Я ненавижу вас, Доктор Робер!

Глава 5 Яна

Яна Аланина.

Общая комната отдыха.

— И чего, он не позвонил даже?

Я мотаю головой. Досада, которая закралась в сердце, разрывает меня изнутри.

— Мы договаривались с ним провести вечер вместе, но он ушел смотреть футбол вместе с друзьями.

— Вот же козел, — восклицает Женя, нахмурив брови. — Он и в прошлый раз тебя продинамил?

— Да, — сухо отвечаю, стараясь не расстраиваться. Но, как это не расстраиваться? Рома вновь поставил друзей выше меня, пойдя на глупый матч в бар, который можно посмотреть, по записи, потом.

— Я бы не простила, — добавляет Женя, и отводит взгляд в сторону.

Комната практически пуста, и лишь изредка приходят и уходят коллеги из других отделов, бегая по своим вопросам на другие этажи, неся бумажки в тот или иной кабинет.

— Я тоже не хочу прощать, — потирая правый глаз указательным пальцем, томно вздыхаю. — Не знаю, что делать…

— Так и ничего! Просто не отвечай на звонки!

— Думаешь, это так просто? — обессиленно отвечаю Жене. — Рома закатит истерику, опять начнет меня винить в том, что я много требую и вообще его не ценю.

— Он «рыбы» что ли?

Хлопаю глазами, очень смутно понимая, о чем хочет скачать мне Женя. Мне потребовалось лоля секунды на это.

В науке нет места нумерологии, гороскопам и прочей глупости: только факты, результаты и исследования. И уж точно характер Паши никоим образом не формируется из гороскопа иначе, все люди рожденные под этим знаком были бы одинаковыми.

Женя продолжает смотреть на меня так, будто бы ждёт моего ответа. Как я поняла за столь короткое время, ей нравится гороскопы и астрономия. Интересно, как это в ней сочетается: точная наука и абстрактная романтическая хрень?

— Нет, телец, — говорю это лишь потому, что Женя не успокоится, если я не отвечу, кто по гороскопу мой парень.

— Странно, — задумывается она, подняв глаза вверх. — А кажется, что рыбы.

— Это не имеет значения. Он все равно ни фига не позвонил!

Мы замолкаем, каждая, погрузившись в свои мысли.

К нам подходит Денис, сунув руки в карман. На самом деле, Денис неплохой парень, — правда, позднейший зануда. Он высокий, симеет острымие чертамиы лица, носит очки в прозрачной оправе. Вечно задает вопросы, поучает и пытается учить «правильной» работе.

— Прохлаждаетесь? — спрашивает он, остановившись перед нами в полутора метрах. Денис всегда держит дистанцию, да и вообще, он простой парень, как мне показалось. Но вот Женя совершенно другого мнения на его счет.

— У нас перерыв, — раздраженно отвечает Женя, сложив руки на груди.

— Вообще-то, — он выстраивает угрюмую гримасу, — здесь нельзя сидеть в лабораторном халате, — начинает он, — вы имеете право на перерыв лишь в отведенное время, которое находится в промежутке между часом и трех, в любой отрезок времени, а не сейчас, когда время половина пятого, — уточняет он взглянув на свои наручные часы.

— Ага, — отвечаю ему.

Денис тяжело вздыхает, словно, его раздражает все, что окружает. Будто бы всё неправильное вокруг.

— Если вы забыли, — начинает он с поучительной интонацией, — я являюсь заместителем шефа. И имею полное право выдать вам предупреждение за нарушение регламента лаборатории.

— Нет такой должности, как заместитель шефа, — скучающе говорит Женя.

— Меня сам шеф назначил!

— Ага, в пьяном угаре, — практически шепотом отвечает коллега.

— Что? — переспрашивает Денис, будто бы не расслышал.

Нет, всё он прекрасно расслышал. А вот перепалки с Женей ему нравятся больше, чем поучать других. За эти две недели я заметила, что после того, как эти двое сцепляются, потом ходят довольные, даже если кто-то из них проиграл. Странный подход к заигрыванию, но что тут поделаешь?

— Пойдем, — игнорируя Дениса, Женя встает и тянет меня за руку. В это время мы встречаемся с коллегой взглядом. Мне чудится, что я вижу победоносный огонек, что быстро пробегает в его глазах, но ничего не добавив, пожимаю плечами и следую за коллегой.

— Денис всегда так себя ведет? — спрашиваю я шепотом, чтобы не дай бог он не услышал нас. Оборачиваюсь, чтобы наверняка убедится, что за нами паренёк не идёт.

— Сколько я здесь работаю, столько он и ведет себя так, — тон Жени был скучающий, будто бы она каждый день повторяет эту фразу раз двадцать на дню. — Всех поучает, везде пытается преуспеть…

— Ясненько…

Дойдя до автомата с кофе, я вытаскиваю карту, чтобы оплатить латте.

— Я в лабораторию, — говорит Женя и кивнув ей в ответ, продолжаю ждать, когда автомат выплюнет последние остатки горячего напитка.

Я уже даже привыкаю к этому кофе, который готовит самый обычный кофейный автомат, просто… Мне не хочется встречаться с нашей «звездой», спускаясь в кафетерий, где кофе уже в разы лучше и цивильней. А ещё…там есть персиковый сироп…

Тяжело вздыхаю, пока автомат радостно пиликает, и красный свет в окошке меняется на зеленый. Это означает, что кофе готов и его можно забирать. Я протягиваю руку и вздрагиваю от того, что кто-то шепчет мне на ухо:

— Осторожно, горячо!

С краев бумажного стакана падает несколько капель на руку. Пронзающая боль режет кожу. Я дергаюсь, оставляя стакан все в том же окошке автомата, а сама чуть ли не ругаюсь вслух.

Передо мной красуется наш индюк, то есть, Марк. Он, по всей видимости, заметил, что я из-за от его слов обожгла руку, и кидая высокомерный взгляд на меня свысока, добавляет:

— Кофе очень горячий.

— И без вас я это знаю, — фырчу в ответ, ощущая, как раздражение растекается по жилам молочной рекой.

— Правда? — искренне удивляется Марк. — А по вам и не скажешь.

— Вы что-то хотели⁈— выгибаю бровь, в надежде, что этот индюк отстанет от меня. Но, где-то внутри чувствую, что это лишь начало необъятного айсберга издевательства.

— Все что я хотел, уже произнес.

— И что же это?

— Предостережение!

— Перед страшными автоматом с кофе? — на последнем слове не сдерживают смешок с издевкой.

Нет, ну кто бы мог подумать, что сама звезда лаборатории — Робер — будет предупреждать меня об опасном автомате с кофе.

— Я не думаю, что вы понимаете весь ужас ожогов.

Робер делает такую паузу, будто бы ждет, пока я ему или одобрительно кивну, или что-то отвечу. Соблазн съязвить настолько велик, что мне приходится прикусить кончик языка.

— А вы всем читаете нотации в разгар рабочего дня?

Рука по-прежнему ноет, и мне, на самом деле, нужно побыстрее обработать ожог. Но если быть честной: то быстрее всего мне хочется, чтобы Робер сгинул с моих глаз.

— Только тем, кто неряшлив.

Издевка прозвучала целясь в самую точку. Но это не отменяет того факта, что Робер ведёт себя чересчур высокомерно.

— Мне не нужны наставления, — фыркаю в ответ и протягиваю руку до стаканчика.

Все-таки, моё желание выпить кофе перевешивает чашу весов, чем стоять и язвить с Марком.

— С вашей неряшливостью, вряд ли бы вас спасет наставник. — Марк делает коротенькую, но много значительную паузу, словно прицеливается через оптику, чтобы не промахнуться словом. — Вы же ходячая катастрофа!

Накрываю кофе крышечкой, и, развернувшись, встречаюсь взглядом с Марком.

Наверное, стоило бы промолчать, чтобы потом не жалеть о словах, которые я брошу в этого высокомерного индюка, но почему-то внутри свербит от раздражение и сложно держать язык за зубами. И сейчас, буквально пару секунд, мы взаимно рассматриваем друг друга. Марк распрямил свои плечи, и мне чудится, что он выше меня на две головы. Такая огромная большая глыба сарказма и высокомерия возвышается надо мной, в надежде, что я ему поддамся, что проиграю раунд обмена издевками.

Знаете, он не с той связался.

— У меня есть с кого брать пример.

— Да? — выгибает он бровь, а в его серо-голубых глазах загорается искра азарта, которую видно невооруженным глазом через оправу дорогих очков.

— Ага, — добавляю я и делаю глоток кофе.

Восхитительно.

Кажется, один стаканчик кофе может сгладить любой неудачный день своим терпким вкусом. Или же вовремя заткнуть меня.

Робер по-театральному смотрит в разные стороны, словно, ищет кого-то.

— Странно, — добавляет он с досадой в голосе. — Я не вижу вашего двойника.

— Послушайте, — задираю свой нос вверх, щуря глаза, — вам никогда не говорили, что по вам плачет «Оскар»?

Кажется, Марка этот факт заинтересовал. Он задумывается, сдвинув в кучу темные брови.

— Вы мне льстите, — наконец-то добавляет он с таким удовольствием, что меня передергивает от мысли: а вдруг он только что представил, как ему вручают Оскар?

— Ровно так же, как и вы мне.

Не дожидаясь очередной издевки, разворачиваюсь и направляюсь в сторону лаборатории. Мне хочется выдохнуть от того, что Робер оставит меня в покое на какое-то время, однако, дойдя до двери в лабораторию, я вновь вздрагиваю от того, что чья-то рука перекрывает валидатор для пропуска.

Славу богу в этот раз ничего не проливается, из-за плотной крышки сверху стакана.

— В лабораторию запрещен вход с напитками, — баритон голоса Марка строгий, заставляет чувствовать меня провинившийся.

— Ровно так же, как и домашним животным, — замечаю я с издевкой и убрать его руку, открываю дверь.

Нет, на самом деле, вход в лабораторию с напитками запрещен, но я не собираюсь нести стаканчик дальше комнаты отдыха. И вообще, надо уже завести свою кружку и перестать тратить деньги в автомате.

Кстати, такая же ситуация и с телефонами, горючим, алкоголем и прочими штуками, которые могут навредить исследованиям.

Остаток дня мы старались не замечать друг друга. Мистер-я-важный-индюк работал за свои столом, а я за своим. Никаких издевок, колких фраз и сарказма. Хотя, по правде говоря, от последнего я не хотела бы отказываться. Видеть то, как мистер-я-важный-индюк краснеет быстрее, чем помидор на грядке — неистовое удовольствие.

Ближе к четырем часам мне позвонил мой парень. Я долго не брала трубку. Телефон раздражительно вибрировал на столе, от чего через пару секунд мистер-важный-индюк выехал из-за своего стола. Колёсики его стула громыхали по плитке и, когда я обратила своё внимание на него, то он грозно высказался:

— Яна Андреевна, вы либо отвечаете на звонок, либо выключаете телефон. Очень некомфортно работать в помещении, где раздражительно жужжит телефон.

Наверное, в тот момент, на моём лице было написано всё, что я хотела бы сказать Марку: про его тон, про его манеру общения. Напомнить ему, что он не пуп земли, чтобы крутиться вокруг него. Я хотели было открыто рот, чтобы чём-то выстрелить в свою защиту, но Марк демонстративно отъехал обратно за свой стол, не дав мне парировать его ход.

Телефон продолжал жужжать. Несомненно, меня тоже раздражал этот звук, но и отвечать я не хотела. Однако, настырность Паши прошибла мой панцирь, и взяв телефон в руки, я вышла из кабинета.

— Да⁈

Раздражения у меня было через край: вначале Марк меня подцеплял, потом ещё и Паша пытался хоть как-то извиниться.

— Привет, малыш!

От нежности свело челюсть.

— Привет.

— Как ты?

Рассматривая швы плитки на полу, я думала, что пора бы всё высказать ему.

— Послушай, — продолжил он, понимая, что я, как минимум, жутко зла на него. Как максимум — готова приготовить раствор, при котором он бы мучился запором месяц, а то и больше. Знаете, с химиками шутки плохи. — Я вчера…

— Не нужно оправданий, — предостерегала его. — Мне и так всё ясно.

— Ну малыш, — мямлил он, — я правда не специально забыл…

Дальше я уже не хотела слушать очередной перечень «правильных слов», которые звучали каждый раз, при возникновения такой ситуации. Кажется, я выучила их последовательность наизусть. А в конце, конечно его коронная фраза:

— Я тебя сегодня заберу с работы, обязательно!

Я закатываю глаза в тот момент, когда Марк выходит из лаборатории. Он замирает, пока за ним медленно закрывается дверь. Ещё этого чудика мне не хватало, уж парировать атаки двух мужчин одновременно я не умею. Но замечаю, чтл Марк что-то хочет от меня.

— Яна Андреевна, — тон Марк понизил специально, чтобы казаться более угрожающим или ему яд попал на язычок?

— Кто это у тебя там? — спрашивает Паша в телефон.

Действительно. Если бы Марк был у меня в записной книжке, то… Как бы я его обозвала? Важный Индюк? Мистер зануда? Рóбер-бóбер? Нужно подумать над этим моментом чуть позже.

— Я на работе, Паш.

— А да… — мычит он в трубку. — Я забыл.

Безусловно, он забыл. В этом и сомнений быть не должно.

— Яна, вы нужны мне, — более твёрже добавляет Робер и делает шаг ко мне на встречу. Я даже не знаю, что лучше: продолжить слушать бессмысленные извинения моего парня, которые я знаю наизусть, либо же пререкаться с Марком? Выбор будет очень сложен…

Под натиском холодных глаз доктора Робера, я все-таки делаю выбор в пользу работы. Быть может потом я пожалею.

— Ладно, мне пора, — безэмоционально заявляю в трубку, следом слышу что-то вроде ласкового слова адресованного мне, и вешаю трубку.

Марк Робер смотрит на меня с неподдельным любопытством. Ещё с секунду мы пялимся друг на друга, а после, кто-то из нас должен разорвать эту неловкую паузу. И естественно, Марк начинает первым:

— Яна, вы же ведь способная ученица, судя по вашему резюме.

Я удивлённо выгибаю бровь, перебирая в голове варианты тем для разговора: я где-то накосячила; мой отчет не сохранился; я забыла о чём-то, о чем просил этот индюк или же…

— Но уже несколько раз нарушили правила пребывания в лаборатории.

Ах да. Вечерние нотации, кажется, войдут в ежедневный ритуал поощрения сотрудников от мистера-я-важный-индюк. Чтож. Такого расклада событий я не ожидала.

— Это какие же?

Марк складывает руки на груди, продолжая осматривать меня оценочным взглядом. Под натиском его серо-зелёные глаз мне кажется, что я молекула, которую рассматривают под микроскопом.

— Вход с напитками, наличие мобильного телефона…

В эту секунду, в кармане Марка громко звенит телефон. Классическая музыка заливает пустой коридор, и между нами нависает молчание. На лице доктора виднеется удивление. На моём, кажется, кривая усмешка. Марк поспешно вытаскивает телефон из кармана брюк.

— Ругаете меня, а сами ничем не лучше, — фырчу в ответ, огибая этого кретина, направляясь обратно в лабораторию.

Зайдя внутрь, я тяжело вздыхаю. Женя копошится в своих бумагах, а я, медленно направляюсь к своему столу. Через пару минут в лабораторию входит Марк. Он демонстративно, как вальяжный индюк, идёт к своему месту, совершенно не обращая на меня никакого внимания. Возможно это и к лучшему. Остаток рабочего дня я провожу за рутиной.

Лаборатория постепенно пустела. Я выключила звук на телефоне, чтобы тот, кто сидит за гипсокартонной стеной лишний раз не раздражался. Попыталась сосредоточиться на окончательном отчёте, как меня кто-постучал по плечу.

— Эй, ты не идешь? — окликнула меня Женя, задвинул свой стул за стол.

— Нет.

— Почему?

Я молчала. Ну что я ей отвечу? Какая я наивная девушка и свято верю, что мой парень исправится?

Конечно, где-то глубоко внутри себя я ждала его, верила, что Пашка меня встретит с работы, подарит букет цветов и отвезет в ресторан на ужин. Верила в то, что он изменится, станет лучше и поймет, из-за чего мы вечно ссоримся. Но кажется, это лишь гребанные мечты, которым не суждено сбыться.

— Я позже пойду.

Женя медлит, будто бы переваривает информацию. После, выдает слабую улыбку и говорит в полголоса:

— Ну что ж… тогда до завтра.

Стул с противоположной стороны стены заскрипел. Я больше, чем уверена, что наш угрюмый всезнайка навострил свои большие ушки. Прикусываю щеку изнутри, надеясь на то, что Женя не обидится на меня.

— Удачи, — говорит та напоследок и уходит прочь из лаборатории.

— Пока, — кидаю ей в спину и вновь утекают носом в отчёты.

На самом деле, мне сегодня больше нечем заняться. Журнал заполнила, начинать новый эксперимент было уже поздно. Тяжело вздыхаю, и принимаю решение отвлечься на поиск свежих публикаций по ВПЧ. Папки «Литература» и «Прочитанное» я создала еще в первый день работы, с тех пор первая пугающе растет каждый день, а во второй на меня укоризненно смотрит единственный файл с обзором.

Попутно смотрю на часы. Мне любопытно, позвонит ли мне он ещё раз? Быть может, все-таки встретит? Мысли путаются в голове, как шерстяная нитка, закручиваясь в плотный узел. Я спрашиваю себя, практически, каждые пять минут: Яна, что ты в нём нашла? Почему вы всё ещё вместе?

Но внятного ответа в созданном мной монологе не нахожу.

Почему-то.

Наверное, мне так удобно. Или, я боюсь остаться одна и зарыться в статьях, стать чокнутой, повернутой на науке. Боюсь вновь обжечься, почувствовать привкус одиночества и ненужности. Горько плакать по ночам, а после, ранним утром замазывать свои синяки консилером. Ощущать опустошенность под ребрами, отводить взгляды от счастливых пар, в надежде, что не заплачу вновь.

Да. Мне так удобно. И я машинально даю Пашке второй шанс. Постоянно. Лишь бы не чувствовать себя одинокой.

— Яна Андреевна, — вырывает меня из своих мыслей голос Марка. — Вы бы не могли вздыхать по тише?

Закатываю глаза. Кажется, я понимаю выражение Жени: — он ходячая головная боль, но чертовски обаятелен! Ведь, Марк настолько дотошно ведёт себя по отношению к работе и сотрудникам, но в тоже время, чертовски обаятельно делает замечания. Это балансирование между «плохой» и «хороший» выходит у него недурно. Весьма недурно.

— Вас не учили, что подслушивать не хорошо?

Слышится скрип колесиков и вот, Марк уже смотрит на меня, поглядывая из-за стенки.

— Мы сидим через гипсокартонную перегородку. Ее пропуская возможность равна около 20 дБ, в то время, человеческий голос достигает 30 дБ в помещении.

Я вновь закатываю глаза. И каким же нужно быть дотошным, чтобы на каждый вопрос Вселенной, он знал ответ?

— Вы это в википедии вычитали?

— Я сам составлял там статью по уровню звукоизоляции и пропускного шума.

Чтож. Про дотошность я, кажется, погорячилась.

— В мире существует хоть одна тема, которую вы не знаете?

Марк по-театральному задумывается.

— Нет, не думаю.

Склоняюсь чуть ближе к Марку, ощущая нарастающее напряжение в воздухе.

— А вы, случаем, не в доме всезнайке родились?

Марк ехидничает.

— А у вас аргументы закончились?

— Вопросом на вопрос не отвечают!

— С чего это вдруг?

Я ничего не отвечаю. Пускай, но последнее слово останется за мной.

Не выдержав натиска тишины, и едва ли разгорающийся внутри меня обиды, я привожу в порядок свой рабочий стол и, убедившись, что по чек-листу я все сделала правильно, выхожу из лаборатории, оставив Марка в давящей тишины.

Все как он любит.

Пока иду по коридору, постоянно проверяю телефон на наличие пропущенного звонка или же сообщения. Но, к моему сожалению, там пусто. Даже на чертовой почте ничего нет!

Быстро переодевшись, поправив прическу и освежив макияж (хотя кого я обманываю, консилер и пудра не скроют моего разочарования в отношениях), выхожу из раздевалки. Спустившись вниз, ищу пропуск. А потом вновь вспоминаю, что вход и выход по биометрии.

Я сегодня какая-то рассеянная.

Тяжело выдохнув, даю возможность камере сканировать мое лицо, попутно натянув слабую улыбку, и как только турникеты открывают передо мной стеклянные ставни, выхожу через них.

Сегодня пасмурно. Солнце давно скрылось за густыми наливистыми тучами, будто бы, не желает ласкать город своими теплыми лучами. Я оглядываюсь по сторонам, в надежде, что увижу Рому… В надежде, что он решил просто так пошутить надо мной. Но где-то глубоко внутри себя понимаю, что это неправда.

Он забыл. Снова.

Обещания, сорвавшиеся с его уст теперь равносильны пустому звуку. Он не изменится, как бы мне этого не хотелось. Как бы мне не хотелось видеть в нём ответственного человека, с таким каши не сваришь. Тянуть на себе отношениях за двоих у меня попусту нет сил, а значит, дальше наши дороги расходятся по разным полюсам.

Машинально достаю телефон и набираю его номер. Зачем я это делаю? Почему бы мне просто не приехать домой и не забыть его? Просто исчезнуть, заблокировав номера, ведь… Рома навряд ли вспомнит, что у него есть девушка, просиживая в очередном баре за просмотром футбола.

В трубке слышатся длинные гудки. Долгие. Протяжные. Нудные. Я хотела было уже сбросить звонок, как Рома ответил:

— Алло?

— Привет, — едва ли сдерживая в себе эмоции, я тяжело вздохнула через нос, проглотив всю обиду. — А ты где?

— Ай блин…

Где-то глубоко внутри меня всё ещё тлел уголёк надежды, но теперь, и он потух.

— Забыл, да?

В трубке послышалось мычание. Впрочем, он всё равно ничего попутного сказать не сможет.

— Прости… малыш…

— Нет, Ром, — повышаю голос, обхватив себя руками. — Не прощу. Никогда!

— Ну малыш… я…

— Мне надоело на себе нести отношения.

— Нет, я правда… забыл, милая… — продолжает Рома оправдываться. Однако, мне становится настолько грустно от мысли, что меня вновь променяли на какое-то более важное дело, что чувствую, как подступают слезы.

— Ты даже и не пытался об этом вспомнить.

— Нет, я правда…

— Думаю, что на этом можно поставить жирную точку в наших отношениях.

— Яночка, — молвит тот в трубку, но я даже и слышать не хочу эти лживые оправдания дальше. — Милая моя…

— Пока, Ром.

И кладу трубку.

Закрываю глаза, чтобы полной грудью вдохнуть тяжелый воздух Москвы, как вздрагиваю от голоса, который раздается позади меня.

— Ваши вздохи до добра не доводят.

Марк. Что он тут забыл?

Разворачиваюсь к нему, и вижу, как на его лице застыло изумление, словно, я какое-то привидение, которое именно потревожило ЕГО, а не наоборот.

— У вас что, какая-то личная неприязнь к женским вздохам? — складываю руки на груди и выгибаю бровь, потому что меня жутко раздражаюет его глупые и неуместные возгласы. А попутно, пытаюсь сдержать подступающие слезы, которые вот-вот польются солёной рекой.

— Вы сейчас раздражены, — добавляет Марк, обжигая свои ледяным взглядом.

— Послушайте, Марк, — делаю специально паузу, словно, собираясь с мыслями, — что вы ко мне прицепились?

— Я даже не пытался прицепиться. Я же не….

Врёт. Всё он хотел, иначе, не обращал бы на меня внимание, как на других коллег. Ведь, за эти дни, которые мы проработали с ним я ни разу не заметила, чтобы Марк испытывал к кому-нибудь ещё столь сильное влечение поиздеваться.

— Если вы полагаете, что ваши неуместные шуточки и возгласы в мой адрес, и прочие замечания всегда имеют быть справедливы, то, вы глубоко ошибаетесь.

— Правда?

Издёвка прозвучала более убедительней, чем было нужно.

— Марк Борисович……

— Я внимательно вас слушаю, Яна Андреевна.

Мы замолкаем. Где-то вдали гудит сирена скорой помощи. Через какую-то секунду, с другой стороны раздаётся рёв выхлопной трубы мотоцикла. А мы… продолжаем стоять и буравить друг друга взглядами. Марк издевается. Решил, что нашел себе новую грушу для оттачивания остроумия и сарказма. Нет уж. Не сегодня, Марк Борисович. И никогда после. Я хочу высказать все то, что накипело внутри.

— Я все никак не могу понять… — начинаю говорить с такой раздражительной интонацией, что кажется, наш индюк ожидал совершенно не этого. — Вы настолько одиноки, что норовите каждого новичка извести, или же, это у вас такое отношение ко всем, кто вам не ровня?

— Яна я…

— Подколы, издевки, унижения в адрес других молодых сотрудников… — перечисляю с повышением тона. — Я даже не представляю, какой арсенал рычагов воздействия у вас в кармане. Вы самый недружелюбный коллега, с которым мне довелось работать.

— Очень польщен вашим комплиментом, — добавляет он и улыбается в конце. Улыбка натянута, отдаёт отдаёт флером лжи. Она не настоящая. Он лишь скрывается свое настоящее «я» под ней. Я его раскусила.

— Вы неисправим! — заявив свое умозаключение, и, развернувшись, не желаю его больше слышать. По крайней мере сегодня.

— И вам хорошего вечера.

Пропускаю мимо ушей его слова и из последних сил сдерживаюсь, чтобы не показать ему средний палец, прямо как в зарубежных фильмах.

Ну хам! Просто. Полнейший. Хам!

Остаток дня я провела в гордом одиночестве. Рома так и не соизволил перепозвонить, поэтому, нашим отношениям явно — конец. Немного расстроилавшись, что так глупо они закончились, я включила какую-то мелодраму, взяла большую банку мороженного и принялась смотреть.

Скажу я вам — это отличное средство, чтобы выплакать то, что так долго копила в себе. Понять и осознать свои ошибки. Порадоваться за героев и расстроиться, почему у тебя отношения не как в фильме… Или в книге… Мелодрама плюс мороженое, равно превосходный психолог дома. Дешево и сердито. Как говорится, народный выбор женщин!

Завтра мне нужно явиться с утра на встречу эйчаром по случаю первого месяца моей работы. Мы будем встречаться каждый месяц, пока не закончится испытательный срок (который длиться три месяца), и меня окончательно не примут в штат.

Каждый пройденный день испытательного срока первой работы в лаборатории проходит волнительно. Мне кажется, что я что-то упускаю, недостаточно хорошо соблюдаю инструкцию или же совершенно делаю не всё по технике безопасности. Это лёгкое волнение иногда накатывает волной паники: а что, если меня не возьмут в штат? Что, если завтра мне скажут: вы нам не подходите? Что тогда?

Когда меня завалили на английском при сдаче экзаменов в аспирантуру, мне казалось, что весь мир рухнул в одночасье. Практически тоже самое чувство я ощущаю сейчас — когда наши отношения с Ромой закончились. Но ведь всегда после бури наступает затишьем ведь так?

Откинувшись на спинку дивана, продолжаю чесать Шелби за ушком. Мой питомец кладёт голову на мою коленку и тяжело вздыхает.

— Да, ты прав, — говорю ему. — Ужасный день выдался.

Шелби смотрит на меня своими темными глазами с такой грустью, что мне разом хочется затискать его в своих объятиях. Но… эта собачья «грусть» — лишь повод выклянчить мороженое у меня, что осталось в пластмассовой банке.

— Ты это хочешь? — выгибаю бровь, продолжая наблюдать за Шелби. Он радостно приподнялся, вынесут язык и завилял хвостом.

— Вот прям это? — указываю на банку мороженного, а Шелби аккуратно дотрагивается лапой до моей руки, слегка пожимая когти.

— А ты был хорошим мальчиком весь день?

Шелби закружился вокруг своей оси, издавая едва уловимое глухое рычание. Он настолько неуклюже радовался, изображая подобие какой-то несуразной команды (которую я конечно не говорила ему), что едва ли не падает с дивана.

Я грустно смеюсь.

— Ну ладно, — заявляю ему, зачерпывая последнюю ложку мороженого и кладу ту в рот. Шелби неодобрительно наблюдает за всём этим новости уши. — Типе нилься фтолько шлаткого, — говорю Шелби, пытаясь проглотить холодное мороженное. И как только мне это удаётся, я добавлю: — А вот облизать банку ты сможешь.

Шелби едва ли сидит на месте, поскуливая от предвкушения. Я знаю, что нельзя давать собакам сладкое, да и кошкам тоже. Но… чуть-чуть изредка уж можно. Тем более сегодня такой ужасный день…

Отдав пустую банку из-под мороженного, Шелби моментально опускает в неё голову и начинает тщательно вылизывать стенки. Фильм продолжает идти, озаряя нас с собакой то белым светом, то зелеными, то красным. А я утыкаюсь в одну точку ощущая, как в сердце вновь погасла звезда надежды. Но почему-то, я ощущаю и тяжесть расставания, и легкость будущей новой жизни. По крайней мере сейчас.

Завтра в обед мне придется съездить в вуз, чтобы познакомиться с моим новым научным руководителем. Кто он, или она — я не знаю. Знаю лишь то, что мне нужно сегодня хорошенько выспаться перед такими «грандиозными» событиями. В этот раз нужно подготовить куда тщательней к диссертации, чтобы защититься. И я верю, что во второй раз у меня это получится.

Шелби уже вылизал всю банку из-под мороженного и вытащив мордочку из неё высунул язык и радостно посмотрел на меня. На его шерсти на мордочке осталось мороженное и выглядело это очень забавно, отчего я не удержалась и рассмеялась чо слезами на глазах.

— Ну ты и грязнуля, — заявила ему, вытирая мороженное, а у самой начали капать горькие слезы обиды. — Ну ничего… как нибудь переживем, — сказала на автомате, и, спустя какую-то секунду поняла, что словами сами рвутся наружу из груди. Обида. Боль. Горечь. — весь спектр эмоций готовы вырваться наружу.

Задрав голову и шмыгнул носом, я пытаюсь оставить эту глупую идею — поплакать. Лучше от этого мне явно не станет, а завтра важные для меня встречи. Поэтому, кое как пытаюсь вытереть слезы, которые предательски не хотят прекращаться. Банка из-под мороженного падает на пол, Шелби сразу же залезает на меня, пытается успокоить ловя шершавым языком спускающиеся слезы по моим щекам. От приступа нежности к собаке, я крепко обхватываю его и прижимаю к себе ближе. Он единственный, кто сейчас рядом. Единственный, кто показывает свою любовь без какой-либо взаимовыгоды (клянченье вкусняшек не считается!). И от этой мысли, я ещё сильней расстраиваюсь. Так мы просидели полчаса, пока я окончательно не успокоилась. А после, мы легли спать вместе: Шебли всегда переживает, если видит меня расстроенной, поэтому он залазит на кровать, убеждается что я уснула и лишь потом засыпает сам.