Йольские забавы

Глава 7

— Мы могли бы стать отличными иллюстрациями для памфлета о вреде пьянства, — сообщил Кайлен, выслушав подробный рассказ Горана. — Первым поставим меня, который предчувствий вовремя не опознает, вторым — тебя, который о ритуальных ножах треплется где попало, а третьим — Сорина, он вообще умер. Будем усугублять с каждой страницей.

— И чего вы там не опознали? — тут же заинтересовался Горан.

— Что Мария замуж соберется. Способность к предсказаниям — она никуда не девается, даже если выпить на спор больше, чем в тебя в принципе влезать должно. Но вот способность осознавать, что именно ты напредсказывал, пропадает напрочь.

— Способность осознавать, о чем помолчать бы лучше, тоже, — скривившись, ответил Горан.

История эта случилась с ним недели три назад, как раз вскоре после того, как он свой волшебный булыжник в лесу нашел и немедля взялся с ним экспериментировать. Кто ж такую находку в сторону откладывает добровольно? Любой нормальный человек, а также и нечеловек, сделал бы ровно то же самое, что и Горан: первым делом с горящими глазами принялся ковать амулет. А потом, когда первый эксперимент удался, взялся за нож и еще три дня с ним возился, доводя до совершенства.

Ковал он все, как и полагается, «на холодную». Знал о том, что небесное железо в принципе нельзя раскалять, как обычное, чтобы оно свои волшебные свойства не потеряло. Среди кузнецов — довольно известное общее знание, которое охранять Пактом бесполезно, по причине его повальной распространенности среди непактных колдунов. Словом, к концу работы Горан изрядно притомился не только магически, потому что артефакт много сил отнимает, но и физически, потому что работать с ножом холодной ковкой сложно. И пошел отдыхать и отмечать завершение трудов в местную корчму, где его, разумеется, разобрало похвастаться перед всеми собравшимися. Так что о том, что у него волшебный нож есть, полдеревни сразу знало, а вторая половина выяснила потом от них.

— А лесорубы там были?

— Не было, — Горан мотнул головой. — Середка недели стояла, а они только по выходным заявляются. Но, небось, и им потом растрепали местные парни.

— Твоя правда, — согласился Кайлен. — Предположить что-то уверенно из этого совершенно невозможно… А вот из твоего рассказа в корчме — все-таки да. Насколько я знаю народные байки, ни в одной из них не сказано про то, как именно у вилы можно крылья отобрать.

— Выходит, я их надоумил? — помрачнев, спросил Горан. — Когда сказал, что нож мой — оружие против нечисти?

— Ну, надоумил, что ж теперь?.. — развел руками Кайлен. — Ты им этот нож в руки не вкладывал. И воровать его у себя не заставлял. Если все время бояться, что сказанное и сделанное тобой во вред используют, лучше вообще заткнуться и сразу в гроб лечь. И не делать ничего.

Сказанное, в целом, выражало отношение Кайлена к Пакту и разом все претензии и вопросы, которые у него имелись.

— Так, а делать-то что теперь?..

— Брать твой небесный булыжник, — Кайлен махнул рукой на метеорит, лежащий в противоположном конце кузницы, на расстоянии, на котором он почти не ощущал воздействия, — и делать из него новые амулеты. Два у нас уже есть, у меня тоже один с собой привезен из города. Нужно еще три, — себя Кайлен тоже посчитал, для маскировки, хотя носить амулет, разумеется, не собирался. — Сделать их желательно до завтра, потому что мы каждый день рискуем по новому разодранному трупу находить до тех пор, пока с этим не разберемся. Посему, чем быстрее управимся — тем лучше.

Горан принялся сосредоточенно загибать пальцы.

— Вы и Марию тоже посчитали?..

— Посчитал, — подтвердил Кайлен. — Потому что она с нами увяжется наверняка, отговорить ее будет очень трудно, проще сразу ее обезопасить. К тому, на ком амулет из холодного железа висит, вила просто не подойдет, если сами не полезут. Так что я тебе сразу честно скажу: твоей главной ролью в нашем плане будет постараться сделать так, чтобы ни Мария, ни Ионел к ней не приближались. Потому что ты из вас троих — самый рассудительный.

— Ну спасибо за доверие, — усмехнулся Горан. — Невзирая на то, что из-за меня эта каша заварилась.

— Из-за Василя она заварилась и всякой дури, которую люди себе надумывают, вперемешку с правдой.

Полностью истинным в липовских байках о вилах было только одно: духи деревьев — всегда женские. Остальное являлось в большей или меньшей степени чушью, а истории про женитьбу на виле были чушью особенно зловредной.

— А все ж я мог бы…

— А мы с капитаном Фаркашем могли бы еще вчера, а не сегодня, всех, кто к лесорубам ходит, по головам пересчитать и строго-настрого запретить им из дому ночью выходить, если бы догадались заранее, что Сорин — не случайная жертва. И еще много чего могли бы… всегда есть что-то, чего ты вообще-то мог бы, но не сделал, потому что ты — человек, а не всеведущий Господь. Успокойся уже. Делай то, что можешь сейчас: амулеты. И на Плугошорул вечером приходи обязательно.

— Вы и там задумали чего?

— Задумал. На всю деревню амулетов не напасешься, зато в таком обряде защиту посильнее поставить — как делать нечего. Очень он нам сейчас кстати придется. Ты колдун, так что будешь мне помогать, вместе с бабкой Андрой и Марией, чтобы вышло как можно лучше.

— Приду, — пообещал Горан, кивнув.

— Вот и отлично, а я пока съезжу обратно в лес, наконец-то поговорю с Василем по душам… Крылья нам тоже нужно до завтра найти. Если крылья ей не вернем, с чем угодно еще и затеваться смысла нет.

— Да не знаю я! Вот вам кре…

Договорить, а тем более перекреститься, Василь не успел, потому что Кайлен все-таки схватил его за грудки и приложил об стену. Василь глухо тюкнулся затылком о бревна сруба.

— Не знаю… — тихо, почти шепотом проговорил он, тряхнул головой и жалобно уставился на Кайлена расфокусированным взглядом.

— Отпустите вы его, Неманич, — хмуро попросил Фаркаш. — Он, похоже, правда не знает.

— А что, если я ему шею ровно за это и сверну? — прошипел Кайлен, приподняв Василя от земли и сильнее вдавив в стену. — За то, что врать взялся вовсе на пустом месте.

— Если вы ему шею свернете, мне вас придется арестовать, и это нам всем доставит серьезные неудобства, — невозмутимо сообщил Фаркаш.

Кайлен издал что-то очень похожее на недовольное рычание, будто это он тут волком был, а не Шандор. Потом еще раз приложил Василя об стену, напоследок, и отпустил прямо в сугроб, в котором они стояли. Тот равновесие не удержал и грохнулся вперед, на колени.

— Отвечать надо за свои слова, — бросил ему Кайлен через плечо, достал портсигар и резким нервным движением отщелкнул крышку. — А за их последствия — тем более. Трепал деревенским байки про «бабу с крыльями» ты, сдается мне, куда охотнее, чем нам потом про это рассказывал…

Кайлен закурил, так же резко щелкнув зажигалкой, а Василь сдавленно кашлянул и принялся нехотя вставать.

— Я ж не знал… — прокряхтел он.

— Я ему сейчас все-таки голову откручу, — пригрозил Кайлен и стремительно повернулся к Василю. — Чего ты не знал, что из-за твоих баек в деревне уже два трупа? Или ты не знал, что мы дольше разбираться будем, когда ты делаешь вид, будто тебя это вовсе не касается? И что трупов из-за этого еще больше станет? Ну, рассказывай, чего ты не знал⁈ — потребовал он, нависнув над поднимающимся на ноги Василем, отчего тот отшатнулся, снова потерял равновесие и упал уже назад, плюхнувшись в снег, из которого только что выбрался.

— Малодушие — это грех! — веско заявил Фаркаш тоном заправского церковника.

— Et ideo, sicut praesumptio est peccatum, ita et pusillanimitas,[1] — задумчиво процитировал Кайлен «Сумму теологии» Фомы Аквината. Ему всегда нравилась эта фраза.

— Я ничего не понял, — честно сознался Шандор.

— Да и не надо, — милостиво разрешил ему Кайлен. — Поехали обратно, у нас дел полно.

— Иногда я подзабываю подробности того, почему опасно врать в глаза жителю холмов, — усмехнувшись, сказал Шандор, когда они подошли к стоящей чуть поодаль самоходке. — Но вы, Неманич, или эйра Эйлин мне непременно рано или поздно напоминаете.

Кайлен хмыкнул.

— Эйра Эйлин ему бы все-таки свернула шею, надо полагать… А я — слишком летний добряк. Бабочки, цветочки и все в этом роде.

За время поездок туда-сюда и разговора с Гораном Кайлен действительно изрядно успокоился, так что поначалу на Василя реагировал исключительно с легким раздражением. Но тот решил отпираться до последнего и заговорил только тогда, когда лично Кайлен, не пожалев эбед, сообщил, что он сядет в тюрьму за украденный у кузнеца нож.

То и дело повторяя, что ничего он не крал, Василь доложился, что «бабу с крыльями» увидели в лесу возле вырубки трое деревенских: покойный Матей и еще двое, Санду и Титу. А Василь им рассказал все-все, что знал на этот счет — про то, как они в деревьях живут, и про то, что можно такую в жены заполучить, если крылья у нее отобрать и спрятать. А кто нож взял, он не знает.

И даже кто на ней решил жениться не знает, деревенские потом все меж собой об этом трепались несколько дней и в лес ходили по двое, по трое и всей толпой, бабу разыскивая. А позавчера Василь ее сам увидел ночью в окно между деревьев, уже без крыльев. А потом Сорина мертвого нашли — и он испугался, что его во всем виноватым сделают. А он не виноват, он даже не знал про украденный нож.

На этом очередном «не виноват» у Кайлена нервы и сдали. Так он объяснил Марии, вернувшись в деревню, почему просит ее погадать: сам не может, до сих пор слишком сильно злится.

— На что злишься-то?.. — недопонимающе спросила Мария, проведя рукой по его волосам. — Ну, трус, ну дурак… Полно таких!

Кайлен задумчиво нахмурился, соображая, как ей лучше рассказать, чтобы точно понятно было.

— Ну, представь, что меня бы тут не было. Не вообще не было, а сейчас, когда это все случилось, — поспешил добавить он, вспомнив о ее вчерашних переживаниях. — Ну, уехал я куда-нибудь, к примеру. И вы тут без меня пытаетесь понять, что со всем этим делать. Если бы Василь сразу пришел и рассказал все, что знает, Горан бы про нож довольно быстро догадался. И как быть, тоже быстро сообразил бы: у него один готовый амулет есть уже, он знает, для чего они нужны и как ими пользоваться. А потом и крылья бы нашли. Ну а если бы не рассказал, вы бы намного дольше думали, а каждая новая ночь — это новый покойник… Понимаешь?

— Почти, — Мария закусила губу.

— Вранье — как ржавчина. Даже если начинается с маленького пятнышка, потом непременно расползется, если не оттереть. И может полностью разрушить все что угодно, каким бы прочным оно ни было изначально.

Он перешел на какие-то совсем уж поэтические образы, но когда начинаешь объяснять вещи, составляющие основу колдовства, это случается сплошь и рядом. Они исходно — не для ума, а для кэтаби, их чувствовать надо. Как и все то, что обычно в стихах пишут. Ложь Кайлен чувствовал всегда, даже малейшую — ровно так, как сегодня, когда ощутил, что лесорубы ему чего-то не договаривают. И ее разрушительную силу — тоже. Просто «видел вторыми глазами» и все. И тем, кто видел так же, не было нужды объяснять на словах: Андра, к примеру, как старая ведьма, прекрасно понимала, а вот Мария пока не до конца.

А у народа холмов был эбед, и им не требовалось наживать опыт, чтобы ощущать, насколько ядовито вранье. Основа, из которой вырастали все их способности и все их колдовство, имела прочные корни только тогда, когда эс ши ясно видели и ощущали собственную суть. Которая всегда проявлялась очень ярко, когда эбед действовал в полную силу. Кайлен, к примеру, был веселым и дурковатым авантюристом. Именно поэтому после того, как ему пришлось успокаивать сразу нескольких нервных женщин у тела Сорина, Шандору потом досталось шуточек про самоходку: они тоже были частью эбеда.

Ложь всегда затуманивала ясность восприятия не только тем, кому врут, но и тем, кто врет. Запутывала, дезориентировала, искажала. Если врешь, тебе все время приходится держать в голове не только истинное положение вещей, но и все, что ты наврал. И этот ложный образ отнимает внимание у настоящего, и чем больше вранья, тем сильнее отнимает. Поэтому жители холмов никогда не лгали: будешь обманывать — потеряешь связь с собой, а значит, и эбед. И поэтому они не выносили чужого вранья: были к нему предельно чувствительны, как Шандор к звукам по ночам.

— Теперь поняла, — сказала Мария, задумчиво помолчав, и очень сочувственно посмотрела на Кайлена. — Давай я тебе чай заварю?

— И коньяка бы в него долить, — буркнул Кайлен и вздохнул, — но нельзя, мне сегодня работать еще…

Мария снова сочувственно погладила его по голове, а потом решительно поцеловала. Что было лучше коньяка, и намного. И она это прекрасно знала.

— После Плугошорула можно, — сказала она, когда поцелуй закончился.

— Нужно, — уверенно ответил Кайлен, игнорируя сочиненный им же самим памфлет о вреде пьянства. — В честь Плугошорула, он важная часть праздников.

Он был намерен собрать все возможные праздничные ритуалы, которые подвернутся под руку, и ужин у Андры после Плугошорула входил в их число. Лишним ничего не будет, вовсе наоборот: даже всего того, что Кайлен насобирает, могло в итоге не хватить.

[1] «Следовательно, коль скоро превознесение является грехом, является им и малодушие».

— Итак, что нам понятно?.. — задумчиво изрек Кайлен, уставившись на разложенные на столе гадальные карты. Те самые, которые он Марии в день знакомства с Ионелом дарил. Она только ими теперь и пользовалась. — Что ничего пока толком непонятно.

Пока Мария гадала, к ним успели присоединиться Шандор с Ионелом, которые на пару ходили беседовать со всей оставшейся в живых пятеркой «друзей лесорубов». Их, в противовес Василю, было решено не пугать, да и вообще поменьше им рассказывать: Кайлен опасался, что с перепугу кто-нибудь чего-нибудь еще похлеще удумает. Например, от крыльев избавиться. И тогда неприятности возрастут в геометрической прогрессии. Так что их расспрашивали исключительно издалека, исключительно о том, что подозрительного они видели в лесу и у лесорубов.

Про пресловутую «бабу с крыльями» в итоге сознался один Титу, который при этом уверял, что после первой встречи только пару раз с остальными в экспедицию на ее поиски сходил, а потом ему неинтересно стало по лесу туда-сюда бессмысленно околачиваться. По его же утверждению, сильнее всех поисками были озабочены Санду, с которым они вместе ее впервые увидели, а еще Исидор. Скорее всего, не соврал, потому что именно они сильнее всего делали вид, что понятия ни о чем не имеют и ничего подозрительного не видели вовсе никогда — прямо как Василь.

Гадание не вносило большей ясности, поскольку по нему виновников тоже выходило двое: забрал крылья один, а спрятаны они были у второго, причем спрятаны хорошо. Переворачивать все вверх дном в двух домах разом, с неочевидным результатом, было так себе идеей.

— Исидор или Санду? — еще задумчивее проговорил Кайлен, постучав по очереди указательным пальцем по картам, означавшим одного и второго.

— Побольше бы выяснить, — так же задумчиво ответил Фаркаш.

— Ладно, — решительно сказал Кайлен, хлопнув ладонями по столу. — Вот теперь, пожалуй, пора их напугать… где-нибудь под самый конец Плугошорула. А потом посмотреть, что они дальше делать будут.

— Это как именно?.. — заинтересовался Ионел.

— Хорошо, что ты спросил! Потому что пугать я собираюсь как раз на пару с тобой. Слушай и запоминай, что делать нужно будет…

Плугошорул был очень древним и очень красивым ритуалом, который почти не менялся с тех пор, как люди изобрели собственно плуг. До того в нем использовали соху, разумеется, но было это так давно, что она даже не отразилась в названии.

В разгар зимы, за день до самой длинной ночи, крестьяне совершали ритуал на будущий урожай — еще до того момента, когда год повернется на весну, заранее, чтобы точно успеть. Они брали плуг, брали кнуты — и шли с этим плугом по кругу через всю деревню, распевая ритуальные песни и выкрикивая ритуальные слова, призывающие успешный урожай. Пахотных животных на Плугошорул никогда не выводили и в плуг не запрягали: кнуты свистели в воздухе, вокруг невидимых символических животных. Потому что ни один обряд не должен быть слишком похож на реальность, в нем всегда должна оставаться та доля условности, которая и делает его обрядом.

Плугом, идя через деревню, чертили по снегу борозду, и в итоге она вся оказывалась обведена этой снежной пахотной линией, как защитным кругом. Что очень подходило Кайлену для того, чтобы сделать из ритуала урожая еще и защитный. Держаться как обычный, четко очерченный, ритуальный круг эта борозда, конечно, не будет. Зато если где и повредится, ничего страшного не произойдет: обычный круг, стертый даже на пару миллиметров, действовать переставал.

Идея Кайлена была проста: вила и так старалась как можно меньше выходить к человечьему жилью, а если еще и отделить пахотной чертой мир людей от леса, она по меньшей мере в течение ближайших дней не сможет войти в деревню так же, как Кайлен не мог войти в кузницу без прямого разрешения Горана. Для пущей надежности единственным, кто может дать прямое разрешение, должен был стать сам Кайлен. Так что ритуал требовал от него полного сосредоточения, невзирая даже на всю поддержку остальных, кто мог творить колдовство. Они, обходя деревню вместе с остальными жителями, четко в нужные моменты повторяли про себя все нужные слова — и так защита была сильнее, но задача Кайлена при этом ничуть не упрощалась.

Поэтому выяснения, у кого и где припрятаны крылья, так или иначе пришлось бы отложить до конца ритуала. А второй причиной было то, что им требовалось сразу же за тем, кем нужно, проследить. Вся компания, включая Титу, который нервничал сильнее всех остальных, держалась кучей. К концу обхода деревни Кайлен постепенно и незаметно оказался в общей процессии рядом с ними и дождался, пока подойдет Ионел.

— Стемнело почти… — задумчиво изрек он, глядя на сумеречной небо. Вроде как, лично Кайлену, но так, чтобы его идущим рядом парням точно слышно было.

— Поэтому мы сейчас, сразу после Плугошорула, все быстро пойдем по домам, — ответил ему Кайлен как можно более мрачным тоном.

— Думаете, придет она из лесу этой ночью?

— Обязательно придет, — подтвердил Кайлен. И это было чистой правдой. А то, что в деревню при этом войти не сможет, уже другой разговор. Знать об этом Исидору и Санду прямо сейчас совершенно не нужно, даже вредно. — Она каждую ночь приходить будет, крылья свои искать.

Дернулись оба, но Исидор, кажется, побледнел чуть сильнее. Хотя могло и показаться в сгущающихся сумерках. Пугались они пока примерно одинаково, по ощущениям Кайлена.

— Ну, может, обойдется… — старательно состроив на лице глубочайшую обеспокоенность, проговорил Ионел. — Если все по домам сидеть будут.

— Чем дольше она крылья не может найти, тем она злее, — ответил Кайлен, снова совершенно правдиво.

— Ну, в дом-то она же не может влезть? — перепуганным тоном спросил Ионел.

— Почему не может? Может! — уверенно ответил Кайлен. — И рано или поздно обязательно это сделает.

Исидор, теперь побледневший уже очень явно, подхватил Санду под локоть, что-то зашептал ему на ухо — и вскоре они отстали от процессии и скрылись за углом ближайшего дома. Кайлен, сбавив ход, проделал вместе с Ионелом то же самое, только немного позже.

— Идем, — скомандовал он. — Как можно тише, чтобы не заметили.

Они притаились за плетнем, так, чтобы их точно не было видно, зато им — прекрасно было слышно разговор.

— Да куда хочешь их девай! Можешь Титу, вон, отдать, вдруг он согласится… Можешь на погосте закопать, можешь еще чего придумать… Я с этим больше дела не имею!

— Исидор! Ну еще сегодня, я завтра что-нибудь придумаю!

— Да тьфу ты пропасть, нет! Я не хочу тут с разодранной глоткой, как Сорин с Михаем, валяться… Прямо сейчас пойдешь и заберешь!

— Сработало, — почти неслышно, одними губами проговорил Кайлен, повернувшись к Ионелу. Тот воодушевленно закивал.

Немного эбед, конечно, потребовалось, чтобы Исидор напугался наверняка, но на фоне только что завершенного большого ритуала Кайлен этого почти не ощутил. Казалось, будто все получилось почти само собой — и это изрядно воодушевляло, когда в происходящем буквально все было преко курац.

— Исидор, да погоди ты! — пронудел Санду.

— Айда, я сказал, — решительно ответил тот и захрустел по снегу вдаль. Вскоре к нему все-таки присоединился Санду, продолживший упрашивать. Когда они отошли немного подальше, Кайлен тихо спросил Ионела:

— Мы путь к дому Исидора как-то срезать можем?

Ионел молча кивнул и показал рукой, куда идти нужно. Буквально через несколько минут они прятались уже за другим плетнем, с видом на нужный дом. Однако появившиеся прямо следом за ними Санду с Исидором внутрь не пошли, вместо этого углубившись в сад.

— В погребе он их прячет, — сделал вывод Ионел.

— Так даже удобнее, — Кайлен хмыкнул. — Из погреба выход один и узкий.

Первым из погреба появился Исидор и замер на пороге, увидев силуэт Кайлена, темнеющий на фоне залитого лунным светом снега. Санду, держащий в руках большой завернутый в простыню сверток, выглянул из-за его плеча и испуганно вытаращил глаза.

— Крылья отдайте, — потребовал Кайлен. Санду попятился назад по лестнице.

— Санду, ты, чтоль, до двенадцатой ночи в погребе просидеть собрался? — спросил его Ионел, стоявший чуть поодаль облокотившись о яблоню. — Ну, еды там много, конечно, но тебя тетушка Зоица, боюсь, быстро погонит за то, что ты их объедаешь…

Кайлен весело усмехнулся и повторил свое требование:

— Выходи, положи крылья вот сюда, на снег — и ступай домой. Это очень просто. И совершенно безопасно.

— А чего опасно? — не удержался от вопроса Исидор.

— Лезть туда, где не понимаешь ничего, — немедля ответил Кайлен. — А еще — красть. Что крылья из леса, что ножи из кузницы. Очень вредно и опасно.

— Да я же… — начал было Санду, но осекся.

— Нож Горану можешь завтра вернуть, — разрешил ему Кайлен.

— А меня в тюрьму потом посадят?.. — жалобно спросил Санду.

— Если перед Гораном как следует извинишься и он согласится на тебя заявление не подавать — может, и не посадят.

На самом деле, разумеется, человеческая тюрьма Санду за кражу артефакта совершенно не грозила: если можно не объяснять в людском суде вещи, связанные с колдовством, все в Надзоре предпочтут не объяснять. И Фаркаш в числе первых, невзирая на то, что он — капитан полиции.

Зато Санду грозило разбирательство о непреднамеренном нарушении Пакта, с неопределенными результатами, на которые могло повлиять все что угодно, включая расположение духа Его Величества Правителя холмов Семиграда. Про остальных почти наверняка решат, что несколько деревенских парней и лесорубов, видевших в лесу «бабу с крыльями» — не великая проблема. В конце концов, стрыгоев и корриганов тоже многие видели и обошлись без подписания Пакта. А вот Санду вполне могли вменить сознательное применение подпактной магии, причем с нанесением значительного ущерба… И тогда тюрьма его все-таки ожидала. Только не у людей, а у эс ши.

Санду осторожно, боком, выполз из-за спины Исидора, медленно положил крылья на землю, а потом резко припустил прочь, будто за ним собаки гнались.

— Ты тоже в дом ступай, — велел Исидору Кайлен. — И спать ложись.

Упрашивать его не пришлось: он, хоть и не побежал, зашагал прочь торопливо и вскоре скрылся за углом.

— Ионел, иди сюда, — позвал Кайлен. — Посмотри, пока возможность есть… Потом, может, и не доведется больше.

Он осторожно развернул грубую ткань, и из-под нее разлилось тихое искрящееся белое сияние. Крылья вилы состояли не из перьев, а из плотно, одна к другой, сложенных тисовых веток совершенно невероятного светлого серебристо-серого оттенка. И светились.

— Матерь Божья… — ахнул Ионел.

— Красивые? — улыбнувшись, спросил Кайлен.

— Еще как! Я такой красоты и не видал никогда!

— Потому я тебе и показываю. — Он еще немного подождал, пока Ионел налюбуется, а потом принялся заворачивать крылья обратно. — У меня до завтра полежат. Вила, конечно, в деревню сегодня точно не войдет, но так все равно надежнее будет.

— Я бы это чудо и тронуть не решился… — проговорил впечатленный до глубины души Ионел.

— Вот поэтому ты и мой помощник. И ножи не воруешь.