Я ненавижу вас, Доктор Робер!

Глава 4 Марк

Марк Робер

Кафетерий

— Как тебе наша новенькая?

Мы сидим с Арсением в столовой и медленно поедаем свой обед, который сегодня отвратителен как никогда. Повар решил, что непременно нужно пересолить всю подаваемую еду из меню к шведскому столу, потому, что по всей видимости, у него нет настроения. И приходится давиться этой похлебкой, чтобы иметь хоть какие-то питательные элементы для функционирования организма. Времени пойти в ресторан сегодня нет, и мне ничего не остается, как поедать эту похлебку.

Арсений — мой близкий друг. Один из самых преданных людей на всей планете. Я уже и не вспомню, как так вышло, что он стал мне роднее, чем собственный отец. Бесспорно, отца я его уважаю по сей день, для меня он является одним из примеров для поддержания. Но не суть.

Арсений — среднестатистический российский мужчина: простой, добрый, не шибко красивый, имеет небольшой живот, что его несомненно раздражает, водит и машину среднего класса, за которую до сих пор все еще выплачивает ссуду. С мозгами у него туго, (если сравнивать, конечно, со мной), однако, он всеми силами старается быть наравне с другими. У него светлые русые волосы, как и присуще многим русским мужчинам, зеленые глаза, овальное лицо и… щетина.

Ненавижу щетину.

Это самый первый признак неухоженности мужчины. Мать давала мне хороших пенделей, если я забывал бриться, и поэтому, я до сих пор вздрагиваю от того, что у меня щетина растет быстрее, чем я успеваю пересадить очередной пассаж клеточной культуры ХХХ.

— Ты о ком? — непонимающе смотрю на друга, хотя я понимаю, о ком идёт речь. Более того, я предполагаю, что Сеня захочет обсудить новенькую во всех смыслах этого слова, однако у меня на это нет ни желания, ни времени.

— О Яне, — выгибая бровь, Арсений, по всей видимости, думает, что я не слежу за теми, кто у нас появляется в штате. Ну за такими как Яна придётся следить. Эта ходячая катастрофа может и азотом залить всё этажи, у нее, полагаю, это получится. — Пока ты был в отпуске, она устроилась к нам. Ну так, с которой ты сидишь через стенку.

— Аланина?

— Именно.

— К-хм, — делаю вид, что задумался. Арсений внимательно рассматривает меня. И чтобы друг прекратил эти расспросы, я отвечаю на автомате: — Не в моем вкусе.

— Это вроде бы твой типаж…

— Нет, — перебиваю друга, кусая пересоленный сэндвич с индейкой. — Она даже не может понять свою ошибку в исследовании, когда находится на первом этапе работы после шести повторений. Слишком дерзит, и одевается безвкусно.

— Я смотрю, у тебя высокие требования после зарубежья? — издаваючи произносит Арсений и кладет в рот сырой бифштекс. Он жует его, и я до сих пор не понимаю, как можно есть такую… дрянь!

— А зачем их занижать? Ради чего? Бесплатного секса?

Арсений, кажется, не был готов к такому высказыванию, потому что он едва ли не давиться очередным куском мяса.

— Вот скажи, — облизываю губы, и склоняюсь чуть ближе к другу. — Ты часто занижаешь свои требования для женщин?

— Нет, — мотает головой из стороны в сторону друг. — Я даже как-то не думал об этом…

— Потому, что у тебя и нет стандартов и, уж тем более, представления о том, какую ты хочешь рядом с собой женщину. Ты вообще западаешь на любую, которая поведет пальчиком.

— А что в этом плохого?

Я уставился на Сеню. Иногда мне кажется, что он — издевается. Прямо специально издевается надо мной, зная, насколько меня это раздражает. Его вопросы, которые по-большей части неуместны, вызывают тошнотворный рефлекс и желание закатить глаза так, чтобы увидеть нейроны в моем мозгу и затылочную кость, лишь бы не видеть и не слышать больше его болтовни. И Арсений, когда-нибудь, этого добьется.

— Связь на один раз не сулит ничего хорошего.

Арсений продолжает смаковать бифштекс, а у меня пропадает аппетит. Но я ничего ему не говорю, по поводу того, что его ждет, если он будет постоянно есть такое сырое мясо и к чему это приведет. Ведь, я же не его мама? Он взрослый мужчина, который вполне может о себе позаботиться.

— Ой, да брось! — размахивая вилкой, Арсений явно хочет меня чему-то поучить. — Хочешь сказать, что ты сам никогда не развлекался ни с кем на одну ночь?

— Нет. А зачем?

— Ой, ну простите, — по театральному парирует друг. — Я забыл, что ты в отношениях и уже, поди, давно!

С недопониманием буравлю его взглядом через линзы очков.

— Со своей работой, — с улыбкой на лице добавляет друг.

— У меня, вообще-то, есть женщина.

— Да? И кто же она?

Я помалкиваю, потому что не люблю обсуждать свою личную жизнь даже с Арсением. Нет, конечно, поспорить на счет женщин — мы любим, но как-то не привык я открывать свою душу никому, кроме себя самого.

— Я не обсуждаю свою личную жизнь, забыл?

— Интересно, как твоя женщина позволяет тебе забавляться еще и с другой твоей женщиной?

— Очень остроумно!

— Да еще скажи, что это неправда?

Я ничего не добавляю, потому что спорить с дураком — дело провальное.

Остаток дня я стараюсь не придавать значения возгласам, которые исходят из-за перегородки. Даже чертов шепотом Яны Аланиной приводит меня в дикое бешенство.

Моё единственное желание, это услышать тишину. В ней легче сосредоточиться, отбросить ненужные мысли и полностью отдаться науке.

Вообще, я задумывался о переезде в отдельный кабинет, но тогда мне надоест бегать к приборам через весь этаж…

Нет, так не пойдёт.

Все же было хорошо, когда рядом с Евгенией никто не сидел: она та еще болтушка, которой палец в рот не клади — откусит и заболтает до звона в ушах.

Я жду того момента, когда офис опустеет и мне удастся спокойной поработать. Исследование, над которым я сейчас работаю — Дизайн и планирование экспериментов — очень важный этап исследования. Он для прорыва науки в России. Мы всеми силами пытаемся найти новый способ для мутации и восполнения тех или иных элементов, которые помогут бороться со страшными заболеваниями. И я, как сын науки, — должен помочь всем, чем смогу.

Мое душевное времяпровождение прерывает звонок на телефоне. Я дергаюсь, промазываю мимо одной из 384 лунок и проливаю на стол мастер-микс для ПЦРформулы из пипетки.

— Дьявол!

Отодвигаюсь от своего стола, на котором провожу исследования и, не снимая защитные перчатки, вытаскиваю телефон из кармана брюк. На экране высвечивается номер моей матушки.

Черт. Я совсем забыл…

— Алло?

— Марк, а ты где? — встревоженность голоса матери меня беспокоит больше, чем почти испорченная ПЦР формула.

— Работаю, — со всей серьезностью отвечаю ей.

— Ты не забыл, что сегодня ты приглашен на ужин?

Смотрю на часы в углу монитора компьютера и томно вздыхаю. Сегодня понедельник и я приглашен на ужин с давними друзьями родителей.

— Нет-нет, — говорю я ей в трубку, а сам снимаю очки и потираю глаза свободной частью запястья.

— Забыл… — расстроенно говорит мать. — Ведь так?

Ничего не отвечаю, потому что не хочу показаться безответственными в ее глазах. Но, ведь, матери все чувствуют и понимают, ведь так?

— Заработался немного.

— Марк, я тебя очень прошу, будь ко времени. Ладно?

Я вспоминаю, что ужин наметили на восемь часов вечера в ресторане «Прага», который находится на Арбате. С учетом московских пробок, мне понадобится более получаса, чтобы добраться до него, и еще минут десять, чтобы попробовать припарковать машину. Стрелки часов показывают семь часов двадцать минут, и я, собственно говоря, опаздываю.

— Да, мам, — стараюсь говорить как можно спокойней. — Я уже выхожу.

— Я рассчитываю на тебя, сынок!

— До встречи.

Кладу трубку и еще минуту пытаюсь прийти в себя. Как я мог забыть о таком важном событии, для своей мамы? Ее давние друзья приезжают в Москву, на научную конференцию, но назначили дружественную встречу заранее. Чувствую себя паршиво, и, быстро заклеиваю плашку пленкой, устанавливаю в амплификатор и нажимаю старт. Убрав все со стола протоколу завершения работы в лаборатории, быстро метнулся в раздевалку. Забрав с собой грязную рубашку и аккуратно засунув ее в портфель, пулей вылетаю из лабы.

Весенняя вечерняя Москва окутывает неоновыми огнями, переливаясь блеском радуги на лобовом стекле. Я мчу с Менделеевской на Арбат так скоро, как могу, при этом, придерживаясь правил дорожного движения. И естественно, я опаздываю на встречу. В этом не может быть сомнений.

Но, что я могу сделать, если, исследования эксперимент превыше всего? Ничего. Поэтому, подъехав к назначенному месту, я минут пять верчусь, чтобы припарковать машину на стоянке. Иметь внедорожник, конечно, хорошо, однако припарковывать, иногда, негде. Расправившись с этим нудным делом, я выныриваю из салона и закрываю дверь. Поправляю костюм под пальто и целеустремленно иду в проходную. Меня встречает швейцар, который услужливо открывает передо мной дверь.

— Добро пожаловать в ресторан «Прага», — отзывается хозяйка, что встречает посетителей. На ней строгое черное платье, волосы собраны в хвост. Острые черты лица, чересчур маленькие глаза, которые, ну никак не вяжутся с пропорциями ее лица, да и к тому же, она еще нацепила узкие очки, с тонкой оправой, что сильней уменьшают ее и без того, маленькие глазки. — У вас заказан столик? — интересуется та, лучезарно улыбаясь.

— Да, на фамилию — Робер.

— Одну минуту.

Девушка смотрит по списку, а я оглядываю ресторан. В последний раз, когда я тут был — мне было лет восемь. А то и меньше. Один из друзей отца в 2015 году выкупил это здание, отреставрировал в лучших традициях под старину, сохранил очень много деталей, и теперь ресторан «Прага» принимает посетителей, однако, не всех. Вряд ли такие, как Яна Аланина смогут позволить себе тут один ужин.

Так, стоп. Почему я вспомнил Яну?

Но не суть.

Цены высокие, сервис не каждому по карману для простолюдин, поэтому, в ресторане ни коем разом, даже крайне редко не удастся увидеть средний сегмент населения России, и от этого приятно на душе. Я отдаю свое пальто помощнику хозяйки и получаю взамен номерок.

— Пройдемте со мной, — отвечает наконец-то девушка, и выходит из-за стойки. Перед нами открываются двери, и мы входим в один из залов. Ранее, «Прага» славилась своими роскошными залами для банкетов: царский интерьер, едва ли не золотые столовые приборы, хорошее обслуживание и живая музыка. Теперь же, зайдя в первый зал, куда я следую за девушкой, вижу, что интерьер стал более молодежным и современным: нет той роскоши, которую я помню в детстве. Однако, это не касается самих стен, что выполнены в барочном стиле эпохи просвещения: светлые тона, резные узоры и дорогие велюровые шторы.

Оглядываю зал: он полностью забит до отвала. Мужчины в строгих костюмах, женщины в шикарных платьях увешаны дорогими украшениями. Ощущаю, что в воздухе витает аромат роскоши, и мне это, чертовски нравится.

Замечаю, что около окна сидит мать, отец, его лучший друг детства — Давид со своей женой и дочерью.

Поджимаю губы, потому что не очень рад видеть их чадо, и кажется, мне придется держать язык за зубами, чтобы не высказать пару тройку ласковых замечаний про ее умственные достижения. Хозяйка провожает меня до столика.

— А вот и гордость семьи! — восклицает Давид, улыбаясь мне.

— Спасибо, что подождали, — задорно отвечаю им и протягиваю руку Давиду. Он подтянут, в хорошем сером костюме с шелковым галстуком в тон костюму. Серые впалые глаза, небольшая аккуратная бородка и проседь середины в густых светлых волосах.

— Да ты вымахал, — добавляет он и жмет мне руку.

— Мама уронила меня в ведро с фактором роста у папы на работе в детстве, вот и вымазал, — отшучиваюсь я.

Все оценивают мою шутку и, кажется, становится немного легче. Отец уже не та напряжем, мама вроде бы расслабилась…

Отец поднимается со стула и крепко меня обнимает. Я не видел его месяц. Я был в отпуске, а он на Научной конференции, что проходила в Германии, а потом отцу пришлось ехать в другой город Германии, чтобы проводить еще и с семинаром для аспирантов, будущих научных работников.

Целую матушку в щеку. Та улыбается мне в ответ милой улыбкой. Подхожу к Диане Рамазановой, что является женой Давида, и целую ее в кисть ее руки.

— Ну какой же душка, — говорит она, а после, обнимает меня.

Диана — женщина лет сорока, доктор наук, специалист по нейробиологии. (Не моя тема вообще). Большие темные глаза, нос горбинкой, пухлые губы. Пышные формы фигуры и невероятно красивый голос. Слушать ее для меня — одна услада.

А вот рядом сидящая Эльвира — еще та заноза в жопе. Я беру ее руку и целую в кисть. Замечаю, что девушка светится от счастья, но увы, она не в моем вкусе.

Нарощенные ресницы, на которых можно улететь в космос., Татуажные брови, что темнее чернее гуталина, накаченные филлерами губы напоминают мне рыбу Cheilinus undulatus, которая из семейства губановых. Боевой макияж, словно, она собралась в цирк. Слишком откровенное платье, где конца и края не видно декольте, и… огромные длинные локоны с начесом.

Как только мои губы касаются ее кисти руки, я ощущаю, что Эльвира вздрагивает.

— Рада видеть тебя, — говорит та, вот только я не рад ее видеть. Совершенно!

Сажусь за стол и поправляю костюм, растягивая его на одну пуговицу.

— По-прежнему, работаешь допоздна? — интересуется Давид, поднеся к губам бокал с вином.

— Как и все увлеченные исследователи. В науке не без жертв, — с улыбкой на лице дают тот ответ, который от меня все ждут. Подоспевший официант предлагает налить алкоголя.

— Нет, спасибо, — закрываю бокал рукой, отказываясь.

— Ты посмотри, какой у тебя сын правильный вырос, — с издевкой обращается к моему отцу Давид. — Я восхищаюсь им!

— Да, и Марк похорошел, — добавляет Диана Рамзановна, оглядывая меня интересующим взглядом. — Возмужал, я бы сказала!

Хочется что-то ответить колкое, однако, не могу сообразить. На меня исподлобья смотрит Эльвира. Она, словно, голодный хищник, с любопытством рассматривает меня, строит глазки и часто облизывает губы. От этого зрелища мне становится противно.

— Марк в последнее время очень много работает, — оправдывает меня мама, хотя я этого не просил. — Теперь он руководит целой лабораторией, Ему скоро защищать докторскую!

— В двадцать шесть лет? — восклицает Давид и кладет в рот кусок мяса.

— Да, — гордость интонации матери подбадривает меня. — Поэтому, Марк все свободное время посвящает своему исследованию.

— И что же ты исследуешь?

В это время, официант приносит блюдо, на котором лежит отборный кусок мраморной говядины, и выглядит он лучше, чем тот кусок мяса, который сегодня жевал Арсений. И надеюсь, что на вкус он тоже — лучше.

— После защиты я решил окунуться в новое направление, меня заинтересовал вирус папилломы человека. Крайне неприятная штука, целая эпидемия среди населения! До защиты докторской, по протоколу, я не имею право разглашать данную информацию.

Если бы не женщины, сидящие в нашем кругу, то быть может, мы могли бы поговорить на мужские темы, совершенно не стесняясь в высказываниях. Но из-за идеального воспитания, приходится изворачиваться в высказываниях.

— Ну точно, вылитый Борис!

— А что не так? — басом отвечает отец.

Давид с отцом — давние друзья. Прошли через огонь и воду: вместе прошли в армию, вместе отучились, и вместе построили каждый свой бизнес.

— Да все так, — добавляет Давид, размахивая рукой с бокалом вина. На его рязанце красуется драгоценный перстень с темным камнем. — Я же из лучших побуждений это говорю! Тебя, как и его, не испугать новым проектом!

Отец улыбается ему в ответ и продолжает жевать мясо.

— Как ты, мальчик мой? Что у тебя нового? — переводит разговор в другое русло моя мать, пригубив вино.

Моя мама — единственная женщина на планете, которую я боготворю. Невысокого роста, темные, слегка курчавые, волосы, мягкие черты лица, которые уже успели тронуть своей рукой старость, и добавить в уголки глаз и губ небольшие морщинки. Подтянутая и вечно следящая за собой. Глаза у меня мамины — серо-голубые. И я помню, как отец смеялся в детстве над тем, что я вылитая копия матери. Светлана — так ее зовут. Прекрасное, светлое имя для такой святой женщины.

На ней темное строгое платье, с вырезом лодочкой и аккуратные сережки-гвоздики с бриллиантами. Мама доброжелательно улыбается мне, пока я собираюсь с мыслями.

— Увы, мне похвалиться сегодня нечем, — отвечаю я, и перед глазами всплывает Яна Аланина, которая меня облила кофе и на дерзила. Но она явно не то, что хотела бы услышать малышка. А вести светские беседы о своем отпуске я уж точно не планирую.

— Как на работе?

— Сносно, правда, Максим Дмитриевич опять взялся за свое.

— Поди подшучивает над вами? — интересуется отец.

— Это мягко сказано.

— Он просто поддерживает дружескую обстановку, — разбавляет наш разговор Диана, пригубив вино из бокала. — В вашей работе юмор незаменим.

— Особенно, когда опять сдохли первичные культуры с бактериями? — выгнув бровь, интересуюсь я.

— И не только бактериями! Как же сложно работать с живыми!

Остальную часть ужина мы разговариваем обо всем, точнее, меня заставляют отвечать на некоторые вопросы, которые мне неприятны. Где-то удается увильнуть от вопроса, а где-то думать над правильной формулировкой ответа, чтобы меня не посчитали идиотом.

— А на личном фронте как? — вопрос от Давида под конец ужина, застанет меня врасплох.

Я даже не до конца понимаю: почему он интересуется?

— Сносно, — отвечаю я и делаю глоток воды. Ненавижу обсуждать свою личную жизнь.

— Есть кто-то у тебя?

— Да, — едва ли не запинаюсь я, и хотел было продолжить, как моя мама перебивает меня:

— У моего сына, кроме работы, — никого нет, ты же знаешь, Давид!

На этой фразе, разукрашенная Эльвира поднимает свои глаза, точнее, я даже не знаю, как под весом таких огромных ресниц она вообще еще чувствует веки. Ее глаза сияют надеждой, и услышанное заряжает ее интересом. Я натянуто улыбаюсь, потому что не знаю, что еще можно в такой ситуации сделать.

— Трудоголизм, видимо, передается по наследству? — ехидничает Давид, продолжая пить вино.

— Вот и у Эльвиры нет никого, — с досадой в голосе произносит Диана, но эта фраза была высказанная специально: слова чёткие, особенно на последнем два «нет никого», словно витающий в воздухе пушистый намек на то, чтобы я обратил внимание на её дочь.

— Ну мааам, — едва слышно произносит Эльвира, пихая рукой в бок мать.

— Нет, ну а что? — настырно продолжает Диана. — Я говорю, как есть!

Я не ошибся. Теперь же, думая о том, что этот ужин был не просто «дружественная встреча», осознаю, что позвали меня сюда лишь для того, чтобы прощупать почву, закинуть удочку и жирно намекнуть на то, что ценный объект у меня перед глазами.

— Я надеюсь, что Эльвира найдет своего избранника, — произношу я и добавляю в конце самую милую улыбку, какую вообще умею натягивать на лицо.

— Твой Марк одинок, — перебивает Давид нас, — и моя крошка Эльвира одна. Из наших детей могла бы выйти отличная пара!

Я давлюсь глотком воды, и едва ли не выплевываю на стол. Ловлю недовольные взгляды всех, включая Эльвиру.

Все-таки в науке меньше ошибаются в предположениях, чем в отношениях.

— Простите, — откашливаюсь немного, чтобы унять щекотание на кончике язычке. — Вдохнул, когда делал глоток.

Отговорка так себе, скажу я вам.

— Марк молодой и успешный, а у Эльвир хороший характер, да пончик?

Пончик?

Кто ещё называет своих детей — пончик? Хотя, если взглянуть на девушку сейчас, когда она прячем свои черные глаза, утыкаться в пустую тарелку, надутая от переисполеяющей не стыда за уменьшительно-ласкательное слово матери, то да — она похожа на пончик.

— Хорошая вышла бы пара, да и их дети были бы красивыми!

Хорошо, что я не сделал глоток воды, задержав стакан у рта. Всевышняя генетическая клетка…

«Дети? Пара? Я не ослышался?» — красные вспышки опасности, сотканные из ужасающих меня слов, проносятся перед глазами. В воздухе нависает тягостная неловкость, да такая, что мне чудится, будто бы и официанты её чувствую.

— Да, Марк прекрасный парень, — добавляет отец со всей серьезностью, что вмиг улетучивается вся надежда на то, что этот разговор — какая-то шутка.

— Ты представляешь, какие внуки у нас с тобой будут? — с воодушевлением спрашивает мать.

— Замечательные! — с гордостью и улыбкой на лице, отвечает отец. — Эх…

То ли они перебрали вина и выпячивают наружу все свои сокровенные желания, то ли они это всерьез. Эльвира все это вовремя натужно лыбится на меня, и я уже не знаю, куда деть свой взгляд.

— Это чу́дная идея, — подхватывает Диана и поправляет салфетку около тарелки. — Мне кажется, что Эльвира и Марк — поладят!

Они говорят это так, будто бы, меня тут не существует. Конечно, Эльвира уже расплылась, как мороженое на асфальте в жару, но обо мне, кажется, и никто и не думает: каково слышать такое? Впрочем, полагаю всем наплевать: я же прилежный мужчина, красавец и при деньгах. Кажется я понимаю, к чему они клонят…

— Марк, — обращается ко мне Давид, сложив руки перед собой на груди. — Тебе нравится Эльвира?

Я кидаю испуганный взгляд на девушку, которая кокетливо улыбается мне в ответ. Хотя она тоже смущена, но видно по её глазам, что Эльвира жаждет услышать приятный комплимент в её сторону. Такие ситуации меня больше всего тревожат. Галстук начинает сдавливать шею перекрывая кислород, ощущаю, как по всему телу пробегает волна жара.

Нужно просто успокоиться. Марк. Ты сможешь ответить правильно. Соберись!

— Эльвира — красивая девушка, — делаю лживый комплимент и говорю то, что хотят слышать от меня родители.

— Нет, я не спорю, что моя дочь красивая. Я задал тебе другой вопрос: нравится ли она тебе?

Когда абстрактный комплимент не прошёл проверку, приходится подключать всю свою смекалку. Но чисто гипотетически, если я отвечу так, как есть (то есть чувствую), то со стороны Давида будет флер обиды, тем самым, я расстрою мою матушку. Но с другой стороны, мне нужно приложить сейчас немало усилий, чтобы выдать правильные слова.

— Я… — чувствую, как першит в горле. — Я… мне…

Давид опирается локтями на стол. Я окидываю всех сидящих тут: отец, мать, Диана и сама Эльвира в ожидании моего ответа. Но, что мне говорить?

— Она тебе нравится, Марк?

В висках пульс отбивает чечётку. Сложно дышать, воздух становится тяжелым, ладони потеют, чувствую как на лбу выступает испарина. Все взгляды прикованы ко мне и, я понимаю одну отличную вещь: вот почему у меня нет отношений, точнее, я к ним не стремлюсь. С наукой намного проще, чем с любовью. Даже чисто химически, я лучше выращу тонну новых культур, чем пойму, что нужно говорить в таких ситуациях.

— Мы не знакомы близко, — выпаливаю из себя, потому что понятия не имею, что придумать еще. — Поэтому я сомневаюсь в таких громких заявлений на данный момент.

Давид щурит глаза. Понятия не имею, понравился ли ему мой ответ, а быть может, я сейчас получу по шапке? Сдачу дать я вряд ли смогу, потому что это многоуважаемый друг семьи, хотя с другой стороны — молча принимать удар тоже её есть хорошо. И вот это всё напряжение нависает над нашим столиком, прожигая своими щупальцами каждого из присутствующих. В горле пересыхает, что щекочет где-то в гортани..

— Справедливое решение, — соглашается со мной Давид и я чувствую небольшое облегчение. — Правильно, у вас все впереди!

Да едрить-колотить! Что ж за день сегодня такой…

Оставшуюся часть ужина никто не смеет заводить тему про отношения. И мне это на руку. Девушки устремляются в уборную, а мы, с отцом и Давидом выходим на улицу. Я стараюсь больше не поддаваться чувствам, и говорить то, что от меня ожидают. Мы говорим о науке, и это расслабляет.

Наши женщины присоединяются к нам и попрощавшись с ними, я целую в кисть Диану и Эльвиру. Обменявшись рукопожатиями с Давидом, он напоследок добавляет, склонившись ко мне ближе:

— Ты подумай над тем, что мы обсуждали, — и кивает в сторону Эльвирыа. — Она без ума от тебя!

Без ума я от тех женщин, которые могут поспорить со мной на тему симбиоза эукариотов, а не от тех, кто занимается блоггингом… о собачках. (Ведь Эльвира, вроде бы как, даже ветеринарный факультет заканчивает). Я мельком смотрю на девушку, которая прямо расцвела, как роза в мае. С ее лица не сходит улыбка, а глаза сияют от счастья.

— Да, — киваю я в ответ. — Я подумаю.

Слова даются с трудом, и во рту ощущается горечь. Я очень надеюсь, что Давид забудет об этом разговоре, что это лишь глупая шутка под влияние алкоголя, не более.

Мы провожаем друзей взглядом, пока те садятся и уезжают в такси.

— Эльвира хорошая, — добавляет отец, будто бы хочет меня добить.

— Фиктивные браки давно вышли из моды, — парирую я, чтобы сразу же обозначить границы.

Отец сует руки в карманы брюк и равняется со мной. В его серых глазах я вижу разочарование.

— С твоим-то характером что-то я не вижу толп женщин рядом.

— У меня прекрасный характера блестящий ум и отнюдь не страшная внешности. Какой смысл фиктивных браков, если я уже женат на науке?

Отцу не понравился мой ответ. Его мускул на лице дрогнул, я услышал тихий тяжелый вздох.

— Подумай над этим, — говорит отец и хлопает меня по плечу, а после, прощается.

Стиснув зубы, я позволяю отцу выиграть эту битву, провожая его взглядом. Машу матушке на прощание, когда те усаживаются в тачки, оставаясь в гордом одиночестве на открытой парковке рядом с Арбатом.

Мне терзает один единственный вопрос после ужина: мой отец в действительности думает, что я соглашусь на эту авантюру?