Пробуждение было прекрасным. Приятная слабость в теле и сонливость медленно растекались во мне, растягивая давно забытое удовольствие. Впервые за всё время моего пребывания в этом мире я выспалась и хорошо отдохнула. Лениво перевернувшись на спину и не открывая глаз, я сладко потянулась, а знание, что рядом со мной в кровати лежит муж, не могло испортить моего чудесного настроения…
– Ну давай, – прошептал детский голос, мгновенно разрушая утреннюю тишину, своим возмущённым тоном невольно меня заинтересовав. Продолжая притворяться спящей, я перевернулась набок и, чуть приоткрыв глаза, быстро обнаружила нарушительницу спокойствия.
Эйли, подобрав под себя ноги, сидела на диване и разговаривала с зажжённой свечкой. И, кажется, разговор был не из приятных, пламя то и дело будто бы сердито вспыхивало, а девчушка, надув щёчки, недовольно фыркала, подставив к огню свою маленькую ладошку.
– Быстро… – прошипела девочка, грозно нахмурив брови, явно подражая отцу, – я приказываю.
– Думаю, приказ в этом случае не сработает, – проговорила я, не выдержав обречённого вида малышки.
– У папы работает, – тяжело вздохнув, ответил ребёнок, даже не повернув в мою сторону головы, продолжая медитировать над горящей свечой.
– Хм… – я не сразу нашлась что ответить, кутаясь в одеяло, скрывая свою наготу, медленно приняла вертикальное положение и украдкой осмотрелась. В комнате, кроме меня и Эйли, никого больше не было, и это было ещё одним поводом порадоваться отлично начатому дню. Так что, быстро спустившись с кровати, отметив, что в спальне достаточно тепло, торопливо натянула на себя одежду, подошла к дивану и, бросив беглый взгляд на свечу, проговорила, – скорее всего, твой папа много тренировался. Уверена, у тебя со временем получится намного лучше.
– Папа так же говорит, но у меня получалось. Я хотела ему показать, а она не выходит, – пробормотала девочка, расстроенная неудачей.
– Давай попробуем её позвать без приказов, – промолвила я, всё ещё не понимая, о чём или о ком идёт речь. В голову сразу же пришла мысль о той, кто пугает малышку ночью, но, рассудив, что девочка не будет сама приглашать страшилку, я решила подыграть Эйли, – что она любит?
– Не знаю.
– А как её зовут?
– Огонёк… Ой! Она любит печенье! – вдруг воскликнула девочка. Буквально слетев с дивана, она в две секунды добралась до стола и, схватив с тарелки печенье, возвратилась к свече. Я же, с улыбкой проводив Эйли взглядом, вернула свой удивлённый взор на поднос, где находился полюбившийся мне завтрак, к которому добавился, судя по всему, завтрак девочки. Это надо же было так уснуть, что я не слышала, как ушёл Алан, и не заметила прихода служанки.
– Ешь! Тебе же нравятся, я видела, как ты съела одно, – ворчливый голос ребёнка вернул меня к странной игре и, вновь обратив свой взгляд на Эйли, я, едва сдерживая улыбку, проговорила:
– Идём завтракать, думаю, твой огонёк стесняется есть один.
Малышка нерешительно кивнула и, стараясь до меня не дотрагиваться, одной рукой подхватила бронзовый подсвечник, в другой продолжая держать печенье, направилась к столу. Я тоже не стала медлить и поспешила за девочкой, и вскоре мы приступили к трапезе, обе время от времени украдкой поглядывая на дёргающееся пламя. Но первой крохотную рыжую ящерку, сбежавшую вниз по свече, увидела я – не знаю, как мне удалось сдержать изумлённый крик и сделать вид, что появление из огня малютки варана это само собой разумеющееся. Я сейчас же решила, что мне необходимо как можно больше узнать о магии этого мира, в воспоминаниях Талии о необычном явлении не было ни слова.
– Не пугай, сделай вид, что не замечаешь её, – едва слышно пробормотала, успев остановить восторженный крик девчушки, – она твой Огонёк?
– Да. У папы их три, они ему подчиняются, а моя непослушная, – так же тихо прошептала девочка, удивительно умненькая и сообразительная для своего возраста.
– Наверное, она ещё маленькая, – предположила, внимательно следя за крохой, которая, настороженно посматривая на ребёнка и меня, медленно подступала к тарелке с печеньем.
– Наверное, – грустно вздохнула девочка, – как её папе показать?
– Ты не спеши, пусть Огонёк к тебе привыкнет, – ответила, продолжая одновременно наблюдать за малышкой, позабывшей о своём завтраке и с восхищением поглядывающей на своего необычного, размером с детский мизинчик питомца, и на ящерицу, которая с удивительной скоростью и невообразимой вместительностью поедала большое, с мою ладонь, печенье.
Но, к сожалению, наслаждаться приятным обществом мне пришлось недолго. Едва я допила свой отвар, Эйли всё-таки доела бутерброд, а ящерка умяла последние крошки от второго печенья, дверь с шумом распахнулась и в комнату вошёл Алан Гэйр.
– Эйли, идём!
– Смотри… – обрадованно заговорила было девочка, спеша похвастаться наверняка очень важным для неё достижением, но ящерка, увы, уже исчезла. Растерянно оглядев стол, ребёнок, стиснув кулачки, делал неимоверные усилия, чтобы сдержаться, но предательские слёзы подступили к глазам, поблёскивая на ресницах, и вскоре две крупные капли медленно покатились по её щекам. От увиденного у меня невольно сжалось сердце, захотелось прижать к себе малышку, сказать, что всё будет хорошо, но разделявший нас стол не позволил это сделать, и я лишь порывисто слегка сжала её кулачок…
– Таллия! Убери руку! – неожиданно громко рявкнул Алан, перепугав меня, ребёнка и, видимо, её ящерку, так как после его крика тыльную сторону моей ладони тотчас резко обожгло. И если я осталась на месте, от возмущения готовая накинуться на мужа, то Эйли испуганно отпрянула от стола и, виновато на меня посмотрев, пробормотала:
– Прости.
– Ничего страшного, – натянуто улыбнулась я малышке и, бросив на мужчину осуждающий взгляд, продолжила, – она не хотела, просто от рёва некоторых напугалась. Уверена, мы с Огоньком подружимся, она у тебя красивая, умная и очень смелая.
– Огонёк? – с недоумением уточнил мужчина, с беспокойством поглядывая на мою руку, которую я тут же спрятала за своей спиной.
– Эйли, ты не могла бы найти Лилис, мою горничную? – ласково произнесла, проигнорировав вопрос мужа – я хотела поговорить с ним без маленьких свидетелей.
– Да, – прошептала девочка, украдкой покосилась на отца, несмело кивнула и, обойдя меня по широкой дуге, рванула к двери. Я же, не обращая внимания на жар и пульсирующую боль в руке, ровным голосом, хотя это было безумно сложно – хотелось не стесняясь в выражениях высказать всё, что я думаю о его грубости к собственному ребёнку – заговорила:
– Огонёк – это её ящерка, которая появилась из пламени свечи. Эйли очень хотела её тебе показать, но её питомец…
– Твоя рука… надо обработать, – вдруг прервал меня муж, направляясь к приземистому шкафу. Он быстро достал какую-то банку, так же быстро подошёл к столу, за которым я продолжала сидеть и, удивительно бережно взяв меня за руку, потянул её к себе, – хм…
– Лапки и хвост, – невольно усмехнулась, увидев следы преступления испуганной малышки.
– Значит, это правда, и у Эйли уже появилась саламандра, – задумчиво пробормотал мужчина, нежно, едва касаясь, размазывая по моей руке мазь, пахнущую горькими травами. От его неожиданной заботы и тихого, почему-то усталого, голоса мой воинственный пыл пропал, и я вновь заговорила, но мне уже не требовалось сдерживать свой тон:
– Огонёк напугалась твоего крика, до твоего прихода мы прекрасно втроём проводили время. Я предполагаю, ящерка защищала свою…
– Саламандра, – вновь прервал меня муж, отпуская мою руку, – я тебе предупреждал, пока Эйли не научится контролировать свои силы, тебе не стоит к ней прикасаться.
– Ты… – едва не задохнулась от возмущения, посмотрев прямо в глаза непонимающему очевидных вещей мужчине, – Эйли умная, ответственная, но очень одинокая девочка. Ты понимаешь, что из-за силы и твоих предупреждений ты сделал из неё какое-то чудовище? Пока ты не появился, Огонёк ел печенье и не собирал…
– Нельзя давать имена саламандрам, – невозмутимым голосом произнёс Алан, пытливо в меня всматриваясь, я же, чувствуя, что ещё немного – и взорвусь, сквозь зубы процедила:
– Кто сказал, что нельзя?
– Нельзя, – повторил мужчина, чуть подавшись ко мне, а я, с трудом сдерживаясь, круто развернулась и устремилась к двери, иначе наговорю много лишнего, на ходу бросив:
– Мне надо проверить состояние Дуга.
***
– Конвили ушли, – произнёс Бойд, проходя в кабинет, где я вот уже час прокручивал в голове рассказанное Эйли, но вопросов меньше не становилось, – не могу понять их мотива, зачем они подступают к замку? Чего хотят и почему именно сейчас… Алан, ты меня слышишь?
– Слышу. Конвиль всегда отличался своими странными и часто неразумными действиями, одно его нападение на Дуга не поддаётся никакому объяснению. Он будто намеренно хочет испортить и без того шаткое перемирие.
– Как Дуг? Слуги говорят, ему лучше.
– Лучше, – коротко ответил, снова мыслями возвращаясь к своей жене, поступки которой тоже не поддавались никакому объяснению.
– Что случилось? – тотчас требовательно спросил друг и выжидающе на меня посмотрел. Бойд – единственный человек, с кем я был откровенен, но сейчас я колебался, и это не осталось незамеченным, – Сесиль? Она уезжает…
– Знаю. Так всегда, когда Эйли возвращается в замок – она всё ещё боится мою дочь, – с усмешкой проговорил, невольно вспомнив утреннее происшествие.
– Из-за ожога? Девочке было четыре года, с тех пор она контролирует себя и ни к кому не прикасается, – с кривой ухмылкой произнёс побратим, не скрывая своего отношения к Сесиль, – да и под рукавом ничего не видно.
– Утром Эйли обожгла Таллию, – задумчиво протянул, успев заметить, как поморщился Бойд, и, предугадывая его вопрос, продолжил, – моя жена обвинила меня в том, что произошло, и сказала, что моя дочь одинока и я своим отношением сделал из неё чудовище.
– Что?! – потрясённо выдохнул Бойд и, с недоумением на меня уставившись, медленно чеканя каждое слово, произнёс, – ты говоришь о своей жене? Таллии Девон, ярой противнице всех одарённых?
– Моя жена – не Таллия Девон, – наконец вслух изрёк то, что не давало мне покоя вот уже второй день.