Всегда на переднем крае

Я. Гуревич Следы остаются всегда

Очень часто телефонный звонок раздается ночью. Злой умысел тщательно избегает людского глаза, и преступления обычно совершаются под покровом темноты.

Но в тот раз звонок раздался под самое утро. Сотрудник уголовного розыска Алексей Савельевич Попов уже готовился к сдаче дежурства по райотделу. Еще подумалось: удачно, что заканчивается дежурство в субботу утром, и дома успеешь побыть, и на рыбалку сходить, и вдруг — взволнованный голос в трубке:

— Сторожа убили…

Звонил Метлинский, начальник охраны в Институте орошаемого земледелия и овощеводства. Даже не спросив, кто у телефона, словно опасаясь, что кто-то перебьет и не успеет он всего сказать, торопливо зашептал в трубку:

— Сад института на окраине села Суклея знаете? Ну, вот там… Сменщик пришел, а он лежит под деревом… Кровь видна… Нет, сам еще там не был, люди рассказали…

Всего несколько минут понадобилось Попову, чтобы доложить о случившемся начальнику отдела подполковнику Косогорову и на попутной машине выехать к месту происшествия.

В огромном саду института, неподалеку от ничком лежавшего человека в поношенной фуфайке и крепких еще ботинках толпились люди — то ли пришедшие с утра на работу, то ли привлеченные страшным известием. Из отрывочных фраз, которыми они полушепотом обменивались, Попов уловил, что сторожа здесь хорошо знали и относились к нему в общем-то благожелательно.

Едва успел он распорядиться об охране места происшествия и торопливо занести в протокол первые сведения о случившемся, как подъехали подполковник Косогоров, судебно-медицинский эксперт Е. Я. Садикова и следователь районной прокуратуры А. М. Флоря.

Предварительное обследование показало: смерть наступила несколько часов назад, ночью, от двух огнестрельных ран в затылок. Около соседней яблони были найдены клочки пыжей из газетной бумаги.

Протокол вскрытия дополнительного материала следствию не дал. Разве только то, что обе раны нанесены из охотничьего ружья, причем выстрелы были произведены почти одновременно, с очень близкого расстояния.

Есть в специальной литературе такой термин — адаптация, приспособление организма к окружающим условиям, к длительному раздражению, привыкание чувств. Говорят, что адаптация присуща врачам, что постоянное общение с больными делает их малочувствительными к человеческим страданиям. Но это справедливо только в тех случаях, когда речь идет о плохих врачах.

И о сотрудниках уголовного розыска можно сказать то же самое. Адаптация возможна применительно и к ним, но опять же, если иметь в виду работников посредственных, инертных, не отличающихся ни познаниями в деле, ни любовью к нему.

Будь деятельность сотрудников уголовного розыска более видимой каждому, протекай она на наших глазах — как много доказательств получили бы мы тому, что и среди них, как и среди врачей, есть великое множество творчески одаренных, страстных и самоотверженных людей, которые любое преступление, непредотвращенное или хотя бы нераскрытое, переживают глубоко, как личную вину перед обществом.

За время работы Попову уже не раз приходилось расследовать дела, связанные с убийством человека. И тем не менее, каждый такой случай вновь и вновь заставлял его до предела напрягать нервы, вызывал порой ощущение почти физической боли от невозможности единым усилием воли и мысли схватить картину преступления, нащупать движущие его пружины.

Как обычно, тут же была создана оперативная группа по расследованию дела. Кроме Попова, вошли в нее молодой оперативный работник В. Кириллов и участковый Е. Кифарчук. Попов был старшим, от него ждали товарищи первого слова, которое облегчило бы выбор правильного направления поиска, которое помогло бы выработать первоначальную версию. А что он мог сказать, если преступление, казалось, состояло из одних неизвестных?

Месть? Можно допустить. Вероятно, были недовольные, озлобленные поведением, несговорчивостью сторожа. Может, задержал кого в саду? Может, сумку с яблоками у кого отнял или оружие в ход пустил? Втроем они опросили одного за другим остальных сторожей, начальника охраны, рабочих сада и всего подсобного хозяйства. Да, и задерживал, и сумки забирал. Хотя оружия не применял, но обязанности свои выполнял ревностно, на совесть. Один из рабочих — кто-то вспомнил — даже бросил озлобленно:

— Что, думаешь, вечно здесь работать будешь?!

Но особой злобы к человеку, ненависти обнаружить не удалось. По всей видимости, и не было ее вовсе.

Тогда что же?! Прельстился кто даровыми фруктами, а сторож попытался помешать? Можно и такое предположить. Тогда — кто прельстился?

Очень часто истоки преступления коренятся в отсутствии живого дела, в стремлении прожить полегче и беззаботнее. Для человека праздного, мечтающего о даровой наживе, сад института, такой огромный, ухоженный и обильный, не очень строго охраняемый, — кусок довольно лакомый. Проверить нигде не работающих?

Интуиция подсказывала: преступник где-то здесь, неподалеку — в Тирасполе, в Суклее, в близлежащих селах. В течение последующих нескольких дней Попов, Кириллов и Кифарчук выявили и тщательнейшим образом изучили всех неработающих мужчин — почему не работает, на какие средства существует, имеет ли охотничье ружье?

И эта версия ничего определенного не дала.

Но ведь каждый оперативный работник знает: каким бы умудренным, каким бы хитро-изворотливым ни был преступник — след всегда остается. Может, он трудно различим, может, он совсем не там оставлен, где ищут его, может, наконец, умения не хватает взять его, но он есть, не может его не быть!

Время от времени звонил телефон. На рынке у какой-то гражданки вытащили кошелек. Ночью в селе неизвестные забрались в магазин. Попов, как обычно, выезжал на место происшествия, составлял протоколы, вел допросы. Текущая работа шла своим чередом. А убийство человека все не выходило из головы. В душе Попов, конечно, не считал себя слишком чувствительным человеком, которого убийство могло бы выбить из колеи. Но приобретенный с годами опыт с логической неопровержимостью говорил, что преступник, однажды решившийся на убийство, способен пойти на него и во второй раз, и в третий. Подсознательное понимание неотвратимости наказания, животный страх за собственную участь преследуют его днем и ночью, обесценивают в его глазах чужую жизнь. Он становится социально опасным. И с этой минуты уже он, Попов, он, Кифарчук, он, Кириллов, считают себя персонально ответственными за то, что может совершить убийца, если его вовремя не обезвредить.

Алексей Савельевич шаг за шагом прослеживал все действия своей группы с той самой минуты, как услышал в трубке взволнованный голос Метлинского, и чувствовал, что упущено что-то самое важное, самое существенное, что могло бы навести на след. И вдруг — как раз в то время, когда допрашивал мелкого карманника, который стащил на рынке кошелек, — мысль, вернее даже не мысль, а так, импульс какой-то, озарение мгновенное: а что, если преступник все-таки украл яблоки? Куда они ему? Для себя? Вряд ли кто ради этого пойдет на убийство. Значит, для продажи?

Кириллов и Кифарчук подумали, потом один сказал:

— Может, и не сулит эта версия успеха, а все-таки проверить надо… И то уж, кажется, в тупик зашли…

Списки сдатчиков фруктов на приемном пункте оказались ошеломляюще пространными. Сдавали и тираспольские, и суклейские… Сначала отпала самая значительная часть — владельцы собственных садов; их трудно было заподозрить в стремлении нажиться за счет общественного сада. Потом методом исключения еще более сузили круг; отпали те, у кого не числилось охотничьих ружей. Наконец, когда уже оставалось полтора-два десятка человек, Попов, не очень-то рассчитывая на удовлетворительный ответ, так просто, на всякий случай, задал вопрос приемщице:

— Скажите, а вы не припомните что-нибудь подозрительное во внешнем облике или в поведении тех, кто сдавал фрукты?

Приемщица задумалась. С тех пор как стали сдавать ранние сорта яблок, перед ней прошло множество людей, разве всех в памяти удержишь. Кто-то ругался, кто-то ворчал, что продешевил, кто-то пытался сдать без очереди. Она медленно перебирала корешки квитанций, пытаясь хотя бы приблизительно восстановить в памяти внешность этих людей, характер происходивших разговоров. Вдруг она задержала один из корешков в руке, тихо, словно припоминая или разглядывая что-то трудно различимое, прочитала: «Семенова Людмила Ивановна…»

Все притихли. Приемщица прочитала фамилию еще раз, уверенно сказала:

— Совсем еще девочка. Лет тринадцать-четырнадцать, не больше… Я еще спросила, почему отец не привез яблоки, тут ведь килограммов девяносто-сто, не меньше, а она говорит: некогда ему, дескать, на работе занят… На тачке, правда, они были, но все равно для девчонки тяжело.

Кифарчук, отправившийся по указанному в корешке адресу, возвратился поздно. Снял фуражку, вытер платком пот со лба и с затылка, удивленно развел руками:

— Не проживает… Как то есть не проживает? А так, очень просто… Ни по соседству, ни на всей улице…

Значит, документик фиктивный? А может, и фамилия вымышленная? Это уже становилось подозрительным. Проверили в паспортном столе. Да, Семенова Людмила Ивановна, 13—14 лет, не значилась.

Лет тринадцати-четырнадцати… А что, если школьница постеснялась яблоки под своей фамилией сдать? Мало ли что…

— А вы бы ее узнали? — спросил Попов у приемщицы.

— А чего ж, недавно ведь дело было.

В школе Попов с приемщицей ходили по коридору, во время перемены заглядывали в классы. Нет, никого похожего. Только когда возвращался какой-то класс со двора с урока физкультуры, женщина схватила Попова за руку:

— Она… Точно, она… Вон, сзади идет, в голубенькой маечке…

Девочку и в самом деле звали Людой. И отчество совпадало. Только фамилия и домашний адрес были другие…

Яблоки? Никаких яблок она не сдавала. У них даже сада нет. Ей показали корешок квитанции. Она залилась густым румянцем, взглянула на учительницу, которая присутствовала при беседе, призналась:

— Яблоки папа с дядей Володей принесли из какого-то сада. А мне велели их сдать, но только на другую фамилию, чтобы не было неприятностей…

Помнит ли она, в какое время принесли яблоки? Точно не помнит. Собирались ночью. Пришли сначала дядя Володя и еще какой-то дядя, взяли мешки, а потом дядя Володя сказал отцу: «Возьми на всякий случай ружье, мало ли чего…» А утром, когда стала в школу собираться, отец еще спал…

Дома оказалась двустволка — хорошо вычищенная и смазанная. И большой запас патронов, гильз, пороху, дроби, пыжей. Но Иван Петрович Шилов на первом допросе от всего отказался. И яблоки никогда не сдавал — откуда им взяться, если ни одного дерева возле хаты, и ружьишком целый век уж не баловался — по дому хлопот хватает. Ему показали запись беседы с дочерью. Он закричал:

— Мало ли что можно заставить дите говорить! А ну, вызовите ее сюда, пусть при мне скажет!..

Потом, словно испугавшись, что ее и впрямь вызовут, вдруг сник, торопливо, сбивчиво зачастил:

— Что правда, то правда, ходить за яблоками ходили. Два раза. Ага, в тот самый сад, институтский. Я, Володя Розован и Михаил Парван, так, случайные знакомые. За бутылкой как-то перезнакомились, разговорились. Парван недавно из заключения вернулся… Ну, в последний раз, значит, стали, это, собираться, а Володя говорит: ружьишко-то захватить надо. И Михаил подтвердил: ежели, говорит, попадемся, непременно, говорит, стрелять надо… Ну, значит, пошли мы, стали рвать яблоки. А сторож тут как тут! Стой, кричит, стрелять буду! Я бросил мешок и бежать. И Михаил со мной. А Володя остановился и сделал выстрел. Из обоих стволов…

Нераскрытое преступление… Есть и термин такой, и своеобразный коэффициент полезного действия в органах уголовного розыска. Нераскрытое… Не потому, что нет никаких следов. Следы всегда остаются. Скорее потому, что преступник сумел запутать их, сбить с толку, оказался хитрым и изворотливым, а может, — даже и такое ведь случается! — опытнее, предусмотрительнее своего преследователя.

У Алексея Савельевича Попова количество нераскрытых преступлений близко к нулю. И дело здесь, скорее всего, не в том, что от природы предприимчив и изобретателен он в поиске, решителен и смел в проведении операции. Дело в его умении находить контакт с людьми, опираться на множество добровольных помощников в единоборстве с преступником.

Да, зачастую преступник действует не один. У него могут быть сообщники — один, два, несколько. Но ведь у сотрудника уголовного розыска помощники все, от мала до велика. Простая арифметика: живя среди нас, преступник угрожает интересам каждого в отдельности и всех вместе. И общество, естественно, ополчается против такого человека. Каким бы опытным ни был преступник, как тщательно ни маскировался бы, он заведомо обрекает себя на общественную изоляцию, он с первых же шагов неминуемо чувствует себя если не пойманным, то, по крайней мере, подобно зверю, обложенным со всех сторон флажками.

…После окончания Кишиневской школы милиции Алексей Попов был направлен на скромную должность — инспектором уголовного розыска в райотдел милиции. Начальник еще вводил его в круг обязанностей (потому что «школа — это, конечно, очень хорошо, нам грамотные люди во́ как нужны, но учеба учебой, а работа есть работа!»), как вдруг позвонили из с. Гаивка. Ночью на полевом току совершена кража, похищена колхозная пшеница.

— Ну, вот вам и работенка для начала, — усмехнулся начальник. — Поезжайте. Учтите, в деревне все и вся на виду, там концы спрятать трудно. Так что многое зависит от умения найти общий язык с людьми…

Осень. Грязь непролазная. Добирался до села верхом. Участковый зазвал к себе, усадил за стол. Сельских всех так знает, словно бы по году в каждой семье хлеб-соль водил. О деле сразу говорить не стал и Попову не дал, перебил, спросил, когда из школы, по нраву ли новая работа. Словно и кражи никакой не бывало, а встретились так, по старой дружбе, что ли. Перехватив нетерпеливый взгляд Алексея, прикрыл глаза рукой, тихо сказал:

— Тут тебе, милок, не соревнования по боксу — село. Деревня, понял? Поспешишь — людей насмешишь…

И столько во всем его облике, в манере выражаться было обычной крестьянской степенности, простоты, что Попов даже засомневался: может, ошибка вышла и вовсе он не к участковому попал? А тот, покончив с расспросами, не то советуясь, не то самолично решая, вскинул брови:

— На ток, пожалуй, сначала, а? Посмотреть, со сторожем потолковать…

Попов собирался начать с правления, однако перечить не стал. Пусть уж делает как знает. Увидим, что за наука в местных масштабах.

На току — следы колес, глубокие, хорошо различимые. Подвода, по всему видать, была нагружена тяжело. Сторож, говорливый, с хитрецой в чуть прищуренных глазах, рассказывал:

— Подъехали, это, ночью на подводе… Двое, только лиц не разглядеть. Правда, я и не разглядывал, подъехали, думаю, по делу — значит, сами объявятся… А они в два прыжка ко мне, скрутили и в сторожку. И двери завязали. Никак с полчаса возились на току, а после, чую, двинулась подвода в сторону села… Как выбрался? Да как… Выдавил вон раму и вылез. А их уже след простыл…

Попов внимательно наблюдал, как участковый записал рассказ, дал сторожу расписаться, переспросил: «Значит, говоришь, двое их было?», поднялся. Ни беспокойства, ни растерянности. Весь его вид словно бы говорил, что все это ему уже давным-давно известно и виновники уже найдены, но вот приехал представитель из района, значит, следует соблюсти формальности, чтобы все по правилу было.

След привел в село. А дальше по грязи разве что разберешь. Да и подвод уже за день прошло вон сколько. Собрали колхозный актив — членов правления, бригадиров, звеньевых. Может, случилось кому увидеть подводу ночью? Может, хоть услышать стук колес? Где там, ночь в сентябре хоть глаз выколи, стук — какой он по грязи стук… Участковый на несколько минут задумался, потом надел фуражку, бросил с порога:

— Ну, вы тут пораскиньте умом, кому так приспичило за колхозным хлебом, а я пойду с мужиками покалякаю. Не может оно произойти, чтоб ни одна душа не приметила.

Вернулся он примерно через час. Отозвал Попова в сторонку.

— Конечно, гарантии нет, может, и ошибка приключиться, но вроде видели ночью подводу, мешками груженную. И сидел вроде бы на мешках Семен, скотник, на том конце села проживает.

Направляясь к Семеновой хате, снова смущенно пробормотал:

— Никакой гарантии нет, одно только подозрение. Опять же темень проклятущая, сам понимаешь, и спутать недолго…

В одной из нежилых комнат лежала пшеница. Взяли по горсти из каждого мешка — на анализ. Лаборатория подтвердила: краденая пшеничка, с колхозного тока.

Случается, и после предъявления неопровержимых улик преступник изворачивается, лжет, то одно, то другое говорит. Но это редко. Семен, когда предъявили акт анализа да потребовали уточнить, где покупал пшеницу, как он сначала уверял, тут же сознался:

— Была такая договоренность со сторожем. Вместе и нагружали. Ему три мешка отвез, себе пять…

В личном деле Алексея Попова появилась первая благодарность. Хотя, ежели по правде, то от той благодарности немалая доля на участкового приходилась, на его умение с людьми работать, опираться на них, доверием у них пользоваться…

Иногда по неведению, значительно реже по злому умыслу, люди отводят подозрение от преступника, запутывают следователя. Причем, если это делает человек, сам как-то заинтересованный в деле, еще не так страшно: показания подобного рода все равно ведь принимаются в расчет условно. Но когда заведомо ложные показания дает человек, которого ни при каких обстоятельствах нет оснований считать причастным к содеянному, трудности расследования возрастают во много раз.

Как-то среди ночи у райотдела резко затормозила «Волга». Такое взвизгивание тормозов всегда как прелюдия к какому-то происшествию, к беде. И действительно, первое, что смог уразуметь Попов из путаного, взволнованно-сбивчивого рассказа водителя и влетевшего вместе с ним в кабинет парня, — убит мальчишка! Сбит на окраине села автомашиной.

Годы работы в уголовном розыске вырабатывают множество умений и навыков, которые в сущности и составляют грани профессии, ее своеобразие. Одно из таких неписаных правил — ни одной напрасно потерянной минуты! Чем меньше времени прошло после получения тревожного сигнала, тем вероятнее успех поиска.

Через несколько минут А. С. Попов, младший лейтенант Б. Г. Дериш и автоинспектор В. И. Чикирлан уже мчались в машине к месту происшествия, еще и еще раз мысленно взвешивая случившееся, обдумывая каждую подробность, услышанную только что из уст Валерия Баркаря…

Уже совсем стемнело, когда Валерий с младшим братом возвращался домой. Толик что-то оживленно говорил. Теперь Валерий даже не мог в точности вспомнить, что именно — какой-то провал в памяти. Помнит жесты Толика, смех его еще в ушах звучит. И вдруг… Нет, не слухом, скорее всем телом ощутил какую-то упругую, тяжелую волну воздуха сзади и тут же резкий удар, швырнувший с обочины дороги в кювет.

Вскочив на ноги, оглушенный, он почти одновременно увидел удалявшуюся в темноте грузовую автомашину и распростертое на земле тело Толика. Он закричал. Громко, пронзительно. Никогда в жизни не кричал он так. Из домов стали выбегать люди. Бесшумно подъехала и затормозила на полном ходу «Волга». Водитель прислушался к шуму, торопливо крикнул Валерию: «Садись в машину!» — и бросился в погоню.

Один раз только, гари самом въезде в Суклею, километрах в пяти от Тирасполя, удалось издали увидеть какую-то грузовую автомашину. Потом она исчезла, словно сквозь землю провалилась…

Несмотря на позднее время, люди еще толпились у дорога, спорили о случившемся, что-то ожесточенно доказывали друг другу. Попов и Чикирлан тщательнейшим образом осмотрели место происшествия. Удар оказался настолько сильным, что мальчик погиб, не приходя в сознание. Следов торможения, как это обычно бывает при непредвиденном наезде, обнаружено не было. Ни перед моментом наезда, ни позднее, когда несчастье уже произошло. Вероятнее всего было предположить, что преступление совершено под воздействием алкоголя: замедленная реакция, вернее даже отсутствие всякой реакции, и, с другой стороны, бесчеловечное решение бежать, не оказав никакой помощи пострадавшему. И еще одно: на правом крыле машины с большой долей вероятности можно было предположить наличие вмятины.

То, что следов торможения, а значит, и раскаяния в содеянном не было, заставляло неотступно думать не только о несчастном случае, но и о чрезвычайной жестокости преступника, о его социальной опасности. И, следовательно, поимка его, изобличение становились делом особой важности.

Многое зависит от первого шага. Сделаешь его в одну сторону — и выйдешь навстречу преступнику самым коротким путем. Сделаешь шаг в другую — и уклонишься так далеко, что и след утеряешь, так что лучше бы уж на месте топтаться. И тут опыт важен чрезвычайно. Но, быть может, не менее важна интуиция, с годами выработавшееся подсознательное чувство, которое говорит человеку: ищи здесь, и неважно, что прямых улик нет, все равно ищи! В группе Попова сработало и то, и другое. Отличное знание дела автоинспектором Чикирланом счастливо дополнилось профессиональным мастерством Дериша и тонкой интуицией Алексея Савельевича.

Решено было начать с Суклеи. Раз в Тирасполь преследуемая «Волгой» автомашина не попала, почему бы не предположить, что она остановилась именно здесь, если только не свернула на одну из проселочных дорог.

В Суклее два крупных гаража — «Суклейстроя» и ПМК-12. На ночь они запираются. Без ведома сторожа ни одна машина ночью не войдет в гараж и не выйдет. Во время беседы тот и другой, ни минуты не колеблясь, уверенно заявили: после восьми часов вечера ворота не открывались. Проверили автопарк. Все числящиеся за хозяйствами машины оказались налицо. Обнаруженные ночью во дворах машины тоже имели полное алиби.

Теперь предстояло перенести поиск за пределы Суклеи, в колхозные автогаражи. Но, может, сторожа что-нибудь упустили? Может, на время отлучились куда-нибудь? Повторная беседа — и те же заверения: после восьми машины в гараж не прибывали.

Чикирлан сказал:

— Все-таки осмотрим машины. В обоих гаражах. На всякий случай. Чтобы с одной версией уж до конца покончить.

В «Суклейстрое» ни одна машина не вызвала подозрений. В гараже ПМК-12 возле одной из машин Чикирлан вдруг остановился, внимательно присмотрелся. Да, вмятина на правом крыле. Он обошел машину со всех сторон, потрогал даже рукой номерной знак «МДВ 23-32», снова подошел к крылу, позвал товарищей. Вмятина как будто свежая. И снова сторож категорически отверг предположение о том, что машина могла попасть в гараж после полуночи или близко к этому. Но теперь они уже не приняли на веру его слова — вмятина на правом крыле, совсем свежая, говорила сама за себя.

Когда клубок, наконец, удается распутать, у многих, не знакомых с делом, охватывающих мысленным взором только само преступление и конечный результат поиска, может утвердиться подозрение, что процесс расследования изобилует случайностями, что подчас следователю помогает нечаянное стечение обстоятельств, а то и просто слепая удача. Нет ничего ошибочнее такого предположения. И стечение обстоятельств, и удача — все это, как говорится, может иметь место. Но только в том случае, когда направление поиска определено верно, когда сила логики, аналитический ум следователя сделали свое, помогли оцепить преступника флажками.

Навели справки о водителе машины. Им оказался Козьмарь Илья Иванович. Накануне, под вечер, он действительно привез из Чимишлии в Тирасполь старшего прораба ПМК-12 и сказал, что едет в гараж…

День как раз выдался выходной. В конторе никого не было. Кто-то сказал: наверное, его сейчас в Тирасполе можно найти, он частенько к одной знакомой наезжает. Но и там Козьмаря не оказалось. И знакомой его тоже. Дочь хозяйки сказала, что Козьмарь действительно иногда заезжает. И вчера заскочил вечером, взял мать с собой и уехал. Вернулись, видно, за полночь, когда она уже спала…

Вот, пожалуй, и все. Хозяйка позднее призналась, что ездили в Слободзею, в гости. Когда возвращались, была ночь, клонило ко сну. Она вздремнула в кабине. Сквозь дремоту как будто почувствовала какой-то удар, но точно не помнит. В гостях немного выпили…

Преступника было бы легче изобличить, если бы не сторож гаража, который в ту ночь сам был пьян и легко поддался на просьбу Козьмаря ничего не говорить о его позднем возвращении в гараж и мог направить следствие на ложный путь.

Вот уже более двадцати лет служит в органах милиции коммунист Алексей Савельевич Попов, начальник отделения уголовного розыска Тираспольского районного отдела внутренних дел. Годы трудной работы, исполненной высокой ответственности, самопожертвования, а подчас и смертельного риска, за плечами у этого человека. Но, рассказывая о своей службе, он никогда не употребляет таких слов, как «вдруг», «неожиданно», «внезапно», заключающих в себе эмоциональный накал борьбы, необычность положений, взрывчатость ситуаций. Он говорит как-то буднично, незамысловато, и обычное для него определение трудной ситуации — «много пришлось поработать…» Более емкой, более красочной оценки любому расследованному делу он не дает.

И еще одна интересная деталь.

Конечно, раскрыть преступление, найти и обезвредить преступника — это и есть тот участок работы, на который он, Попов, поставлен и за который он ответственен перед народом, перед собственной совестью. Но самыми значительными своими удачами считает он такие, когда преступление удалось предотвратить, когда довелось вовремя схватить человека, в буквальном смысле рвавшегося на скамью подсудимых.

Как-то позвонила продавщица продуктового магазина: весь вечер вертится возле прилавка какой-то незнакомый парень. Купил только пачку сигарет, а высматривает что-то долгонько, непохоже, чтоб только погреться зашел.

Как только стемнело, засели они вдвоем с участковым. Притаились, стали ждать. Движение на улицах села мало-помалу прекратилось, стали затихать голоса людские. А его все нет. Может, показалось женщине? У страха глаза велики. Непохоже, чтоб в гости кто собирался. Участковый уже стал нетерпеливо поеживаться. И вдруг… Шаги были торопливые, уверенные, но очень тихие. Среднего роста, плотный, в фуфайке и сапогах, он прошел к окну, полез за чем-то в карман.

Участковый шепнул:

— Подождем, пока начнет…

Попов так же тихо, но властно возразил:

— Зачем же парня под статью подводить, если он, может, по дурости полез… Молодой ведь как будто…

Тот еще продолжал копаться в кармане, отыскивая что-то, как вдруг чья-то тяжелая рука легла ему на плечо, и он услышал негромкий предостерегающий голос:

— Только без баловства! Пойдешь с нами…

Позднее, совсем уже разобравшись в деле и устраивая парня работать на молочнотоварную ферму колхоза, Попов ворчал:

— Вот, черт, не было печали… Тут и так дел невпроворот, так еще с этим бегай…

Но в душе был доволен. Этот уж вряд ли пойдет во второй раз на преступление…

Алексей Савельевич Попов много раз награжден. У него есть значок «Отличник милиции» и медали «За безупречную службу» всех трех степеней. В канун пятидесятилетия Советской власти он стал кавалером ордена Ленина.

Родина высоко чтит заслуги своих героев.