Второй сборник Центрифуги

Я к этой пристани верной

Упорным отталкивался шестом, –

Я гнал за ветром северным,

Я знал, что меня ждут.

О, никни, багор великий,

В безнадежную пропасть вод;

Непостижные лики

Ветер, извиваясь, рвет.

Сорви, сорви, летун необычайный!

Ко мне – руки мои!

Леты, полумертвые дни,

Жесточайший поход.

Когда судьба занесена –

На мир презрительным указует перстом

(– На пажити, туманов прорывы –

Там: – города, волноречье, взморье,

Глубина караванов, изгибы, люди –

На холод, на теми.

Крепи, отливы –);

Презрительным перстом,

Низвергая тусклейшие ряды –

Борозды, звезды ринутся,

Раздвигая ослеплений бег и пробег.

Тогда начинается, ломается явная пытка –

И леты нервических летунов

Оборвут искрометы,

Землеломы, подводники

С отличноустроенным ревом.

Вы же, громы…

А небесную пажить разломить

Крыльям блиндажа удастся ль!

Но лопнет струной золотой меридиан,

Но, звякнув, иссякнет стран поток:

Нежно опустит руки Рок.

Воздушная дрожь – родосский трактор.

О, темь, просветись, лети!

Земля дрожит, как раненый аллигатор,

Ее черное лицо – изрытая рана.

Валятся, расставляя руки, –

Туже и туже гул и пересвист,

Крики ломают брустверы,

Ржанье дыбится к небу.

О, сердце, крепче цепляйся

Маленькими ручками за меня!

Смотри: выбегают цепи

В полосы бризантного огня.

И чиркают пули травою;

Еще минута – и я буду убит.

Вчера контузило троих, сегодня… что такое?

Нечего и вспоминать, надо стрелять, –

Это я – просто так.

Но сегодня – какое то странное…

И даже, – странные тики у рта!

Как вниз уносится земли полоса –

В мрак! в мрак!

– Да, этого быть не может!

Это просто так.

На тяжкий профиль блиндажа

Метнулись легких куски,

И радиотелеграф тонкий

Скомандовал: – перелет.

Тогда блиндиромобили

Качались по мертвым телам;

Счастливые долины Шампаньи

Заливал пушечный гам.

На гаубиц серые хоботья

Дымки серебристые плыли,

Вспухая то там – то там.

Стрекотали и жали из дали,

Из близи мортирные дула;

И плыли, и плыли, и плыли,

И тяжкую пажить пахали,

На хвост сваливался биплан.

Вы, черные сенегалы,

Гнули штыки о каски;

Падали – на милю не видно,

Кончается ли кровавое поле!

А бледные люди в Генте,

Отирая холодные руки,

Посылали на горы плотин

Черный пироксилин,

И горькой Фландрии горе

Заливало соленое море.

Хранительных теней привалы

Воздвигаются внове.

Но там меня ждут, не дождутся

У лиловой воды Оби, –

Издали розовых колоколен –

Среди снегов стрекотанья:

Стоит город Березов,

Изгнанья почтительный ров,

Руки складываются в котомку:

Все. Я иду, иду.

В тьму врезается тонкий

Меч туманящих орд.

Все застывало спорным утверждением,

Все застывало (поверьте мне!),

Когда за шумением шопот

Порывался потухшей свечей!

– Их, эти страны лимонадца и галопа!

Страны черных невероятий!

Каждый ход – вод пакетбот;

Вся Европа играет (бутада!), –

Все это – куски гарпий.

Очень определенно и надоедливо:

Одно: – ах, эти страны…

Здесь все опять повторяется,

Повторяется,

Теряется, ряется.

Какое наглое умиление,

Необыкновенность моей радости,

Умилительность этой ночи,

Веселие обыкновение.

Нет тоски, какой я не видал.

Сердце выходит на белую поляну:

Сеть трав, переступь дубов,

Бег кленов.

Темный кров лесов; ждать не стану.

Когда раненый бежит невесело,

Сердце, выдь, выдь ему на дорогу;

Здесь окончится перекресток; –

Тихо проходит лес,

Пашни не спешат

От струй рек.

Твоим странствиям мелодичным,

Что предписан, основан за конец?

Будь же навеки обезличенным,

Высокий беглец.

Тебе – только трав шуршанья!

– О, наверно я знаю! –

И в беге: домов колыханья

И трудов неисполненных рай.

Жизни трудной

Бесконечна тяжкая пажить;

Не останавливайся,

Пусть судьба твоя раньше не ляжет.

На эти горных скал озубья,

Как вихри, взлетал иной океан,

Клопоча, хоронясь в ущельных окнах,

Он плескался, как голубь в огне.

Когда бы я свежевейно проник

В грезные мызы его овладений,

Он глухо и тупо сорвался с ног,

И скал стук был – цепей цоканье, –

И быстрый водоросль, обрывистый клекот

Мозг разбивал, раскладывая

Мысли в домино.

О, жаркого полка неудержные – ноги!

Все эти завесы, склоны и покаты

За одну выжженную солнцем неделю

Продавал газетчик откормленный,

Но покупатель за гробом шел.

О, легкая мчимостьи о, быстрая улетимостьи

Как – гул колес, стук, крик лег;

Разверни хрип, вой мук живых,

И со стрелки соскальзывай – раз, два, три, – еще:

Раз, два, три! – железными зубами

За безднами куснуть стык; зеленому огоньку

Лепетнуть. Семафор –

Язык

Опуская, чтоб вырвать вой, –

И быстрее:

Мчее, левее, милее, живее, нежнее

Змея живого медным голосом: –

Хрип звезд, брань столбов,

И – ровно, чудно – словно, бурно,

И – нудно, емно, – скудно, до домны:

По мосту летивея –

Графиты… черноземы… сланцы…

Станция. 10 минут.

Дух вольный легко веет,

Улыбка мира, Нальчик!

Ты нежнее глаз синих,

Мудрых ущелий таинник.

На тоненьком стебле

Вырастает он над Кабардой;

Вихрь с гор, свистун сладчайший,

Плащами ударяет тело.

Небесные звери

Ложатся к тебе на плечи.

Улыбка мира! –

Горный царевич.

Трепетающий шорох восторженности

Многоустным духом;

Вечеров замирающих мглистые… –

Холодятся души ледников.

О, пресветлый край льда!

Исчисляя добычи бытий,

Ты будишь дубков вокруг

Крушину обвевать.

Меня тащили за руки и бросили

Высокожелезные силы;

Я упал на лапы зверенком,

Мог в мох укрыться я.

Стрепеты стремнин стройных тесней.

Натиск резких, хитрых рек –

Треск ветвей погружает лица

В брызги темнодолых лук.

И стройный трепет погружает каплицу,

Выси каплицу на облак-дымь;

Светлые ветлы лыка веют,

И лики – капель лога беглецы.

Но вынесешь ли резкий дуновений нож,

Резак глаз, палач мук легких;

Жен лесных собиратель, грибной старик –

Киркой берега (лета рыбы босой).

О – бег мой ничтожен за кучей берегов.

Стобережных ручьев капли слез:

И чище, и лише слеза – недуг,

Острее милость путей зеленых.

И я когда то жил в тумане

И полной тихих мук бурде;

И тот туман я вспоминаю,

Как недостижные краи.

О, скрежет зубов – не легче ль? –

И руки сами вот в край стола…

Зеленое сукно вырвать,

Крови покраснке,

На белую шею, волос, прилипни.

И еще вспоминаю (не так далеко!) –

. . . . . . . . . .

– И тот туман я вспоминаю,

Как недоступные края.

Над цветами хижин, звездами

Пальцы тонко, дивные, звенели;

Над расписными потолками

Рассыпаются горсти нег.

Падает на горло мира

Хриплый от уст моих туман;

Вдоль косых стен бегут олени,

Руки ластятся к глазам.

Легкий шелк теплеет ровно

Молниевидной своей шалостью.

Пламеноносная игрушка

Дышит в дрожащих губах.