Всё к лучшему

НЕСОСТОЯВШЕЕСЯ ЗНАКОМСТВО

– Значит, так, – он замялся. – Ты знаешь, конечно, что Андрей Сахаров находится в ссылке, в Горьком (Нижний Новгород). В полной изоляции. В последнее время оттуда почти нет достоверной информации, как он и в каком состоянии. Кроме того, что переболел. А надо бы узнать. Рискованно, но, может, съездишь?

Этот парень был умницей и занимался созданием культурной сети еврейского подпольного движения по всей стране. В нормальных условиях в подобном не было бы необходимости. Но тогда сотни и тысячи людей по всему Советскому Союзу получали отказы в выезде на Запад. Их называли «отказниками». Потеряв, как правило, работу и оказавшись в изоляции, они тянулись друг к другу. В Москве, Питере или той же Риге, где было много иностранных туристов, они еще могли получать нелегальную литературу, устанавливать или укреплять контакты с внешним миром, но в «остальной» стране им было особенно трудно. Возникла потребность в координации и поддержке именно таких «отказников». В основном, на базе начального изучения иврита и знакомства с обычной периодикой, издаваемой на Западе по-русски, книгами по истории, религии, с песнями на иврите. Все это привозили туристы по просьбе своих общин где-нибудь в США, Англии или Франции. Или те, кто под прикрытием туризма въезжал в СССР с целевой задачей развития контактов и доставки закрытой, только потому, что она не одобрена цензурой, информации.

Мне тогда уже довелось побывать и с запрещенной литературой в рюкзаке, и без нее в подпольных инспекционных поездках в Риге, Ташкенте, Алма-Ате, Бишкеке, Ленинабаде (Ходженте), в Минске и Вильнюсе. Разбросанные повсюду разрозненные семьи и кружки постепенно формировались в движение.

Одновременно такую же сеть пытались создавать и верующие. Вокруг изучения Торы, традиций и своих талантливых харизматичных лидеров в Москве и Питере. В отличие от светских, они не вступали в контакты с русскими правозащитниками или с другими подпольными национальными движениями.

– А какое отношение имеет Сахаров к евреям? – удивился я.

– Никакого. Кроме одного, но важного обстоятельства. Сахаров выступает в защиту всех. Права человека не соотносятся к какой-то группе людей. Они для каждого. И Сахаров отстаивает именно общечеловеческие принципы. Это личность масштаба всей страны и даже мира.

Почти единственный, с кем свободно общался в своей горьковской ссылке Сахаров, был его старый товарищ и коллега по физике, тоже ученый, «отказник» Ковнер. Его не выпускали из-за каких-то государственных секретов, которые он якобы знал по прежней работе.

Я должен был прийти к Ковнеру, передать пароль и договориться, чтобы буквально на следующий день Сахаров пришел к нему в гости, где бы мы и встретились. Если от него будут какие-то материалы, заявления или письма, а скорее всего они будут, то взять это с собой и немедленно уезжать в Москву. Но это на усмотрение, по ситуации. Любой лишний час пребывания в Горьком становился опасен.

Я взял деньги на поездку, забросил на плечо сумку и пошел на вокзал. Для конспирации мне дали адрес одного из «отказников» этого города, который тоже не знал ни меня, ни о моем приезде. Поэтому я вез от его знакомых какие-то нелегальные книги и несколько израильских журналов. Обычно это были «Алеф» и «Сабра» для подростков. Контактировать с другими не стоило, но выяснить заодно, какую практическую помощь хотят евреи этого миллионного города, было нужным. Поскольку Горький находился недалеко от Москвы, то посылать туда эмиссаров не стоило, но подготовить, что надо, к приезду человека оттуда уже имело смысл.

Я и сейчас не помню ни имен, ни лиц, ни семьи, у которой тогда остановился. Они думали, что я приехал только к ним, и были рады, поскольку не одиноки и о них, в той же Москве, знают и помнят. О Сахарове не говорил. Мы пообедали, долго разговаривали, обмениваясь новостями, а потом хозяева предложили показать набережную Волги, местный кремль и навестить кого-то из их друзей-единомышленников. Отказываться от гостей было невежливо и глупо. А зачем тогда приехал? Люди были нормальные и не считали себя центром родного города или общинной жизни. Но дело уже шло к вечеру, и все встречи отложили на завтра.

С утра, договорившись с хозяевами, что вернусь, погуляв по городу и посмотрев по сторонам – вроде «чисто», – я поехал по нужному адресу в типовом, но уютном доме с зеленым двориком и свежеокрашенными скамеечками перед подъездами. Ковнер оказался разносторонним и очень интересным человеком, в демократичном свитере, с большой бородой и здоровым чуством юмора. Настоящий такой литовский еврей. Потому и Ковнер. Значит, где-то из Каунаса (Ковно). К Андрею Сахарову его пропускали. Мы определились, что он сегодня же навестит друга и завтра утром тот, в свою очередь, зайдет к нему. В крайнем случае, передаст при встрече готовые к переправке письма или бумаги. Утром же либо на встречу, либо за записями на «чашку чая» заскочу и я. В случае личного знакомства брать с собой какие-то документы или письма было рискованно. Сахарова в Горьком опекали плотно.Так и договорились.

Уже слегка темнело, когда я вышел из подъезда и почему-то моментально почувствовал опасность. В доли секунды, не останавливаясь, во двор не пошел, а свернул на асфальтовую дорожку, ведущую, как оказалось, почти вдоль окон дома за угол. Поплутав невольно среди высоких кустов и цветников, выбрался наконец на малолюдную улицу, где уже были старые, купеческого вида, жилые строения и автобусная остановка. Главное – подальше. Любой транспорт будет везти в сторону центра, к людям.

Недалеко от остановки стояли автоматы с газированной водой. Работающие. Те самые, что утоляли жажду всей страны, по три копейки за лимонад. Стаканы, не на проволоке от краж, оказались на месте.

Я оглянулся на пустую улицу и под летнюю сладкую тишину бросил монетку. Техника ухнула, заурчала, но мою уже протянутую руку неожиданно взял кто-то сбоку. Не резко, не грубо. Но взял. Как овчарка, не сжимая зубы.

Непонятно, откуда они появились. Никого же и близко не было. Дядька с легким пузеньчиком, домашний, в спортивном костюме, словно из подъезда пошел мусор выносить, доброжелательно, но прямо в глаза, буднично сказал:

– Пройдемте.

Я оглянулся. Напротив нас, у тротуара, стояла машина с открытой задней дверью и двумя молодыми людьми. Холодными, как глаза гончей псины.

– Хорошо. Но сначала дайте допью…

Он подождал. Парни зажали меня с двух сторон на заднем сиденье и куда-то повезли. Как оказалось, в милицейский участок на вокзале. Сумку обыскали, но в ней ничего уже не было. В блокноте тоже никаких лишних записей, только много адресов и телефонов, без сортировки. К тому же два нужных мне местных адреса я запомнил еще в Москве.

– Ого, – восхищенно сказал старший, когда, вывернув карманы, на стол легли четыреста рублей. – Хорошо у вас направляют в командировку.

– Какую? Заехал в древний город, Волгу посмотреть.

– И что, посмотрели?

– Вы же не дали.

– А кто здесь из знакомых есть?

– Вот, к профессору Ковнеру сходил в гости.

Бессмысленно было ломать дурочку, когда взяли сразу после визита.

– А откуда знаете друг друга?

– Так и он, и я – «отказники».

– И у кого еще были?

– Больше никого в городе не знаю. Приехал утром на денек проветриться. Кремль посмотреть.

– А где билет, если утром?

Формально это был не допрос. Никаких протоколов не вели и не грубили.

– А зачем мне его хранить? Была бы командировка, как вы сказали, был бы и документ, чтоб отчитаться. А так не перед кем.

– Пошли, – устало закончил старший. – Мы сейчас возьмем вам обратный билет в Москву.

Он посмотрел на крепкую пачку рублей на столе.

– Из ваших денег. И проводим, как родного.

– Могли бы купить из своих, – обнаглел я. – Город-то я так и не увидел.

– Поговори еще…

До ближайшего поезда было часов пять. Все это время мы с ним сидели в зале ожидания. Одного из его парней я видел неподалеку. Иногда мы выходили на улицу, но со стороны перрона, уже в глубокую ночь, покурить. Спать все равно не хотелось.

– Дернетесь, только хуже будет, – предупредил он. – По месту жительства сообщим, что в вашем городе слишком шустрые ребята живут. Займутся.

– И правильно, сообщите. Наоборот, напишите им, что дергался. Зачем я им такой нужен? И мне, и им не надо. Пусть отпустят скорее.

В вагон они со мной не заходили.

– Смотри, – неожиданно сменил тон старший. – Если посчитаешь себя самым умным, пересядешь в другой поезд и вернешься назад, то…

– То что?

– Ноги переломаем.

Я притормозил.

– Зубы важнее.

– Это почему?

– А как улыбаться?

Один человек мне сказал, что любит жизнь.

– А кто не любит? – ответил я и подумал: «Но не всем нравится жить в этой жизни…».