Взгляд назад. Культурная история женских ягодиц

Заключение

Прошлой осенью я выбросила свои последние джинсы. Мои бедра терлись друг о друга при каждом шаге, материя между ног истиралась все больше и больше. Однажды я села на крыльцо и услышала смачный деморализующий треск — это лопнули мои джинсы.

Прежде чем я набралась храбрости и пошла в магазин за новой парой, прошло несколько месяцев. С того момента, когда я ребенком наблюдала за мамой в Hudson’s, я побывала в сотнях примерочных. Все они, казалось, были созданы специально для того, чтобы поддерживать в человеке базовый уровень стыда. В одних освещение подчеркивало целлюлит на моих бедрах; в других зеркало было расположено так, что ляжки выглядели огромными. Порой жизнерадостная молоденькая продавщица подбадривала меня из-за тонкой занавески, убеждая, что я смогу втиснуться в тот или иной размер. Я изо всех сил втягивала живот и пыталась впихнуть попу в штаны, которые были мне явно малы, непонятно зачем пытаясь впечатлить постороннего человека. Видимо, чтобы продавщица заверила меня, что я достаточно хорошо выгляжу.

Я долго откладывала поход в магазин и наконец все-таки потащилась в нижний Манхэттен за заветной парой джинсов. Отважно вошла в магазин со стеклянным фасадом, ярким белым крыльцом и целой стеной из аккуратно сложенных штанов темно-синего, василькового и линяло-черного цвета. Я оглядывала полки, не зная, на что больше похож мой размер: то ли на редкий и дорогой сорт виски, который ставят на верхние полки, то ли на дешевое вино с кексом на этикетке, которое задвинуто на нижние. Я перебрала одну стопку джинсов, затем вторую. В обеих были только джинсы 27-го и 28-го размеров. В третьей стопке подходящая пара наконец обнаружилась. Это были вареные джинсы с высокой талией — осовремененная версия mom jeans, которые я в подростковом возрасте поклялась никогда не надевать.

Я задернула занавеску примерочной, изучила себя в большом зеркале, висевшем на стене под безжалостным углом, и разделась. Застегивая пуговицу, я ощутила приватность момента. В кабинке была только я и мой опыт. Я выполняла ответственную задачу, занималась важным делом, которое так долго откладывала.

На мгновение мое лицо озарил проблеск надежды, но, стоило повнимательнее рассмотреть отражение в зеркале, как стало ясно, что и эти джинсы мне не подходят. Даже сегодня, когда производители одежды обещают клиентам великое разнообразие моделей и размеров, в огромном магазине нашлась всего одна пара штанов моего размера, но и те странно висели на ногах, были тесны в попе и велики в талии. В зеркале они выглядели большими и мешковатыми. Когда я обернулась взглянуть на свою попу, я ощутила знакомый укол разочарования.

Когда я начала писать эту книгу, данное чувство интересовало меня больше всего. Это обычное, повседневное, бытовое чувство, разъедающее вашу самооценку. Оно так привычно и банально, что его легко проигнорировать.

Меня интересовала эта примерочная тревожность, потому что она была очень личной, но я также знала, что это чувство порождено историей, культурой и политикой. Я часто отмахивалась от тревог по поводу своего тела как от пустяков, но понимала, что мысли типа «У меня такая большая попа!», «Неужели появляется пузико?» или «Разве мне не должны подходить mom jeans?» рождаются не только из представлений о теле, которые мы получаем через Instagram^{82} и рекламу на билбордах и в метро, но и из глубин нашего коллективного прошлого.

Я изучала культурную историю женских ягодиц несколько лет и теперь знаю, что мои чувства по поводу моей попы наследуют отчету Жоржа Кювье о вскрытии Саарти Баартман, опросам Рут О’Брайен, бесшабашным флэпперам, которых рисовала Гордон Конвей, и видеокассетам Грега Смити. Эти чувства объясняются тем, что большую попу увязали с гиперсексуальностью и африканскостью, в то время как маленькая попа по стечению обстоятельств стала символом свободы, а крепкая и подкачанная попа — синонимом дисциплины, самоконтроля и самоуважения. Мои чувства обусловлены и тем, что обсуждение женской попы, по крайней мере в последние двести лет, всегда становилось обсуждением вопросов расы, гендера и телесности.

Это все равно что одеваться в морозный зимний день. Ты натягиваешь на себя две или три пары носков, длинные подштанники, тренировочные штаны и поверх всего еще лыжные брюки. Где-то под всем этим находится тело — это научный, биологический факт, — но тело скрываемое, ставшее невидимым под слоями одежды. Наши тела покрыты слоями истории — истории наших семей, нашей жизни и всего мира. То, что мы чувствуем по отношению к собственному телу, передано нам людьми из далекого прошлого.

Мне бы хотелось сказать, что знание истории освободило меня от негативных чувств по поводу собственного тела, но подобное знание не панацея. Я все еще ощущаю себя неловко в примерочной, все еще чувствую себя какой-то не такой, когда примеряю одежду. Наши представления о теле запечатлеваются в сознании очень рано и очень глубоко, поэтому, подтягивая джинсы, я все еще испытываю некоторый стыд и, вероятно, всегда буду его испытывать. Но что мне дало мое исследование, так это возможность понять и контекстуализировать этот стыд. Оно поставило под вопрос представления, из которых я обычно исхожу в своих рассуждениях. Оно помогло мне понять свои чувства по отношению к телу и выразить их. И оно дало мне надежду. Когда один голос в моей голове шепчет: «Твоя попа слишком большая!» — другой тут же спрашивает: «Слишком большая для чего? Слишком большая с чьей точки зрения? И почему быть большой плохо?»

Я часто задумывалась над тем, что эта книга, хотя она посвящена женским ягодицам, могла бы быть практически о чем угодно. И это тоже дает мне надежду. Опыт пристального исследования той части себя, которая кажется невыносимой, — будь то часть тела, эмоция или желание — может стать трансформативным.

Понимание того, как люди прошлого формируют облик настоящего, есть также средство влияния на будущее. Тот факт, что смысл наших тел создан человеком, доказывает нам, что мы в силах пересоздать или отбросить этот смысл. Вещи, казавшиеся прежде неизбежными и неизменными, начинают выглядеть преходящими и преодолимыми. Люди создают смыслы, которые являются источниками стыда, а это значит, что другие люди — такие как Розецелла Канти-Летсам, Деб Бергард, Келечи Окафор, Винни Кучча и Алекс Бартлетт — могут их изменить.

Наше тело по своей природе сопротивляется контролю. Мы изобретаем турнюры, утягивающие пояса, видеотренировки, капустные диеты и системы размеров, но у наших тел свой путь, и потому они редко нам подчиняются. Одни люди хотят иметь большую попу, другие — маленькую. Но попа чаще всего остается такой, какая она есть. Человеческий ум пытается уложить тело в прокрустово ложе нормы и сделать из него что-то, чем оно не является и не может являться. Но тело упрямо отказывается повиноваться.

Может быть, поэтому я решила купить джинсы, которые мне не совсем подходили. Они подходили кое-как, и я решила с этим смириться. Теперь, надевая их, я порой чувствую беспокойство, потому что смотрятся они не очень — слишком облегающие в попе и свободные в талии. И иногда, естественно, еще знакомый укол раздражения из-за того, что найти подходящую пару штанов почти невозможно. И еще эти джинсы являются для меня физическим напоминанием об этом вечном напряжении между телом и сознанием, между желанием сознания контролировать тело и реальностью, в которой тело всегда будет стремиться быть именно таким, какое оно есть.

С тех пор как я сидела на крышке унитаза в родительской ванной и наблюдала, как одевается моя мама, прошло тридцать лет. Тогда я ощущала покой, тепло и безопасность, которые ассоциировались у меня с ее телом и предсказуемостью ее утреннего ритуала. Я представляла себе, что мое тело вырастет и станет таким же, как у мамы. Сегодня мое утро выглядит иначе — я работаю в основном из дома и никогда толком не умела управляться с бигуди, лосьонами, тушью, духами и всякими прочими девчачьими примочками. Но иногда, когда я готовлюсь читать лекцию или идти на вечеринку, я наклоняюсь к раковине, приближая лицо к зеркалу, чтобы подкрутить ресницы. Я достаю баллончик лака для волос и распахиваю окно, чтобы им не провоняла вся ванная. И я смотрю в зеркало, пытаясь увидеть себя сзади. Мое тело действительно похоже на мамино. У меня большая попа и широкие бедра. И иногда — в тот момент, когда я стою в ванной в нижнем белье, — моя попа не ощущается как проблема или достоинство. Она просто факт.