Время Обречённых

Баренцево море, 10 августа 1938 г.

Заполярное солнце никогда не восходило высоко – к этому не сразу привыкаешь. Сейчас солнце было скрыто облаками и лишь на несколько минут иногда показывалось между разрывами плотных бело-серых армад.

Ветер то стихал, то набирал силу. Фуражку из-за него приходилось носить пристёгнутой к подбородку, а то, неровен час, улетит за борт и пиши пропало.

Майор Вольф Зиммель, командир дивизиона палубных торпедоносцев, стоял на помостке у бронеколпака стартово-командного пункта БЧ-6 – или в просторечии у "вышки". Стоял, держась за ограждающий помосток леер и, наверное, в тысячный раз рассматривал полётную палубу. Там внизу копошились фигурки техников; совсем недавно встала на место бронеплита, закрывшая шахту лифта, что унёс в ангар самолёт. Ещё один истребитель уже сложил консоли, техники осматривали его, готовясь подкатить с помощью буксира ко второму лифту. В воздухе сейчас находилась дежурная пара истребителей.

Все те месяцы, что Зиммель служил на авианосце "Адмирал Макаров", он не переставал восхищаться этим кораблём. Авианосец такого тоннажа был пока что единственным в русском флоте, однако на архангельских верфях достраивался его собрат – более тяжёлый "Адмирал Колчак". На теперь уже искушённый взгляд Зиммеля трудно было представить в северных морях и Балтике нечто более грандиозное среди авианосцев, чем "Макаров". Только новейшие линкоры и линейные крейсеры превосходили его по водоизмещению и габаритам. 37 тысяч тонн, около 1500 человек экипажа, максимальная скорость хода 34 узла, превосходное бронирование, в том числе ангаров, два 26-ти тонных лифта и два 14-ти тонных. "Макаров" имел мощное оборонительное вооружение, расположенное в основном ниже уровня верхней палубы: четыре контрминные(1) батареи в составе шестнадцати 25-мм автоматов; зенитные батареи – четыре 100-мм, восемь 76-мм и двадцать четыре 37-мм орудий. Главным оружием авианосца была, конечно, авиация. Всего 70 самолётов: 40 истребителей Альбатрос, 25 торпедоносцев Касатка и 5 разведчиков ИМ-5Р. "Макаров" был гордостью северных корабелов, воплотивших в нём все самые последние достижения инженерной мысли. На текущий момент он по многим параметрам превосходил британские "Илластрисы", которых, впрочем, англичане успели построить уже четыре штуки. В русском флоте имелись и малые авианосцы, большинство из которых перестроены из устаревших тихоходных крейсеров времён Мировой Войны. Эти авиаматки несли от 18 до 24 самолётов, как правило, разведчиков и старых торпедоносных бипланов, использовавшихся теперь в качестве самолётов противолодочной обороны.

Перестройкой старых кораблей под авианосцы занимались отнюдь не только в России. Первыми это стали делать массово американцы с начала-середины двадцатых, перестраивая линейные крейсеры. Согласно вашингтонскому договору от 1922-го года, подписанному Великобританией, Североамериканскими Соединёнными Штатами, Японией, Францией и Италией, страны участницы обязались иметь определённый совокупный тоннаж надводного флота, тоннаж подводных лодок и авиаматок договором оговаривался отдельно. Поэтому часть линкоров и крейсеров была перестроена под авианосители зачастую с сохранением башень главного калибра, как, например, американский авианосец "Лексингктон" имел первоначально восемнадцатидюймовые орудия главного калибра. Эта лазейка широко использовалась адмиралами разных стран. В 1926-м к договору присоединилась и Россия, справедливо считавшаяся на тот момент слабой в военно-морском отношении державой – годы Гражданской и послевоенная разруха сильно сказались на русском флоте. Когда же после провала лондоской конференции 1930-го вышла из договора Япония, а за ней и Россия, достроившая в 1927-28 годах линейные крейсеры класса(2) 'Измаил', заложенные ещё в конце Мировой; а затем и остальные страны – та же Англия с конца двадцатых стала постепенно отходить от вашингтонской формулы, началось строительство профилированных авианосцев. Главной ударной силой флотов во всём мире по-прежнему считались линейные корабли. После лондонского провала ничто больше не сдерживало морские державы в тесных рамках и в начале десятилетия верфи получили столько заказов, сколько не имели со времён Мировой Войны; в той же Великобритании уже к 1935 году вступили в строй первые три в серии линкоры типа 'Кинг Джордж V' (II).

Ветер вновь стих. Зиммель засмотрелся на вспененный след кильватера, что оставлял за собою корабль. В шести кабельтовых позади и румба на три чуть левее шёл тяжёлый крейсер "Воевода", казавшийся с высоты надстройки "Макарова" этаким недомерком. Чего уж говорить об эсминцах, больших охотниках и судах обеспечения, что шли в составе эскадры походным ордером. Остальные три собрата "Воеводы" едва различались прямо по курсу на горизонте. Эскадра направлялась в район учений, где должна встретиться с главными силами Северного флота – линейными дивизиями и бригадой линейных крейсеров. Большие учения в августе были уже вторыми в этом году, в них, как и в марте, планировалось участие основных сил Рейхсмарине. А где-то далеко в море район учений уже перекрыли подлодки, сторожевики и эсминцы, совместно с которыми несли дозор самолёты и гидропланы 1-й морской авиаэскадры, базирующейся на аэродромах и пирсах Кольского полуострова.

Тусклое солнце вновь выглянуло из облаков и совершенно непостижимым образом вдруг навеяло Вольфу семейные образы. Перед глазами встали Катрина и трое сыновей, которых он, бывает, и месяцами не видит. Особенно теперь – на флоте. Катрина, или Катя-Катерина, как её зовут в России, была родом из Баварии. В тридцать первом её семье удалось пробраться в Померанию, а затем покинуть Германию на русском пароходе. Сперва был Ревель, потом их забросило в Сибирь, о которой в Германии ходило много страшных слухов, небылиц и нелепиц. Зиммель познакомился с нею в Новониколаевске(3), через который он перегонял самолёты из Нижнего Новгорода в Приморье, а иногда и через Охотское море на Камчатку. Свадьбу сыграли в Уральске(4), куда её семья переехала спустя месяц их знакомства. Некогда захолустный городок, являвшийся, тем не менее, столицей обширной области, простёршейся от середины восточного Каспия до северных отрогов Уральских гор, был теперь промышленным городом с около трёхсоттысячным населением. С тех пор Катрина мотается с ним по гарнизонам по всей чудовищно огромной по европейским меркам России.

В этот момент Вольфу стало особенно тоскливо, хотелось прямо сейчас хоть на миг услышать нежный голос жены и весёлый детский щебет. Шутка ли – почти весь июнь провёл в море, а в июле бесконечные полёты и организация тренировок переведённых из армейской авиации лётчиков, которых на борту не менее половины. Остальные пришли из морских авиаэскадр. Учебные торпедометания, командировки и полёты, полёты, полёты. Дома он появлялся редко.

Вытащив из внутреннего кармана кителя семейную фотокарточку, хранимую под сердцем, Вольф почувствовал, как сразу стало веселей. Облокотившись на леер, он рассматривая родные, милые лица. Всё-таки его ждут и любят. Александр – его первенец, которому только через год идти в первый класс, уже мечтает стать лётчиком, как папа. А Катрина не раз намекала, что давно подумывает о дочери. Всего неделя прошла, как расстались, а как будто месяц. В тот день к пирсам архангельской базы, на рейде которой стояли "Макаров" и гордые красавцы линейные крейсеры, в окружении тральщиков, минзагов и прочей мелюзги, напутствовать уходящие экипажи прибыл сам главком ВМС Кедров. А Катрина с детьми была где-то в толпе, Вольф как мог искал её взглядом, но тщетно. И когда, наконец, грянул марш "Прощание славянки", он всё-таки разглядел их – нарядно одетых, машущих руками. Махали Катрина и Алекс с Вилли, младший Арни спал у матери на руках. Спал не смотря на окружающий шум. А потом была стоянка на рейде Ваенги(5), заход в Романов-на-Мурмане был в последний момент отменён. Прогулки по бесконечным сопкам и небольшому городишку. Длинные одноэтажные дома, низкорослые берёзы, деревянные тротуары и пешеходные дорожки, как и в Архангельске, и обстоятельные горожане с суровыми лицами жителей севера.

– Тоскуешь, Вольф? – спросил поднявшийся на помосток Егор Бабаков.

Зиммель обернулся, пожал руку.

– Да что-то настроение, Егор, вдруг нахлынул такое… тоскливое.

– Ничего, – хлопнул его по плечу Бабаков, – вернёмся, отведёшь душу.

Зиммель пожал плечами, вернуться-то он вернётся, но будет это не скоро. И уже через секунду от тоски не осталось и следа – унывать не в его характере. Так – мимолётная слабость сильного духом человека. Он глубоко вдохнул и на губах заиграла искренняя улыбка. Авиация давно стала смыслом его жизни, а уж палубная – элита морской авиации; попасть сюда можно считать настоящим подарком судьбы. И пусть он служит в русском флоте, главное, что реванш за расчленение Родины, как говорят в России, не за горами. И он, майор Зиммель, готов принять в грядущих битвах самое деятельное участие.

А между тем, с Бабаковым завязался обыденный разговор о службе да о флотских порядках, столь непривычных для бывших сухопутных лётчиков. Егор был на три года младше Вольфа, командовал 1-й эскадрильей истребительного дивизиона "лютиков". "Лютиками" на "Макарове" называли всех лётчиков-истребителей, это было и их прозвище, и позывной. Пошло это от фамилии командира БЧ-6 авианосца полковника Лютикова, с мая формировавшего эскадрильи Альбатросов и Касаток, после включения корабля в боевой состав флота. Пилотов-палубников полковник тренировал на учебном имитаторе палубы, построенном на берегу реки Ганг, что в Кемском уезде Архангельской губернии. Позже – уже в Мезенской губе, где лётчики проходили тренировки на самом "Макарове", истребительным дивизионом стал командовать подполковник Дубинин, а торпедоносным майор Зиммель, но прозвище "лютики" так и осталось за ястребками. На фюзеляжах даже понаносили изображения жёлтых цветов. А потом и на Касатках появились свои отличительные эмблемы – улыбающиеся волчьи морды. Торпедоносцы получили позывной "волчата" по имени своего командира Вольфа Зиммеля.

После перевода на "Макаров" Егор Бабаков какое-то время ходил в капитанах, впрочем, не долго, совсем недавно он получил производство в штаб-майоры. Когда Вольф в очередной раз скользнул глазами по его новеньким погонам со звёздочкой между голубыми просветами, ему вспомнилось как Бабакова в Ваенге упорно называли каплейтом, потому как он единственный из всех пилотов разгуливал на берегу в кителе. Так вышло, что он первым из лётчиков сошёл на берег, а потом внезапно, как это бывает в заполярье, хлынул дождь. Остальные из-за дождя предпочли надеть чёрные кожаные регланы. Как-то так повелось, что в Ваенге палубников не видали отродясь и потому никто не обращал внимания на цвет просветов. Собственно, кроме холодного оружия – кортиков у моряков и ножей-стропорезов у пилотов, повседневная форма лётчиков палубной авиации только этим и отличалась от плавсостава; никаких крылышек на фуражке и обшлагах, вместо авиакокард – изящная кокарды, как и у моряков, ничуть не изменившиеся с царских времён. К тому же сухопутные звания морские лётчики получили в 1924-м и до начала тридцатых многие по привычке или из вредности предпочитали представляться по-морскому, а кое-кто из "старичков" продолжал вредничать даже сейчас.

С Егором Вольф сошёлся как-то сразу, тот был прост в общении и заядлым картёжником. Иной раз и Зиммель был не прочь перекинуться, но играл он посредственно, благо хоть на деньги было строго воспрещено. Как и многих из лётного состава "Макарова", Бабакова перевели сюда из армейцев; и он с Зиммелем были единственными обладающими боевым опытом. Егор пришёл на корабль в июне, отгуляв положенный после Испании отпуск, в которой сделал в общей сложности сто двенадцать боевых вылетов. Кроме "Клюквы" и Владимира III степени с мечами, он как "испанец" носил наградную ленту с цветами франкистского флага. Ну а Вольф наград не имел, в той войне как-то не до них всем было, вышел из боя живым – уже хорошо. Особенно когда на тебя одного вчетвером-впятером наваливаются, что при господстве в воздухе авиации Антанты было не редкостью. Ну а на новеньком истребителе Бабакова под фонарём красовались четыре креста – четыре сбитых в Испании противника. Сам он в воздушных боях сбит не был ни разу, разве что несколько пробоин когда-никогда. Но вот от зениток ему доставалось по крупному, ведь не раз приходилось летать на штурмовки позиций. Четырежды он благополучно дотягивал до своего аэродрома, а однажды едва успел покинуть горящую машину и хорошо ещё, что приземлился к своей пехоте.

– Слыхал, как сёдня Власьин свою трубку разбил? – усмехаясь, спросил Бабаков.

– Нет… – удивился Вольф. – Странно. Он же, кажется, не психованный.

– Ага, кажется, – вновь усмехнулся штаб-майор.

Зиммель хмыкнул. Капитана Власьина – комэска-3 "лютиков", среди лётчиков недолюбливали. Он был тяжёл характером и порой до невозможности зануден. Поговарили, что той осенью, когда он служил в береговой авиации, его ранил на дуэли какой-то подпоручик, которого Власьин распекал на разборе полётов. Распекать-то распекал – это дело обыденное, но капитан позволил себе оскорбить молодого пилота, причём при всех. В итоге всё вылилось в дуэль, так как ни одна из сторон не пошла на примирение. Дрались на саблях, оба дуэлянта ранили друг друга и потому не смогли продолжать поединок. Дуэли в Вооружённых Силах не сказать, что поощрялись, но и не запрещались, однако прежде чем дуэль состоится, секунданты обязаны сообщить в суд офицерской чести.

– И отчего же сыр-бор пошёл? – поинтересовался Зиммель.

– Да Колпаковский опять своё гнул, – Бабаков потёр нос с ехидной ухмылкой. – Собрались мы вот в нашей кают-компании, все своими делами занимаются… А Колпаковский опять со своими суевериями нудеть начал.

Вольф улыбнулся. Русские лётчики в основной массе не очень-то суеверны, чего не скажешь о моряках. Тут на "Макарове" он поначалу диву давался, сколько у мореманов всяческих примет и поверий. В ихней кают-компании, например, живёт-поживает всеобщий любимец чёрный котяра по кличке Мазут. Кот считался оберегом команды, его даже в список экипажа внесли на должность помощника кока. А когда Мазут начинал резвиться, все ждали шторма. Или взять поверье, что покойник на борту к несчастью, отчего всех мертвецов во всём мире хоронят в море. У лётчиков же было по-своему. Кто-то был суеверен, кто-то нет. И если в русской авиации к номеру "13" относились нейтрально, то у англичан и американцев его практически не встретишь среди бортовых номеров.

– И о чём на это раз спорили? – спросил Вольф, прекрасно зная, насколько штабс-капитан Колпаковский был подвержен суевериям.

– Да по-моему, чушь какая-то, – Бабаков раздумчио поджал нижнюю губу. – Колпаковский опять агитировал исключить из употребления слово "последний". Грит: "надо крайний полёт, крайний поход". А последний, по его словам, вроде как в один конец. Ну, ребята слушали его, значит, слушали да вяло отмахивались. И тут… – Бабаков сделал многозначительную паузу, – и тут вступает Власьин.

Штаб-майор изобразил на лице загадочность и с кривляющей интонацией, имитирующей нудную манеру речи капитана Власьина, продолжил:

– "Знаете ли, сударь, эти ваши забабоны – полнейший вздор!" Ой, что тут началось! Колпаковский как напал на Власьина, как напал! А тот ему: "если у вас там в эскадре было так принято, то хрен бы с ним. Но не смейте эти дурацкие суеверия насаждать здесь. У нас тут из разных мест собрались и везде говорят "последний". Моряки тоже так говорят". В общем, спор перешёл в затяжную баталию. И знаешь, Вольф, я впервые был на стороне Власьина. А он ещё припечатал Колпаковского, грит ему: "последний – это идущий по следу, а крайний – вышедший к краю, потом – всё! Амба!" И ладонью так себя по шее полоснул.

– А трубка?

– Трубку он курил и не заметил, как потухла. От досады в запале да с благим матом трахнул ею об стол. Треснула она.

– Жаль. Хорошая была. Пеньковая.

– Да чёрт с нею, с трубкой этой!

– Ну прости, Егор. Видать, не настолько я обрусел, чтобы этот спор так меня взволновал.

– Ну ты даёшь, ей-богу… Ладно, Вольф, пошли. Через… – он глянул на часы, – через тринадцать минут Лютиков всех в кают-компании собирает.

У лётчиков "Макарова" имелась своя кают-компания. Впрочем, морские офицеры бывали здесь не редко, как и пилоты у моряков. Тут почти отсутствовал голый металл; помещению, по возможности, старались придать вид офицерского собрания, словно бы оно размещалось где-нибудь в гарнизоне на берегу. Плотные жёлто-кремовые шпалеры на стенах; на полу сдвинутые впритык друг к другу красные ковровые дорожки; кофейные, игральные, журнальные столики; в углу у кадки с молодой бразильской пальмой, привезённой кем-то в виде побега из ялтинского Никитского ботанического сада, размещался бильярдный стол. Книжные шкафчики; музыкальный уголок, где сейчас стояли оставленные хозяевами гитары – шести- и семиструнка; электросветильники с перламутровыми плафонами в виде вошедших в широкое употребление в жилых домах цветочных бутонов; а вместо окон два иллюминатора.

Народу в кают-компанию набилось густо и даже с избытком, такое наблюдалось здесь довольно редко. Помимо пилотов присутствовали свободные от вахты (как теперь по-морскому стали называть дежурства) офицеры стартово-командного пункта и начальники техслужб. Сдвинули поплотней скамьи и стулья, расселись кто по компаниям, а кто и по подразделениям. Гомонили, шутили, пускали вверх папиросный дым.

Когда вошёл вестовой матрос и, отыскав взглядом подполковника Дубинина, юркнул к нему и что-то сообщил на ухо, гомон затих на добрые полминуты.

– Господа, прошу внимания, – встал и обратился Дубинин, отпустив жестом вестового. – Полковник Лютиков задерживается.

Командир истребителей прищурился и с лёгкой улыбкой произнёс:

– Просьба всем – не расходиться.

Послышались смешки, его шутку оценили.

Ждать пришлось около двадцати минут, за этот временной промежуток Зиммель успел наслушаться самых разных версий по поводу объявленного общего сбора. Соседи – его подчинённые из торпедоносных эскадрилий, склонялись к мысли, что будет объявлено о плане первой фазы учений, а сидевший чуть поодаль поручик из разведзвена предположил, что у границы закрытой зоны появились британские подлодки и что пока их всех не отгонят, так и будем куковать неизвестно сколько.

И вот все разговоры резко оборвались.

– Господа офицеры!

Загрохотав отодвигаемыми стульями и скамейками, собравшиеся вытянулись в струнку. Вошли двое. Первым комингс переступил полковник Лютиков, за ним командир корабля капитан первого ранга Иванов 15-й.

– Вольно! Садитесь, господа, – отдал распоряжение Лютиков.

Когда все расселись на четверть минуты наступила тишина. Лютиков и Иванов 15-й заняли отведённые им места за столом. Зиммель, как и все, застыл, приготовившись ловить каждое слово командира. И с любопытством, но не в открытую таращась, рассматривал каперанга, которого за всё время службы на корабле видел от силы раз десять – в основном на построениях. Номер после фамилии капитана заинтересовал Вольфа с первых же дней, ещё в бытность свою сухопутным лётчиком, он слыхал про такие номера, но особого интереса они тогда у него не вызвали. Но попав на "Макаров", любопытство взяло верх и как ему объяснили офицеры-моряки, номер говорил о давней морской династии Ивановых, первый из которых стал офицером по приказу Петра I, получив производство то ли из простых матросов, то ли из денщиков какого-то боярского сына за знания и умения, обретённые в Голландии. С тех пор и пошла морская офицерская династия Ивановых. К несчастью, она едва не оборвалась в Гражданскую – отец, дядьки, старшие двоюродные и троюродные братья каперанга, Ивановы 13-е, 14-е и 15-е были убиты матросами и комиссарами. Кого запытали в Гельсингфорсе, кого закололи штыками в лицо в Петрограде, кого бросили за борт связанными в Севастополе или забили насмерть ранеными в крымских госпиталях, где лечились от ран, полученных в боях на Чёрном море в Мировую. А кто-то пал в бою на Амуре, где матросы флотилии не поддались большевицкой пропаганде и сражались против красных.

Карьера у командира корабля складывалась довольно успешно, ещё полгода назад он был флаг-штурманом(6) черноморской дивизии линейных крейсеров, где проявил себя как грамотный и решительный офицер. Года через три-четыре его, по разговорам моряков, ждали орлы на погонах.

Несмотря на равность чинов с Лютиковым, Иванов 15-й по служебному статусу на корабле был выше. Да и будь Лютиков хоть генералом, а Иванов, скажем, кап-3, их статусы на борту не изменились бы. Флот есть флот, каперанг считался старшим морским начальником. Такие вот порядки. Впрочем, в лётной кают-компании он по негласному правилу уступал лидерство Лютикову, а в дела авиации лезть не стремился ибо и своих забот хватало.

– Внимание, господа офицеры, – тихим, но сильным голосом призвал каперанг. – Из штаба флота получена кодограмма, наша эскадра ложится на курс к Медвежьему, где мы должны соединиться со второй бригадой эсминцев и авиатранспортом "Смоленск". После Медвежьего наша последующая задача такова: будем идти на соединение с главными силами флота, район сбора будет указан позже. Как сообщили из штаба, находящиеся на дежурстве в Северной Балтике лодки крейсерской дивизии обнаружили значительные силы британского флота, идущие тремя колоннами. Предварительно известно, что в составе британских кораблей имеются линейная эскадра и не до конца пока установленные количественно линейные крейсеры. В разведотделе штаба нашего флота предполагают, что эскадры Гранд Флита имеют задачу войти в северо-западную акваторию Норвегии, где будут ждать конвоя с войсковыми транспортами. В связи с этим Главморштаб поставил нашему флоту задачу воспрепятствовать высадке британцев в нейтральной Норвегии, с которой у нас заключён договор о помощи ей в случае агрессии третьей стороны. Наша главная задача заключается в демонстрации силы и упреждении. В целях упреждения к побережью Норвегии также стягиваются дивизионы торпедных катеров и минные заградители нашего флота и часть эсминцев первой балтийской миноносной бригады.

Проведя пальцами по усам, разглаживая их до самой бородки, Иванов 15-й несколько секунд молчал, видимо решая для себя стоит ли раскрывать обстановку более подробно. В кают-компании царила полная тишина, никто не шептал и не ёрзал. Наконец, решив ограничиться изложенным, каперанг кивком дал слово Лютикову.

– Итак, господа. С завтрашнего дня начинаем нести усиленное боевое дежурство. До острова Медвежий задачи разведчиков будут возложены и на Касатки. Командирам эскадрилий организовать порядок дежурств по звеньям и до ужина представить на утверждение комдивам. С полуночи брожение по кораблю запрещаю. Всем находиться либо в каютах, либо в ангарах и кают-компании. Вопросы, господа?

– Германцы в деле участвуют? – спросил комэск-2 торпедоносцев капитан Россохин.

– Участвуют, – ответил Иванов 15-й. – Более подробно ответить, увы, не могу. Задачи, полученные нашими германскими побратимами, равно как и сама степень участия Рейхсмарине, мне не известны.

– А вы что же, капитан, – с веселинкой в голосе спросил у Россохина Лютиков, подметив сказанное им "в деле", – уже и на драку настроились?

– Так точно, господин полковник, – ответил Рассохин каким-то замогильным голосом.

Лютиков одобрительно мотнул головой, его рот тронула еле заметная улыбка.

– Да давно пора лордам рыло намылить! – озвучил может и не всеобщее, но довлеющее настроение поручик-истребитель, сидевший у иллюминатора.

Многие бросили на него взгляды, послышался шёпот, кто-то сзади Зиммеля предложил выдать поручику скипидар и банник, чтобы он при встрече с первым лордом адмиралтейства был во всеоружии. Что такое банник Вольф знал уже давно и тихо посмеялся вместе со всеми, смекнув, что эти насажанные на длинные шесты круглые щётки, которыми чистят стволы пушек от порохового нагара, можно использовать только по конструктивному назначению, то есть для прочистки "объекта" изнутри.

– Тишина, господа, – призвал к порядку полковник. – Ещё вопросы есть?

Больше вопросов не оказалось. Тогда вновь прозвучала команда, все дружно вскочили и проводили взглядами начальство. Атмосфера в кают-компании воцарилась напряжённо-приподнятая. Начались бесконечные обсуждения, стулья потихоньку стали растаскивать на прежние места.

Лётчики "Макарова" не знали, как впрочем, не знали и офицеры-моряки, что никаких военных транспортов англичане к Норвегии не посылали. При этом британцы огибали морской район острова Медвежий, где базировались два отдельных дивизиона летающих лодок поисково-спасательной службы и ПЛО, и усиленная истребительная эскадрилья. Стояли на Медвежьем и две береговые батареи из снятых со старых кораблей орудий. Стапятидесятидвухмиллиметровки, пожалуй, такому кораблю как линейный крейсер что слону дробинка, а вот двухсоттрёхмиллиметровые орудия уже заставляли с собой считаться. Плюс к этому в систему береговой обороны входили зенитные батареи. Но далеко не сила гарнизона заставляла англичан держаться подальше от Медвежьего, в конце концов, эскадры разбили бы береговые батареи, решись они на захват острова. Британцы опасались преждевременного обнаружения своих сил русской авиацией. Британские корабли шли к Скандинавии, дабы угрозой своей мощи перекрыть усилившийся грузопоток из Швеции и Норвегии в Северную Германию. В английском Адмиралтействе были уверены, что при виде стольких вымпелов линейных сил русское военно-морское командование поостережётся предпринимать попытку деблокирования коммуникаций союзника. Однако в расчёт британцев закрались ошибки, в Лондоне не знали точной численности линкоров и линейных крейсеров Северного флота. Границы России давно и надёжно на железном замке, а уж режимные меры на военных объектах в тридцатые стали притчей во языцах. С другой стороны, русская морская разведка ошиблась в численности и составе вымпелов вышедших в поход английских эскадр. И каждая из сторон считала, что вероятный противник значительно слабее.

____________________

(1) контрминные батареи – орудия, предназначенные для уничтожения вражеских торпед и всплывших мин, угол вертикальной наводки позволяет использовать их как зенитные.

(2) в русском флоте серийные корабли, построенные по проекту головного в серии, обозначались как корабли класса головного. Например, линкор 'Полтава' класса 'Севастополь'. В иностранных флотах, как правило, вместо термина 'класс' использовался 'тип'.

(3) Новониколаевск – [Новосибирск]

(4) Уральск – [на казахском новоделе Орал]

(5) Ваенга – [Североморск]

(6) флаг-штурман – штурман флагманского корабля.