Время Обречённых

Февраль 1919 г. Уральская область.

Ветер гнал по улицам удушливый чёрный дым, жирная копоть стлалась по снежному насту и забелённым крышам. Горели два дома у околицы, из них по вступившим в станицу и начавшим грабить красноармейцам долго стреляли казачьи винтовки и берданки. Упрямцев-станичников заткнули пулемётами, а дома подожгли. Где-то во дворах дважды стеганул наган, охрипший от злого лая пёс жалобно заскулил и заткнулся. Громко причитала старуха, часто срываясь на вой, склонившись над мужниным телом. Добротные оконницы во многих домах были выбиты вместе со ставнями, двери на распашку, изнутри изредка слышались чьи-то рыдания.

Дымящийся паром командир отряда товарищ Шоркин часто вытирал вспотевший лоб рукавом тулупа и ходил взад-вперёд вдоль нагруженных экспроприированным продовольствием телег. За подводами переминали ногами забранные казачьи лошади, ладные двухвершковые^{1} скакуны. Движения Шоркина были отрывисты, вышагивал он длинными шагами словно торопился поскорей завершить порученное дело. Когда к колодцу подвели последних взятых во дворах казаков, он резко взмахнул рукой, указав на плетень. Там под охранной бойцов жались в кучку с три дюжины полуодетых, мёрзнувших на морозе станичников. Большинство старики преклонного возраста, но были и молодые лет по пятнадцать-семнадцать, их было около десятка.

– Живей к остальным их! – прикрикнул Шоркин, оглядывая троих приведённых, одетых лишь в штаны с лампасами и белые исподние рубахи. Их привели босыми прямо по снегу, взяли с чердаков, куда их попрятали жёны. По всему видно, заматерелые враги, у одного рука болтается, у двоих рожи при ходьбе от боли кривятся. Раненые дутовцы(2). После ранений выхаживались.

Шоркин сплюнул и прошёлся ненавидящим взглядом по сжавшейся толпе замерзающих станичников.

– Что, контра? – подошёл он к стоявшим на краю раненым. – Добегались? Вот он! Пришёл ваш час! За всё ответите, за всё!

– Ничо… – зыркнул на него исподлобья раненый с начинающим наливаться синяком под глазом. – И ты ответишь. За кажду кровину… Ужо, сволочь, и твоё время прийдёть…

– Ах ты!… – Шоркина затрясло, голос его перешёл в визг, извергая матершину и нечленораздельные звуки, рука схватилась за рукоять шашки. Взмах…

Лезвие рассекло казаку лоб, попав прямо по завитой соломенной чубине, обрызгав рядом стоявших и самого Шоркина чёрной кровью. Второй удар попал по ключице, проломив её с громким хрустом.

Соседнего раненого он зарубил отмахом, тот кинулся на него из-за спины падающего убитого. Скучившиеся казаки рванулись в стороны, кто полез через плетень, кто попёр на конвоиров. Защёлкали трёхлинейки, часто застреляли наганы. Казаки падали с простреленными головами, одному из стариков с лопатообразной бородой пуля попала в живот и он вывернулся и засучил ногами по снегу. Казачонку пуля пробила шею, он не умер мгновенно, рухнул на колени и широко открыв глаза пытался зажать фонтанирующую кровь. Замахали драгунские шашки, рубя руки, головы и рёбра. Последний раз стрельнул наган, добив столетнего деда с распоротым животом, рыдавшего как девка. За две минуты все были кончены.

– По коням! – скомандовал Шоркин, вытирая шашку о мешок с мукой на стоявшей рядом телеге.

Крепкий мороз ударил ещё ночью, норовя вырвать последнее тепло из усталых измученных людей и лошадей. По степи гулял пронзительный уральский ветер.

Около ста вёрст прошли разом, лошади брели то по неглубокому снегу, то проваливаясь до стремян. Казачьи сотни вышли к оврагу за которым виднелась железная дорога. Спешились. Неторопливо досуха вытирали помокревших лошадей, гутарили в ожидании высланного дозора.

Самое оно, решил есаул Ерофеев, выбирая место для лёжки недалече от передового секрета. Отсюда было удобно наблюдать железную дорогу и подступы к ней. Верный конь Воронок уложен в ложбине саженях в двадцати пяти позади. Воронок – конь боевой, казачий, ко всему привычный, да характером смирный. Славно по Туретчине с есаулом погулял, а сейчас вот лежит смирно на разосланной попоне, может даже счастливый лошадиный сон смотрит. Но стоит только свистануть определённым образом и он тут же бросится к хозяину. За спиной есаула две сотни казаков, схоронившихся так, как только казак и умеет растворяться в открытой казалось бы степи. Позади долгие изматывающие дни рейда по тылам красных. Рейда по казачьим станицам, в которых комиссары проводили разказачивание, следуя директиве товарища Янкеля Свердлова. Насмотрелись браты-казаки на это разказачивание, что ни станица, то картина одна: молодым ребятам по пуле, кто постарше шашками зарублены, а старики перебиты с какой-то непонятной особой ненавистью, а ведь многие старики и отпора-то дать не могли. И в костры их бросали живьём, и в огородах закапывали живыми ещё. Бабы одни и остались, да некоторые девки после красных грех на душу брали – с жизнью счёты сводили, не зная как поругание сносить. Бабий вой в станицах и пустые амбары. Три дня сотни рыскали ища красных, три дня погонял казаков станичный походный атаман войсковой старшина Прокудин, чтоб не ушли изверги безнаказанно. Да только казаков и подгонять не надобно было, все как один жаждали посчитаться с бандитами, не пожалевших стариков и раненых, девок попортивших, да детишек на голод обрёкших. Всё ведь, сволочи, вымели, ни зёрнышка не оставили. Нагнали их станичники и подловили у тракта с трёх сторон зажав, всех там и постреляли, порубали. А скарб награбленный да запасы "экспроприированные" (вот словечко-то гадостное!) обратно в станицы свезли.

Опосля били в хвост и в гриву другие банды, никому пощады не давая. Много их развелось в степях старого дедушки Яика, многие здесь и сгинут. Поредели сотни, но и красных много побили, особенно тех, кто по-русски еле мэкал. Одного такого в плен взятого Прокудин сам допросил, тот и указал что за казаками отряд ЧОН на охоту вышел, сабель в шестьсот и с пулемётами. Войсковой старшина времени терять не стал, всех тот час же поднял и от тракта в степь увёл. А ворог тот после допроса жил не долго, когда вниз головой вешают, долго не живут.

По пути наткнулись на обоз красных, из засады их постреляли, кто жив остался да руки поднял, тех пощадили. Вспоминая тот бой, Ерофеев досадливо скрипнул зубами. Прокудина тяжело в ногу ранило, много крови потерял, его на телегу к другим раненым поместили. Пленные оказались городскими мужиками, все сплошь комиссарами заагитированы, но хлебнули уже кровушки и власти большевицкой, вот и в бою на рожон не лезли. Опросил их атаман, да новый наказ казакам отдал. И ушли сотни догонять отряд красной конницы, что тоже с обозом шёл. Но огнеприпасы, да два пулемёта с двумя пушками с захваченного обоза взяли. Пулемётов было восемь – шесть льюисов и два гочкиса – старые, образца 1900 года с раздолбаными треногами. Такие пулемёты к красным только в виде трофеев попасть могли. Помощь союзников, чтоб им пусто было! На тебе Боже, что мне не гоже. У всех льюисов кожухи пулями пробиты, где их в степи поменяешь? У убитого командира есаул приметил сигнальную ракету и забрал её. А про себя подивился, ракет он с марта семнадцатого не видывал. Остальное – что в обозе осталось, из строя вывели.

Отряд красных нагнали под вечер, краском у них оказался бедовый, людей спешил да оборону подготовил. Прокудин к тому времени совсем плох стал, по всему видно, отходил он уже. Да и сам атаман понимал это. И потому последний наказ дал: уничтожить красный обоз и воротиться домой. Сказал и отошла душа его.

Собрались казаки, шумят, спорят. Кто последнюю волю атамана выполнять хочет, а кто и домой уйти убеждает. Раненых-то надо уводить, да и пушки в станицах сейчас в большой цене.

И тогда есаул Ерофеев руку поднял. После смерти Прокудина он атаманом был выбран как по званию старший и по возрасту. Замолчали казаки и есаул молчал, всем в глаза глядя. И сказал, что быть ему грешным, на себя возьмёт перед Богом вину за нарушение воли атамана. Приутихли казаки, призадумались. "Али раненых нет, спросил есаул, али за спиной ЧОНовцы не идуть? А-ну айда в станицы, ребята!" И повёл сотни кратчайшим путём домой.

В бинокль железная дорога была как на ладони, Ерофеев долго смотрел не появится ли ещё одна дрезина. Появилась! Это уже верный признак приближения поезда. Двое красноармейцев за рычагами, двое с винтовками по сторонам смотрят. Проскочили по дороге и скрылись на восход. Ну что же, решил есаул, устроим "товарищам" пламенную встречу. Жаль только пушки бросать придётся, патронов(3) к ним мало, а без них толку от артиллерии никакой, так чего тогда тащить их? Сотник Терёхин, ясное дело, обижаться станет, потом по-соседски всё выскажет! Он артиллерист божьим промыслом, с Германского фронта с двумя Егориями вернулся.

По сигналу есаула через дорогу пошли подводы с ранеными. Теперь бы только успеть им до вон той балки дойти, до которой верно верста будет. Успели. И даже с запасом – ждать эшелона пришлось часа три. Кабы не бурки, злой степной ветер всех бы пронял.

Ерофеев оглянулся. Вот ведь, казаки! Вот удальцы! Отсюда даже пушчонок не видать! По ту сторону полотна тоже укрылись что надо! В бинокль не заметишь. А на заходе вон уже появился далёкий едва различимый в бинокль дым.

Поди уже пора, решил есаул, выждав положенное время, и крикнул куропаткой. Сидевшие в секрете бросились за подходящую к полотну невысоконькую балку и залегли за ней, теперь их задача – фланкирующий огонь вести. Паровоз шёл на всех парах, в оптику есаул рассмотрел бронепоезд. Зажмурился и сплюнул. Бронепоезд подошёл быстро, весь красными тряпками обвешан, надписи всякие да с новой революционной орфографией. И надписи одна другой кровожадней. 'Смерть Колчаку!' 'Смерть кадетам!' Смерть, смерть, смерть… И одно 'Даешь!' В марте семнадцатого года, когда есаул в Закавказье застрял, запасные полки тоже такие вот тряпки с 'Даешь!' любили. Эх, год же был дрянной. А последние полгода среди убитых и у пленных частенько газеты большевицкие попадаются с новой орфографией, и не всегда понятно что пишут. Вот взять то же слово 'даешь' – то ли кто-то кому-то что-то отдать должен, то ли кому-то за кем-то доесть надобно, а всё из-за выброшенной яти. Ерофеев ещё не знал, что нарком Луначарский даже слово для этих несуразиц ввёл – омоним, а ведь до товарища Луначарского в русском языке омонимов попросту не было, за редким исключением… Есаул рассматривал бронепоезд. Хорошо что он лёгкий, не-то раскатал бы в блин всю засаду. Да и этот – ворог опасный. Но отступать поздно, да и не дело это от врага стрекача давать, станичники на позициях сигнала ждут. Машинист кажись что-то заподозрил и резко поддал пару, видать ему прилегающая балка не понравилась. Ерофеев вспомнил свой первоначальный замысел перекрыть дорогу телегами и понял всю его безнадёжность. Затея с затором в раз лишила бы внезапности, а прицепленный спереди передней платформы нож снёс бы телеги, не заметив. Этакую громадину, как бронепоезд, да ещё на всех парах мчащую, за просто так не остановишь. Был бы динамит, взорвали бы полотно без раздумий. Жаль рельсы не разобрать, работа не на час и считай голыми руками, а когда следующая дрезина появится или поезд – неизвестно, да и у команды бинокли должны быть, кругом степь и ровная дорога, на много вёрст всё просматривается. Эх, где наша не пропадала! Есаул громко свистнул и передёрнул затвор.

В степи дуплетом ухнули пушки, первые фугасные гранаты(4) врезались в цистерну бронепаровоза, пробили полулинейную(5) броню и разорвались внутри. Пар повалил как дурной, всё вокруг окутало белым густым маревом. Молодец Терёхин! Сам наводку каждому орудию делал, сам меру упреждения по движущемуся и идущему на разгон бронепоезду исчислил. Теперь казаки в орудийной прислуге только команды слушают и торопливо суетятся. Бах! Бах! Граната пронеслась над прицепленной перед паровозом платформой, и рванула вдалеке. Высоко она прошла, хорошо своих не зацепила. Второе орудие Терёхин перенацелил на штабной вагон, граната звонко ударила почти по центру. Внутри рвануло, из верхних створок потянулся дым. Третья очередь казачьих трёхдюймовок прошлась по орудийным башням. Граната срикошетила от передней башни, другая повредила ствол пушки второй башни. Трёхдюймовка красных ударила в ответ, это скорей не пристрелочный выстрел, это у канониров нервишки сдали. Позади залёгших казаков вырос фонтан земли.

Сдвоенную платформу, с которой уже строчил максим да выпрыгивали стрелки НКПС, окатила шрапнель, густо скосив до двадцати большевиков. Из тех, кто под шрапнель не попал, не все и до насыпи добежали, многих достали меткие казачьи выстрелы. Максим заткнулся навсегда. А с красным орудием завязала дуэль вторая пушка Терёхина.

По штабному вагону ударила очередная граната, вырвав бронелист. С такой дистанции листы в 47-63 точки(6) трёхдюймовых гранат не держали. Едва отгремел взрыв, как внутри вагона полыхнул пожар.

Бронепоезд уже катил по инерции, красноармейцы посыпались из вагонов, падая от казачьих пуль. Два гочкиса прошлись по прицепленным платформам и бегущим фигуркам в безпогонных шинелях. Надолго гочкисов не хватит и Ерофеев досадовал, что всего по две ленты к ним в обозе нашлось. Даже странно, пулемётов вон сколько везли, а патронов мало.

Трескотня поднялась страшная. Винтари, гочкисы, максимы в амбразурах. Вскоре замолчал ближний гочкис, расстреляв последнюю ленту. И тут же точным попаданием в щит накрыло казачью трёхдюймовку. Из прислуги выжил только один, его, контуженного, оттащили в укрытие. Оставшаяся пушка Терёхина сосредоточила огонь на орудийной башне, место у прицела занял сам сотник. Пушка вздрогнула, граната угодила в башенный триплекс, повредив орудие и уничтожив башнёров. Последнюю гранату сотник использовал по одному из пулемётов, попал точно в амбразуру. И осел, сражённый метко полоснувшей очередью. Казак-заряжающий склонился над ним да прикрыл шапкой залитое кровью лицо. Затем оттащил убитого урядника-наводчика и взял шрапнель. Прицел у пушки разбило, он навёл по залёгшей пехоте на глаз. Не суетясь установил нижнее кольцо буквой "К" против риски на тарели, тем самым перевёл шрапнель 'на картечь', зарядил и нажал на спусковой рычаг. Шрапнель рванула в пятнадцати саженях от орудия и около двухсот шестидесяти пуль по широкому конусу накрыли врага.

Есаул приложил пальцы к губам да свистнул что было мочи. Казаки начали откатываться, держась кочек и выемок, да постреливая. Раненых и убитых забирали с собой. На той стороне полотна его свист, понятное дело, не слыхать, Ерофеев приготовил ракету и поднял руку в зенит. Нажал на спуск. Сигнальная ракета умчалась ввысь с громким шелестом, оставляя за собой сизо-чёрный дымный след. Отойдя сажен на тридцать, казаки подозвали лошадей и повскакивали в сёдла. Тресконула вдогон пулемётная очередь, срезав одного из станичников вместе с лошадью. Убитого закинул на своего коня его товарищ. Свесившись к сёдлам, всадники понеслись в степь, чтоб сделав крюк, соединиться за полотном со второй сотней. Ищи теперь казаков в поле!

Шёл февраль девятнадцатого. 4-я армия красных, созданная из крестьянских партизанских отрядов и рабочих полков, численностью в семнадцать тысяч штыков, нанесла ряд поражений казакам и взяла Уральск. Но боевой порыв красноармейцев вскоре иссяк, покидать тепло казарм и идти в лютую стужу в степь на штурм хорошо укреплённых станиц революционные полки не желали. 4-я армия начала разлагаться, появились отряды расходящихся по домам дезертиров, зачастили стихийные митинги. Теряя управление, красное командование предприняло попытку навести порядок мерами революционной дисциплины. Однако не единожды доселе опрованные на всех фронтах меры вызвали в частях 4-й армии череду бунтов. Два полка Николаевской дивизии восстали в открытую и перестреляли комиссаров. Николаевцев поддержала команда бронепоезда, а потом и крестьяне Ново-Узенского уезда. Когда к восставшим прибыли для наведения порядка член Реввоенсовета Линдов и члены ВЦИК Мяги и Майоров, их просто поставили к стенке. В 4-ю армию был срочно отправлен новый и малоизвестный в РККА командарм Фрунзе, но был смертельно ранен по дороге в Уральск во время налёта рыскавших по тылам 4-й армии казаков. Новый командарм, посланный Троцким в 4-ю армию, прибыл вместе с венгерской интербригадой и отрядом ЧОН. Незамедлительно начав расследование, командарм принялся наводить 'железную дисциплину'. Вследствие его усердия интербригада и ЧОНовцы были разгромлены, командарма расстреляли вместе со всеми взятыми в плен. 4-я армия развалилась на глазах, большинство командиров было перебито, часть отрядов перешли к белым, но основная масса разошлась по домам. В связи с 'растворением' 4-й советской армии, Колчак начал наступление раньше запланированного срока. В образовавшуюся брешь из армии генерала Ханжина был выдвинут 2-й Уфимский корпус, а на Уфу в лоб ударил 6-й Уральский корпус генерала Сукина. 5-я советская армия Блюмберга была смята и разгромлена. Уральск был взят 9-м корпусом Войцеховского в конце февраля, 3 марта пала Самара, где произошло восстание запасного полка. Перед Колчаком открылся оперативный простор. К этому времени в Поволжье в красных тылах уже начали повсеместно вспыхивать крестьянские восстания.

____________________

(2) дутовцы – Уральская казачья армия до марта 1919 г. оперативно подчинялась атаману Оренбургского Казачьего Войска генерал-майору Дутову.

(3) Патроны (артиллерийские) – унитарные снаряды

(4) Гранаты (артиллерийские) – снаряды со взрывателем ударного действия

(5) Линия = 1/10 дюйма. 1 линия = 2,54 мм

(6) 47-63 точки = примерно 12 мм и 16 мм. Точка = 1/10 линии = 0,25 мм

____________________