Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение

Глава 14. Книга пророка Исайи

Книга пророка Исайи открывает раздел Библии, называемый Поздние Пророки. Соответственно, в еврейском каноне она идет следом за Второй книгой Царей (у христиан — Четвертая книга Царств) — последней книгой Ранних Пророков. Подобное деление, незаметное из–за несколько иной последовательности книг в христианской Библии, очень удачно, поскольку и книги Царей и Книга Исайи говорят о судьбе Иерусалима. Вторая книга Царей завершается описанием трагического разрушения города вавилонянами и последовавшего за этим пленения. Книга Исайи, в свою очередь, представляет собой довольно сложное по структуре размышление о судьбе жителей Иерусалима, пребывающих в плену, и об обещании ГОСПОДА вывести их из плена и дать им новую, благополучную жизнь.

Авторство Книги Исайи, по мнению большинства исследователей, связано с реальным человеком, «сыном Амосовым», жившим в Иерусалиме где–то между 742 и 689 годом до н. э. (см. 1:1):

Если принять эту широко признанную точку зрения, то жизнь Исайи можно описать следующим образом: в Иерусалиме он пережил несколько кризисов, вызванных давлением сначала усиливавшейся, а затем ставшей всесильной Ассирийской империи. Он был вхож в круг иерусалимской знати. Путем жестких осуждений и обнадеживающих обещаний Исайя старался объяснить, что общественная жизнь в Иерусалиме невозможна без ГОСПОДА, остающегося главным властелином истории, вопреки имперским устремлениям ассирийцев.

Однако по оценкам исследователей в довольно большой по объему Книге Исайи содержится сравнительно мало фрагментов, в действительности восходящих к пророку VIII века. Более того, ни один из ученых, занимающихся критическим изучением текста, не считает эту книгу полностью «написанной» Исайей. Изначальное происхождение книги действительно связано с личностью Исайи, но свою окончательную форму она обрела лишь в результате длительной и сложной переработки, вероятно, осуществленной целым рядом «учеников» Исайи, старавшихся придерживаться заданного им направления (см. 8:1), которые тем не менее и сами были серьезными комментаторами, сильно повлиявшими на содержание и форму книги. В определенной мере Книга Исайи представляет собой череду размышлений о судьбе Иерусалима, не всегда связанных друг с другом, зависящих от определенных обстоятельств, новых условий существования еврейской веры. В то же время понятно, что появление окончательной версии книги связано с деятельностью некоего редактора, придавшего материалам убедительную последовательность.

Отвергая «авторство» пророка VIII века, исследователи уже на протяжении более чем ста лет разделяют книгу на три части, отражающие различные исторические обстоятельства и отличающиеся друг от друга по литературной форме и богословским взглядам. Я приведу краткое описание этого критического подхода, поскольку считаю мнение о трехчастном делении Книги Исайи базовым для данного анализа. Однако читателю следует обратить внимание и на то, что в последнее время в науке сформировалось представление о гораздо более тесной взаимосвязи между тремя частями, нежели считалось ранее. Следовательно, мы вынуждены обратиться к описанию не только консенсуса, достигнутого сторонниками критического подхода, но и его дальнейшего развития, результатом которого стал так называемый целостный подход.

Среди сторонников критического подхода долго бытовало представление о том, что с Исайей — пророком VIII века (обычно именуемым в этом случае «Протоисайей») — связаны только главы 1–39. Между главами 39 и 40 с литературной, исторической и богословской точек зрения существует значительный разрыв. Основная тема глав 1–39 — иерусалимский кризис 742–701 годов. Однако очевидно и то, что материал этой части гораздо более сложен по составу, поскольку содержит части, датируемые более поздними периодами.

По содержанию первая часть Книги Исайи делится на шесть частей, из которых лишь три непосредственно связаны с самим Исайей: главы 1–12; 28–31 и 36–39.

Самый важный материал, восходящий к пророку VIII века, — главы 1–12, представляющие собой суровое предсказание об осуждении ГОСПОДОМ Иерусалима за несоблюдение предписаний Торы (1:1–6; 2:6–22; 3:1–4:1; 5:1–7, 8–30). В этой части есть два особенно выделяющихся элемента. Во–первых, провозглашаемое пророком строгое осуждение дополняется обещанием обновления и восстановления, следующих за осуществлением приговора ГОСПОДА. Обновление и восстановление ни в коем случае не отменяют суда и не умаляют его, но лишь указывают на то, что божественное осуждение — не последние слова пророка, обращенные к городу ГОСПОДА. В основе обещаний, представленных в стихах 2:1–4; 4:2–6; 9:1–7 и 11:1–9, — целый ряд образов, связанных со священным городом, Храмом, монархией, новым творением. Все они свидетельствуют о способности ГОСПОДА немедленно создать новое на месте разрушенного. Таким образом, структура глав 1–12 представляется следующей: четыре обещания как бы нейтрализуют предшествующие им проклятия.

Во–вторых, в главах 7–8 царь Ахаз описывается как образец неверности. Знаменитое изречение пророка в 7:9 говорит о готовности доверять ГОСПОДУ вопреки обстоятельствам, в данном случае в условиях нависшей над Иерусалимом военной угрозы со стороны ближайших соседей. Ахаз описан как царь, не доверяющий ГОСПОДУ и считающий, что он сам может обезопасить себя политическими средствами. Поведение этого царя находилось в резком противоречии с радикализмом пророка, предвещающего благополучный исход.

Важно понять, что противопоставление осуждения и обещания полностью соответствует богословским принципам, характерным для всей книги в ее окончательной версии. Вся Книга Исайи представляет собой описание захвата и гибели Иерусалима, а затем возрождения Иерусалима к новой, благополучной жизни. Эта модель заметна уже в главах 1–12. Она отражена в надежде на милость, превозмогающую осуждение, присущей либо самому пророку VIII века, либо (что более вероятно) редактору окончательной версии изначальной пророческой традиции.

Вторая часть текста, приписываемого пророку VIII века, — главы 28–31 и примыкающие к ним главы 32–33. Обычно этот текст датируют временем правления Езекии, сына Ахаза. Здесь мы снова видим пророка, обращающегося к окружающему его обществу и увещевающего царя соблюдать заповеди ГОСПОДА. В этой части особенно примечательны пророчества, начинающиеся словом hoi, традиционно переводимым как «горе», однако означающим также восклицание «увы!» (28:1; 29:1; 30:1; 31:1; 33:1; в том же значении в 5:8, 11, 18, 20, 21, 22; 10:1). Употребление этого термина может предвещать смерть. Поэтому его появление в начале речи должно было испугать слушателей. Таким образом, пророчества этой части обращены к иерусалимской общине, пренебрегающей волей ГОСПОДА. Кроме этого, в главах 28–31 правление Езекии во время кризиса изображается как антитеза описанному в тех же тонах правлению Ахаза.

Третья часть текста, тесно связанного с пророком Исайей и датируемого VIII веком, — главы 36–39, сюжет которых параллелен повествованию 4 Цар 18–20. Возможно, в действительности он был заимствован оттуда с добавлением незначительных изменений. Эта часть в отличие от предыдущих двух не содержит пророчеств, но представляет собой результат намеренной редакторской работы. В этой части запечатлен пример яркого пророческого богословия, представленного тремя речами, вложенными в уста ассирийских посланников (Ис 36:4–10, 13–20; 37:8–13). В качестве ответа на эти богословско–политические речи в тексте приводятся молитва царя Езекии (37:15–20) и пророчество Исайи, дающее Израилю уверенность в победе и говорящее о том, что защита, предложенная Ассирией, не может соперничать с защитой, предложенной ГОСПОДОМ (37:22–29, см. также стт. 6–7). Итог этой части — свидетельство об уверенности в суверенном владычестве ГОСПОДА, выразившемся в чудесном избавлении Иерусалима от ассирийской угрозы (37:36–38) — спасении, основанном, согласно словам пророка, на верности ГОСПОДА обещанию, данному Давиду:

Это пророчество — яркое выражение обязательств ГОСПОДА, адресованных иерусалимской элите, и пример глубокой уверенности самого Исайи в истинности заключенной в нем богословской идеи. Конечно, невозможно с достоверностью определить, действительно ли эти слова принадлежали Исайе или же всего–навсего отражают богословские взгляды тех, кто развивал и оформлял восходящую к нему традицию. Кристофер Зейтц написал целую работу, посвященную функции этой части в развитии разных тенденций традиции, отраженных в Книге Исайи (Seitz 1991). По его мнению, Ахаз и Езекия в глазах традиции олицетворяют противопоставление нечестивого и благочестивого царей. Он также предположил, что верность Исайи «богословию Сиона» (убеждению в том, что ГОСПОДЬ останется верным городу Храма вопреки обстоятельствам) стала причиной развития начатой пророком традиции на протяжении многих лет после его смерти и после кризиса времен Езекии:

Все три части текста (1–12; 28–31, а также 32–33; 36–39) подтверждают, что основной целью традиции Исайи было подчеркнуть гегемонию ГОСПОДА, сохраняющего свое могущество даже в условиях глубокого общественного кризиса. Так же, как и все остальные пророки Древнего Израиля, Исайя говорил о «богословии общества», утверждая, что власть ГОСПОДА играет решающую роль в политике и общественном порядке.

Наряду с тремя названными частями Протоисайи, считающимися подлинными пророчествами самого Исайи, в этот корпус входят другие тексты, расширяющие изначальную традицию. Однако это расширение соответствует взглядам самого Исайи, в особенности — его уверенности в верности ГОСПОДА Иерусалиму, согласно которой осуждение не является окончательным и в итоге ГОСПОДЬ пошлет shalom (мир) на]erusalaim (Иерусалим) и его окрестности.

1. Главы 13–23 — отдельная часть, близкая к «пророчествам о народах» у других пророков, в которой говорится об управлении ГОСПОДОМ всеми народами. Все эти пророчества строятся по определенной модели: в тексте перечисляются несколько народов, при этом за каждым названием следует пророчество о божественном суде, ожидающем этот народ. Цель подобных пророчеств — показать, что даже неевреи находятся под властью ГОСПОДА и что неподчинение этой власти также влечет за собой расплату. По предположению Джона Бартона, «пророчества о народах» говорят о том, что все народы изначально, и без синайского откровения, имеют представление о власти и требованиях ГОСПОДА, что выявляет здесь наличие некоторой формы «естественного богословия» (Barton 1979). То есть в основе идеи суда над народами лежит представление о том, что все они изначально знают волю Бога–Создателя. Позже иудаизм связал эту идею с заветом, заключенным с Ноем (см. Ис 2:1–4, где все народы управляются «законом, исходящим от Сиона», который отличен от «Закона, исходящего от Синая»). В Ис 13–23 перечисляются разные народы, но важнее всех оказывается пророчество о Вавилоне в главах 13–14. Согласно этому пророчеству, даже Вавилон, сверхдержава, подчиняется воле ГОСПОДА. Это пророчество особенно интересно, поскольку в VIII веке, при жизни пророка Исайи, Вавилон еще не играл значительной роли в мировой политике. Однако позже (в VI веке), в последующих частях Книги Исайи, Вавилон становится главным притеснителем Израиля (гл. 46–47) и главным противником ГОСПОДА. Уже в Протоисайи в главах 13–14 подготавливаются идеи следующей части книги, поскольку проводится мысль о том, что даже варварский Вавилон подчиняется воле ГОСПОДА. Таким образом, основная цель этого и других поэтических пророчеств о народах — продемонстрировать власть ГОСПОДА, равно как и надежду евреев на любящего их Бога, судящего все варварские народы, но прежде всего те, которые притесняют Израиль.

2. Второе расширение текста VIII века можно обнаружить в главах 24–27, также называемых «Тетартоисайя» (то есть Четверто–Исайя) или «Малый апокалипсис Исайи» (считается, что эта часть появилась в результате позднейшей обработки Книги Исайи). Отличительная черта этой части — отсутствие каких бы то ни было упоминаний исторического контекста или дат. Здесь просто приводится описание всеобъемлющей космической драмы, цель которой — засвидетельствовать суверенитет ГОСПОДА, проявляющийся как в форме жестокого осуждения (24), так и в форме надежды (25–27). Стиль этой части сильно отличается от стиля Исайи, но идейная взаимосвязь между другими частями

Первоисайи и этим, без сомнения гораздо более поздним, фрагментом очевидна.

Самая яркая деталь в нем — слова об уверенности в телесном воскресении, безусловно поддерживавшие тех, кто страдал за веру. Здесь говорится о ничтожности смерти перед лицом силы и верности ГОСПОДА. В стихах 25:6–8 говорится о ГОСПОДЕ, преодолевающем «смерть», побеждающем и поглощающем ее:

В стихе 26:19 также выражается ликующее предчувствие воскресения:

Эти утверждения представляют собой нечто новое в мышлении Израиля. Однако они полностью вписываются в учение Исайи о власти ГОСПОДА, которую не могут преодолеть ни физические, ни метафизические враги.

3. Третье расширение текста Первоисайи — главы 34–35, говорящие о восстановлении Иерусалима и радостном возвращении пленников. Видение о возвращении в главе 35 параллельно пророчеству главы 40. Из–за этого многие исследователи считают главы 34–35 вводными ко второй части книги, главам 40–55, говорящим о восстановлении Израиля и возвращении его из плена на родину.

Поздние вставки (Ис 13–23; 14–27 и 34–35) позволяют увидеть, насколько сильно развилась традиция по сравнению с ранней версией текста Исайи, появившейся в VIII веке. Слова самого пророка касаются непосредственно благополучного избавления от ассирийской угрозы в 701 году, но более поздние добавления далеко отходят от этой темы, обращаясь к кризису 587 года:

Пророк VIII века говорил об освобождении Иерусалима от ассирийского вторжения в 701 году как о даре ГОСПОДА. Позже уверенность, высказанная пророком, была перенесена на гораздо более глубокий кризис 587 года. Даже в этом случае традиция, когда–то созданная Исайей, продолжала настаивать на благосклонности ГОСПОДА по отношению к Иерусалиму, благодаря которой, несмотря на кризис 587 года, евреев ожидает светлое будущее. То есть кризис 701 года оказывается прообразом нарастающего кризиса 587 года. Удар второго кризиса был гораздо более серьезным, однако и теперь у Израиля сохранялась прежняя надежда: тот же самый Бог, который спас народ в 701 году, спасет его и теперь.

Именно из–за этой содержащейся в ней глубокой уверенности Книга Исайи превратилась в нечто гораздо большее, нежели мрачное предсказание о вавилонском владычестве (39:5–8). Добрая весть стиха 40:1, следующего сразу же за пророчеством 39:5–8, не осуществилась немедленно. Но именно она содержала в себе Божье обещание, данное сразу же после пророчества об опасности. Она появилась благодаря тому, что традиция Исайи буквально пронизана верой в благоволение ГОСПОДА к Иерусалиму. В окончательной версии книги предсказания о суде перестают доминировать. Главным становится откровение о грядущем благоденствии как о даре ГОСПОДА. Пророчество об избавлении — основная тема второй части книги, появившейся гораздо позже VIII века, к анализу которой мы и переходим.

Протоисайя (главы 1–39) — сложный текст, связанный с Исайей, жившим в VIII веке (1–12; 28–31; 36–39), в который позже, в связи с кризисом 587 года, были внесены дополнения: пророчество о возвращении из плена (34–35), пророчество о народах, тоже управляемых ГОСПОДОМ (13–23), и яркое описание господства Бога над всеми процессами мироздания, в том числе и над смертью (24–27). Для текста VIII века главным событием остается суд ГОСПОДА над Иерусалимом, однако в добавленных фрагментах на первый план выходит мысль о том, что после суда ГОСПОДЬ пошлет shalom (мир) на ]er\isalaim (Иерусалим) и на всю землю, находящуюся во власти Бога Израиля, создателя небес и земли.

Развитие традиции, связанной с грядущим благоденствием Израиля, предопределило появление «Девтероисайи», средней части книги (главы 40–55). Уже довольно давно ученые заговорили о совершенно иной традиции, запечатленной в этих главах,

Принятое среди ученых название «Девтероисайя» говорит о возможной связи данного материала с Протоисайей. Однако элемент «Девтеро-» указывает на совершенно иной материал, представляющий собой обращение ГОСПОДА к Израилю в совершенно новых обстоятельствах.

По–видимому, в этом тексте отражен политический переворот в государствах Плодородного Полумесяца, связанный с упадком Нововавилонской империи Навуходоносора (ее центр находился на территории современного Ирака) и подъемом Персии (территория современного Ирана) во время царствования Кира. Поскольку в тексте говорится о скорой победе Персии над Вавилоном и о грядущем декрете Кира, впервые разрешившего депортированным евреям вернуться в Иерусалим (в 537 году до н. э., см. 2 Пар 36:22–23, Езд 1:2–4), обычно его датируют 540 годом до н. э. Богословское ожидание чудесного вмешательства ГОСПОДА в историю с целью положить конец вавилонскому плену получает свое воплощение благодаря новой внутренней политике Кира, вернувшего вассальным народам определенную долю независимости и местное самоуправление. Соответствие богословских ожиданий и реальных исторических событий — отличительная черта библейского текста. Однако в данном случае при помощи поэтических средств особо подчеркивается, что именно воля ГОСПОДА стала причиной возвышения и прихода к власти Кира и именно желание ГОСПОДА восстановить Израиль после плена определяло персидскую внутреннюю политику (Ис 44:28; 45:1). Как предположил Чайлдс, «новое» восстановление, совершаемое ГОСПОДОМ, стало продолжением «прежних дел», совершенных Им, а именно разрушения и рассеяния (см. 43:16–21) (Childs 1979, 325–333).

Посредством ряда ярких риторических приемов в глубоко поэтичных строках Ис 40–55 описывается новое вмешательство ГОСПОДА в историю. Стихи 40:1–11 можно понимать как утверждение, согласно которому ГОСПОДЬ объявляет на божественном совете, перед ангелами и другими небесными посланниками, о том, что Иерусалим «принял вдвое за все грехи свои» (40:2). Здесь же ГОСПОДЬ посылает «вестника», — возможно, имеется в виду сам автор–поэт, «Девтероисайя», — провозгласить «добрую весть» о том, что «Бог твой» снова начал действовать (40:9), и о том, что «воцарился Бог твой» (52:7). Похоже, что на самом деле между пророчествами 39:5–8 о вавилонском плене и 40:1–11 о возвращении из Вавилона прошло много лет. За это время (а) Иерусалим был разрушен, как и предсказывал пророк VIII века, и (б) жители Иерусалима были уведены в плен. Время, прошедшее между написанием стихов 39:5–8 и 40:1–11, было наполнено потерями, страданиями и смятением. Однако этот период очень важен для правильного понимания Книги Исайи, структуру которой (как первой, так и второй части) определяет драматическая связь изгнания и восстановления–возвращения. События этого времени определили суть книги: приговор ГОСПОДА реален, но не окончателен, за ним должно последовать восстановление, совершаемое в соответствии с божественным «планом» (о «плане» ГОСПОДА, ведущем к восстановлению и благополучию, см. Ис 55:6–9).

Поэтический текст Ис 40–55 построен живо и достоверно, и в нем в лирической форме выражено решение ГОСПОДА возвратить Израиль к полноценной и счастливой жизни в Иерусалиме. В этом случае слова 44:21–45:7, говорящие о Кире как о помазаннике ГОСПОДА, возможно, становятся центром текста. Непосредственно перед этим в тексте размещены: великое славословие, обращенное к ГОСПОДУ, единственному Творцу вселенной (40:12–23; 42:10–13; 43:16–21), поэтические обличения в адрес враждебных богов, предположительно богов Вавилона, которые представлены бессильными (41:21–29), и свидетельство, облеченное в форму пророчества, обещающее, что ГОСПОДЬ всегда будет рядом с Израилем и на его стороне (41:8–13; 43:1–7). Главные усилия автора этой части направлены на создание образа могущественного ГОСПОДА, сострадающего Израилю, и образов других богов, враждебных по отношению к Израилю, но беспомощных и несостоятельных перед Ним. В тексте описан раскрывшийся перед Израилем мир удивительных возможностей, противостоящий в творческом воображении автора миру Вавилона, стремящегося обессилить евреев и лишить их надежды.

За центральным «текстом Кира» (44:21–45:7) снова следуют стихи, исполненные уверенности в силе и власти ГОСПОДА, предчувствия поражения и унижения Вавилона (46) и его богов (47), а также яркое провозглашение решимости ГОСПОДА снова начать действовать на благо Израиля после длительного бездействия и молчания (51:9–16; 54:1–17). В конце концов, Израиль, находящийся в плену, должен обрести новую надежду (51:17–23; 52:1–12) и начать покидать Вавилон. Этот уход должен быть подобен исходу из Египта (52:11–12). В тексте признается, что ГОСПОДЬ действительно предал Израиль разрушению (54:7–8), но теперь, спустя много лет, ГОСПОДЬ снова защищает его.

Достойно внимания то, что в стихах 40:9 и 52:7 употребляется корень &уг(«благовествовать»), позже превратившийся в термин, обозначающий «добрую весть». Именно в этом тексте, появившемся во время вполне определенного исторического кризиса, автор начинает использовать выражение «добрая весть», имея в виду весть о начале нового правления ГОСПОДА, добрую весть, обращенную к беспомощной, разочарованной общине, ныне ободренной откровением о новом божественном вмешательстве в ход истории. Употребление этого термина здесь полностью соответствует новозаветному, где «добрая весть» обозначает учение Иисуса, провозглашающего начало нового Царства Божьего (Мк 1:14–15), и осуществление Иисусом этого нового правления.

Следует обратить внимание на один элемент, отмеченный многими комментаторами. «Израиль», адресат данных поэтических текстов, понимается в них как «служитель» ГОСПОДА, заключивший с ГОСПОДОМ Завет и обязавшийся подчиняться Ему. Исследователи выделяют четыре фрагмента, названные «Песни раба ГОСПОДА» по причине совершенно особого употребления в них слова «раб» (42:1–9; 49:1–6; 50:4–9; 52:13–53:12). Очень часто разные ученые рассматривали эти четыре фрагмента как единое целое, вследствие чего возникло устойчивое представление о том, что фигура, скрывающаяся в этих песнях (и только в них) за обозначением «раб», — это некий человек, особо связанный с ГОСПОДОМ, особо призванный ГОСПОДОМ, отличный от Израиля, тоже являющегося «рабом ГОСПОДА». Ученые потратили множество усилий на определение того, какая именно историческая фигура скрывается под обозначением «раб». Для христиан эти стихи, конечно же, — пророчество об Иисусе (North 1956; Childs 2001, 422–423).

Однако в последние годы получила распространение гипотеза, согласно которой эти четыре фрагмента не следует искусственно выделять из остального поэтического текста, а следует рассматривать именно в его контексте. В результате сформировалось новое мнение, согласно которому «раб» в этих стихах, как и во всем Девтероисайе, — Израиль (Mettinger 1983). И именно Израилю, связанному с ГОСПОДОМ особыми узами, дано особое поручение:

Идея подобного призвания не нова для еврейского самосознания и полностью соответствует призванию, данному ранее праотцу Аврааму, быть «благословением» для народов (см. Быт 12:3, Ис 51:1–3).

Говоря об этом возникающем консенсусе среди интерпретаторов, важно отметить, что стих Ис 49:6а при таком прочтении довольно трудно поддается объяснению:

Этот стих трудно объяснить потому, что если, согласно гипотезе, под словом «раб» подразумевается Израиль, то получается, что Израилю дается поручение «восстановить» Израиль. Иными словами, Израиль должен служить Израилю. Однако возможно, сохранив именно такую идентификацию «раба», предположить существование «чистого, послушного, верного Израиля», объект служения которого — Израиль в целом, нуждающийся в спасении и восстановлении. Подобное объяснение достаточно проблематично, и стих продолжает оставаться загадкой, но это не мешает отожествлению «раба» четырех фрагментов песни с Израилем. Недавно Чайлдс снова обратился к гипотезе, проводящей параллели между этим текстом и утвердившимся в церкви образом Иисуса (Childs 2001, 420–423).

Основная мысль Девтероисайи такова: сейчас Израиль рассеян, но скоро он будет восстановлен. Указания на более значительную роль Израиля в стихах 42:6 и 49:6 изображают его посредником, при помощи которого ГОСПОДЬ управляет всеми народами. Таким образом, пророчество о восстановлении Израиля становится не только пророчеством о благоденствии Израиля, но и напоминает о роли Израиля в замысле ГОСПОДА, касающемся всего мира.

С критической точки зрения, Ис 40–55 явно представляет собой отдельное произведение. Однако в окончательной форме это произведение оказалось тесно связанным с первой частью Книги Исайи (1–39). Эта связь, безусловно, стала литературным достижением. Однако окончательная форма сочетания двух частей — 1–39 и 40–55 — является не только литературным достижением, но и представляет собой основание богословия Книги Исайи: за неизбежным судом следует грандиозное восстановление. Эти две темы, соединенные вместе, оказываются частью вековой народной традиции и частью еврейского богословия. Как со всей ясностью показали Клементе и Чайлдс, форма, которую обрела Книга Исайи, есть результат труда богословов (Clements 1982; 1985; Childs 1979, 325–338). Вместе с тем богословское оформление книги полностью соответствует живой национальной памяти Израиля.

Третья часть Книги Исайи, главы 56–66, по вполне очевидным причинам называется «Тритоисайя». По мнению большинства исследователей, содержащийся в этих главах материал отражает жизнь общины, столкнувшейся с совершенно иными проблемами, нежели община, внутри которой создавались материалы глав 40–55. Таким образом, они считают третью часть еще более поздней. Текст этой части, несомненно, появился уже после возвращения из плена, предвиденного и ожидаемого Второисайей, когда у возвратившихся стали возникать вопросы, касающиеся внутренней жизни общины, прежде всего социальной организации и культа. Традиционно временем создания этих материалов считается период между строительством Второго Храма (520–516 годы до н. э.), описанного в книгах пророков Аггея и Захарии, и реформами Ездры и Неемии (после 450 года до н. э.). При этом большинство исследователей отдают предпочтения более ранней дате внутри этого периода (вскоре после 520 года). Таким образом, время создания третьей части довольно близко к гипотетической датировке Девтероисайи, однако помещает данный текст в совершенно иные исторические условия.

В то время как Девтероисайю больше всего волновало возвращение из Вавилона, у Тритоисайи на первый план выходят внутренняя жизнь общины и противоречия между двумя партиями, которые мы могли бы назвать либеральной и консервативной. Например, в главе 56 обсуждается вопрос о включении в общину и исключении из нее, в главе 58 — вопрос об «истинном и неистинном посте». Безусловно, в этих главах мы видим отражение дискуссий, характерных для раннего иудаизма, сформировавшегося после знаменательного возвращения из плена. На практике оказалось, что жизнь в восстановленном Иерусалиме была более чем скромной и даже убогой, не выдерживающей сравнений с лирическими пророчествами Девтероисайи. Общине, чья жизнь описана Тритоисайей, пришлось столкнуться с неудовлетворенностью и разочарованием, составлявшими разительный контраст с прежними радужными ожиданиями.

Разбирая текст Тритоисайи, особое внимание следует обратить на главы 60–62, близкие по своей лирической силе Девтероисайе. В них в поэтической форме описывается будущее благополучие Израиля. Более того, в этих стихах мы сталкиваемся с уже знакомыми формулировками, особенно в 61:1–4, позже повторенными в Лк 4:18–19:

После этого, в стихах 65:17–25, приводится поразительное описание грядущего «нового мира», в котором безраздельно властвует ГОСПОДЬ. Именно оно легло в основу последнего новозаветного обещания из книги Откровение:

Описание «нового неба и новой земли» — самая дальняя точка, до которой простираются библейские надежды. Вместе с ними описывается и «новый Иерусалим», который будет наполнен присутствием ГОСПОДА и в котором проявят себя Его справедливость, сострадание и доброе отношение к Своему народу. Кульминация этой части — описание «нового Иерусалима» (62:17–25, см. также 66:10–13). Именно оно связывает третью часть с основной темой всей Книги Исайи — темой Иерусалима. Протоисайя говорит о разрушении Иерусалима как каре ГОСПОДА, Девтероисайя пророчествует о восстановлении Иерусалима, Тритоисайя старается описать Иерусалим грядущий. Последовательность материала в первой, второй и третьей частях определяется преданием об Иерусалиме как о разрушенном, чаемом (незадолго до окончания плена) и перестроенном городе. В процессе оформления традиции материал был расположен в соответствии с последовательной моделью интерпретации, учитывающей множество разных обстоятельств. Отметив последовательность изложения в Прото-, Девтеро–и Трито-исайе, следует обратить внимание и на введение в книгу, в котором перечислены все названные темы:

В этом кратком предисловии прослеживается вся история Иерусалима в точном соответствии с последующим ее изложением в книге. Книга Исайи рассказывает о «любви — отвержении» ГОСПОДОМ Иерусалима, о городе, наказанном гневающимся на него ГОСПОДОМ и затем (но не ранее) возлюбленном и обновленном Им же.

Авторы критических исследований о Книге Исайи обычно обращают внимание на детали отдельных текстов, созданных разными авторами при разных исторических обстоятельствах. Однако в результате их понимание этой книги оказывается фрагментарным. Следовательно, основная и насущная задача, стоящая перед комментаторами Книги пророка Исайи, — понять, каким образом отдельные части соединены в единое целое. Каждая из частей связана с определенным кризисом в истории Израиля, но все они объединены идеей управления ГОСПОДОМ событиями истории. Если рассматривать этот текст как единое целое, становится очевидным, что зазор между 39:5–8 и 40:1–11 оказывается переломной точкой, в которой осуждение ГОСПОДОМ сменяется щедрой милостью. При подобном прочтении Книги Исайи полностью подтверждается тезис Клементса о форме пророческих книг:

Взаимоотношение между критическим вниманием к отдельным деталям и каноническим вниманием к целому — предмет размышлений многих интерпретаторов. В завершение обзора Книги Исайи мне хотелось бы обратить особое внимание на три сюжета, сильно повлиявших на христианские представления об Иисусе Христе. Как убедительно показал Сойер, именно Книга Исайи была самым главным источником и объектом христианской интерпретации (Sawyer 1996). Поэтому очень важно рассмотреть основные направления ее истолкования христианами:

1. Текст Ис 7:14 лег в основу новозаветного представления о «рождении Иисуса девственницей», столь важного в христианской традиции. В собственном его контексте стих 7:14 представляет собой слова Исайи, обращенные к царю Ахазу в момент вполне конкретного политического кризиса. Пророк говорит царю о том, что через два года (когда младенец, рожденный «молодой женщиной», начнет отличать худое от доброго) угроза Иерусалиму с севера исчезнет. В этом контексте слова пророка о молодой женщине и младенце не вызывают особого интереса. Важен только возраст младенца, свидетельствующий о прохождении определенного срока. Как часто отмечалось, в этом тексте еврейское слово, обозначающее «молодую женщину», не означает «девственница», то есть изначально текст никак не связан с учением о «девственном рождении».

Однако при переводе текста на греческий язык (осуществленном еще до появления христианства) еврейское слово 'almah («молодая женщина») было переведено как parthenos, то есть «девушка». В Евангелии от Матфея на основании греческого перевода утверждается рождение Иисуса «девственницей». Переход от ветхозаветного чтения к новозаветному через греческую версию показывает, как именно текст получил новый христологический смысл, совершенно чуждый пророку VIII века до н. э. В итоге этот фрагмент приобрел совершенно новое «второе значение», очень важное для Церкви, но далекое от еврейского текста Книги Исайи. Важно понимать, что текст обладает «вторичным значением», но гораздо важнее не забывать о «непосредственном значении» его во время кризиса в правление царя Ахаза. Бесполезно отрицать серьезность влияния «вторичного значения», но смешение двух совершенно разных прочтений, при котором «доктринальные» интересы превалируют над «историческими», ведет к путанице и может принести немалый вред. Нет никакой необходимости превозносить одно значение над другим или стараться отстаивать законность только одного из них. Текст Книги Исайи достаточно глубок, и за ним вполне можно удерживать оба эти значения. Также к нему следует относится и нам: вдумчиво и критически, учитывая оба возможных прочтения.

2. Ис 40:3–5 — самое начало Девтероисайи, обещание возвращения и восстановления, следующее за пророчеством о разрушении в 39:5–8. Стихи 40:3–5 — часть поэтического обращения, провозглашающего, что Иерусалим «принял вдвое за все грехи свои» (40:2). Пытаясь заставить Израиль подумать о жизни после вавилонского плена, автор изображает триумфальное возвращение домой по вновь приготовленной дороге (ее образ уже встречался ранее, в Ис 35:8–10). Во главе процессии идет торжествующий ГОСПОДЬ, только что одержавший победу над вавилонскими богами, направляя тех, кто следует за Ним из плена к благополучной жизни. Метафора триумфального шествия говорит о полном прекращении страдания и начале спокойной жизни, о возвращении домой из изгнания, о преображении истории благодаря воле и непосредственному вмешательству ГОСПОДА.

Видение о возвращении из плена используется в качестве вводной формулы во всех четырех канонических евангелиях (Мф 3:3, Мк 1:3, Лк 3:4–6, Ин 1:23). Во всех четырех случаях эти слова относятся к Иоанну Крестителю, который характеризуется как предшественник Иисуса. Поместив этот текст в начало евангелий, их составители хотели показать, что приход Иоанна Крестителя, а затем Иисуса стал началом периода Божьего правления (= Царства Божьего), выводящего народ Божий из плена к новой полнокровной жизни. Однако о том, что текст Ис 40:3–5 предсказывал появление именно новозаветных персонажей, не может быть и речи. Но обращение христианской традиции к этим словам превращает Иисуса в фигуру, ведущую народ Божий к благоденствию. Более того, согласно этим словам, всякая плоть увидит в Иисусе явленную славу Божью.

3. В так называемой «Песне раба ГОСПОДА» в Ис 52:13–53:12, как уже говорилось выше, изображен Израиль, страдающий и спасающийся через страдание. Однако туманный и загадочный образ, скрывающийся за обозначением «раб», допускает и другое толкование. Нет ничего удивительного в том, что позже он был воспринят первыми христианами как прообраз Христа (Деян 8:32–33):

Согласно вере первых христиан, выраженной в словах Филиппа, «Песнь раба ГОСПОДА» говорит о личности и призвании Иисуса. На заре существования христиане обладали очень развитым воображением. Они легко могли связать между собой две совершенно разные реальности: образ

Иисуса и открытую для толкований поэзию Книги Исайи. В итоге текст Ис 53 обрел, кроме исторического, гораздо более широкий смысл.

Все три текста, 7:14, 40:3–5 и 52:13–53:12, имеют достаточно конкретный смысл, связанный с вполне определенным «историческим» контекстом. Однако при вхождении в канон эти фрагменты обрели иное значение, выходящее за рамки простого исторического. Они оказываются связанными с образом Иисуса, складывающимся в ранние годы существования христианства, образом, часто облекаемым в цитаты из Книги Исайи. Как каноническая форма Книги Исайи, так и ее последующее переосмысление ранней Церковью во времена создания текстов Нового Завета порождали множество интерпретаций, каждая из которых воспринималась создавшими их общинами как легитимная форма текста. Следует отметить, что в самом тексте книги можно обнаружить множество мест, нуждающихся в интерпретации, и община, для которой работа с текстом была привычной, охотно комментировала их. В результате интерпретации текст часто обретал неожиданное, порой очень смелое звучание, причем последующие поколения христианских экзегетов изменяли смысл текста еще сильнее. Однако, несмотря на это, стоит признать, что в целом традиция интерпретации Исайи принципиально не отошла от того содержания, которое изначально было заложено в этой книге. Главной идеей текста по–прежнему оставались суд ГОСПОДА над Иерусалимом и следующее за этим восстановление народа Израиля как народа Завета. Эта двойственность, осуждение и обещание, обретает в последующих интерпретациях текста Исайи самые разнообразные формы. Однако во всех интерпретациях присутствует уверенность в реальности осуждения и спасения, действующих в живой истории, управляемой ГОСПОДОМ, сотворившим мир.