом багаж. Дети были одеты совершенно одинаково: в шорты цвета хаки и белые футболки. У них были маслянистые рожицы, на которых блестели темные влажные глаза, совсем как у индийских принцесс на картинках. Они бесшумно скользили по комнатам, раскладывая наши вещи.

У Лизы был багаж человека, летающего исключительно частными самолетами: кожаные чемоданы и дорожные сумки цвета карамели с золотыми инициалами, причем их было так много, словно она собралась в кругосветное путешествие.

Я дал ребятишкам пять баксов, и они поблагодарили меня нежными голосками, типичными для Нового Орлеана: очень певучими, с мягким французским акцентом. В дверях они обернулись, на мгновение став похожими на двух маленьких старичков.

В это время Лиза разглядывала комнату с таким видом, точно это была пещера, полная летучих мышей.

— Хочешь, перенесу тебя через порог? — предложил я.

В ответ она только удивленно на меня посмотрела. На лице ее появилось странное, какое-то дикое, непонятное выражение. Я снова ощутил, что от нее так и пышет жаром, а потому, не дожидаясь ответа, сгреб ее в охапку и внес в дом.

От неожиданности Лиза покраснела и, не выдержав, расхохоталась, словно пытаясь скрыть смущение.

— Смейся, смейся! — сказал я, поставив ее на ноги и игриво подмигнув ей, как будто передо мной были все эти дамочки из павильона на острове.

Но на сей раз в улыбке моей не было ни тени притворства. Потом, с трудом оторвав от нее взгляд, я обвел глазами комнату.

В этом бывшем жилье для прислуги потолки были футов четырнадцать, не меньше. Необъятная кровать из красного дерева под балдахином, с покрывалом из свадебного шелка в херувимах, розочках и застарелых пятнах, точно от капель дождя. Я много где бывал, но еще ни разу не встречал такой кровати. А еще там было высоченное зеркало на мраморной подставке и два кресла-качалки, между которыми лежал потрепанный персидский ковер. Широкие столы из неструганого дерева, полы одного цвета с плитняком в саду и французские окна во всю стену, совсем как в ее спальне там, в Клубе.

Ванная и кухня меня слегка разочаровали: все та же белая кафельная плитка, хромированные держатели, микроволновка, электрокофеварка — все как в любом дорогом мотеле. Я закрыл двери.

В доме было нежарко и так приятно пахло дождем, что я выключил кондиционер. Потом я вышел во двор и закрыл ставнями французские окна, чтобы нас никто не увидел. Вернувшись в дом, я запер входную дверь, открыл окна, закупоренные из-за всех этих кондиционеров, опустил жалюзи, и комната тут же наполнилась сладким, влажным, теплым воздухом. Дождь барабанил по крыше все сильнее и сильнее.

Лиза стояла спиной к свету и смотрела на меня. Она вся взмокла, волосы растрепались, помада размазалась. Она расстегнула рубашку и сняла туфли, сразу став хрупкой и беззащитной.

Я подошел поближе и остановился, ухватившись за столбик кровати. Я просто стоял, ожидая, когда желание, как лава, нахлынет с новой силой, удвоится, утроится и станет уже нестерпимым.

Вот так мы и стояли, только мы вдвоем, и никаких тебе инструкторов, хэндлеров, кнопок, чтобы вызвать прислугу. И я знал, что она, так же как и я, думает сейчас именно об этом.

Но чего она хотела? И чего хотел я? Чтобы я порвал на ней одежду? Взял ее силой? Чтобы разыграл маленький акт мести за все то, что она со мной сделала? Говорят, что мужчина в состоянии сексуального возбуждения не способен думать. Но я все время думал, вспоминал каждую проведенную с ней минуту, спортивную аркаду, ремни, которыми меня стягивали, точно сбруей, повязку на глазах, плетки, ее голые горячие груди, а еще мои слова в лимузине, что я хочу разобрать ее на части, чтобы войти в нее. Нет, я вовсе не собирался ее насиловать. Я совсем не это имел в виду. Хотел ли я взять над ней верх?

Я собирался что-то сказать, но ничего не приходило в голову. Это было точь-в-точь как тогда, в Клубе, когда меня мучило желание признаться ей в любви. Думаю, я просто хотел завоевать ее, но честно, без применения силы, завоевать с помощью чего-то другого, более жизненно важного и личного.

Она сделала неуверенный шаг в сторону кровати. И я снова ощутил исходящее от нее тепло, представил, как оно разливается по всему ее телу, увидел, как набухают ее соски.

Я подошел к ней, взял ее лицо в свои ладони и просто поцеловал долгим влажным поцелуем. Она вдруг обмякла, громко застонав, и тут я понял, что у нас все будет хорошо. Я стащил с нее пиджак и рубашку. Она наклонилась, чтобы расстегнуть ремень, и эта картина: волосы, упавшие на обнаженную грудь, руки, освобождающие затянутую талию, — моментальным снимком запечатлелась у меня в мозгу. И тогда я, впиваясь пальцами в ее голые ягодицы, поднял ее, чтобы вытряхнуть из брюк.

Потом, опустившись на колени, я прижался лицом к ее промежности и стал целовать, целовать, лизать ее и снова целовать до бесконечности.

— Я больше не могу, не могу… — прошептала Лиза. Она вцепилась мне в волосы, все сильнее прижимая к себе, а потом попыталась оттолкнуть: — Нет, прекрати! Слишком сильно… Лучше войди в меня. Это чересчур, чересчур…

Я тут же скинул с себя одежду и, подтолкнув Лизу к кровати, раздвинул ей ноги. Я смотрел жадными глазами на ее открывшуюся вагину, на трепещущие влажные половые губы, на блестящие волосы на лобке…

— Хочу, чтобы ты вошел в меня, — повторила она.

Ее прекрасное лицо было на редкость одухотворенным, а вагина же, казалось, принадлежала не человеку, а какому-то первобытному существу. Я лег на нее сверху, широко раздвинув ей ноги, и она не сопротивлялась. Но лежать спокойно она тоже не могла, а потому извивалась всем телом. Я же продолжал целовать ее, лизать и опять целовать, щекотать языком ей рот, вдыхая при этом чистый, солоноватый, горьковатый женский запах, облизывать шелковистые волосы на лобке, тем самым сводя ее с ума. Она впилась в меня ногтями и попросила лечь на нее сверху, но я не мог остановиться: пробовал ее на вкус, ласкал и не мог насытиться ею.

Наконец я повернулся, приняв позу «шестьдесят девять», и тогда она взяла в рот мой член, а я продолжал лизать и сосать ее, медленно доводя до оргазма. Ее губы сомкнулись на головке моего члена, она страстно и сильно, совсем как мужчина, работала ртом, и ей явно нравилось это делать. Она всасывала член все глубже, обхватив рукой его основание. Я же впился в нее губами, пробуя языком глубину влагалища, точно хотел выпить ее до дна, а она гладила, щипала и царапала рубцы у меня на спине. Я попытался высвободиться, давая тем самым понять, что скоро кончу, но она еще сильнее сжала меня руками и когда я вонзил язык прямо в нее, то почувствовал, как содрогаются ее бедра, отзывается ее влагалище, тяжело дышит этот маленький «ротик», как пылает, словно в огне, все ее тело. Лиза стонала, сжимая губами мой член, и я ощутил, как она кончает серией маленьких взрывов. И тогда я тоже кончил, не в силах больше терпеть эту сладкую муку.

Потом я в изнеможении упал на спину. Я лежал и думал о том, что еще ни разу не использовал эту позу во время близости с женщиной. С мужчинами — да, не меньше пятисот раз, но не с женщинами, хотя всегда хотел попробовать. А еще я думал о том, что люблю Лизу, действительно люблю.

Второй раз все прошло медленнее, так как мы уже не набрасывались друг на друга, как сумасшедшие. Затем я, укрывшись мягким покрывалом и даже не выключив настольном лампы, провалился в сон. За окном все лил и лил дождь, и барабанная дробь падающих капель сливалась с шумом воды, струящейся по водосточным трубам.

Проснувшись через полчаса, я встал и выключил свет. И мы просто лежали, прижавшись друг к другу, так как слать уже не хотелось. Я смотрел сквозь просветы в зеленых ставнях на капельки дождя, похожие на серебристые огоньки, прислушивался к шуму Французского квартала: к гулу ночных клубов на соседней Бурбон-стрит, режу автомобилей, мчавшихся по узеньким улочкам, к ностальгическому ритму хриплого блюза, исторгаемого музыкальным автоматом где-то неподалеку. Запах Нового Орлеана. Запах земли и цветов.

Потом мы начали снова, но уже гораздо нежнее. Мы целовали каждый сантиметр тела друг друга. Целовали подмышечные впадины, соски, живот, внутреннюю поверхность бедер… Я снова в нее вошел, а она, запрокинув голову, все повторяла: «О боже! О боже! О боже!» — и так до тех пор, пока я не кончил. Теперь я мог проспать хоть миллион лет. Приподнявшись на локте, я посмотрел на нее и тихо произнес: «Люблю тебя».

Она на секунду нахмурилась, но осталась лежать с закрытыми глазами. Потом притянула меня к себе, испуганно прошептав: «Эллиот», будто ей стало страшно. Она держала меня так крепко, словно я мог исчезнуть.

Я вдруг захотел сказать ей, что еще никому и никогда не говорил таких слов, но сдержался, решив, что это будет неделикатно. Но почему это было так важно для меня? Наверное, потому, что я не такой, как все.

Мне было так удобно дремать рядом со свернувшейся клубком Лизой, так приятно чувствовать ее рядом, что я решил ничего не говорить. Да она мне и не ответила бы. Зачем? Или все же ответила бы? Подумаю об этом позже.

А сейчас она была рядом, такая сонная и сладкая, пахнущая духами и любовными соками. И эти ароматы вызвали у меня новую волну желания.

Через два часа я внезапно проснулся. Сна не было ни в одном глазу, несмотря на усталость. Тогда я встал с кровати, открыл чемоданы и, не зажигая света, начал раскладывать вещи. Неожиданно я понял, что даже не знаю, как долго мы здесь пробудем.

Мне было даже страшно подумать о том, чтобы вернуться в Клуб прямо сейчас. Как там она говорила о поездках туда и обратно? Что это тяжелая работа. Тут я заметил, что она уже проснулась и следит за мной, сидя на кровати и обхватив колени руками.

Я надел белую водолазку, штаны цвета хаки и куртку «сафари» — единственную чистую куртку, которую мне удалось отрыть в чемодане. Из всех эта была самой лучшей. Из армейского магазина и даже не слишком помятая. Моя любимая. Всякий раз, как я ее надевал, я вспоминал те места на земном шаре, где она была на мне: Сальвадор, например, но об этом лучше не думать. Вот о Каире можно, и, конечно, о Гаити, и, безусловно, о Бейруте, а еще о Тегеране, и Стамбуле, и куче других странных мест.

Лиза уже вылезла из постели, и когда я увидел, что она тоже распаковывает вещи, то сразу же расслабился. Никаких кожаных юбок или сапог. Она развешивала в шкафу нарядные бархатные костюмчики и коротенькие платьица, а потом выставила не менее дюжины туфель на высоких каблуках. Потом она надела темно-синее шелковое платье в горошек с длинными рукавами, широкими манжетами и мелкими складками на плечах. Она затянула на талии матерчатый пояс, что еще больше подчеркнуло красоту ее груди под тонким шелком и плавную линию подола. И, слава богу, никаких колготок! Она надела ярко-голубые туфли на шпильках прямо на голые ноги.

— Нет, не делай этого, — произнес я. — В этом городе надо ходить пешком. Мы можем спокойно прогуляться после ужина. Здесь ровная местность, и мы можем бродить, где захотим. Так что надень-ка лучше туфли на низком каблуке.

Она согласилась и выбрала пару босоножек цвета натуральной кожи без каблука. Затем она распустила волосы, закрепив их на макушке солнцезащитными очками. Потом переложила все свои дамские принадлежности из черной кожаной сумки в коричневую.

— А куда мы идем? — поинтересовалась она.

Этот вопрос меня даже слегка озадачил: разве не она должна мной руководить?

— Ну, в «Манейл» на Наполеон-авеню, — ответил я. — Сейчас уже девять. Придется подождать свободного столика, но можно поесть устриц в баре.

Она одобрительно кивнула и как-то неуверенно, но очень мило улыбнулась.

— Ты ведь уже отпустила лимузин? — спросит я, подходя к телефону. — Тогда я вызову такси.