Врата в рай

30. Лиза. Любовь и идеалы

— Почему бы нам не начать сначала?

Мы сидели в укромном уголке в маленьком итальянском ресторанчике. Мартин казался таким спокойным, таким уверенным в себе. Время добавило седины на его висках, мазнув и брови, что сделало его взгляд еще более пытливым, открытым и выразительным. Но во всем остальном это был тот же Мартин. Он крепко держал меня за руку и, похоже, вовсе не собирался ее выпускать, по крайней мере до тех пор, пока не убедится, что я в порядке.

— Они ведь звонили тебе? — спросила я. — Когда нас разыскивали.

— Нет, не звонили, — мгновенно отреагировал он. Это лишний раз говорит о серьезности проблемы.

Они не хотели, чтобы ты узнал о том, что я натворила. Ведь это ты тренировал Эллиота и послал его к нам. Похоже, они собирались все сохранить в тайне. Это было чистым безумием с моей стороны — думать, что они тебе звонили.

Я тихонько потягивала белое вино, прилагая титанические усилия, чтобы удержать все съеденное и выпитое в желудке, что было весьма нелегко с учетом вчерашних излишеств и изнурительной поездки в аэропорт. Узнав, что он прилетает ближайшим рейсом, я решила встретить его прямо в аэропорту. В этом ресторанчике мы с Эллиотом еще не бывали, хотя заведение это находилось сразу за углом. Эллиоту наверняка понравилась бы телятина, которую здесь подавали. Мартин прихлебывал кофе, стараясь выглядеть невозмутимым.

— Ох уж этот Новый Орлеан, — с легкой улыбкой покачал он головой и, шутливо нахмурившись, добавил: — Кофе с цикорием.

— Я могу попросить принести тебе нормального кофе, — предложила я.

— Не стоит. Мы, мазохисты, любим плохой кофе, — сказал он, еще сильнее сжав мою руку. — Расскажи мне об Эллиоте. Расскажи мне все — с начала и до конца.

— Сама не знаю, что пошло не так. Не знаю, насколько далеко я зашла. Будто со мной случилось нечто такое, что я была не в силах контролировать. Честно говоря, я полностью потеряла контроль над собой. Я предала то, во что учила верить других.

— Лиза, расскажи мне все. Так, чтобы мне было понятно.

— Мартин, я выкрала его. Сумела получить его вещи. Велела ему одеться. Села вместе с ним в самолет. Заставила его поверить в то, что в нашем Клубе это обычная практика: взять раба с собой, а потом вернуть обратно. Приехала сюда, в Новый Орлеан, и целых пять дней… ну, не знаю… может, и больше… мы просто… мы просто делали, что хотели. Ходили танцевать, развлекались и даже уехали ненадолго в Даллас… И, боже мой, мы делали много такого, о чем даже не мечтали… — Тут я остановилась. Меня снова захлестнули эмоции, и я потеряла нить разговора. — Я совершила ужасную вещь, — продолжила я. — Нарушила условия контракта. Я предала его, Мартин. Предала Клуб, предала тебя.

Мартин обратил на меня спокойные глаза с легким прищуром: его обычная манера показать собеседнику, что он весь внимание. При этом лицо его сохраняло все то же невозмутимое выражение.

— Где сейчас Эллиот? — поинтересовался он.

— В Клубе. Они приехали и забрали его обратно. Это было ужасно. Они действовали совсем как пара копов. Ричард и Скотт. Я хочу сказать, словно работали на долбаное Бюро. Совет директоров в хороших руках. Конечно же, они заверили меня, что я не уволена. По словам мистера Кросса, если в Клубе и есть незаменимый человек, так это я, Лиза. Они просто хотели, чтобы я вернулась. Увезли Эллиота, и один Бог знает, что творится сейчас у него в голове.

Мне вдруг стало трудно говорить. Словно кто-то холодной рукой сдавил горло. Я не смотрела на Мартина, а сидела, тупо уставившись в тарелку. Я хотела было взять бокал с вином — и не смогла. Не смогла!

— Почему ты замолчала? — спросил он, наклонившись, чтобы заглянуть мне в глаза. Теплые, сухие пальцы.

— Мартин, помоги мне, — прошептала я.

— Лиза, я ведь не доктор. И ты это знаешь. Но я очень хороший слушатель и хочу, чтобы ты рассказала все с самого начала. Все-все — до мельчайших деталей.

Я молча кивнула. Господи, но как больно вспоминать, воссоздавать картину тех пяти дней, стараться, чтобы меня поняли. Похоже, я сейчас заплачу. Прямо здесь, в ресторане. Я плакала в отеле «Двор двух сестер». Плакала в мотеле. И вот опять плачу. За эти пять дней я пролила больше слез, чем за предыдущие десять лет.

— Хорошо, Мартин. Но сперва ты должен мне что-то сказать, — начала я, сжав его руку в своих ладонях. — Мне необходимо это знать!

Мартин слегка напрягся, но не испугался, в отличие от Эллиота, которого мои слезы там, в отеле, повергли в ужас.

— Мартин, как думаешь, мы правильно сделали? Или это очень плохо? Как думаешь, мы ведь, правда, хорошие — как говорим сами себе? Мы ведь нормальные — как говорим всем остальным? Или мы испорченные, свихнувшиеся создания, не заслуживающие снисхождения? Мартин, разве мы плохие?

Он долго-долго на меня смотрел, явно пытаясь скрыть свое удивление, а возможно, и обиду.

— Лиза, и ты еще спрашиваешь?! — ответил он. — Ведь я сказал тебе все, что об этом думаю, в первый же вечер, когда ты приехала в мой Дом в Сан-Франциско.

— Мартин, я хочу услышать еще раз. Ну пожалуйста! А вдруг я тогда чего-то не поняла.

— Лиза, что до меня, то Дом — свидетельство моего нежелания считать себя плохим человеком, нежелания казаться или слыть плохим из-за своих сексуальных пристрастий. И ты это знаешь.

— Но то, что мы делаем: это хорошо или плохо?

— Лиза, мы избавили людей от необходимости рыскать по улицам и обшарпанным меблирашкам в поисках экзотического секса: мы избавились от дешевых проституток и второразрядных сутенеров от всех тех, кто в далеком прошлом делал из нас преступников и попрошаек. И кто скажет, что это плохо?! Ты сразу поняла это, как только переступила порог Дома, а ведь с тех нор ничего не изменилось. Клуб — величайшее творение, основанное с учетом тех же принципов и под строгим контролем. И смею заметить, что Клуб еще ни разу не подвел ни одного из тех, перед кем распахнул двери.

— Ну, он подвел Эллиота Слейтера, — возразила я.

— Хмм… Я удивляюсь! Но что ж такого могло произойти, чтобы ты так резко изменилась и потеряла веру в наше общее дело?

— То-то и оно. Ума не приложу! Все рушится, разваливается на куски. Вот я знаю, кто я такая, а вот — уже нет. Я сама не своя и не понимаю, что происходит.

Мартин внимательно за мной наблюдал. И выжидал. Но если я скажу еще хоть слово, это будет все тем же повторением вызубренного урока. Он сказал: начинай. Но с чего начать? И как?

— Лиза, — мягко произнес Мартин, — мы уже много лет не говорили по душам, ведь прошла целая вечность с тех пор, как ты вошла в мой кабинет и я рассказал тебе о Доме. Но я помню все. Помню, какой ты тогда была: прелестной юной девушкой, хотя и не такой красивой, как сейчас. У тебя было такое умное — и в то же время невинное — лицо, что во время первого нашего разговора я забыл обо всем, а со мной такое не часто случается.

— Я не забыла тот вечер, — проронила я.

Мне хотелось вернуть все назад. Возродить чувство первооткрывателя, возродить успокаивающую атмосферу Дома: иллюзию стабильности, реализованной мечты.

— Мы говорим с тобой о любви и идеалах, — вздохнул Мартин. — А еще о моем глубоком убеждении, что в один прекрасный день люди перестанут решать деликатную проблему альтернативного секса при помощи подонков или, в лучшем случае, полиции.

Я молча кивнула.

— Помню, как спрашивал тебя, способна ли ты полюбить людей, переступающих порог моего Дома, — продолжил Мартин. — А помнишь ли ты свой ответ? Ты сказала, что на самом деле не против любителей сексуальных приключений, которые не причиняют вреда другим. Сказала, что тебе жаль распахивающего пальто старого извращенца в парке, парня в автобусе, трущегося о хорошенькую девушку, но не осмеливающегося с ней заговорить. Ты жалела трансвеститов и транссексуалов. А еще сказала, что ты — это они, а они — это ты. И так было всегда. С тех пор, как ты себя помнила. — Он отодвинул чашку с кофе и перегнулся ко мне через стол. — Ну и когда ты со мной этим поделилась, — продолжил он, — я подумал: эта девочка в душе так же романтична, как и я, но гораздо невиннее меня. Возможно, чуть-чуть ненормальная. Я разглядел твою мощную сексуальность, которая сформировала и, вероятно, даже закалила тебя. Более того, ты сумела привнести в наш Дом какую-то удивительную духовность. И все же в тот вечер я не смог поверить тебе до конца.

Чудесные слова. Но для меня они значили нечто большее, поскольку именно так я и описала свой прошлый опыт Эллиоту. Живое свидетельство того, чего никогда не было на самом деле. Свидетельство провала всех попыток вдолбить мне в голову, что секс — это плохо.

— Но два года спустя, — продолжил Мартин, — когда ты уже работала в Доме по уик-эндам и не хуже меня узнала всех наших гостей, я вдруг понял, что ты имела в виду. Нет, это не только умение изящно разыграть сценарий доминирования и подчинения. Нет, это было то, что тебе действительно нравилось. Я понял: в том, что касается секса, нет ничего, способного вызвать у тебя отвращение, смущение или неприятие. Нет, тебе так же, как и мне, претили только настоящая жестокость, грубость, нанесение телесных повреждений другому человеку. Ты оказалась именно такой, какой себя и считала. Но я хорошо понимал — слишком хорошо, — что такая любовь не может длиться вечно.

— Нет. Все совсем не так, — перебила я Мартина. — Это не они изменились. И не я. Скорее, здесь вмешались какие-то высшие силы.

Мартин пригубил вино, до сих пор стоявшее нетронутым, а потом произнес:

— Ну ладно. Тогда начни с того момента, когда все пошло наперекосяк. А я посижу и послушаю. Я ведь слышал не менее тысячи подобных историй.

Наклонившись вперед, я положила голову на руки и закрыла глаза.

— Похоже, все началось еще во время моего отпуска, — начала я. — По дороге домой я, спрятавшись ото всех в отеле в Далласе, посмотрела на видео один фильм. О нью-йоркских цыганах. Фильм назывался «Анжело, любовь моя». Они были такими жизнелюбивыми, эти цыгане. И чтобы они ни делали, все равно оставались очень естественными. Понимаешь, они воровали, мошенничали, лгали, но жили полной жизнью в своем закрытом сообществе, и жизнь, с их вековыми традициями, была такой целостной! И ужасно не хотелось, чтобы с ними хоть что-то случилось, чтобы они, не дай бог, стали частью общего стада.

— Как ты у себя в Клубе?

— Ну конечно, именно так я и должна была подумать.

Это их мир, а это — мой. Но все было немножко по-другому. Словно у них было то, чего никогда не было у меня. Словно той тайной жизни, нашей жизни, о которой я мечтала еще ребенком, и не было вовсе. Ты ведь знаешь, моя голова всегда была набита всякими фантазиями. И чувство отчаяния…

— Конечно-конечно…

— Ну да ладно. Это было в отеле. И мне вдруг ужасно захотелось обратно в Клуб. Я срочно должна была там укрыться. А потом фотография, снимок в личном деле Эллиота. Я хочу сказать, конечно, фотография не имела никакого отношения к фильму, но, когда я ее увидела, у меня будто что-то щелкнуло в голове…

— Продолжай.

— Понимаешь, я всегда считала, что на женщин, в отличие от мужчин, зрительные образы действуют не так сильно. Ну, это старый спор, но когда я увидела фото… Просто фото…