Сезон дождей - это время рождения, роста, расцвета и развития всего живого. Через несколько дней после первого ливня равнина зазеленела, покрылась пестрым ковром цветов. Порой казалось, что я слышу, как растет трава и трутся друг о друга лепестки раскрывающихся бутонов. Некоторые деревья, всю жару игравшие стриптиз, только теперь, в избытке напоенные дождями, надели зеленые плащи, в которых золотыми вкраплениями расцвели маленькие желтые цветочки. Насекомых хватало и раньше, их полчища с каждым днем становились все гуще, и кому-то надо было поедать эту живую массу. У болота разносилось многоголосое кваканье лягушек - они пополняли силы для брачного сезона, ловили комаров, мух и бабочек. Дневных насекомых сменяли насекомые ночные, в саванне круглые сутки стоял тихий гул от миллиардов крыльев. Под это звуковое сопровождение я охотился, ел, спал, наблюдал за Природой, которая рождалась, жила и умирала, поедая и воссоздавая саму себя.
С мухами, регулярно садящимися на нос и заползающими в глаза, я смирился, как с неизбежным злом, но не терпел, если лезли в ухо, и выработалась привычка трясти ушами всякий раз, услышав назойливое жужжание.
Наше дерево понравилось ласточкам и первое время они долго прыгали в его ветвях в поисках хорошей развилки для гнезда, но, к их разочарованию, мечты о гнезде пришлось перенести на другое дерево - я каждый день карабкался на вершину, высматривая добычу и людей, это беспокоило птиц: я мог свалить их дом на землю, и уж точно поел бы все яйца.
Котятки росли как на дрожжах, отчетливо проступили пятнышки на лапках и хвостиках. Асва относилась ко мне гораздо ласковей, чем прежде. Когда она ласкала меня, возникало такое тонкое ощущение, что нос нежно-нежно чешут крупным наждаком. Я надолго замирал и мурлыкал, впадая в транс.
Однако позволить себе расслабиться и отдохнуть Асва могла лишь в моем присутствии. Блурри, часто остававшийся наблюдать за семьей в качестве суперохранника, рассказал, что поведение Асвы резко менялось, когда я уходил: она настораживалась, превращаясь в "Бдительную Мать", детям которой постоянно грозит опасность быть съеденными. Она спала, кормила, мыла котят, неизменно оставаясь начеку, мурлыкала мало и вела себя очень тихо и скрытно, подозрительно реагируя на каждый шорох. Неужели всю жизнь до встречи со мной Асва жила именно так? Странно было представить ее в вечном стрессе, ведь при мне Асва становилась "Любящей Матерью", которая ласково шлепала детеныша по спинке, уговаривая лежать спокойно. Это она, "Любящая", томно потягиваясь и зевая, ходила вокруг меня, извиваясь на ходу как змея, чтобы вернуть залежавшемуся телу гибкость. Другую ее - "Бдительную" мне довелось увидеть во всей яростной красе в первый день после родов, когда Асва грозилась убить меня, приняв за чужого. Эта двойственность ее натуры меня не удивляла.
Верная моя подруга молчалива и бесшумна как тень. Редко я слышал от нее что-то, кроме мурлыканья и призыва - резкого, как трещотка, "Прр-прр". Но чаще она звала тихим щебетом, похожим на птичий. О настроении Асвы говорили пластичные, преисполненные природной грации телодвижения.
"Глаза - зеркало души". Да, глаза Асвы очень выразительны и прочесть чувства не составляло труда. Взгляд, спокойный и мягкий, скользил из-под прикрытых век, но, замечая намек на опасность, тотчас становился жестким и настороженным. Глаза округлялись, а зрачки, независимо от освещения, сужаясь, почти совсем исчезали, так что радужка казалась золотой монетой. Если Асва волновалась, зрачки расширялись до предела, и в черной бездне глаз зримо отражалось все переживание любимой. А в один момент Асва жила одним каким-то чувством.
Сейчас Асва кормила детей. Ей уже не надо было устраиваться и подвигать их - они сами подползали к животу и отыскивали соски по запаху. Блурри, чья жизнь состояла из наблюдения, анализа фактов и комментариев, заметил, что время завтрака всегда одно - 10 утра, ни раньше ни позже. Обед тоже строго "по расписанию" - в 14:19, поздний обед около 17 часов, вечерняя кормежка в полдевятого, а затем вся семья тихо-мирно ложилась спать. Перед едой дети проходили непременную процедуру чистки - Асва вылизывала их с головы до хвоста и только после этого допускала к соскам. После еды всех вымывали еще раз - и слышалось тихое сопение спящих котят. Если кто просил есть в неурочный час - он вскоре засыпал, успокоенный ласковым массажем. Материнский язык и мурлыканье убаюкивали даже Мальчика, который просыпался чаще сестер.
Подсознательно ли Асва жила "по часам" или намеренно стремилась воспитать у детей дисциплину? Я всю жизнь живу "по настроению", не соблюдая особого режима, в обязательном порядке ходил только в школу, на работу и встречи. Почти никогда не носил часы, полагаясь на внутренние часы организма, которые редко ошибались. На работе меня знали как честного, исполнительного сотрудника, но таковым я был лишь на работе. И теперь, забросив мысли о человечестве, я не изменил своей натуры: ел, когда хотел есть, спал, когда хотел спать. Мог прогулять ночь, придя к Асве на рассвете, и спать весь день. Другой раз исчезал утром, и заявлялся под вечер. Подруга не видела смысла в таком неупорядоченном образе жизни, особенно когда на наши плечи легли семейные заботы, но, стоило ей ласково намекнуть, что она голодна - я немедленно шел на охоту.
Несмотря на то, что я возвращался разными путями, меня хорошо знали и почти ежедневно рэкэтировали местные гиены. Опасаясь привести эту "мафию" к логову, я устраивал по пути "разборки", доказывая, куда им следует идти на самом деле. Все же особо настырные выслеживали до самого дома и полностью удовлетворяли свое любопытство - посмертно.
Вчера, попытавшись выбить подругу из ритма жизни, я принес добычу точно "в обед". Распорядок не изменился: она сначала накормила детей, а уже потом вышла поесть сама.
Был десятый день, а малыши пока не спешили взглянуть на мир. Но окрепли настолько, что Асва решила перенести их на новое место. Я поддержал ее намерение: в логове ощущался специфический запах. Котята стали такими верткими, словно буквально следовали поговорке "Хочешь жить - умей вертеться", и Асва не всегда успевала мыть им под хвостиками.
Новое место жительства - большой терновый куст, растущий метрах в двадцати от нашего первого дома - подруга нашла сама, руководствуясь своими понятиями и критериями безопасности. Ей было виднее, какое место выбирать: она успешно вырастила одно поколение, в отношении жизненного опыта Асва старше меня на целую жизнь и за три месяца я сам многому научился у нее: мгновенно прятаться на ровном месте и бесшумно исчезать; подкрадываться к газелям, когда направление ветра непредсказуемо менялось; карабкаться, не глядя под лапы и определяя прочность веток на ощупь, и множеству других, жизненно необходимых вещей.
Итак, мы переезжаем. Взяв Большую девочку за шкирку, Асва быстро скрылась в зарослях. Она бежала семенящей походкой, мягко держа голову на весу, чтобы не встряхивать детеныша лишний раз. Я залез к малышам - естественно, они тут же зашипели - и остановился в задумчивости. Когда я попытался взять за шкирку, как делает подруга, у меня заныли челюсти. Я боялся, ведь этими челюстями я душил, рвал глотки, перекусывал шеи, и не представлял себе - как можно нести такое нежное, хрупкое создание в зубах. А нежные, хрупкие создания шипели на меня изо всех сил.
Послышались шаги - Асва пришла за вторым котенком. Будто поняв мои сомнения, она демонстративно-медленно подняла Маленькую, явно оставляя для меня Мальчика.
Вздохнув, я глянул вслед супруге. Нет, милая, так, как можешь ты, я, наверное, не сумею. Страшно мне. Придумаю как-нибудь иначе.
Прижав Мальчика к земле, взял его за спинку, осторожно свел клыки под грудкой, и понес. Котенок спокойно висел на клыках. На полдороге встретился с Асвой, она лизнула серый бочок малыша, этим жестом, наконец, успокоив меня, и бежала впереди, указывая путь и мурлыкая о том, какой хороший дом она нашла.
"Дом" и вправду был хорошим. Густая листва надежно укрывала от грифов, длинные колючки - от любопытных носов, сам куст находился в зарослях высокой травы, по соседству росло еще несколько терновников, куда можно было переселиться позднее. Прошлым вечером шел жуткий ливень, и меня особо обрадовало, что земля под кустом сухая. Там, где росла акация "погоди немного", почва, впитав воду, не просыхала между дождями. Никаких следов змей, гиен, львов и прочих недоброжелателей. Устроилась Асва просто образцово.
"В принципе, ты не придумал ничего нового. Таким же способом, как сейчас ты, своих малышей носят львицы".
"Я знаю, Блурри. Но для меня это абсолютно внове. Хоть у меня жили раньше обычные кошки и котята, носить их в зубах не приходилось".
Сдав Мальчика в семью, я изучил участок со своей точки зрения на безопасность, учитывая расстояние до водопоя, ближайшего "пастбища" и возможность скрытного наблюдения. Путь до болота не изменился, но удобный пост наблюдения мы оставили с первым домом - здесь деревья не росли. А что мешает мне возвращаться к "неуклюжему" дереву и наблюдать оттуда?
Вечером я привычно стоял в ветвях, смотрел на север, на юг, на купающееся в облаках красное Солнце. Мной овладела тихая, сладкая тоска и я безотчетно отдался этому чувству. Багряные полосы облаков отражаются в глазах… Запах грядущего дождя… Вкрадчиво нашептывают листья… Чешет за ухом ветер… Душа парит в радужном тумане грез…
Поймав луч заката, на землю упала слеза. Недоуменно шевеля усиками, черный муравей обошел круглое пятнышко влаги с незнакомым соленым вкусом. Вторая капля шлепнулась на него, разбившись в пыли. Протерев фасеточные глаза, мокрое насекомое поспешило в муравейник.
Сквозь сон я заметил легкое движение на левой лапе и мелькнувшую в сумерках голубую полоску - Блурри снова полетел гулять. Наверное, встретится с подругой. У каждого из нас есть семья…
Послышался жужжащий звук. Первая, самая старая и привычная мысль - звонит "мобильный". Кого принесло в три ночи? Я потянулся рукой… лапой… в настоящее… и едва не сверзился с ветки, на которой спал. "Звонил" комар.
Этот комар был с замашками садиста. Нет, чтобы тихо сесть и насосаться - он летал вокруг головы, и то и дело слышалось нудно-навязчивое: "Вз-з-з, проснись, я тебя укушу". Я сонно отмахивался ухом: "Ну, чего тебе надо? Вот я, весь - садись молча, куда хочешь и кусай". Но опять в ухо - "Вз-з-з, проснись, я тебя укушу. Вз-з"…
КЛАЦ. Я выплюнул изувеченного комара. "Дозвонился", кровосос. Он один? Впервые я заметил, что меня крайне редко тревожили паразиты. Если я чесался, так потому, что чесалось. А клещи и блохи - где они были все эти месяцы?
"Блурри, как ты думаешь, почему у меня нет блох? Сколько моюсь, ни разу не чувствовал языком насекомых. Или они все перевелись?"
"Первое время блохи на тебе водились, особенно много клещей было, когда ты переживал за детей Асвы, погибших под ногами слонов. Тогда ты с тоски вообще перестал заботиться о себе, и тебя ели живьем. А незадолго до того, как ты встретился с Асвой и воспрянул духом, все паразиты именно перевелись. Понаблюдай за собой, когда будут кусать - увидишь очень интересное явление. Твой организм в некотором смысле живет отдельной жизнью".
Ответ кибера не прояснил почти ничего, а интерес возрос настолько, что я позабыл про сон и среди ночи отправился искать клещей. Повалявшись в кустах и траве, нацеплял дюжину миниатюрных вампиров и лег наблюдать.
Укуса я не почувствовал, но заметил, что клещ, дернувшись несколько раз, перестал шевелиться и упал на землю. Я с опаской задел его когтем - трупик развалился на части, никак не скрепленные между собой. Происходило что-то непонятное… Другие паразиты сновали по моей шкуре дольше, но стоило им вонзить хоботок под кожу и все повторялось: судорожно двигая лапками, насекомое замирало и падало либо застревало в шерсти - мертвое. В один из таких моментов странной смерти я уловил слабейший импульс, искру активности - она объяснила все… НанОрг.
Намеренно забыв о симбиоте, я упустил из виду чрезвычайно важное - кем являюсь я на самом деле. На 90% я состоял из НанОрга, и лишь 10% - мозг, то, что осталось от носителя-человека. В моих жилах текла не кровь, а нечто, досконально еще не изученный организм. И ему не нравилось, что его клетки высасывают, отделяют, насильно вырывают из тела. Иное дело, если приказ отделиться поступал непосредственно от носителя, через его нервную систему. Но когда меня "ели живьем", я был в таком состоянии, что обратил бы внимание, только если бы начали отваливаться лапы. Поскольку носитель не подавал никаких приказов к конкретным действиям, симбиот придумал, как с минимальными энергозатратами уничтожать максимальное количество паразитов, не обращаясь к хозяину. По сути, хозяином положения стал он, а не я.
Клещ протыкал кожу и сосал. Как только НанОрг-кровь оказывался внутри насекомого, он тут же разъедал все его органы, затем уходил обратно в мое тело и ранка затягивалась. А оставшаяся от паразита пустая хитиновая оболочка падала в траву. НанОрг сохранял полную конфиденциальность, не вмешиваясь в ход моей жизни и поддерживая здоровье на должном уровне. И не будь комара-садиста, я еще долго не замечал бы, что мой организм тайно от моего мозга, сознания, разума убивает блох, клещей, комаров. Мухи в большинстве своем не кусались и могли ползать по мне без риска.
Но как же тогда недавняя простуда и заложенный нос? Тут я сознательно запретил НанОргу "разбираться", а поскольку микробы не несли в себе прямой угрозы для жизни, он ждал. Та его часть, в модифицированных генах которой заложено стремление выжить, была неподконтрольна носителю, и в этом заключался жестокий, но единственно верный способ отличить трансмутанта от обычного человека: нанести смертельную рану. "Homo Sapiens" умрет, "CombiHuman" будет сражаться до последнего. Человек мог желать умереть, прекратить мучения - НанОргу, изначально генетически "запрограммированному" на выживание, подобные желания неведомы. Как бы ни был изуродован носитель, симбиот восстановит организм в идеальном состоянии, опираясь на его ДНК. Что НанОрг не мог исправить сам, так это врожденные уродства - ошибки в генной структуре не воспринимались как ошибки. Тут требовалось направленное вмешательство другого "КомбиГумана".
"В любой ситуации спасти носителя, чтобы выжить самому". - таково кредо НанОрга. Эта жизненная сила была одинаково применима ко всем биологическим существам.
По звуку шагов Асва определила, что пришел ее любимый друг, и тихо замурлыкала, встречая мужа, добытчика, отца своих детей.
"Как ты? Как дети?" - спросил я, заглянув в терновник и обнюхивая ее нос.
"Я довольна. Дети спят". - ответила она, мурлыча. Общались мы вот такими краткими, исчерпывающими репликами. Я не знал, как именно дословно Асва понимает меня и отвечает, но она реагировала на заботу и открыто проявляла свои чувства.
Асва тихо выбралась из терновника и легла ко мне под бок. Завалился на спину, глядя в ночное небо, ощущая мерную вибрацию лежащей рядом кошки. "Хорошо с тобой, любимая. - я потерся головой о голову Асвы. - Нечасто ведь бывает - когда можно вот так полежать рядом и не думать о мясе насущном". Обняв лапой, жена сонно ткнулась носом мне в грудь. Спящей, ей приятно было чувствовать меня рядом.
А утром котята увидели рассвет. Глаза открылись, должно быть, ночью, сразу у Маленькой и Мальчика. Большая решила еще немного подождать и послушать, что говорят о Мире вокруг. Прозревшие малыши лежали не шевелясь, обескураженные таким огромным пространством. Круглые глазки, пока затянутые синей дымкой, смотрели на ветки и листья. Повернувшись, дети увидели друг дружку - носом к носу, и Мальчик, проверяя реальность, потрогал сестренку носом. Вдруг нечто большое, доброе заслонило собой свет. Оно издавало мягкие, вибрирующие звуки, и по этим звукам и знакомому запаху молока гепардики сразу поняли, что перед ними - мама. Они поползли к ее животу, привычно ориентируясь на запах, но теперь к обонянию добавилось зрение, и котята невольно теряли ориентацию.
Ранний завтрак вне расписания, но прежде - обязательный мокрый массаж. Устав от визуальных впечатлений, дети уснули очень скоро.
Ближе к полудню Гринни сообщила мне о приезде гостей. Кроме прочих функций Блурри поручил своей подруге нести дозор за границей километрового "кольца", в пределах которого меня снимал "Циклоп". Гринни охватывала радаром местность на десять километров вокруг, замечая даже мышей, изучала природу объектов и вычисляла возможные пути их передвижения. Так была обеспечена надежная защита на дальних и ближних подступах к логову.
Я принес газель, и мы с Асвой, будучи уверенными в полной своей безопасности, не торопясь жевали мясо. Вдруг у меня возникло чувство, что меня зовут. Так было всегда, если ко мне мысленно обращалась подруга или драконы-киберы. Появилась зеленая мордочка Гринни, сквозь ее полупрозрачный образ я видел Асву и тушу газели. Закрыв глаза, я продолжал жевать.
"К тебе приехали Алекс, Клэр и еще один незнакомый африканец. Разбивают палатку на том же месте, где в прошлый раз ты встречался с Алексом. За тобой собираются наблюдать вплотную - должно быть, им мало подробной съемки спутника. В сторону твоего логова едет радиоуправляемая видеокамера, замаскированная под пирамидку камней. Рекомендации?"
"Никаких. Пусть развлекаются. Когда надоест их присутствие, я заявлю об этом сам. Спасибо и пока".
Наевшись, мы с Асвой закрыли остатки газели травой и землей, напились из лужи и долго умывали друг друга, наслаждаясь взаимной близостью.
Камера на колесах производила довольно-таки много шума, чем сводила на нет достоинства весьма реалистичной маскировки. Силачи саванны - слоны, носороги, бегемоты ввиду толстокожести и большой силы относились равнодушно почти ко всему, но, на мой взгляд, надо быть самоуверенным либо очень глупым животным, чтобы не обращать внимания на подобие детского танка, с треском и завыванием продирающееся в густой траве.
Асва сразу заподозрила эту штуку во всех смертных грехах, и напала, сопровождая удары фырчанием и негодующим шипением. Она несколько раз перевернула аппарат и, укатив его от куста, немного успокоилась. Но "танк" оказался со смещенным центром тяжести, он всегда становился на колеса.
Сев около техники, я подвигал ее лапами туда-сюда. Вершина "пирамидки" повернулась, - и впрямь как башня танка, - наклонясь, я крайне неуважительно зевнул в объектив и в довершение всего, старательно помочился на "танк", надеясь таким неадекватным способом вывести его из строя.
Несколько спокойных часов "танк" не двигался, хотя камера поворачивалась, снимая. Подошло время обеда, Асва разбудила детей, и тут мы оба подпрыгнули от неожиданности, услышав шум и треск - машинка ехала в обход куста.
Асва легла на котят, скрывая их, и оскалясь, смотрела на камеру с откровенной враждебностью. Подбежав к "пирамидке", я схватил зубами за вершину и, высоко прыгнув, с размаху грохнул аппарат об землю. Оператор позволяет себе слишком много вольностей. Я еще могу согласиться со съемками через "Циклопа", летающего где-то в стратосфере, но терпеть рядом это чудовище, которое будет выть, гудеть и ползать, действуя нам на нервы…
В механизме треснуло, запахло паленой изоляцией. Инцидент грозил обернуться пожаром. Утопив камеру в ближайшей луже, я взял ее с собой и пошел к обнаглевшим "натуралистам", полон решимости потребовать, чтобы они убирались прочь.