Врата в рай

9. Эллиот. Сумеречный гость

Было темно. А я, похоже, от чего ушел к тому и пришел. Голова опущена вниз, запястья привязаны к крюку, совсем как на яхте. И вот так уже вторую ночь подряд. Хороших вам снов! Рядом со мной были и другие рабы. Время от времени дверь открывалась, и вошедший слуга обходил ряды наказанных, натирая маслом воспаленные ноги и ягодицы. Сказочное ощущение. Еще реже слуга обносил нас водой, разрешая сделать только один глоток.

Весь день и вечер мы убирали туалеты: но не ванные комнаты в апартаментах и бунгало, а места общего пользования на всех этажах всех помещений Клуба, при бесчисленных комнатах отдыха и бассейнах. Поистине рабский труд, на карачках, со швабрами и жесткими щетками. Мускулистые слуги, выводившие нас на работу, жизнерадостная команда настоящих самородков, трудились, не жалея носков сапог и обязательных кожаных хлыстов.

Даже в борделе вряд ли удастся состряпать что-либо, настолько унижающее человеческое достоинство, а именно: необходимость неукоснительного выполнения любых приказов. Итак, они в течение восьми часов старались довести вас до наивысшей точки, предварительно позаботившись о том, чтобы вы ее никогда не достигли.

Салоны и бары, красивые и холеные люди, которые проходили мимо, даже не удостаивая вас взглядом, — все это еще больше усиливало утонченную пытку. А слуги не упускали возможности игры в одни ворота, просто чтобы напомнить вам, что такое наивысшие точки.

Но истинная цель всей этой гениальной задумки — сломить ваше сопротивление. И достигалось это путем усиления нервозности, подавления чувств, создания такого впечатления, что за каждым углом вас ждет непреодолимое испытание. Мне уже казалось, будто у меня в плове возникают барьеры.

Я был частью этой системы. И система эта работала. Я был даже благодарен за короткие промежутки отдыха в ужасных условиях и совершенно спокойно воспринимал то, что меньше чем через шесть часов буду скрести полы в сиянии огней перед всей этой шикарной публикой. И так целых три дня! А ведь настоящая подготовка еще не началась.

А настоящая подготовка означала Мисс-Темные-Волосы-Темные-Глаза-Прекрасные-Руки по имени Лиза. Эллиот, тебе, похоже, выпал флеш-рояль. Но не надо об этом. Каждый раз, как я пытался представить ее себе, вспомнить тембр ее голоса, у меня начинали путаться мысли. Лучше думать о чем-нибудь другом. Лучше надеяться на то, что после трех дней чистилища со шваброй и щеткой в руках меня отправят прямиком в ад.

Или, может быть, в рай?

Вот в чем основная проблема: понять, где рай, а где ад.

Мне казалось, что я задремал, когда из темноты донесся странный звук. Стук каблуков по мраморному полу, прямо передо мной, перед узкой полоской коврика, на котором покоились мои измученные ноги. Но что это? Какое-то легкое позвякивание.

Я открыл глаза.

В темноте справа от себя я увидел чью-то фигуру. Высокая, но все же ниже, чем большинство здешних мужчин. И этот сладкий, дурманящий аромат «Шанель».

Сомневаться не приходилось. Это была она. В мою жизнь вошла женщина. Луч света высветил шелковистую волну ее длинных волос. Я увидел, как сверкали в темноте ее глаза и поблескивало кольцо у нее на пальце. Все остальное было во мраке. Затем — полоска света у нее под ногами и что-то сверкнуло у нее в руках, когда она подошла поближе, потом — ослепительная белизна ее блузки с крохотными перламутровыми пуговками и, наконец, ее лицо, выступившее из расступившейся темноты.

Если бы не темнота, я, конечно, как положено, опустил бы глаза, но сейчас я мог позволить себе не отводить взгляда.

Она подошла еще ближе, и я почувствовал ее маленькую горячую руку на своей щеке и прикосновение чего-то холодного к губам.

На меня вдруг дохнуло густым терпким винным запахом, и я непроизвольно открыл рот. Первоклассный кларет, в меру холодный. Я стал жадно пить и, когда стакан опустел, облизал губы.

Глаза у нее были огромные, темные и очень ясные.

— Ну и как тебе временное заключение среди щеток и ведер? — спросила она без тени иронии.

Я что-то ответил с глухим смешком. Причем не очень остроумно. Я замер, но тут увидел, что она еле заметно улыбается.

— Хмм! — Я часто-часто заморгал и весь напрягся, причем речь идет не только о мышцах ног.

— Плохой мальчик, — сказала она, потрогав след от удара хлыстом на моем теле, и через меня словно пропустили электрический ток, совсем как тогда, в зале.

Сердце вдруг забилось как сумасшедшее. У меня даже застучало в висках. Она почти коснулась меня грудью, но потом чуть отступила назад.

— Ну и что же ты усвоил? — поинтересовалась она.

Я едва не рассмеялся. Похоже, она услышала.

— Необходимость абсолютного послушания, мэм, — ответил я.

Я хотел слегка пошутить, но это была чистая правда.

Но то, что она делала со мной сейчас, было гораздо хуже щеток и швабр. И накопившееся за день возбуждение еще более усугубляло ситуацию. Сексуальное удовлетворение уже начинало казаться мне чем-то далеким и мифическим. Возбуждение. Возбуждение до головокружения, с его гребнями и ложбинами, казалось, будет длиться вечно, и сейчас у меня как раз был один из пиков. Причем, к слову сказать, пик покруче горы Эверест.

— Если можно, то поконкретнее, — сказала она совершенно серьезно. — Что нового ты узнал? Если, конечно, узнал.

Ее голос звучал абсолютно естественно, без лишних драматических ноток. Он был таким доверительным и, на удивление, слегка грубоватым. Мягкое дыхание, «Шанель», свет, играющий на ее пухлых губах.

Я мучительно пытался придумать ответ. Но, к сожалению, все мысли были направлены на то, что происходит у меня внизу живота, а еще на то, как она выглядит, как пахнет и какие у нее пальцы на ощупь.

Она снова поднесла мне ко рту стакан с вином, и я стал пить, уже гораздо медленнее, но мне почему-то не особо полегчало.

— Так что же ты усвоил? — продолжала настаивать она, и в голосе ее проскользнули стальные нотки, словно она собиралась стукнуть меня указкой, если я не вспомню таблицу умножения.

— Что я боюсь, — вырвалось у меня.

— Боишься, — повторила она. — Боишься мужчин, которые тобой понукали? Или меня?

— И их, и вас, — ответил я. — И даже не знаю, кого больше.

Я тут же пожалел о своих словах. Я бы все отдал, чтобы взять их назад! Сам не понимаю, почему это у меня вырвалось. Я был натаскан на голос, как любили выражаться Мартин и его клиенты, то есть был вполне сведущ в деле ритуальных ответов. А ритуальные ответы всегда расплывчаты и ни о чем.

— А скажи-ка мне, эти старшие по метлам и швабрам… избивали тебя? — поинтересовалась она.

— Конечно, при любой возможности, — густо покраснев, сказал я. — Хотя они больше следят за водой и мылом, а еще имена выкрикивают. А на все остальное у них и времени нет.

И это говорю я?! Говорю ей?!

— Ты крепкий парень. Так ведь? — спросила она, и снова без тени иронии.

— Если это доставит вам удовольствие, мэм. — Вот теперь полноценный ритуальный ответ. Но прозвучал он почему-то чертовски саркастически.

А сердце билось часто-часто и очень громко.

Но она снова улыбнулась, хотя и довольно сдержанно.

— Почему ты меня боишься? Тебя что, никогда не наказывала женщина?

— Не слишком часто, мэм.

Я вдруг почувствовал, что у меня перехватило горло. Наказывали. Но лишь те утонченные создания в викторианских спальнях в доме у Мартина, которые только начали прививать мне вкус к этому, сводя меня с ума. А еще русская графиня на загородной вилле, которая просто любила наблюдать.

— Ты что, слишком хорош, чтобы тебя наказывала женщина? — прошептала она. Ритуальный вопрос.

— Нет, если женщина хорошая, — ответил я. «Черт возьми, Эллиот! Да заткнешься же ты наконец!»

Но она засмеялась. Она попыталась это скрыть, чуть повернув голову, но я отчетливо слышал этот грудной мягкий смешок.

Я представил себе, как целую ее, осыпаю поцелуями, расстегиваю перламутровые пуговки и стягиваю вниз кружевную блузку. Я уже не мог думать ни о чем другом. Я хотел сжимать ее в объятиях, покрывать поцелуями, раздвигать языком ее губы. Здорово! Похоже, я здорово влип. Дошутился.

Почему у меня с ней ничего не получается? Я имею в виду тот слепой ужас, что охватил меня в павильоне и в зале.

— Эллиот, неужели ты так боишься меня?

Я чувствовал, что у меня лицо пошло красными пятнами, но в темноте она, к счастью, не могла этого заметить.

— А по голосу не скажешь, — не сдавалась она.

Я видел белое кружево, ниспадающее с ее груди. Я видел светлую полоску кожи на высокой шее. Ее голос затрагивал некие потаенные, но очень чувствительные струны моей души.

— Я боюсь, — произнес я.

Повисло неловкое молчание.

— Возможно, и правильно делаешь, что боишься, — сказала она доверительным тоном. — Я страшно недовольна, что ты заварил всю эту кашу. И ты у меня еще пожалеешь об этом.

Я судорожно сглотнул, стараясь смахнуть с лица эту идиотскую ироническую ухмылку.

Она поднялась на цыпочки, коснувшись волосами моего обнаженного плеча и обдав меня ароматом духов. Я почувствовал ее губы на своих губах, и между нами пробежал электрический разряд такой силы, что ее кружевная блузка затрещала от прикосновения к моей голой груди. Двойной шок, от которого я даже задохнулся. Она приоткрыла свой влажный маленький ротик. Я почувствовал, что мой член уперся в ее юбку. Она вдруг отпустила меня, отступив назад. Я подался вперед, повиснув на кожаных ремнях, и впился губами ей в шею, не дав увернуться.

— Прекрати сейчас же! — велела она, быстро отскочив в сторону.

— Я твой раб, — прошептал я. Причем я действительно имел это в виду. И все же не смог удержаться, чтобы не добавить: — А кроме того, мне никак не освободиться от этого проклятого крюка.

От удивления она не нашлась что сказать, да к тому же была слишком разгоряченной. Она только стояла и смотрела на меня, потирая то место, куда я ее поцеловал, словно ее укусили, чего я, естественно, не делал.

— Ты просто неисправимый сукин сын! — сердито воскликнула она, окинув меня испытующим взглядом.

— Я этого не хотел, — ответил я с искренним раскаянием в голосе, так как понял, что здорово вляпался. — Честно не хотел. На самом деле я ехал сюда с твердым намерением соблюдать все правила. И не думал, что у меня будут такие неприятности.

— Заткнись!

Да, сложный момент. Кровь пульсировала у меня в висках и еще кое-где. Интересно, а есть ли у них здесь тюрьма для по-настоящему плохих парней? Может, их, скованных одной цепью, как каторжников, заставляют копать канавы. Могу ли я рассчитывать на справедливый суд? Будет ли она свидетельствовать против меня? Отправить Мартину телеграмму с просьбой о снисхождении? Нет, не стоит.

Она осторожно ко мне приблизилась, словно к дикому зверю. Я старательно отводил глаза.

— А теперь я собираюсь еще раз тебя поцеловать, — прошептала она. — А ты будешь стоять смирно.

— Да, мэм.

Она подошла справа, но так, чтобы не слишком тереться об меня, и между нами снова пробежал разряд в 300 вольт, причем на сей раз я почувствовал, что и она вся пылает. Я даже подумал, что могу кончить, просто поцеловав ее. Так было горячо.

Она слегка прислонилась ко мне и приобняла меня. А потом неожиданно отпустила. Ну что ж, восхождение на Эверест!

— Я буду ждать тебя, Эллиот, — произнесла она.

— Да, мэм, — ответил я, не в силах поднять на нее глаза.

Она ушла, и звук ее удаляющихся шагов отдавался в душе невыносимой болью.