Врата в рай

5. Эллиот. Прогулка по неведомой земле

Я решил, что все эти террасы, выходящие на море, и есть Клуб, а потому, как только мы попадем в сад, раскидистые деревья смогут избавить нас от жадных взглядов. Но не тут-то было.

Я наклонил голову, пытаясь перевести дух. Я просто не верил своим глазам. Сад, казалось, простирался во все стороны, везде стояли накрытые обеденные столы, за которыми сидели элегантно одетые мужчины и женщины, а сотни обнаженных рабов как ни в чем не бывало разносили подносы с едой и вином.

Толпы гостей сновали у буфетных стоек под кружевной листвой калифорнийского перечного дерева. Они смеялись, болтали, расположившись небольшими группами. И конечно, на нас продолжали глазеть собравшиеся на террасах основного здания.

Но меня потряс даже не размер сада и не число гостей. Нет, меня удивило то, что вся эта толпа до странности напоминала публику в любом другом месте, разве что декорации здесь были другие, а роль статистов играли обнаженные рабы.

Повсюду блеск золота на загорелых руках и шеях, солнечные зайчики на зеркальных очках, звон серебряных столовых приборов. Если бы не обнаженные рабы, то вполне можно было решить, что эти загорелые до черноты мужчины и женщины завтракают в шикарном месте где-нибудь в Беверли-Хиллз. И конечно, если бы не наша группа из пятидесяти новичков — дрожащих, униженных и трепещущих.

Видеть спины и лица людей, увлеченных разговором и не обращающих на нас ни малейшего внимания, было не менее унизительно, чем ловить на себе откровенные взгляды.

Но потом, как обычно, все завертелось очень быстро.

Всех прибывших рабов сбили в стадо, и уже новые хэндлеры заняли места на флангах. Они дали нам отдышаться, а затем велели бежать по дорожке сада.

Впереди бежали сильные рыжеволосые мужчины-рабы, остальные следовали за ними, подгоняемые хлыстами хэндлеров, которые казались даже более изощренными, чем надсмотрщики на яхте.

Всех их отличало мощное телосложение, как и того блондина, но одеты они были несколько по-другому: с ног до головы в белую кожу, включая обтягивающие брюки и жилеты. Даже хлысты, которыми нас подгоняли, были из белой кожи.

Одежда хэндлеров была явно подобрана с таким расчетом, чтобы она гармонировала со скатертям и пастельных тонов, огромными дамскими шляпами, украшенными цветами, и мужскими шортами, белыми или цвета хаки, а также с полосатыми пиджаками из легкой ткани.

Я стал озираться в поисках женщины-хэнллера, но не нашел ни одной, хотя в саду было полно сногсшибательных девушек; у меня даже зарябило в глазах от коротких юбок, точеных ножек и сверкающих высоких каблуков.

Трава, хоть и очень мягкая, царапала ноги. Я был ошеломлен обилием пышной растительности, благоуханием жасмина и роз, зрелищем птиц в золотых клетках: гигантских сине-зеленых попугаев ара и бело-розовых какаду. В огромной клетке, словно в домике-прянике, резвились несколько десятков мартышек-капуцинов, а по ковру из цветов свободно разгуливали павлины.

«Ну да, это, конечно, рай — подумал я, — а мы здесь все рабы для услад, совсем как на рисунках в египетских гробницах, где все рабы были голыми, а их хозяева в богатых одеждах». Мы были здесь для употребления, точно вино в бокалах или еда на тарелках. Мы словно попали на страницы книги, причем без купюр, о декадансе, и вот теперь нас вели по саду, принадлежащему всемогущему, владыке.

Я вдруг почувствовал, что задыхаюсь, но не потому, что устал. Нет, меня пронзил новый приступ вожделения, желания, достигшего своего пика.

Рабы, прислуживавшие за столами, вели себя на редкость невозмутимо. Я бросал на них осторожные взгляды, рассматривая умащенные тела, украшенные только узкой полоской серебра или воротником из белой кожи. Меня завораживало зрелище волос на лобке и торчащих сосков. А ведь я теперь один из них! Вот моя роль, и сценарий для меня уже написан.

Мы бежали все быстрее и быстрее, подгоняемые безжалостно стегавшими нас хэндлерами. Я неожиданно почувствовал, что удары обжигают мне кожу. У меня возникло какое-то странное ощущение: по телу разливалось томительное тепло, одновременно возбуждающее и расслабляющее. И если остальные рабы жались к середине тропы, чтобы избежать хлыста, то мне было на него наплевать. Я вдруг стал нечувствителен к ударам, позволяя им сыпаться на спину.

Тропа оказалась извилистой, со множеством поворотов. Я понял, что мы бежим вокруг сада. Нac явно выставляли напоказ. Тут у меня в мозгу словно что-то взорвалось. Отсюда не было выхода. Я не мог назвать кодовое слово, расплатиться за ванну и массаж и уехать.

На самом деле здесь ничего от меня не зависело. Возможно, впервые в моей жизни.

Мы пробежали мимо мощеной террасы со столами. И сразу же все головы повернулись в нашу сторону, и гости, члены Клуба — не знаю, кто там еще, — начали указывать на нас пальцами, сопровождая своим и комментариями. А молодой черноволосый хэндлер устроил прямо-таки настоящее шоу с хлыстом.

С одной стороны, рассудок твердил мне: «Это ведь его работа — вытряхивать из нас душу хлыстом. Так зачем сопротивляться? Мы здесь именно для того, чтобы нас превратили в ничто, подавив пишу волю». Но даже об этом я не мог долго думать. Я уже начинал утрачивать жизненные ориентиры, стал чувствовать себя «потерянным», а это, как я и говорил Мартину, было именно то, что мне нужно.

Пейзаж вокруг нас показался мне знакомым. Мы снова бежали мимо бассейнов и теннисных кортов за высоким сетчатым ограждением.

На самом деле мы просто обогнули сад и вернулись туда, откуда пришли. А теперь нас гнали в центр, к большой белой сцене, вокруг которой были установлены столики. Нечтo вроде павильона в парке провинциального городка. В таких павильонах по воскресеньям обычно играет оркестр. Но здесь был устроен своеобразный подиум, совсем как на показах мод.

Когда я увидел сцену, у меня кровь застыла в жилах или, наоборот, закипела — это с какой стороны смотреть.

И уже через пару секунд мы стояли за павильоном, сгрудившись в тени мимозы.

Хэндлеры грубо согнали нас в кучу, строго приказав ни в коем случае не трогать друг друга, а затем из громкоговорителей раздался приятный, хорошо поставленный голос диктора: «Дамы и господа, кандидаты сейчас в павильоне. Все готово к просмотру».

Какое-то время я не слышал ничего, кроме стука собственного сердца. Затем со стороны столиков до меня донесся гром аплодисментов. Аплодисменты эти, казалось, эхом отдавались от края террас и затихали в безоблачной синеве неба.

Я чувствовал дрожь и волнение вокруг себя, словно между нами был натянут оголенный провод. Высокая рабыня с копной блестящих золотистых волос прижималась ко мне своими красивыми грудями.

— Они что, заставят нас ходить по подиуму один за другим? — задыхаясь, спросила она.

— Да, мэм. Похоже, что так, — шепнул я в ответ, покраснев при мысли о том, что мы, два обнаженных раба, пытаемся разговаривать и в то же время жутко боимся, что нас могут услышать хэндлеры.

— И это только начало, — отозвался рыжеволосый раб, стоявший справа.

— Но какого черта, почему мы не можем просто подавать напитки и все такое, — шепнула блондинка, почти не разжимая губ.

Один из хэндлеров, развернувшись в нашу сторону, ударил ее хлыстом.

— Скотина! — прошипела она.

Я улучил момент, когда хэндлер отвернулся, и постарался вклиниться между ним и девушкой. Похоже, он ничего не заметил и просто стеганул кого-то еще.

Блондинка стояла рядом, словно приклеенная, и тут мне впервые пришло в голову, что женщинам, пожалуй, немного проще, так как по их внешнему виду сразу не скажешь, что они чувствуют на самом деле. А вот с мужчинами гораздо сложнее. Не было ни одного раба мужского пола, у кого не возникло бы полноценной — унизительной в этом положении — эрекции.

Как бы там ни было, похоже, я здорово вляпался. Кода тебя связывают — это одно дело, когда тебя гоняют вместе с остальными, как скотину, — это уже гораздо хуже. Но по собственной воле пройти по подиуму?!

«Если я не буду готов, Мартин, они меня не возьмут. Так ведь?»

Толпа вокруг нас все разрасталась, словно путем деления клеток. Казалось, все устремились к нам, и пустые столики моментально были заняты. Мне хотелось бежать без оглядки. Я не имею в виду, что на самом деле собирался это сделать. Мне и двух футов не дали бы пройти. Но я панически боялся, что если меня действительно оставят одного на этой сцене, то я могу не выдержать и сбежать.

Я чувствовал, как ходит ходуном моя грудь, и в то же время мне казалось, будто кто-то накачал меня очередной дозой афродизиака. А тут еще эта блондинка, которая прижималась ко мне своими сладкими шелковистыми мягкими руками и бедрами. «Я не могу позволить себе слететь с катушек, — думал я. — Не могу позволить себе завалить уже первый тест».

Молодой человек с белыми волосами и холодными голубыми глазами ходил по павильону, размахивая микрофоном и расхваливая аудитории новых кандидатов, как урожай зерна на аукционе. Он был одет в точности как хэндлеры: белые кожаные штаны, жилет и расстегнутая на груди рубашка. Правда, поверх он надел хорошо сшитый белый хлопчатобумажный пиджак, что только усиливало его сходство с плантатором.

Одни члены Клуба усаживались прямо на траву рядом с подиумом, другие собирались группами, чуть поодаль в тени деревьев.

И тут на середину сцены вытолкнули лакомый кусочек восхитительной темной женской плоти. Женщину вел хэндлер. Он держал ее связанные руки высоко над головой. Это, конечно, было лучше, чем настоящий рынок рабов, когда обнаженный живой товар извивается в железных руках надсмотрщика.

— Алисия из Западной Германии, — провозгласил под громкие аплодисменты человек с микрофоном.

Хэндлер заставил Алисию покрутиться на месте, а затем выпихнул вперед, чтобы она прошлась по подиуму.

«Нет, — подумал я, а может, даже выдохнул сквозь сжатые зубы. — Нет, я еще не готов. И вообще, я должен жалеть ее, а не пялиться на ее аппетитную задницу и пунцовое лицо. Мы ведь с ней в одной упряжке».

С каким-то восхитительным надрывом Алисия дошла до конца подиума и быстро повернула назад, к распорядителю, явно делая над собой усилие, чтобы не перейти набег.

Толпа загудела. Некоторые женщины даже пробрались поближе к сцене.

Нет, невозможно. Они могут сделать со мной все, что угодно, если я останусь пассивным, но в том-то и незадача, что у меня ничего не получится. И все же, сколько раз я твердил это у Мартина, но каждый раз делал то, что мне велели. Вот так-то.

«Эллиот, здесь узкий круг гостей. А Клуб, он огромный…» — «Да, но я готов к этому, Мартин. Даже ты это признал».

Следующим на подиум вывели молодого человека по имени Марко. У него были упругие маленькие ягодицы и поразительно красивое лицо. Щеки у него были такими же пунцовыми, как и у Алисии, а напряженный член напоминал бронебойное орудие. Он сделал несколько неуклюжих шагов, хотя я не думаю, что это хоть кто-нибудь заметил. Толпа заволновалась, словно раб мужского пола смог пробудить в ней нечто такое, чего не смогла предыдущая рабыня.

Почувствовав на плече руку хэндлера, я словно окаменел. «Господи! Здесь же еще пятьдесят рабов, так почему ты не даешь мне передышки!» — пронеслось у меня в голове.

— Ты должен это сделать. — прошептала маленькая блондинка.

— Ты, наверное, шутишь, — пробормотал я в ответ.

— Тихо! И давай, Эллиот, пошевеливайся! — прикрикнул на меня хэндлер, немало удивленный тем, что я остался стоять как вкопанный.

Я был не в силах сдвинуться с места Распорядитель стал нервно оглядываться в поисках причины задержки. И тогда второй хэндлер грубо схватил меня за запястья, а третий вытолкнул вперед, к сцене. Я, конечно, слышал выражение «бить копытом», но никогда не делал этого вплоть до настоящего момента Я вдруг понял, что события вышли из-под контроля.

А теперь они силой тащили меня к павильону, совсем как раба на торжище в Древнем Риме, не оставив мне ни единого шанса, так как к первым трем присоединились еще двое красивых мускулистых хэндлеров.

— Я не могу этого сделать! — отчаянно отбиваясь, кричал я.

— Нет, можешь, — насмешливо ответил один из них. — И обязательно сделаешь. Причем прямо сейчас.

Туг они неожиданно меня отпустили, толкнув прямо к распорядителю, как будто знали, что стыд не позволит мне развернуться и по-тихому свалить.

Меня оглушил гром аплодисментов. Совсем как выстрел из ракетницы на скачках, когда сброшенный наездник пытается вскарабкаться на спину норовистой лошади. На секунду меня ослепил яркий свет. Я был не в силах пошевелиться. Просто беспомощно стоял на помосте на торговой площади в Риме, как любой другой привезенный товар. По крайней. мере, именно так на меня и смотрели.

— Ну давай же, Эллиотт! Спускайся по подиуму! — произнес в микрофон распорядитель капризным тоном.

Из первого ряда зрителей, сидевших на траве, донесся свист и ободряющие выкрики.

Мне показалось, что еще немного — и я начну пятиться, чтобы поскорее убраться с проклятой сцены. Но нет, все, что я делал, — это медленно, нога за ногу, шел по подиуму.

В голове было абсолютно пусто — это уже больше чем унижение; это наказание, это как идти с завязанными глазами по чертовой доске, зная, что тебя сбросят в море. Я вдруг весь покрылся потом, хотя член был твердым, как никогда.

Но тут ко мне снова вернулось зрение, и я увидел ощупывающие меня глаза, услышал еще более громкие аплодисменты и одобрительные возгласы. «Система во всем своем великолепии!» Тогда я намеренно замедлил шаг. Я принадлежал этим людям, и осознание этого доводило меня чуть ли не до оргазма. Я сделал глубокий вдох.

Повернуться и пойти назад оказалось чуть проще, так какого черта заставлять себя смотреть в глаза зрителям! Улыбки, кивки, восторженный свист! Вы, сукины дети! Вот вам! Не умничай, Эллиот! Не делай этого! Но я уже чувствовал, что расплываюсь в улыбке. Я остановился, сложил руки на груди и многозначительно подмигнул прелестной загорелой женщине, улыбавшейся мне из-под полей белой шляпы. Передние ряды прямо-таки взревели от восторга. И снова бурные овации. Черт, перестань скалиться и посмотри краем глаза на остальных! А теперь воздушный поцелуй той меленькой брюнеточке в бетой юбке-брюках. И правда, а почему бы не улыбнуться всем этим хорошеньким девчушкам, не подмигнуть им и не послать воздушный поцелуй?!

На меня со всех сторон обрушился смех и крики одобрения. Мне, похоже, удалось навести мосты между стеной и зрителями под деревьями. Так почему бы не повертеть задницей, как манекенщица на модном показе? Нет, какого черта! Никакого выдрючивания. Надо просто потянуть время, чтобы рассмотреть их получше.

А затем я поймал на себе взгляды компании ужасно сердитых парней. Из тех, с кем не хотелось бы встретиться в темном переулке. Казалось, они были готовы убить меня на месте. Распорядитель же как стоял, так и остался стоять, разинув рот.

— Шoу окончено, Эллиот, — взял на себя роль суфлера один из парней. — А ну пошли. Живо!

Меня будто окатил и холодным душем. Но ничего не оставалось делать, как помахать рукой споим фанатам и пойти назад. Не мог же я позволить им стащить себя со сцены.

Я двинулся назад, низко опустив голову. Словом, никого не вижу и вообще я опять хороший мальчик. Но уже через две секунды меня схватили за руки, стащили с лестницы и заставили опуститься на колени.

— Ну ладно, Мистер Индивидуальность, — сказал один из них дрожащим от гнева голосом, а другой ногой пихнул меня вперед.

Все, что я мог видеть, — это пара белых сапог. Они крепко держали мою голову, так что я даже, нравилось мне это или нет, губами касался белой кожи.

Затем кто-то, схватив меня за волосы, заставил поднять голову: на меня в упор смотрели чьи-то темно-карие глаза. Довольно угрожающий взгляд, как и у всех у них, и я почувствовал, что это, должно быть, часть той сладостной муки, когда «местные кондитеры» могут против твоей воли сделать так, чтобы у тебя кровь кипела на медленном огне.

Но у этого был такой голос, от которого душа уходила в пятки.

— Ну да, ты у нас, конечно, самый умный! Что скажешь, Эллиот? — произнес он с холодным негодованием. — У тебя, наверное, еще полно козырей в рукаве.

«А рукава-то и нет!» — подумал я, не решившись открыть рот. Дела и так приняли скверный оборот, можно сказать, просто ужасный, и я ума не мог приложить, как получилось, что все пошло вразнос так быстро. На самом деле я сам от себя этого не ожидал.

Меня плотным кольцом окружили хэндлеры, точно я был опасным животным, а выставка-продажа рабов тем временем шла своим чередом под аккомпанемент гудящей толпы.

Невозможно описать словами это чувство стыда, это чувство безысходности. Я облажался, черт бы меня побрал, я запаниковал, и я проиграл.

Я попытался принять смиренный вид, так как знал: самое худшее, что я мог сделать, — это начать оправдываться.

— Да, такое с нами впервые, Эллиот, — заметил кареглазый парень. — Этот номер, что ты выкинул. Ты здорово отличился.

Хорошее лицо и раздражающе зычный голос. И такая мощная грудь, что его рубашка, казалось, вот-вот лопнет.

— Как думаешь, что с тобой сделает наставник, когда узнает о твоем упрямстве? — поинтересовался он.

Он помахал чем-то у меня перед носом. Это оказалось толстым фломастером. Похоже, я все же пробормотал что-то типа «черт» или «дерьмо».

— Ни звука! — пригрозил он. — Если не хочешь, чтобы тебе заткнули рот.

Я вдруг почувствовал, что в мою спину вдавливают фломастер, и услышал, как он вслух произносит то, что пишет: «Строптивый раб».

Потом меня рывком подняли. Но почему-то стоять оказалось еще хуже. Кто-то из хэндлеров наотмашь стеганул меня хлыстом. А потом на меня обрушился град ударов, так что я еле устоял на ногах.

— Глаза вниз, Эллиот! — приказал хэндлер. — Руки за голову.

Он прижат фломастер к моей груди, и я с трудом сдержатся, когда он, громко выговаривая слова по буквам, написал ту же фразу. Я сам не понимал, почему такая безобидная вещь оказалась столь мучительной для меня. И поднявшееся в душе чувство раскаяния снова не на шутку меня испугало.

— Почему бы не привязать его к столбу и не выпороть? — предложил кто-то. — Это хорошо вправит ему мозги. А потом можно и в зал вести.

«Ну что вы, ребята! Я просто новый мальчик на аукционной подставке!»

— Нет. Надо, чтобы он был в форме перед встречей с наставником, — ответит первый. — И пусть наставник сам решит, что с ним делать, — сказал он и, подняв мне подбородок кончиком фломастера, добавил: — И не вздумай выкинуть что-нибудь еще, Голубые Глазки. Ты даже представить себе не можешь, как ты попал!

Потом меня отпихнули в сторону со словами «Стой, где стоишь». Придя в себя, я оглянулся, чтобы украдкой посмотреть «на хороших мальчиков и девочек».

Рыжеволосый раб, демонстрируя должное смирение, как раз начал проход по подиуму под одобрительный свист толпы. А маленькая блондиночка смотрела на меня, как на героя. Черт!

И все же, что со мной было не так? Почему я затеял всю эту клоунаду? Я все делал правильно, пока не пришлось на них посмотреть, не пришлось им улыбаться.

А теперь я изгой в этой системе, в которую так стремился попасть. Я сражаюсь с ней, вместо того чтобы влиться в нее, как сражался с миром за пределами Клуба.

«Ты готов, Эллиот. Ты сможешь справиться со всем, что с тобой там произойдет. Но разве это то, что тебе действительно нужно?»

Да, черт возьми, Мартин! И этот мелкий сукин сын сделал понятия «дисциплина» и «унижение» даже более реальными для меня, чем я себе представлял.