За перипетиями визита королевы я несколько упустил свою работу по становлению аббатства, как процветающей религиозно-хозяйственной единицы. Королева гостила у нас всего три дня, но даже такого промедления я не мог, а точнее, не захотел допустить. К тому же, очень кстати, к утру разродился итогами ревизии бухгалтер.
Как выяснилось, он нарыл более чем достаточно оснований, чтобы разорвать добрую половину арендных договоров и договоров продажи. По разным причинам, аббатство недополучало ежегодной прибыли более чем на шестьдесят тысяч ливров в год.
Разобраться с большей частью недоимок сразу на месте не представлялось возможным — фигуранты находились далеко, но кое-что мне приглянулось для решения вопроса немедленно.
При прежнем руководстве аббатства были отданы в аренду две большие сеньории, приносящие по пятьдесят тысяч ливров годового дохода каждая.
Договор на аренду истек еще год назад и возобновлен не был, мало того, еще до истечения договора скопились грандиозные недоимки в пользу обители.
На эти владения я заглядывался еще давно, потому, что на них были расположены большие сельскохозяйственные угодья по обеим сторонам одного из притоков Сены. И я планировал их использовать для одного из своих коммерческих прожектов. А именно…
Для выращивания табака. Звучит несерьезно, однако, при правильном развитии, табачок принесет аббатству просто золотые горы. Табак сейчас стремительно завоевывает Францию, среди знати курить модно и престижно, даже дамы демонстративно пускают дымок из трубочек. Бытует мнение, что табак универсальное лечебное средство. Им лечат все, от мигрени до геморроя. Но, централизованно его на родине Александра Дюма на данный момент никто не выращивает, в основном задорого покупают импортный. А почва возле реки как нельзя лучше подходит для этой культуры.
Так почему бы и нет? Закончится паломничество, выбью у кардинала и короля эксклюзивный патент, а дальше дело техники. Один шажок к успеху я уже сделал. А точнее, его сделали мои мастера.
Я отодвинул от себя бумаги и посмотрел на кальян, стоявший на столике. Серебро, стекло отличного качества, изысканная чеканка, тонкая работа — бульбулятор смотрелся просто шикарно. Никаких усилий для продвижения конструкции в массы прилагать не придется, падкая на модные новшества высшая знать сама все сделает.
Чем не статья дохода? А дальше, помимо выращивания табака, освоим производство эксклюзивных трубок, сигар и пахитос.
Дело осталось за малым, изъять сеньории в пользу аббатства и начинать подготовку к производству. И да, конечно же, вернуть недоимки по арендным выплатам.
Понятно дело, можно дождаться окончания паломничества, но сейчас при мне уникальный административный ресурс — мушкетеры его величества и гвардейцы его высокопреосвященства. Да и самому до чертиков надоело сидеть в обители.
Сеньориями на правах аренды формально владел местный крупный землевладелец, Пьер Буаселье, простолюдин по происхождению, но купивший себе дворянство. И его место обитания, как раз находилась буквально в шаговой доступности — всего лишь два часа верхом.
Немного подумав, я вызвал лейтенантов к себе на совещание, изложил задачу и подкрепил вескими доводами.
— Моя признательность помимо всего остального будет щедро выражена в финансовом плане.
Выглядели де Болон и де Виваро довольно скверно и потаскано. Опухшие морды, красные глаза, словом, они собой прямо олицетворяли красочные последствия запоя. Что особо и неудивительно, доблестные кавалеры за три дня выжрали двухмесячный запас вина целого аббатства.
Но предложение нашли в их лице живой отклик, что тоже не стало для меня откровением: несмотря на жалование, лейтенанты бедны как церковные мыши.
Де Болон переглянулся с де Виваро и хрипло поинтересовался:
— Ваше преподобие… мы, конечно, готовы вам помочь вам, но…
— Но, каким образом, дела аббатства касаются нас? — закончил за него лейтенант гвардии кардинала. — Что мы скажем, если наши прямые командиры потребуют объяснений? Поймите, мы не отказываемся и с радостью поможем вам, но…
Он замолчал.
— Его высокопреосвященство, кардинал Ришелье является администратором аббатства Руаямон, — пафосно ответил я. — Следовательно, преступление против аббатства — это преступление против его высокопреосвященства! К тому же… — я перевел взгляд на де Виваро. — Во время присутствия ее величества в обители, все поползновения на благосостояние аббатства — являются преступлениями против короны. И вообще, если у кого-либо возникнут вопросы — переадресуйте их ко мне. Будьте уверены, я отвечу на них.
— Мы полностью удовлетворены! — быстро заявили кавалеры. — Когда выступаем и сколько брать с собой людей?
— Думаю, вместе с вами, по пять шпаг с каждого отряда хватит. И пусть обязательно наденут форменные плащи…
Сборы много времени не заняли, аббатство я оставил на Саншо, паломницам ничего не объяснял, а с собой в качестве легиста взял Артемона дю Марбо.
Переодеваться в цивильное платье не стал, оправился прямо в сутане, но прихватил с собой пистоли и шпагу.
Дьявол! Как же я соскучился по всему этому!
Поместью Буаселье мог позавидовать любой среднестатистический граф или маркиз. Облицованный белоснежным мрамором двухэтажный особняк, колонны, статуи, черт побери, по тропинкам роскошного парка даже прогуливались павлины.
При виде всего этого великолепия, я разозлился как собака. Жируйте, не вопрос, но только не на украденные у меня деньги. Если в начале поездки планировал обойтись с новоиспеченным сеньором более-менее гуманно, конечно, в зависимости от его сговорчивости, то сейчас благостность мыслей сразу испарилась.
В общем, в поместье мы ввалились как во вражескую крепость: с гиканьем, пальбой из пистолей и прочими веселыми эффектами. Перепуганные слуги разбежались, как стадо баранов. Мушкетеры с гвардейцами рассосались по поместью и уже через пару минут притащили ко мне толстенького мужичка в домашнем халате и очень похожую на него даму в пеньюаре и чепце.
— Да что вы себе позволяете?!! — Буаселье заорал, надувая щеки. — Это разбой, это грабеж! Я так этого не оставлю!
Его женушка оказалась более сообразительной и попыталась утихомирить мужа, но тот ее не послушал.
— Вы хоть знаете, какие у меня покровители! Кто вы такие? — надсаживался хозяин поместья.
— Лейтенант роты гвардии его величества, — сухо представился де Болон. Следом в тон ему представился ди Виваро.
— Ап… — Буаселье громко захлопнул рот и смертельно побледнел.
— Я настоятель аббатства Руаямон, — вежливо сообщил я.
В соседней комнате раздался грохот и звон посуды, следом заверещала служанка. Гвардейцы и мушкетеры вели себя в поместье как во взятом неприятельском городе.
— Н-но… н-но… — Буаселье начал отчаянно заикаться. — Но, ч-что…
— Вы хотите поинтересоваться причиной моего визита? — спокойно уточнил я.
Буржуа быстро закивал.
— Прошу, — я кивнул Артемону дю Марбо.
Тот солидно кивнул и хорошо поставленным голосом зачитал немалый список прегрешений неудавшегося арендатора.
Я дождался, когда он закончит и доброжелательно дополнил:
— Присовокупите ко всему этому государственную измену.
Де Виваро и де Болон одновременно скорчили свирепые рожи и потянули шпаги из ножен. Получилось эпично и страшновато, хотя мы сцену не репетировали.
Буаселье закатил глаза и попробовал брякнуться в обморок, но тычок прикладом мушкета живо вселил в него жизнь.
Его жена очень талантливо сделала вид, что вообще не знает своего мужа.
— Вы получали от меня письма, предписывающие вам немедленно явиться в аббатство? — я встал и сделал шаг к буржуа.
Письма я не писал, но интересовался очень убедительно.
Буаселье жалобно замямлил.
— Письма? Да, но я плачу, исправно плачу…
Я вышел из себя и рявкнул по-русски:
— Кому, собака сутулая?
Артемон немедленно объяснил лейтенантам:
— Китайский язык!
Ди Виваро и де Болон уважительно закивали, а арендатор перепугался еще больше.
Я спохватился и перешел на французский:
— Кому вы платите?
— В Сито! — взвыл Буаселье. — Эконому аббатства Сито!
— Сколько?
Пузан, дробно стуча зубами, озвучил сумму в три раза меньшую, чем реальные выплаты по аренде.
— Правда, чистая правда, ваше преподобие! — зарыдал толстяк. — Так мне приказал прежний аббат. Что мне сделать, чтобы загладить вину? Молю вас! Я не замышлял ничего плохого против короны!
— Для начала, вернуть полностью недоимку.
Дальше началась торговля, но недолгая, через десять минут передо мной лег на стол увесистый мешок с золотом на сумму сорок тысяч экю.
Артемон тщательно зафиксировал показания Буаселье, а сумму оформил, как добровольный возврат украденного.
Следом я изъял все документы на сеньории, Де Виваро и де Болон получили по тысяче ливров, еще столько я выдал их людям, а перепуганного насмерть бывшего арендатора мы прихватили с собой, для профилактической отсидки в монастырских подвалах.
Настроение сразу поднялось, перед уходом, я шепнул его жене.
— Мужа вы увидите еще не скоро, искренне советую, заведите себе на время его отсутствия любовника.
— Уже… — быстро кивнула жена и моментально покраснела.
Таким образом первая акция по экспроприации награбленного закончилась полным успехом. Однако, я не особо обольщался, дальше предстояла длительная кропотливая работа, потому что остальные недоимщики были гораздо серьезней чем этот прохиндей.
Последствий особо не опасался, успешное паломничество королевы спишет все. К тому же, кардинал дал мне полный карт-бланш на восстановления аббатства в своих правах. А если что-то пойдет не так, беспредел в поместье Буаселье на фоне остальных прегрешений смотрится уж вовсе незначительно. Семь бед один ответ, лучше не скажешь.
В аббатство возвращаться не хотелось, но пришлось. К счастью, за время моего отсутствия ничего экстраординарного не случилось. Кроме того, что…
Кроме того, что Арамис, в некотором роде, выполнил мое поручение.
Почему только в «некотором роде»? Все просто, слишком уж своеобразно он это сделал.
— Аа-а-а, мерзкий аббатишка!!! — Луиза-Анжелика де Ла Файет погрозила мне кулачком, пьяненько покачнулась и едва не шлепнулась на пол кельи.
Ее коллега по свите королевы Мария де Отфор в это время исполняла замысловатые па, задрав подол сутаны едва ли не до пояса и одновременно хлебая вино прямо из кувшина.
По полу были разбросаны объедки, кости и пустые бутылки. Арамис с глупым выражением на лице забился в угол, тоже, судя по всему, мертвецки пьяный.
Фрейлины уже лыка не вязали, но собрались и дружно обрушили на меня поток площадной брани.
Изъяснялись они неловко и сбивчиво, чувствовалось, что девушки в деле нецензурных выражений новички, но энтузиазм подкупал.
— Прелестно! — восхитился Артемон.
Саншо и Мигель просто молча крестились.
— Мерзкий кусок протухшей ослиной печенки!!! — изящно выразилась Луиза-Анжелика и довольно заржала.
— М-да… — у меня просто не нашлось слов.
Немного подумав, я приказал удалить Арамиса и привел полюбоваться на дебоширок гофмейстерину и саму королеву.
Особо эффектной сцены не случилось, Мари-Катрин де Ларошфуко-Рандан принялась властно и умело приводить фрейлин в порядок, Мадлена откровенно забавлялась, а королева удостоила их только презрительным выражением на лице.
После беседы с Арамисом причина загула прояснилась. Как он не старался, дамы соблазняться не хотели, тогда он решил их просто напоить и случайно нажрался вместе с ними.
Ругать и наказывать я его не стал. В самом деле, не за что, парень старался как мог. К тому же, даже этой попойки с головой хватит для полной компрометации фрейлин. А завтра, когда они проспятся, я постараюсь по полной воспользоваться ситуацией.
Уже у себя в кабинете подошел к распятию и горячо попросил:
— Господи! Прости мя грешного! Токмо за обитель радею! Нет во мне корысти и гордыни! Волей твоей иду…
Молился на всякий случай, а случаи, как известно, разные бывают.
Молился на русском, но Господь всемогущ, значит языками должен владеть.
После вечернего развода, Артемон мне заявил:
— Уже при первой встрече с вами, я понял, что вы незаурядный, разносторонний человек. Вы одновременно блестящий кавалер, прекрасный пастырь, умудренный жизнью мудрец и ученый, а еще… — он немного смутился. — Простите за мою откровенность, но иногда в вас проглядывает настоящий разбойник. Как это у вас получается?
— Сам не знаю, мой друг, — соврал я. — Сам не знаю.
Ну не могу же я ему признаться, что верчусь как уж на сковородке, потому что очень хочу жить. А кто я такой на самом деле мне самому непонятно.
— Его преподобие отличался мудростью с самого детства! — влез в разговор Саншо. — Помню он надул жабу засунув ей соломинку в жопу, так вот… — но увидев мой взгляд, зачастил. — Все, все, ухожу, ухожу, ваше преподобие…
— Жабу через соломинку? — заинтересовался Артемон.
Пришлось выгнать и его.
Ну что за люди? А жаба как-то из моих воспоминаний стерлась.
Ночь прошла штатно, а утром, предо мной на коленях валялись две фрейлины, а я с каменной мордой изображал из себя сурового, но справедливого судью.
— Ваше преподобие… — заливаясь слезами, горячо молила Анжелика де Ла Файет. — Простите…
— Простите, — хлюпала носом Мария де Отфор. — Если его величество узнает…
И они дружно взвыли, заламывая руки:
— Простите!!!
Вдобавок ко всему: судя по припухшим бледным личикам их мучало дикое похмелье. Что добавляло трагизма и искренности в сцену.
Сначала я думал разнести их до заикания, чтобы неповадно было, но потом передумал. Как ни крути, я настоящий добряк.
Улыбнулся улыбкой доброго пастыря и мягко ответил:
— Дети мои, мой долг не карать, а находить отклик в душах… — аккуратно поднял с колен фрейлин и повел их к столу.
После чего налил испанской виноградной водки в маленькие рюмочки и подвинул их к девушкам.
— Ваше преподобие?! — фрейлины шарахнулись от водки, как черт от ладана.
— Пейте, дети мои, — мягко настоял я. — Я разрешаю. Вам сразу станет лучше. И больше не грешите. А я позабочусь, чтобы эта история не коснулась лишних ушей. Господь милостив, но всегда все помнит…
Они меня тоже прекрасно поняли.
Вот так я и посадил на крючок почти весь состав свиты ее величества королевы. Все бы хорошо, вот только при этом я сам умудрился сеть на крючок маркизы дю Фаржи.
Последние дни паломничества пролетели очень быстро.
Последняя встреча с Анной вышла неожиданно трогательной.
Я старательно промывал ей волосы ромашковым настоем, а королева сидела в корыте с горячей водой и тихонько плакала.
— Господи! — неожиданно воскликнула она. — Я вас люблю!
Я промолчал, потому что не нашел подходящих слов. А еще мне было немного стыдно, потому что никакой любви к ней у меня и в помине не было.
— Я чувствую, что во мне появилась новая жизнь… — она провела ладошкой по своему животу и доверчиво прижалась к моей руке щекой. — Не веришь? Женщины такое чувствуют. И я хочу, чтобы ты знал: он никогда не узнает, кто его настоящий отец, но…
— Почему «он»? — ляпнул я от растерянности. — Может это будет девочка?
— Молчи! — строго приказала Анна. — Это будет мальчик! Он никогда не узнает, кто его настоящий отец, но в его сердце всегда будет признательность к тебе. И в моем сердце…
Честно говоря, я отнесся к ее словам скептически. Чувствует она, видите ли. Не королева, а какой-то ходячий средневековый аппарат УЗИ. Дьявол с ним, пусть даже она забеременела, но в нынешнее время одно дело зачать, а совершенно другое благополучно выносить и родить. И вырастить. Потому что двое из трех младенцев не доживают даже до пяти лет. А она еще о какой-то признательности твердит. Сегодня признательна, а завтра прикажет отравить, чтобы убрать опасного свидетеля. Святые ангелы и распутные девки, за что мне это? Вечно вляпаюсь, как не в дерьмо, так в партию.
В общем, ни на что хорошее я даже близко не надеялся. Хотя, если честно, было немного жалко расставаться с королевой.
Ну да ладно, будем решать проблемы по мере их поступления…