Изощренное сегодня...
Не могу себя сдержать. Хохочу и одновременно бью по одеялу ладонями.
Шутка настолько же забавная, насколько и мерзкая.
Прерываю смех мощным выдохом.
‒ Не смешно, ‒ бурчу, в одно мгновение сменив тональность.
Золото чужих глаз обволакивает и невольно притягивает взгляд. В Виви всегда было что-то от хищника. Нечто опасное. В этом он заметно отличался от Сэмюэля, глаза которого напоминали теплый мед.
‒ Не смешно! ‒ повторяю чуть громче. ‒ Я была в отключке. И мы с тобой уж точно… не делали всяких там вещей, от которых потом появляются дети. Фу!
Морщусь от одной лишь мысли о подобных отношениях с Виви. Он же мне брат. Почти. Я же так старательно пыталась создать видимость сестринско-братских уз. Ради Сэмюэля. Будь братец менее противным, мы бы точно поладили…
Да ни в жизнь! Кого я обманываю? Мы не совместимы, как недуг и лекарство. Как с таким дружить, если он то и дело устраивает подлянки?
И вот теперь, даже через столько лет, желает сотворить из моих нервов тугой клубок, а потом закинуть в какие-нибудь мрачные чащобы. Мог бы просто поддержать, порадоваться моему восстанию из могилы.
Но нет! Он просто не способен быть милахой. Это ж надо так жаждать мне навредить. Выдумать подобную чушь только для того, чтобы поиздеваться.
Гад.
‒ Ладно, ‒ скрещиваю руки на груди. ‒ Ха-ха. С такой мрачной рожей тебе все равно не стать отвязным шутником.
‒ Я не шутил.
Как же бесит его взгляд исподлобья. Он специально присаживается на низкие поверхности, чтобы оказаться ниже собеседника. Словно нарочно создает иллюзию возвышения над ним. Но на самом деле это Виви всегда возвышается. Это он смотрит сверху вниз. И будет смотреть так, даже лежа плашмя на самом дне.
Это какая-то немыслимая форма самоуверенности, о которой Сэмюэль и мечтать не мог.
Некая императорская величественность.
‒ Не шутил? ‒ хмыкаю и качаю головой. ‒ Подумай сто раз прежде, чем снова озвучивать бессмыслицу. Если у нас детка…
С губ срывается смешок. Нет, ну это и правда смешно. Я любовные сцены со всякого рода близостью только на картинках видела. И в фильмах. Ну, и на пижамных вечеринках мы с Тамарой пару раз порно-ролики смотрели… Одним глазком. Честно!
‒ У нас детка?.. Пфф… ‒ Хихикаю. ‒ Виви, врубись тогда в такую проблемку. Получается, что ты фактически поимел труп. Сечешь? Я ж почти дохлой была. Тру-у-упешник. Ты что, некрофил? Пф-ф… ой, не могу, щас уже лопну от ржаки.
Конечно же, я смеюсь. Потому что уверена на сто процентов в том, что Виви меня не трогал. Даже если отбросить формальности типа фиктивных семейных уз и взаимного отвращения, то оставался один здоровенный факт в виде самого Виви ‒ шикарного мужчины с роскошным телом и крепкой империей за плечами (про скверный характер опять же умолчу). Короче, под него с радостью легла бы любая особа, как обремененная мозгами, так и свободная от этих излишков. И любая из возможного списка еще бы и пяточки ему облизывала с причмокиванием.
При таком раскладе зачем ему я? Истыканный иглами кусок мяса?
‒ Вернемся на серьезную волну? ‒ чуть успокоившись, предлагаю я. Почти миролюбиво. Ему бы оценить должным образом мои попытки поладить. А не портить и без того натянутые отношения.
‒ Давай.
Ну, наконец-то! Едва не вздергиваю руки к потолку, изображая молитвенный посыл к небесам. Ведь может, когда захочет.
Однако нам все равно нужно разобраться до конца.
‒ Эли. ‒ Приподнимаюсь с кровати и тут же присаживаюсь обратно. Тело качает, как маятник. ‒ Эли… Чей он?
‒ Мой.
Ответ принимается.
‒ И твой, ‒ добавляет эта сволочь.
Сползаю с кровати на пол, держусь за одеяло. Оно частично валится на меня. Виви не двигается с места.
Шутка затянулась.
Поднимаю голову и смотрю прямо в золотые глаза.
‒ Я ‒ мама Эли?
Отвечает мгновенно, не раздумывая и не сомневаясь ни секунды.
‒ Да.
Проклятье!
Ползу на коленях к выходу. Потом с трудом приподнимаюсь и двигаюсь в полусогнутом положении. Влетаю в дверь плечом.
‒ Лето.
‒ Заткнись!
Слышу его голос совсем рядом. Идет ко мне?
Снова врезаюсь плечом в створку. Там нет никакого замка, и дверь в самом деле открывается легко. Просто это я все еще слишком слаба.
Вылетаю в ярко освещенный и стерильно белый коридор и прилипаю к противоположной стене. Щурюсь, наблюдая, как внутри помещения, которое я только что покинула, движется тень.
‒ Лето.
Его интонации наполнены размеренным спокойствием. Виви не преследует меня в попытке остановить. Он просто неспешно идет за мной, словно прогуливаясь.
Ползком, а иногда, когда появляются силы, и короткими скачками передвигаюсь вдоль стены, касаясь ее ладонью. Я понятия не имею, куда идти. Мной движет чистый инстинкт, разбуженный моей неуемной жаждой. Зверем иду по следу, ведь жертва уже намечена.
На пути попадается несколько сотрудников комплекса в медицинских халатах. Они не трогают меня, не стараются остановить, а сразу же шарахаются в сторону. Чувствую себя взбесившимся львом.
И в таком настроении натыкаюсь на Майю. Она тихо пищит, когда я повисаю на ней, вцепившись в халат. Планшет и чашка с кофе, которые она держала в руках, летят вниз. На снежно-белом напольном покрытии расплываются, будто кляксы на чистой рубашке, бурые пятна.
‒ Кто владеет всей информацией о проекте? ‒ выдыхаю я ей в лицо. ‒ Такеши? ‒ Она робко кивает. ‒ Где он?
‒ В-в-в ц-центральной наблюдательной. ‒ Женщина мертвенно бледнеет и уже трясется в моих руках.
‒ Скоси глаза, ‒ мягко и вкрадчиво прошу ее, ‒ в ту сторону, куда мне следует ползти.
Лицо Майи приобретает почти тот же цвет, что и у пола, а затем женщина послушно косит влево.
‒ Благодарю.
Отталкиваюсь от нее и бреду дальше. Звериный жар внутри усиливается с каждым шагом. По-моему, по дороге кое-какие конечности у меня отказывали, а сознание покидало тело. Но очнувшись от мучительного стазиса, обнаруживаю, что добралась до места. Тело двигалось само.
Когда-то Четыреста пятая сказала мне, что мой уровень адаптации выше любого жителя Клоаки.
«Все вокруг погибнут, но ты выживешь, ‒ говорила она. ‒ Ты еще не представляешь, насколько велико твое стремление к жизни».
Так что черта с два я сдохну.
Последняя дверь поддается легко. Влетаю в просторное помещение, уставленное оборудованием и экранами с какими-то показателями. У стены расставлены мягкие диваны и кресла, несколько столиков со стеклянными столешницами, на другом конце комнаты ‒ широкий стол с мониторами и моноблоками. Такеши, удобно устроившись в огромном стуле с пушистой накидкой и заткнув уши наушниками, флегматично водит пальцем по планшету, периодически останавливаясь и всматриваясь в записи.
Бреду к нему через все помещение, словно зомби, уловивший аромат свежих мозгов. Мои пальцы почти нежно касаются его шеи сбоку. Такеши вздрагивает и оборачивается со словами:
‒ Майя, я же просил час меня не беспокоить…
Выразительно пялюсь на него. Его глаза расширяются, и в следующее мгновение дикий ор заполняет помещение. Вдобавок врачишка подскакивает на стуле и неуклюже заваливается на бок, утянув за собой и сам стул.
‒ Ой, ой… ‒ Он приподнимается на локтях и, болезненно щурясь, трет лоб. А затем, видимо, вспоминает, каким образом оказался на полу. ‒ О, дьявол…
‒ Хорошо. ‒ Делаю шаг к нему. ‒ Можешь меня называть и так.
Рука сама собой тянется к стилусу на столе. Такеши в ужасе наблюдает за моими действиями. Мне по-прежнему любопытно, почему я вызываю у него такую реакцию. Возможно, вооружись я перышком из подушки, он испугался бы не меньше. Однако сейчас этот вопрос уходит на дальний план.
‒ Встань.
Такеши поспешно вскакивает на ноги, будто опасаясь не успеть исполнить команду до конца какого-то отведенного ему времени. Он жмется к столу и зажимает в кулаках ткань халата.
‒ В-вы… босиком, ‒ выдавливает он.
Опускаю взгляд и равнодушно осматриваю пальцы на ногах. На непокрытом полу наверняка холодно, но я ничего не чувствую.
‒ Угу.
‒ И… вам бы что-нибудь накинуть.
Ах да, я все еще в одной сорочке оттенка мяты. И так и ползла полуголой через все коридоры.
‒ Он разозлится, если вас будут видеть в таком… виде.
Он? Виви?
Медленно поворачиваю голову к зеркальной панели слева. Гнездо на голове, а сорочка висит на отощавшем теле, как промокшая тряпка на бельевой веревке. Да, пожалуй, в обществе в таком виде обычно не показываются. Но сейчас меня затопляет глубокое равнодушие.
‒ Я из мертвых восстала. Ждете, что буду цвести и пахнуть? Скорее уж чахнуть и смердеть.
‒ Я… я не это имел в виду. ‒ Такеши пунцовеет. ‒ Он из-за… из-за другого разозлится.
Не понимаю, что он там лепечет. Но мне и плевать.
Тычу стилусом в грудь врачишки, и тот мгновенно меняет цвет ‒ краснота уходит в бледность. Как было с Майей.
‒ Виви сказал, что маленький паразит ‒ наш с ним ребенок.
Наблюдаю, как Такеши белеет еще сильнее.
‒ Что-нибудь хочешь мне сказать по этому поводу?
‒ А господин Люминэ разве вам еще не все рассказал? ‒ Такеши шепчет, сопровождая вопрос обреченным присвистом.
‒ Только то, что я уже озвучила. Остальное узнавать у него я не собираюсь. Но тебя бы послушала. ‒ Хлопаю его по плечу почти по-дружески. ‒ Этому уроду я не верю. А вот ты, уверена, скажешь мне всю правду.
Взгляд Такеши фокусируется на стилусе. Прямо вижу, как в его глазах пестрит список из мест на его теле, в которые, как он думает, я могу сгоряча воткнуть свое оружие. Одновременно на лице врачишки мелькает выражение «за что мне все это?».
‒ Я жду, ‒ напоминаю и все-таки касаюсь стилусом его плеча.
Такеши дергается и поднимает руки, демонстрируя раскрытые ладони. Мне нет дела до его показушных приемов, я и так уже в курсе, что он полностью мне сдался.
‒ Эли ‒ ребенок Виви?
‒ Да.
‒ В чьем теле он рос?
У меня язык не поворачивается, спросить, мой ли Эли ребенок. «Мой ребенок» ‒ выражение, пробуждающее во мне омерзение.
‒ Имеете в виду, кто мама?.. Ай!
Взмахиваю стилусом перед лицом Такеши. Тот вжимает голову в плечи. Меня жутко бесит его страх. Я еле стою на ногах, а он трясется, словно в моих силах одним чихом его по стенке размазать.
‒ Мама Эли… ‒ предпринимает он еще одну попытку объясниться.
‒ Не говори этого слова, ‒ раздражаюсь настолько, что трясет от каждого выдоха. ‒ И это имя.
Похоже, оно больше не входит в список моих любимых имен. Пожалуй, теперь это имя мне даже ненавистно.
‒ Это правда! ‒ выпаливает Такеши. ‒ Он… ваш.
Образ врачишки расплывается перед глазами. Наконец-то ощущаю ступнями леденящий холод пола.
‒ К-как? ‒ Бесшумно всхлипываю.
Это всего лишь возглас в безжалостное никуда, но Такеши решает, что я жажду разузнать подробности.
И начинает вываливать на меня то, от чего мне тут же хочется сдохнуть.
‒ Все процессы были воспроизведены искусственным путем, ‒ спешно тараторит он, приседая от ужаса. ‒ Основной материал был взят, как вы понимаете, у господина Люминэ. С помощью оборудования мы контролировали все стадии, питали ваш организм и эмбрион, ни на секунду не оставляли без присмотра… и… и… Уверяю, я полностью все контролировал и головой готов поручиться, что все было исполнено идеально! Эли абсолютно здоров и вобрал в себя все лучшие качества Иммора. Он… кхек…
И когда я успела вцепиться в его горло? Не помню. Этому ничтожеству еще повезло, что я использовала не ту руку, в которой стилус зажат. А ведь могла и проткнуть что-нибудь…
‒ Думаешь, меня ЭТО волнует?! ‒ хриплю и до боли выпучиваю глаза. ‒ Вы все тут спятившие… поехавшие на фиг! ‒ Отпускаю Такеши и отступаю. ‒ Как же так?!.. Как духу хватило?.. Да ведь я… Но ведь… Нельзя же… Я… я… ‒ Роняю ставший ненужным стилус и запускаю пальцы в спутавшиеся волосы. ‒ Вы же из меня сделали… ин… ин… инкубатор, мать вашу!!
‒ Все было абсолютно безопасно. ‒ Такеши тоже хрипит, держится за горло и в панике машет свободной рукой. ‒ Конечно, этого никто никогда не делал, но я все учел, уверяю! Гарантирую! Головой ручаюсь!
‒ Да! Головой! Я тебе ее просто оторву! — взвизгиваю и иду на врачишку. Но тело вдруг подводит, отказывают ноги, и я валюсь вперед.
Пола не достигаю. Сильная рука придерживает меня за живот. Руки провисают, тело обмякает. Я бессмысленно пялюсь на Такеши. Он растерян, испуган и медленно оседает на пол. На его шее проявляются красные следы от моих пальцев.
‒ Не дергайся, Чахотка.
Это звучит даже хуже, чем когда он звал меня по имени.
Когда Виви пришел? Как смеет прикасаться ко мне?
Не могу и шевельнуться, только злобно таращу глаза.
Продолжаю висеть безвольной куклой на его ладони. Через секунду он опускает меня вниз, и я с наслаждением касаюсь коленями пола.
Сама. Без чужой поддержки.
Без его поддержки.
Поворачиваю голову и с бешенством взираю на него через плечо. Возвышающегося надо мной, будто величественная скала.
‒ Ублюдок.
Он не произносит ни слова. И не отводит взгляд.
Гад.
‒ Н-н-ненавижу. ‒ От шипения вся полость рта начинает дико чесаться. Громко всхлипываю. ‒ Как вы все… с живым человеком… вот так?.. Пока я… без сознания… а ты, аморальная козли-и-ина…
Молчание.
Вдыхаю и мучительно выдыхаю. Все через рот.
‒ Зачем? Зачем ты так с-с-со м-м-мной?
‒ Так было удобнее.
Его ответ будто молния, ввинчивающаяся в середину моего лба. Меня прошибает холодный пот. С таким невозмутимым лицом и говорить подобное?..
Кажется, мне хочется отключиться. Вновь заснуть.
Куда-то ползу. Снова с меня стекают радужные капли, и колени, забираясь в натекшие лужицы, скользят и скрипят.
Я просто монстр… Комок из мясных кусков.
Правое плечо что-то задевает, на меня валятся какие-то папки.
Ползу дальше. Медленно, будто пересушенная на солнце черепаха.
Я ‒ пазл из безвольных тряпичных кусочков.
Моя ладонь натыкается на что-то гладкое на полу. Планшет Такеши. Далеко же он откинул его, пока падал.
Я ‒ бездушная плоть…
Планшет реагирует на прикосновение.
Я…
Смотрю на подсвеченный экран. На свое бледное лицо на фото. Веки прикрыты, под глазами синева, и губы белее снега.
Я…
На информационные строчки рядом с фото.
Я…
«Биоматериал № 754873-5/777».