Лиза
— Офиге-е-еть! — протянула изумленная Ирка и присвистнула, когда я, рисуясь, кинула на стол веером купюры.
— Это тебе за одно только первое задание заплатили? Я думала на стажировке вообще не платят или там копейки какие-то.
Вообще-то, я и сама такого серьезного выхлопа от своего первого рабочего опыта не ожидала, но, как говорится, дают — бери.Тем более, реально же работала.
— Я тоже хочу так! — тут же завела свои песню сестра.
— Прежде чем хотеть, расспросила бы сестру за что это ей так отвалили, — вздохнула мама, а я закатила глаза. Снова здорово!
— Да хоть за что! Все не за этой сраной машинкой спину гнуть и глаза гробить! На это хоть одеться-обуться можно, причем, не в дишманское уродство, а достойно.
— Ирина, следи за языком!
— Любка же все подхватывает! Лиза, ну скажи ты нам, что с тобой там делали? Обижали, потому и откупились так щедро?
— Не, мам, — фыркнула я, снова отводя взгляд.
— Для откупа за серьезную обиду тут маловато будет. Никто меня не обижал, просто все… ну немного не так, как ожидала, но это нормально.
— Потому что нормально, ты такая смурная и ходишь?
— Так, сегодня суббота, и у меня предложение реально пойти и купить всем новую обувь! — я нарочно повысила голос и бодро хлопнула в ладоши. — У тебя уже туфли каши просят, мам, у Ирки скоро все развалится, Любке опять же нужны башмаки, чтобы бегать, и мне на работу ходить что-то достойное подберем.
— Ура-а-а! — заорала сестра.
— У-я-я! — поддержала ее Любка, радостно выставив на просушку свои два зуба.
— Ох, Лиза, — вздохнула мама и покачала головой. — Вот в кого ты у меня такая скрытная-то?
— Жду вас на улице! — нашла я повод оперативно смыться.
Сбежала быстро по лестнице и села на лавку с поломонной гребанными свинотинами спинкой и уставилась перед собой.
Пошла вторая неделя после нашего… блин, ну приключения (какое тут еще определение присобачишь) с Лебедевым. И мне ничуть не полегчало. Не-а. Вот ни на капельку. Наоборот. Все только усугублялось.
Из-за разговоров в офисе, потому как наш эпичный денек, полный событий, до сих пор обсуждали.
Как ни странно, насчет того, что у меня с объектом было… эм… нечто личное, никто и не заикался, даже самые языкатые из орионовских парней.
Так, словно на разговоры об этом наложено табу.
И даже косо не зыркали.
А вот о том, как притон мы штурмом брали и от бандитов отбивались и сбегали — да, и часто.
А это, само собой, приводило к тому, что я со всеми мельчайшими подробностями снова и снова вспоминала насколько офигенным был Макар в деле, и как мне легко было за ним следовать, взаимодействовать, спину прикрывать.
Как если бы мы сроду только этим и занимались.
Этим и еще сексом.
Как Макар брал меня, как свою.
Как если бы знал, давно-давно — всегда, всю.
Что выдержу, что именно так унесет на раз-два, не примеривался, не спрашивал, не угадывал — знал.
И если днем было кое-как терпимо, ведь инициатива у нас, как известно, наказуема, и меня всерьез припрягли к созданию необходимого гардероба для нашей группы, то ночью начиналось в моих мозгах адское пекло.
Я толком не спала, вертелась, запрещала себе вспоминать, но вспоминала каждое прикосновение и звук его рваного дыхания, бормотание в мою кожу, взгляд дикий, свирепо-насыщенный, предельно сконцентрированный на мне, покорно берущей его в свой рот.
И снова вертелась, будто простыни подо мной горели, сжимала между бедрами собственные сцепленные намертво руки, материла себя распоследними словами и хотела-хотела-умирала-хотела.
Еще его вкуса, что тогда обжег и шокировал, его власти надо мной, что приносила столько кайфа, его жаркого дыхания, грешных влажных звуков вторжения… Рев клаксона едва не снес меня с лавки, и я подпрыгнула, схватившись за сердце и развернувшись.
— Приветище, Ерохина! — заорал вывалившись в окно светло-зеленого “Мерседеса” Колька Соленый. — Садись, прокачу с ветерком!
— Совсем дебил?! — закричала, опередив меня, появившаяся как раз из подъезда Ирка.
— Какого хрена ты людей пугаешь?
— Потому что я крутой пацан и они должны знать, кто на районе хозяин и страх иметь! — самодовольно ответил придурок и нажал на клаксон еще раз.
— Ты, тупиковая ветвь эволюции, у нас мать сейчас с мелкой выйдет, напугаешь нам Любку — и ты у нас мигом вымрешь! — рыкнула на него сестра, раскладывая коляску.
— Понял, не дурак, — тут же поднял руки от руля Колька и снова уставился на меня.
— Лизк, так че, кататься будем?
— Меня маршрут до СИЗО не привлекает.
Оттуда транспорт плохо ходит, добираться неудобно, — проворчала я и села обратно.
— Чего?
— Иди на хрен, Соленый! — ответила за меня Ирка.
— Тачку отгони, где взял, пока хозяин не кинулся.
А то теперь уже шестью месяцами, как по малолетке, не отделаешься, баран.
Ничему тебя жизнь не учит!
— Слышь, че ты гонишь, мелкая?
Тачка — моя.
— Да откуда бы ей у тебя взяться?
— Да оттуда!
Я теперь с такими серьезными людьми работаю, что вам и не снилось.
Бабок скоро полные карманы будут, так что я теперь ровный пацан.
Слышь, Лизка, лови момент!
Скоро девки гроздьями вешаться станут, — Колька свесил из окна руку с зелеными четками и принялся их демонстративно перебирать.
— Смотри, как бы они из-за твоей ровизны не соскальзывали, гроздья эти.
— фыркнула я и отвернулась.
— Ирк, ну ты ведь девка умная, скажи сестре своей, что хорош нос воротить.
Я же это… все по-серьезному хочу.
У меня того… планы мемориальные.
— Чего?
— офигели мы с Иркой в унисон.
— Ну это… метро…матримониальные планы, вот!
Мы изумленно переглянулись с Иркой.
— Че, уел?
— осклабился Колька, — А вы думали я тупой совсем?
Не-е-е!
Я умный и серьезный.
Че будем мутить, Лизка?
Потом женюсь, зуб даю!
Держаться больше не было сил, и мы с сестрой заржали, аки кобылицы.
— Приезжай, когда еще штук десять хотя бы умных слов выучишь!
— сквозь смех отмахнулась я.
— Не такой тебе, да?
— озлился Соленый, — Перебираешь, зараза?
Ну ты гляди, Ерохина, чтоб от перебора недобор потом не случился!
Взревел движок, и мерс рванул с места, оставляя после себя только вонь выхлопных газов и жженой резины.
— Ишь ты, раскатал губу, — прокомментировала его отъезд Ирка.
Набродились мы по городской толкучке и магазинам до упаду, передавая под конец ни в какую не желающую спать в коляске мелкую с рук на руки.
Купили и обувь и еще чуток обновок, десять раз поскандалив, невсамделешно конечно.
Ирка балда все вымогала купить ей тряпки повыпендрежнее, а мы с мамой настаивали на практичном.
Короче, домой мы приползли усталые и довольные, еще и нагруженные помимо обновок и кучей продуктов с оптового рынка.
Вот чесс слово, громить притоны в сто раз легче, чем ходить с моими за покупками.
Но все, безусловно, компенсируется сияющими выражениями лиц родных, и какой же это кайф, когда у тебя есть деньги, чтобы сделать их такими.
— Ой, а нам записку под дверь кто-то сунул, — сказала открывшая дверь Ирка, подхватила сложенный листик с пола, развернула и прочитала.
— “Приходил, не застал.
Абрикосова 46.
Жду.
Сегодня.
Макар.
” Тут еще и номер телефона.
Это чего за нахальный такой Макар с телеграфно-повелительной манерой общения, а?
Я плюхнула на пол пакеты и выхватила у нее записку.
Пробежала глазами и заморгала, потому что перед ними слегка поплыло.
— Эй!
Лизка!
Ты чего, пойдешь?
— изумленный окрик сестры застал меня уже на середине второго лестничного пролета.
Я замерла, осознав, что ломанулась без единого слова вниз.
Подняла голову и посмотрела в встревоженное лицо свесившейся через перила Ирки.
— Если что, где искать знаете, — буркнула ей и вымученно улыбнулась.
Я бегу к Лебедеву?
После того, как он ушел молча, без единого слова, и кинув бабки как шлюхе на стол.
Ерохина, ты дура?
Ага, причем, эпичная, хуже тех, над кем прикалывалась всегда, что их мужик пальцем поманит, и они уже несутся, высунув язык.
А сама-то!
Но в конце концов!
Макар приходил.
Узнал мой адрес и приходил, значит, ему есть что мне сказать, а я, чего уже перед собой-то выделываться, хочу услышать, что он скажет.
Так что да, я иду.
Гордость — помолчи.