Я обязательно вернусь (СИ)

Глава 21

Весь мир — театр. В нем женщины, мужчины — все актеры. У них свои есть выходы, уходы, И каждый не одну играет роль. Семь действий в пьесе той.

У. Шекспир

Как хорошо, что все основное имущество мы уже вывезли накануне, собираясь тайно покинуть имение. Тем не менее, еще часа три мы собирались точно. Вода тихонько подходила к дороге, угрожая затопить всю долину.

Я вышла за ограждение, что было вокруг усадьбы, и замерла неподвижно, забыла обо всем, взирая на воду. Река становилась полновластной хозяйкой нашей долины. Она раскинулась на лугах нашего владения, лишь усадьба, стоявшая на небольшом пригорке, пока была для нее недосягаема. И возможно, что добираться до дома в дальнейшем мы сможем только по реке на лодках. Высоко в ярко голубом небе, казалось совсем рядом, можно дотянуться рукой, висели белоснежные облака. Казалось, что спокойная и полноводная наша речка, в которой мы ловили рыбу и катались летом на лодке, совершенно забыла, что была таковой и решила стать морем. Рябь шла по воде.

Семья фермеров, что жила и работала на нашем втором лугу, который попал под затопление, была отрезана от мира, но виконт обещал приплыть через неделю из города, привезти им все необходимое и забрать готовую фермерскую продукцию, полностью рассчитавшись с производителем.

Под затопление попала кузня, месье Вейлр — наш кузнец, успел что-то спасти из инструментов, он так же решил уехать с нами в столицу. Сеньор Рикардо обещал ему закупить заново, все необходимое, чтобы можно было вновь оборудовать так нужное нам производство.

Все самое ценное опять было на мне, в моей сумке под юбкой лежали очень важные документы и мешочки из первого найденного клада в подземелье, а так же перстень с изумрудом. Открыв один такой мешочек, я увидела крупные, безумной красоты четыре парных рубина цвета «голубиная кровь». Что в остальных хранилось, я могла только догадываться. Ладно, все потом. Сейчас, самое главное надо собраться в дорогу.

Вернувшись обратно, на территорию усадьбы я увидела, что женщины собранные и решительные, в темных платьях, и в теплых накидках с покрытыми головами стояли в нашем саду. Все были готовы к отъезду. Сеньора Адория и сеньора Пломмия — наш бессменный повар, молились, перебирая четки.

Графиня Жанна держала на руках Анжелик, прижимая ее к себе, что-то тихо шептала ей. Мари — Энн и Антонио стояли, и ждали меня, мальчик взялся за мою руку, мой дорогой брат, моя родственная душа, которая вернулась, как и обещала. Вернулась, потому что чувствовала, что нужна здесь, в этом мире, и все это время была нашим ангелом — хранителем.

Мы прощались с нашими домами, ставшими приютом для бедных скитальцев, которые объединили свои такие нелегкие судьбы, рисковали, пытаясь выжить в обществе, которое могло погубить их, не раздумывая.

Все окна дома были закрыты ставнями, на дверях висели тяжелые замки. Столько трудов и надежд вложено в это имение, здесь родились наши малыши и сделали свои первые шаги, в этом доме каждый из нас осознал, что у него есть семья, что его окружают не безразличные к его судьбе люди. Осознал, что люди могут достичь любых целей, если будут предпринимать реальные шаги для их достижения.

И здесь мы узнали вкус первого предательства, не мы начали эту войну, что ж ищите свое золото господа. И да пусть благословит нас Вселенная, а вам, господа, воздастся по заслугам за всё вами содеянное.

Ну что же в дорогу. Верхом, до моста нас сопровождал фермер, у меня с ним состоялся разговор, мужчина был далеко не глуп.

Суть разговора заключалась в том, что подъемный мост должен быть всегда поднят — это приказ графини де ла Гутьеррес, если поднят мост то все, кто остался в долине в безопасности и живы.

Возможно, при самой неблагоприятной для нас ситуации, кто-то может вернуться обратно в поместье. Громкий двукратный выстрел из аркебузы пусть будет знаком для фермера, о срочной необходимости опустить мост.

Я думаю, он все понял, ведь с ним на ферме жила жена и дети. И жили они весьма не плохо. Они арендовали ферму, и первый год мы с них не взымали плату за аренду. У этой семьи был дом, работа, они хорошо питались. Продукцию мы у них покупали по себестоимости. Излишки отвозились в город.

Сидя в крытой телеге с прицепом мы въехали в Кретей, наш гостеприимный и тихий на первый взгляд городок, взяли направление в сторону Парижа. Кузнец управлял нашим не хитрым транспортным средством, остальные мужчины были верхом. Все всадники были вооружены.

Прохожие оборачивались нам в след, думаю, уже весь город знал о том, что графское поместье затопило, что семья уезжает в столицу и возможно есть жертвы. То в какой драматический момент нас покинули слуги, могло дать хорошую почву для таких вот сплетен Люди собирались в небольшие кучки, что-то обсуждая, ведь такие вот новости — это было единственное их развлечение. Но может еще воскресные службы в церкви. На такую вот службу собирался весь честной народ, проживающий в этом городке, одевая все самое лучшее.

А я смотрела на все это через небольшое оконце в плотной промасленной ткани, которой была покрыта повозка на манер цыганской кибитки, как в маленький телевизор и мысленно перелистывала еще одну страницу в книге своей жизни в этом мире. А посмотрев на своих спутников, поправилась «наших жизней», ведь я в ответе за них, за всю мою семью.

В свободное время я брала уроки верховой езды и фехтования у одного из наших охранников, и при этом носила мужскую одежду, и в такую дальнюю дорогу разумнее было бы отправиться в штанах и камзоле.

Но все же, как положено юной мадмуазель, я была в платье, мы планировали повидаться со святым отцом, заехав по пути в часовню. А еще я училась стрелять из очень тяжелого средневекового оружия, но другого же не было, и получалось у меня весьма не плохо.

И да, у меня был план: надо было только выехать за город, и тогда ничего не мешало бы воплотить его в жизнь.

Проезжая мимо часовни, кортеж остановились. Мы заранее все обговорили: уехать, и не попрощаться со святым отцом было недопустимо и ошибочно. Да, было отвратно смотреть на его фальшивую улыбку, но наше поведение должно быть безупречно, и вне всякого подозрения. Придется играть каждому свою роль, отведенную данной жизненной ситуацией. «Весь мир — театр. В нем женщины, мужчины — все актеры.»

Виконт Рикардо де ла Кано помог всем дамам выбраться из нашего транспорта, предложил руку графине, мы же, сопровождая их, покрыв головы мантильями, чинно направились к храму, оставив охрану возле повозок.

Древнее строение нас встретило запахом воска и ладана, мягким светом, что лился из небольших окон. В часовне я молилась, прося всевышнего господа нашего, сохранить жизни близким людям и даровать им здоровья. Молились все, дети вели себя тихо. Анжелик брала пример с брата, наши ангелочки, они становились очень разумными.

Антонио понимал, что все, что происходит, далеко непросто, но у меня не было времени посвящать его в таинства наших приключений, да и сомнения брали меня стоит ли сейчас ему это рассказывать. Я помнила свои ощущения, когда попала в юное девятилетнее девичье тело, многие вещи воспринимались по-другому, особенно когда произошло полное слияние душ. Казалось, такие важные дела для меня взрослой события, отходили на второстепенный план, «затиралась» память о прошлом, оставляя, возможно самое важное. Неосознанно хотелось детства и любви близких людей и взрослое сознание, оно «включалось» как бы не сразу, требовалось время на раздумья.

При выходе, на крыльце часовни нам встретился святой отец де Ла Рене, он был не один, его собеседник высокий, солидный мужчина лет тридцати пяти стоял лицом к выходу из храма. Увидав нас, он повернулся в нашу сторону, слегка склонив голову перед графиней, прищурив глаза, оценивая молодую женщину. Меня несказанно удивил этот факт, на крыльце храма это просто неприлично. Но позже я поняла, что данному субъекту понятия приличия не ведомы.

Несмотря на все, что произошло с нами в усадьбе, графиня Жанна выглядела хорошо, она была нежной, беззащитной и хрупкой. Нежная своей молодостью и невинностью сознания, она покоряла с одного только взгляда. Мужчина склонился над пальчиками графини в поцелуе, падре представил их друг другу.

Антонио, в это время, вцепившись в мой палец, не сводил глаз с незнакомца. Внешность мужчины, для меня была отталкивающая, он был красив, но его надменный, холодный взгляд в этом оценивающем прищуре и презрительно сжатые губы вызывали отторжение.

И еще, он был опасен, я просто ощущала это всеми фибрами души, мне от него хотелось просто бежать. Так же я отметила, что сеньора Адория выйдя на улицу, не подняла мантилью, она покрывала ее склоненную голову и закрывала лицо и только руки ее перебирали четки чуть быстрее, чем обычно. Адория взволнована и сильно, почему? Все это я списала на все пережитое нами в этот не простой день.

Мне же пришлось взять Антонио на руки, так как мальчик, почему то запнулся, и произошла небольшая заминка, ведь малышу было чуть больше года. Хорошо, что на мне были плотные, не по сезону теплые перчатки, которые вместе с длинными рукавами платья закрывали мои израненные руки.

Я и не заметила, что когда я брала на руки ребенка, плащ мой расстегнулся, ветер раскидал две его половины в разные стороны, и стало видно шею, немного декольте и мое пока единственное украшение — нательный крест, подарок отца.

— Дитя, как вы себя чувствуете — отец де Ла Рене подошел ко мне — что случилось с вами? Вы ужасно выглядите: бледны, измождены и эти тени под глазами. До нас дошли слухи, вы были больны?

— Святой отец, мне уже лучше, но все же я покажусь в столице лекарю, так как к нам местный так и не приехал. Мы так боялись эпидемии, вывезли всех здоровых людей в город, подняли мост, чтобы не допустить распространения заразы. У меня были все признаки сильнейшего отравления, несколько дней не приходила в себя.

Я говорила тихо и медленно, мой акцент усилился из-за волнения. Ребенок, сидевший у меня на руках, обнял за шею, прижался, закрывая своим тельцем меня от всего мира.

— Мадмуазель Каталина, дочь моя все в руках господа. Выздоравливайте. — Священник смотрел на меня с сочувствием.

Мысли в моей голове, как рой пчел гудели в возмущении — Вот притворщик, ненавижу. Оборотень, настоящий оборотень. Вот вам и средневековье, время, когда в сражение, в ход шли все подручные средства, в том числе и яды. Решил детьми пожертвовать. И это служитель церкви.

— Да отче, благословите — я слегка присела, и при этом склонила голову, когда же поднялась, то встретилась взглядом с незнакомцем. Он пожирал меня глазами, всю. О боже, он как безумный разглядывал мое лицо, переводя взгляд на обнявшего меня ребенка.

Да что такое происходит, где этот мужлан получал воспитание, что он себе позволяет, а с виду вроде дворянин. Антонио стал капризничать, а потом и вовсе полились огромный слезы обиды, ребенку все просто надоело.

— Простите, нам пора. — Я передала дитя подошедшей Мари — Энн. Подтянула мантилью ниже на лицо, застегнула плащ и не спеша, опираясь на донну Адорию, отправилась к повозке.

Отъезжая от часовни, мы не увидели уже, как незнакомец что-то резко выговаривал священнику. А затем ему подвели коня, вскочив на него, он повернулся к отцу де Ла Рене:

— Я повторяю, с головы этих женщин не должен упасть ни один волос, это приказ. Планы изменились, пошлите вслед за ними отряд для их охраны.

— Слушаюсь, ваша светлость.

— Отвечаете за них головой. — И незнакомец поехал в сторону затонувшей усадьбы.

Раймон де Беккариа, князь де Фуркево

Потрясение, которое он испытал, возле часовни не отпускало его. Этого не может быть. Эти незнакомки — молодая графиня, еще совсем юная девушка и ее воспитанница, дочь ее мужа от первого брака.

Прежде всего, его тронула графиня — нежный цветок, изысканный, ничего не имеющая общего с придворными дамами, которыми окружал себя король, лживыми и кокетливыми. Ценившие только наряды, украшения и плотские забавы.

Графиня, она даже не посмотрела на него — Князя, подставила ручку для поцелуя, все как положено по этикету легкий наклон головы и ничего больше. Когда же он склонился над ее пальчиками, затянутыми в перчатку и заглянул ей в глаза, то увидел, что дежурно улыбаясь уголками нежных губок, она смотрит сквозь него туда, куда понесли ее дочь.

А ему показалось, что он прикоснулся к чему-то чистому как к воздуху в горах. В ее присутствии князю хотелось дышать, вдыхая этот чистый воздух с запахом нераспустившейся нежной зелени и ароматом фиалок, который кружил вокруг.

Он захотел ее, резко возникло намерение сделать ее своей, он не привык ни в чем себе отказывать. Не собирался и в этот раз, что-то хищное зрело в нем, — однозначно будет моей, — подумал он. Нужно будет навести в Париже справки, в каком месте они остановились. Даже в голову не пришло, а согласится ли, ведь он может своим напором сломать этот хрупкий цветок, нет отказа он не примет, он однозначно сделает ее своей. Еще никто не смог устоять перед его напором.

И конечно речь шла далеко не о браке, эта мысль даже в голову не приходила. Двор Франциска был весьма распущен, и дамы просто жаждали любви влиятельного князя. Он же вообще не собирался когда- либо вступать в брак. Возможно по приказу короля. Возможно. Да и кто выдержит его не простой характер. Если исключительно только для продления рода.

Отец де Ла Рене боялся его таким, когда его глаза застывали в прищуре, а губы надменно изгибались, таким его боялись многие, но юная графиня, даже, не обратила внимания, на гордого и опасного мужчину. Все её мысли занимали дети и семья. И тот дальний путь, в который они отправились практически по окончании светового дня.

Среди заговорщиков ходили легенды о князе, да он убивал и много раз присутствовал на пытках и дознаниях. Именно так, не выдержав нечеловеческих испытаний, один из заговорщиков сознался, где их протестантский союз берет деньги на вооружение будущих повстанцев. Оказывается, во Франции есть несколько мест, где спрятано золото тамплиеров и рыцарей мальтийского ордена. В основном это подземелья под старинными замками и усадьбами.

Заговор должен быть задушен на корню, король и служба это все, что осталось у князя, во что он еще верил. Протестанты, они повсюду. Отступники. Недовольные налогами жители городов и деревень, возомнившие себя борцами за истинную веру. Управляемые глупцы во всех своих деяниях. Они пытались доказать, что Рим и папа не правильно трактуют библию, и подчинили себе святое писание, взяв католицизм в одни руки. Этим движением явно кто-то управлял, зарабатывая на этом состояние. Цель князя была одна — искоренить это зло во Франции.

Он верил только в своего короля — рыцаря Франциска I и создателя — Всевышнего. Наконец — то Франция получила достойного правителя, после стареющих и болезненных мужчин, на престоле был молодой и жизнелюбивый король. И королю нужны были эти деньги, войны опустошили казну, а воевать король любил, казалось он жил сражениями, балами, скупал предметы искусства, и содержал свой многочисленный двор и боготворил официальную фаворитку герцогиню Анну, не забывая при этом про детей. Так Франция вступала в эпоху Возрождения.

Когда это началось, его превращение из блестящего, молодого французского дипломата в то чудовище, которым он стал? Даже вспоминать омерзительно, брак с престарелой Флорентийской княгиней, ее извращенные фантазии, любовь к юным девочкам и мальчикам, к насилию. И все это взамен на сохранение тайны — его тайны и юной, чистой инфанты — Изабеллы.

Он знал, что от их любви родился ребенок — маленькая девочка, он передал для нее нательный крестик в монастырь с просьбой отдать ребенка родному отцу на любых условиях. Ребенка не отдали, отказ, страшная тайна и шантаж, и грязь всю последующую жизнь. Все это разбудило в нем жестокого зверя, он становился просто чудовищем, не терпимым к врагам.

Мысли и воспоминания как дикие черные вороны кружились, кружились, сопоставляя факты, отбрасывая такое ненужное, пустое, а может и нужное и важно, но такое постыдное.

Как тяжело раскаиваться, не в церкви, дежурно и привычно твердя заученные фразы, а вот так, вспоминая прошлое и сожалея о бесцельно прожитых годах. И как же жестока судьба, когда его руки по локоть в крови, и он ничего не ждал уже от нее, от судьбы, и вдруг такой подарок, выстраданный.

Чьи молитвы услышал Господь, его или той женщины, которая родила эту девочку и влечет сейчас нищенское существование в не любимой стране, вдали от всего света. Он не упустит ее второй раз, свою дочь — Каталина.

Его внимание священник очень искусно обратил на воспитанницу графини мадмуазель Каталину, старый развратник. Надеясь, что князь позарится на этого чистого ребенка.

Он случайно увидел ее нательный крестик, этот крестик в детстве он носил и сам, и голова пошла кругом.

Он как самый жестокий зверь, оскалив зубы в улыбке, хотел защитить и убить любого кто ее коснется, просто загрызть, здесь и сейчас. Этого просто не может быть, дочь от единственного в жизни когда-то любимого человека.

Она стояла, перед ним, держа второго ребенка графини на руках и видно было, что еле держится на ногах после болезни. Хрупкая девочка, в черных одеждах с внимательными серыми глазами, такая сдержанная с отточенными манерами аристократки и легким испанским акцентом. По его подсчетам ей шел шестнадцатый год.

Как она здесь очутилась, конечно, он проведет свое расследование, разберется, обязательно разберется и накажет,… несомненно, кого-нибудь да накажет. Если честно, так хотелось крови. Ветер трепал его волосы, — как она стала дочерью графа Антонио де ла Гутьеррес?

Узнает, несомненно, жизнь приобретала смысл.

Их пытались отравить, рассказал де Ла Рене, заговорщики подобрались слишком близко. А затем это наводнение, случайно ли оно произошло, какой-то злой рок преследует этих хрупких женщин и их семью. Как они вообще поселились в этом доме?

Ах, отец де Ла Рене, сдается, что вы прикоснулись к этой дивной истории своими загребущими ручонками. Чувствуется ваш почерк, столкнуть врагов и получить максимальную выгоду от этого, но не в этот раз дорогой мой, не в этот раз.

Князь остановил коня возле кромки воды. Дальше не проехать, долина и золото тамплиеров были затоплены, подземные воды пробили стены тайного подземного хода и затопили его. Посередине на возвышенности стояла усадьба, окруженная высоким забором, дорога к строению была в воде. Как дальше поведет себя стихия, было не понятно.

Солнце стремилось к горизонту, видать у этих двух своя вековая тайна, непостижимая для нас, простых смертных. А может это просто свидание? Прощальные лучи, скоро рассеиваясь, заиграют необыкновенными красками. Уже сейчас затопленный водой луг переливался золотом и багрянцем. Вода играла бликами. Еще не тьма, но и уже не свет. С каждой минутой поместье уходило в туманную дымку. Картина теряла свою привычную четкость. Скоро наступят сумерки и Ангел — Хранитель, увидев свет вечерний, задаст свой извечный вопрос о добрых и злых делах, сделанных тобой за день. Самое время подводить итоги дня, князь.

Дня, озаряющего напоследок небо и облака сумеречными лучами.

Дня, который подарил ему смысл жизни.

Брови князя резко нахмурились, взгляд становился резче и сфокусировался, казалось на одной известной ему точке в дали.

Куда поехала семья графа, беззащитные женщины с детьми с такой малочисленной охраной. Путь в столицу совсем не близок и кое — где он пролегает через лес, дорога же была неровной, изрытой бороздами после последнего дождя. Разумнее было бы остаться на постоялом дворе в городе и выехать в путь на следующее утро.

Они явно от чего-то очень сильно торопились уехать, или пытались от кого-то скрыться. Чутье его не подводило, какая-то тайна имела место быть. Эти женщины не так просты……, одна из них вообще лица своего не открыла, склонив голову она спешно перебирала свои четки, и кажется не была ему представлена. Кто она? Кто их ожидает в конце пути?

Тревога, ревность, страх за незнакомок, все эти чувства заполняли сознание, доставляя дискомфорт мужчине. Ситуация явно выходила из-под контроля. Он однозначно не привык к такому обороту событий. А еще, он не доверял святому отцу. Приказав ему усилить охрану обоза, он явно допустил ошибку.

Резко развернув жеребца, князь с места рванул в сторону города.