XVII. Аббат

Глава 2

— Все хорошее когда-нибудь заканчивается… — утирая рукавом сутаны слезы всхлипнул невысокий толстячок, стоявший в середине строя. — Не понимаю, чем я прогневал господа…

— Чувствую это только начало… — коренастый монах с разбойничьей рожей зло сплюнул, за что сразу получил древком алебарды по спине.

Роптание и причитание в строю мгновенно стихли.

«Даже не представляешь насколько ты прав… — я про себя улыбнулся. — Только начало, совершенно верно…»

На самом деле мне было глубоко плевать на царившее в монастыре моральное разложение, экономическая часть волновала гораздо больше, но доверие Ришелье стоило дорогого, а посему аббатству Руаямон в самые ближайшие сроки предстояло стать образцово-показательным религиозно-хозяйственным предприятием.

— Ах какой хорошенький… — одна из проституток, огненно-рыжая толстушка приподняла свои внушительные груди и дурашливо запищала: — Ваше преподобие, я хочу вам исповедаться!!!

— И я, и я!!! — Остальные шлюхи громко засмеялись, наперебой демонстрируя свои прелести.

Монахи угрюмо молчали, видимо уже приняв новую действительность.

Я немного помедлил, потом развернулся и пошел в резиденцию, по пути бросив:

— Девок отправить назад в бордель и передайте своей мадам, чтобы немедля явилась ко мне. Остальных пока запереть.

Вошел уже к себе в кабинет, провел рукой по столешнице инкрустированной серебром и присел в роскошное кресло.

Мелькнула мысль приказать привести свою резиденцию в более приличествующий священнику аскетический вид, но решение так и не принял, потому что заявился баск.

— Ваше преподобие? — Саншо почтительно поклонился. — Мы нашли прежнего эконома, но прежде чем явить его к вам, я приказал немного отмыть старика — он совсем завшивел. И еще… бедолага похоже немного не в себе.

— Хорошо, приведете его немного позже… — я ненадолго задумался. — С чего бы начать? Начнем, пожалуй, с обыска. Поможешь?

Следующее время мы увлекательно провели, досматривая логово смещенного аббата, а Саншо вдобавок составлял подробную опись найденного. Трофеи впечатляли: отец Бонифаций оказался настоящим сибаритом и гедонистом: золотая роскошная посуда, огромный гардероб полный нарядов, куча драгоценностей, некоторые из которых составили бы честь самой королеве, черт побери, нашлась даже впечатляющая коллекция изысканной порнографии, причем не только европейской, но и подлинной китайской с индийской.

Правда денег обнаружили всего ничего — около пятисот ливров, хотя по моим предварительным прикидкам Боня спер за время своего правления не меньше ста тысяч, а скорее всего гораздо больше. Перед вступлением в должность, я тщательно изучил в канцелярии кардинала список владений аббатства, которые должны были давать доход не менее пятидесяти тысяч ливров в год, за вычетом расходов на само аббатство, а Боня правил целых три года и за это время ни гроша не передал ни в Сито, где базировался верховный капитул Ордена цистерцианцев, ни в конгрегацию кардинала. Только недавняя продажа большого и роскошного отеля в Париже, которым владело аббатство, принесла около семидесяти пяти тысяч ливров, но и эти деньги канули в никуда. А еще, бесследно пропали королевские выплаты за то, что на его территории была расположена королевская усыпальница, а само аббатство не заплатило ни денье налогов, сославшись на убыточность.

В общем, Бонифаций изрядно нагреб, и я дал себе слово, что сделаю все, чтобы эти деньги найти.

К сожалению никаких записей: расписок, банковских чеков и прочего, позволяющего проследить судьбу спертого пока тоже не обнаружилось.

— Святая Магдалена! — Саншо быстро перекрестился, а левой рукой ткнул в картинку где переплелись в любовной схватке несколько мужчин и женщин. — Это как же они так ухитрились? Настоящие акробаты! Куда это они ее? Святая Мария, неужели…

— Не отвлекайся мой друг, — я его хлопнул по плечу. — Изучишь позже, а пока тащи ко мне эконома.

Отца Фому действительно притащили прямо в кресле, потому что эконом уже с трудом ходил.

Совсем ветхий старичок подслеповато таращился на меня и блаженно улыбался.

— Отче, я Антуан де Бриенн…

— Ась? — эконом приложил ладонь к уху. — Чего говорите?

— Я Антуан де Бриенн, новый аббат… — я понемногу начал выходить из себя.

— Куда? — старичок мелко затряс плешивой головенкой. — Нет, нет, никуда я не поеду…

Я с трудом подавил в себе желание снова взяться за канделябр.

— Отче, я новый аббат…

— Моя мать была достойной женщиной!

— Отче…

— А отец чванливым пьяницей!

— Дьявол…

— Моя кормилица…

— А по башке, старый хрыч?! — я не выдержал, вскочил и схватил канделябр. — Мне плевать на вашу матушку и отца! Я Антуан де Бриенн, новый аббат! И если вы не заговорите, мне придется…

— А где прежний мерзавец Бонифаций? — а глазах старика внезапно появилось осмысленное выражение.

— В темнице.

Брат Фома кольнул меня взглядом:

— А кто вас назначил сюда?

— Его высокопреосвященство кардинал Ришелье, — я подвинул к старику назначение. — Сами читайте! Моя задача навести в аббатстве порядок, и я наведу его, черт побери, даже если мне придется сгноить здесь всех!

— Матерь божья! — брат Фома быстро перекрестился. — Услышал Господь мои молитвы! Ваше преподобие, я готов служить!

Я облегченно вздохнул, бережно поставил канделябр на место и обратно сел за стол.

— Мне доложили, что вы спрятали всю отчетность за последнее время.

Брат Фома быстро закивал.

— Да, да, спрятал, но вот только куда? — монах озадаченно почесал лысину.

— Вот же старый осел! — ахнул Саншо, а я опять с интересом глянул на свое инструмент для экзекуций.

— Вспомнил! — через несколько томительных секунд старик стукнул себя ладонью по лбу. — Все вспомнил! Я закопал документы в саду, возле старой усыпальницы! Прямо у корней дуба, со стороны стены!

— Брат Саншо, за лопаты. А вы немедля рассказывайте все, а начните с того, зачем Бонифаций отправил вас в подвал…

Старичок откашлялся и вывалил на меня поток информации.

Если вкратце, почти все время своей преступной деятельности Боня мылил на одну руку с братом Фомой, а последний тщательно все документировал из врожденной скрупулезности. И одновременно вел финансовую отчетность самого аббатства — то есть все прибыли и убытки. Преступная деятельность заключалась в том, что Бонифаций попросту массово продавал или сдавал в аренду земли и угодья монастыря третьим лицам, мало того, совершенно не платил налоги и присваивал пожертвования, да и весь доход беззастенчиво отправлял себе в карман. И все ему сходило с рук, потому что Боню прикрывали в руководстве Ордена цистерцианцев, а у кардинала до аббатства не доходили руки.

Но потом отец Фома и Боня переругались на почве того, что последний… вот тут должны заиграть фанфары… присвоил себе принадлежащую тому шикарную коллекцию порнографии, о которой я уже упоминал.

Фома воспылал праведной яростью и спер всю отчетность: ведомости, договора, расписки и прочую документацию, вместе с личным дневником аббата, в котором он подробно фиксировал все, за что и был посажен в темницу на хлеб и воду. Уж не знаю, почему Фому вообще не уморили, но скорей всего только из-за того, что особой опасности в экономе Бонифаций не видел, потому что тот был надежно изолирован, к тому же живыми деньгами распоряжался исключительно сам Боня.

— Вы мне вернете мое сокровище!!! — по морщинистой щеке эконома скатилась слеза. — Молю, верните — это моя единственная радость, — он протянул ко мне дрожащие руки.

— Вы, о чем?

Догадавшись, о чем он ведет речь, я чертыхнулся и пообещал отдать порнуху.

Попытался у него выведать, что же было в бумагах, но старик опять начал впадать в маразм.

Но тут вернулся Саншо и заявил, что нихрена не нашел.

Пришлось тащить старикана в сад, где после двух часов поисков бумаги все-таки нашли.

Дальше я собирался лично провести инвентаризацию, но приперся повар с ужином и категорически потребовал оценить его мастерство.

Оценил и остался очень доволен, простецкий луковый супчик с крутонами и фаршированный каплун оказались выше всех похвал. Хорошо готовят многие, но наш повар имел настоящий талант — его стряпня попахивала гениальностью.

Брат Гийом все это время со своим бедолагой помощником стоял у стола, почтительно полупоклонившись с белоснежной салфеткой через руку.

Я похвалил повара и заодно сделал попытку решить одну кадровую проблему.

Дело в том, что штатное расписание монастыря помимо должностей аббата и эконома, подразумевает множество других: приора, ризничего, библиотекаря, елемозинария и прочих госпиталиев и инфермариев[5]. Все они важны и даже просто необходимы для нормального функционирования аббатства, потому что аббат лишь осуществляет общее руководство. А правильные кадры прямой залог успеха.

Экономом я назначил Саншо, а брат Гийом показался мне отличным кандидатом на должность келаря, то есть человека, который заведует всеми запасами монастыря. Очень важной должности, обладателю которой по Уставу Бенедикта Нурсийского[6], обязательному для всех монастырей, даже разрешалось пропускать ради радения по должности главную мессу и многие другие службы.

— Я доволен… — тихо и спокойно заявил я. — Рад, что питание братии находится в надежных руках. В дальнейшем вам придется демонстрировать свои великолепные умения не только нам, но и первым людям государства. А сейчас я хотел бы предложить вам место келаря нашего аббатства, но не уверен, сможете ли вы совмещать без ущерба делу.

— Смогу, ваше преподобие, — уверенно громыхнул великан. — Я уже совмещаю, а за кухней присмотрят мои помощники, они уже поднаторели в поварском искусстве. Но в необходимых случаях я буду сам надевать поварской колпак.

Он угрожающе покосился на своего помощника Гастона, тот сильно вздрогнул и машинально потер бланш под глазом.

Я удовлетворенно кивнул.

— В таком случае — решено. К исходу завтрашнего дня подадите мне подробный список всех наличествующих запасов и заявку на ежемесячное пополнение будет таковое понадобится. А также недельное меню по питанию. Есть какие-либо пожелания или просьбы?

— Ваше преподобие… — на жутковатой морде повара проявилось странное выражение. — Помилуйте, но есть просьба, есть…

— Излагайте.

— Давайте заведем козочек… — совершенно неожиданно для меня попросил громила. — Я умолял прежнего аббата, но он отказал.

— Козочек?

— Ага! Они такие прекрасные, красивенькие, пушистенькие, я сам возьму на себя уход за ними… — нежно, с придыханием просюсюкал брат Гийом. — А молоко, а шерсть!!! Это же прекрасно… — громила даже пустил слюну от умиления. — Это вам не грязные бараны, свиньи и коровы, козы божьи создания!

Я слегка охренел от неожиданности, но пообещал со временем выделить средства на закупку рогатой скотины.

«Вот уже подкузьмил мне чертов кардинал… — после того как повар убрался тоскливо подумал я. — Кадры, просто сказка. Бывший аббат — содомит, его эконом — любитель порнографии, а повар, похоже, козоеб. Что дальше? Некрофилов каких-нить мне еще не хватало…»

Саншо занялся изучением документации, а я спустился побеседовать с Бонифацием, но прежде мне провел экскурсию местный смотритель монастырских подвалов: безобидный и симпатичный старичок брат Люка, который, как мне уже успели доложить, в общих безобразиях не участвовал и смиренно влачил свою монастырскую долю.

Собственно, обширные подвальные помещения не были темницей в прямом смысле слова, но некоторая их часть использовалась именно для пенитенциарных целей еще с момента основания аббатства. И, как скоро выяснилось, не только для отсидок.

Несмотря на жару, внизу было очень зябко и сыро, к тому же, в подвалах все пропахло жутью, страданием и смертью: низкие сводчатые потолки, склизкая каменная кладка, полутьма, штабеля человеческих черепов и костей, ржавые цепи и решетки — меня даже начал бить нервный озноб.

— Здесь мы храним вино, ваше преподобие… — сгорбленный старичок бодро шлепал сандалиями по склизкому полу, неся фонарь в левой руке. — Здесь тоже, а там — камеры для провинившихся…

— А здесь что? — я заметил в полумраке окованную железом дверь в одном из коридоров.

— А там… — брат Люка пожал плечами. — Там камера дознания и комнаты смирения. Но эти помещения уже лет сто не используют.

Меня разобрало любопытство. Камера дознания понятно, а что за комнаты смирения?

— Открыть можете?

— Конечно, я там иногда убираюсь, — брат Люка снял с пояса связку ключей. — Вот только мне тяжеловато самому дверь открывать, разбухла от сырости…

Заскрежетал замок, Сопровождавший меня Мигель с подручным навалились и дверь с противным скрипом открылась.

Комната дознания оказалось банальной пытошной, с довольно разнообразным инструментарием: дыба, пытошные столы, испанские сапоги и прочая жуткая хрень. Причем все выглядело готовым к использованию.

— Ухаживаю по мере сил… — скромно потупился брат Люка. — А вдруг понадобится. Да и руки соскучились по делу. Насколько мне известно, в нашем аббатстве хотели устроить трибунал инквизиции, вот и соорудили камеру, но, увы, она не пригодилась.

Смотритель печально покивал, явно сожалея, что пытошная не нашла своего применения.

Я на него подозрительно покосился.

— А кем вы были в миру?

Старичок тоскливо вздохнул.

— Палачом, ваше преподобие в славном городе Лилле. Но я давно отошел от дел и нашел покой в смирении.

Я не стал комментировать его прежнюю профессию, но обязал старика и впредь ухаживать за камерой пыток. Действительно, я вдруг пригодится. Пытошная очень полезная штука, хотя бы просто для наглядного действия.

А вот дальше… дальше он мне показал эти самые камеры смирения, которые оказались…

Черт… даже не знаю, как назвать узкие выемки-пеналы в стенах, с кольцами для рук, ног и шеи, явно предназначенные для замуровывания живых людей. Догадаться было нетрудно, к тому же на их предназначение намекали аккуратно сложенные штабеля кирпичей рядом с ними.

И самое пакостное, три выемки уже были замурованы, правда явно десятки лет назад. А высеченные на них надписи уже стерло время.

На мой молчаливый вопрос бывший палач пояснил.

— Увы, ваше преподобие, не знаю кто там. Это случилось очень давно.

Меня от ужаса даже передернуло, и я поспешил свалить в более приятное место, но пообещал себе порыться в монастырской документации, чтобы разгадать загадку.

Перед встречей меня нашел Саншо уже частично разобравшийся в записях, но, когда я его выслушал, сразу пожалел, что сунул голову в это осиное гнездо. Проделок Бонифация хватило бы с лихвой на десять четвертований и парочку сожжений заживо. Да и хрен бы с ним, но посвященным во все это тоже светила смерть. К примеру, Боня финансировал недавний заговор против кардинала и короля. И это самое безобидное. Чернокнижие, приношение человеческих жертв, черт, я уже давно понял, что французская знать погрязла в свирепой порочности, но даже не подозревал, что настолько. Вдобавок во всей этой мерзости были замешаны такие люди, что цена моей жизни стремительно скатилась до минимума.

Я отвел Саншо в сторону и приказал спрятать чертовы бумаги после изучения куда подальше.

— И никому не слова. Понятно?

Баск быстро закивал и перекрестился.

Бонифаций уже отошел от испуга и активно сам стращал сторожа из братвы Мигеля.

Увидев меня, он презрительно зашипел:

— Вы уже мертвец! Да что вы себе позволяете? Безумец! Вы даже не понимаете во что ввязались! Вам конец. Немедленно освободите меня, я вам приказываю! Ришелье? Ха! Как только он узнает с кем я дружу, он сразу вас отдаст на растерзание!

Я сел перед камерой на предложенную братом Люка табуретку и молча задумался над выходом из положения, не обращая внимание на проклятие бывшего аббата.

Как вариант, можно было отдать полученную информацию кардиналу и надеяться на его защиту. Но так как в деле были замешаны высшая знать и даже лица из королевской семьи, этой защиты могло не хватить. Ради своих дел с королем Ришелье разменяет десяток таких как я и даже не поморщится. Все просто, Людовик не наказывает своих близких родственников.

Можно выпустить Боню и самому слиться куда подальше, но такой вариант мне не подходит по личным убеждениям.

Так ничего и не придумав, жестом выгнал всех из темницы, а сам шагнул к решетке и тихо заговорил с Бонифацием.

— Вы знаете, я обнаружил здесь очень любопытное местечко…

— Не заговаривайте мне зубы! — презрительно бросил бывший аббат. — О том, что вы сделали обязательно узнают мои друзья. Вы уже мертвец, мерзкий холодный труп!

— Вы видели ниши для замуровывания заживо за этой стеной?

Судя по тому, как Боня шарахнулся от меня, он их видел.

— Вы не посмеете!

Я обаятельно улыбнулся и пошел на выход, по пути бросив.

— Еще как посмею.

Дело шло к ночи, я сел составлять распорядок проведения молитв в монастыре, но сей нудный процесс мне быстро надоел.

— Мигель, выгоняй личный состав из казарм.

— Кого? — бывший бандит вытаращил на меня глаза. — Какой состав?

— Братию.

— Ага, понятно, пусть растрясут жирок, — громила довольно ощерился. — А зачем?

— В здоровом теле здоровый дух. Физические упражнения очень хорошо прогоняют нечестивые мысли из головы. И прихвати это… — я показал на свой инструмент для экзекуций.

Мигель захлопал глазами.

— А это зачем, ваше преподобие?

Я чуть не расхохотался, но сдержался и серьезно заявил:

— Сие оружие вложил мне в руки сам Господь для вразумления грешников.

— Святая Дева Мария! — бывший разбойник истово перекрестился и схватил канделябр. — Конечно ваше преподобие, конечно!