И взошел Моисей на гору. И именно здесь, в Иордании, увидел он Землю обетованную. Под ним, прямо и чуть правее, возлежала млеющая под солнцем долина. Моисей знал, что не течет там молоко и мед, как обещал он страждущим красивой жизни соплеменникам.
Но иначе не пошли бы они из Египта в пустыню, куда глаза глядят. Какие-никакие, но были свои дома. Какая-никакая, но упорядоченная жизнь. Какой-никакой, но паек с законами. Рабство – это тяжело для тех, кто знает, что такое быть свободным. А его соплеменники давно это забыли.
Они бы и не ушли, если бы Моисей не пообещал им свой уголок плодородной земли, благодатный и райский. Правда, где-то там, за пустыней.
Ему бы, человеку, не поверили. Может, кто-то, но не все. И тогда он сослался на Бога, которого никто не видел, а значит, внушающего и доверие, и надежду, и страх, и любовь.
Разве могут они все это, и надолго, отдать одному современнику?
Сорок лет прошло с тех пор, как Моисей вывел свой народ из Египта. И медленно шли они, и никого из племен не было вокруг. Только одичалые кланы безбрежного Синая. И выходили они к оазисам, и оставались там подолгу, а благодатная земля – та, что за горизонтом была уже занята другими.
И понял Моисей, что свобода может быть только за счет рабства или уничтожения других. И нет выхода. Но и остаться, даже в ничейной пустыне, он уже не может.
– Зачем мы ушли из Египта? – не раз роптали те, кто пошел за ним. – И где эта обещанная земля обетованная?
И чувствуя, что стареет, похоронив брата и надежных людей, Моисей наконец решился.
Там, внизу, на новых просторах, как сообщали разведчики, есть и вода, и плодородная земля, и разобщенные города филистимлян, еще не знающих, что они обречены. Моисей не стал торопиться – их бы вырезали или вновь обратили в рабство. За ним была не армия, а народ. Свободный, но пастушеский и еще не знающий, как бороться за выживание.
С природой – оно понятно, уже научились, а вот с другими людьми… У природы есть свои признаки, цикличность и законы, а люди беспринципны. Моисей был при власти в Египте и знал это не понаслышке.
Он приказал разбить лагерь, чтобы готовить мужчин к войне и ждать, пока умрут последние из тех, кто родился в рабстве.
И еще он знал, что именно поэтому, приведя народ свой к благодатной земле, ему самому предстоит умереть.
Никто из живших в рабстве не должен был, завоевывать и строить новую жизнь. Раб всегда создаст то, что у него уже было. По-своему, но то же. И вести за собой людей на завоевание он уже не мог. А если это кончится крахом и новым рабством? После всего пережитого? Тогда зачем он позвал людей за собой из одной кабалы, уже притертой и понятной, в другую, смертельно опасную?
Моисей, первый революционер, идеалист-практик, умрет здесь, неподалеку. Арабы-мусульмане назовут здешнюю долину его именем – Долиной Мусы. Для них он тоже станет уважаемым пророком. Но потомки собственного народа место его последнего покоя не признают. Лучше нигде, посчитают они, чем на чужой земле. Пусть даже это и последняя ее пядь перед той, что стала своей. Если хотите, заповедной.
Но именно христиане поставили здесь храм – на священном месте, где Моисей впервые увидел землю, которую назвал обетованной. С облегчением, поскольку у него уже не было ни времени, ни сил вести людей дальше, за новые горизонты. Потому что в этом и была его свобода.
И, остановившись, признал он свое поражение, но никому не сказал об этом. Его бы не простили. Подросшая в пустыне, на свободе, молодежь и уже вполне зрелые сорокалетние мужи получили, наконец, осязаемую надежду – вон она, внизу. Сколько можно идти?
Прямо и справа – уютная долина и привычные пустынные горы. Слева – ковш Мертвого моря, соленого от слез, которые уже пролили люди и которые они, шедшие за своим вождем, тоже прольют, когда будут побеждать других и радоваться этому. И строить свое, разрушая чужое. И бороться друг с другом, безжалостно и кроваво, за власть и деньги. А с соседями – за себя.
И однажды, много столетий спустя, они снова все станут рабами, угнанные в Вавилон через другую пустыню. И еще много раз их будут уничтожать и изгонять.
Но Моисей научил их, вышедших на свободу и единственных в мире празднующих эту свободу каждый год с тех самых времен, на свой «песах» – пасху, главному: никто не застрахован от рабства. Внутреннего или пришлого. Но пока ты жив, вне его, навязанного, всегда есть где-то обетованная земля. Даже если путь к ней начинается с безжизненной пустыни. В неизвестность.
Но это лучше, чем сдохнуть с гарантированной хозяйской пайкой во рту, строя внеочередной город для очередного фараона или его, не всуе помянутых, слуг.
Так впервые сложилось четыре тысячи лет назад, так повторялось вчера и происходит сегодня.
У тех, кто доволен рабством, будет свое завтра.
Но зато у тех, кто не хочет с ним примириться, остается еще и вчера…