Вулканы, любовь и прочие бедствия

^{Пояснительная статья XI} Катла 1311

…И я представляю себе его в тот миг, когда волна потопа несется с горы вниз на пески и прямо на хутор — угольно-серый серп вот-вот срежет селение под корень и все живое на песках; его первая и единственная мысль в этот миг: вбежать в дом и выхватить ребенка из колыбельки возле супружеской постели. «Уповайте на милость Господню!» — кричит он перед тем, как выбежать вон, оставляет жену и всех домочадцев погибать в потоке, а сам с ребенком на руках прыгает на стену, а оттуда на большую льдину, несомую ледниковым потоком мимо хутора далеко в море.

Какие мысли теснятся в его мозгу все те дни, когда он мается на льдине без пищи, дрожа в зимнем сумраке, а с неба беспрестанно падает пепел? Раскаивается ли он, что унес ноги, вместо того чтобы разделить смерть со своими близкими, хочет ли встать и шагнуть со льдины в море? Он обнаружил, что ребенок стал затихать, когда холод и сырость унесли его силы; увидел, что его глаза стали затуманиваться. Спрятал его у себя за пазухой, под свитером, чтобы согреть, помолился Богу: попросил сохранить их обоих, смилостивиться над их душами. Затем стал корить себя за то, что попытался перехитрить Катлу и остаться в живых. Вот он вынимает нож из ножен, его пальцы скорчились, посинели от холода; от отчаяния он уже решил, что лучше всего перерезать ребенку горло, милосердно оборвать ему жизнь, словно измученному ягненку, но его маленькая дочка проснулась и тычется личиком ему в грудь, ищет ртом сиську, хватает его сухой сосок и энергично сосет, но потом отпускает и отчаянно плачет.

И он тоже плачет — взрослый мужчина; слезы катятся по щетинистым обветренным щекам. Он подносит нож к собственной груди, берется за сосок, зажмуривает глаза, стискивает зубы и отрезает его. Затем прикладывает к своей груди ребенка. Тот пьет, ощущает этот незнакомый соленый вкус, разжимает губы и издает протестующий вопль, но голод берет верх над яростью, и он интенсивно сосет. По временам он поднимает голову от груди и кричит; его ротик перепачкан кровью, и его отец поднимает голову к небесам и тоже кричит — кричит изо всех сил; у них обоих ничего не осталось, кроме друг друга, крови и жажды жизни, которую они делят на двоих под черным от копоти небом; ветер дует с запада, и пепел с Катлы летит за ними вдоль побережья на восток, словно проклятие.

«Они спаслись, — говорю я, — маленькая девочка и ее папа!»

Но отец качает головой:

«Не трать время на такую ерунду, карапузик, это ведь просто легенда. А всякого вздора и без нее хватает!»

Я ничего не говорю, закрываю книгу и ставлю обратно в шкаф, а легенду не забываю, сохраняю ее у себя в памяти. Ведь мне кажется, что это все правда: этот рассказ о мужчине с маленькой девочкой у груди; живо представляю себе, как он прижимает ее на черной льдине далеко в море, как кричит в темноту: «Я ее тебе не отдам, слышишь? Я спасу ее, чего бы это ни стоило!»

Звали его Стурла, а по отчеству Арнгримссон. То стихийное бедствие произошло более семисот лет назад; его и назвали в его честь «Стурлин поток».