Глава 10

Ich liege hier in deinen Armen

Ach, könnt es doch für immer sein!

Doch die Zeit kennt kein Erbarmen

Schon ist der Moment vorbei

(Я лежу здесь, в твоих объятиях,

О, если бы только это могло быть вечно!

Но время не знает пощады

Момент уже закончился)

Rammstein — Zeit

— Эй? Герр Бенингсен? У вас все в порядке? — Шпатц быстро осмотрел убогую комнату со скошенным потолком. Узкая кровать, тумбочка, ширма. Вещи разбросаны так, что сначала показалось, что кто-то устроил здесь разгром. Куча вещей поверх ширмы. На тумбочке — фарфоровая пепельница, ощетинившаяся во все стороны окурками. На полу — потертый коврик, грязное полотенце, ботинок. Лежащая на боку мусорная корзина с рассыпанными вокруг клочьями мятой и рваной бумаги. Да нет, похоже, никто не громил эту комнату. Чтобы устроить такой беспорядок, требовалось немалое время и усилия самого хозяина. Шпатц убрал пистолет в кобуру и осторожно обошел помещение по периметру. Никого.

Распахнул дверцу встроенного в стену шкафа. На штанге сиротливо болтались одинокие плечики. Открытая картонная коробка на полу. Пустая.

Шпатц брезгливо пошевелил носком ботинка мятые бумажки. Поднял один лист, расправил. Похоже, это был черновик какой-то статьи. Бенингсен обличал Геца пакт Гогенцоллена, приводя в качестве доказательств выдержки из личной переписки. Которые, судя по многочисленным зачеркиваниям, были сочинены на ходу. Взял другой лист. Список покупок. «Белье — 3 комплекта, карандаши — большая коробка, бумага писчая, ткань на носовые платки...» Мусор. Может быть, если здесь покопаться, то найдется что-то интересное, но особого желания делать это у Шпатца не было.

— Что вы здесь делаете? Вы кто? — в комнате стало темнее, кто-то закрыл дверной проем. Рука Шпатца непроизвольно дернулась к пистолету, но он вовремя себя остановил, разглядев говорившего. Сухонький однорукий старик, пиджак висит на нем, как на вешалке, левый рукав заправлен в карман. На голове — старомодный картуз. Лицо изборождено морщинами, как печеное яблоко.

— Я искал своего приятеля, Гема Бенингсена, — Шпатц вежливо кивнул. — Я постучал, дверь открылась.

— Он ваш друг? — старик подозрительно прищурился.

— Не особенно близкий, — Шпатц пожал плечами. — С ним что-то случилось? Тут такой беспорядок, будто кто-то устроил разгром...

— Этот жирдяй сам один сплошной разгром! — бледные губы старика скривились. — Вряд ли вы его найдете, пару часов назад он уходил с чемоданом. Не заплатил мне за последний месяц, между прочим!

— Так вы хозяин этой комнаты?

— Вам случайно не нужно жилье? — старик перешагнул через порог, и в комнате сразу стало тесно. — Хотя не похоже, чтобы вас такое интересовало. За одни ваши запонки можно три таких комнаты купить...

— Сожалею о ваших неприятностях, — Шпатц подавил порыв потянуться за портмоне. — А вы не знаете, куда он направился? Он кое-что мне был должен...

— На Аренберги-банхофф или флюгплац, куда еще можно направиться с чемоданом? — старик сварливо выплевывал каждое слово. Нагнулся, поднял мусорную корзину и принялся скидывать внутрь мятые бумажки. — Надо же, а казался таким приличным человеком! Свинья, настоящая жирная свинья!

— Разве сегодня есть рейсовый люфтшифф?

— В Билегебен же! — старик выпрямился. — Хотя нет, все билегебенские рейсы отменили. Так что, наверное, он спешил на поезд. Не знаю. Мне нет дела до того, куда он убрался. Может быть, среди ваших знакомых кто-то ищет жилье?

— Увы, — Шпатц виновато развел руками. — Пожалуй, мне пора. Хорошего вам дня!

Шпатц пригнулся и вышел, не прислушиваясь к тому, что за спиной бормочет однорукий старик, собирающий оставленный Бенингсеном мусор.

В Билегебен? Бенингсен решил вернуться в Билегебен? Судя по новостям, это сейчас далеко не самое безопасное место в Шварцланде. Впрочем, главное про Бенингсена он узнал — еще пару часов назад он был жив и тащил куда-то чемодан. Значит...

Шпатц вздохнул. С одной стороны, было маловато данных, чтобы делать стопроцентные выводы о том, что Бенингсен виновен в смерти Вишеринга и Лангермана. С другой — более, чем достаточно. Даже в каком-то смысле жаль, что они с Краммом не занимаются этим делом. Шпатц достал из внутреннего кармана часы. Уже пора было спешить на встречу с Лелль. Тем более, что сначала опять придется отмечаться у ее строгого инспектора по контролю. Шпатц вспомнил их прошлую встречу и почувствовал, как к ушам приливает жар.

Как выяснилось, беспокоился он зря. Через инспектора Лелль извинилась и сообщила, что сможет покинуть гостиницу не раньше, чем через час.

— Я могу оставить для Лелль записку, герр Кош? — нейтральным тоном спросил Шпатц.

— Вы же собираетесь написать, что у вас другие дела и встреча не состоится, верно? — голос инспектора звучал немного насмешливо.

— Вовсе нет, герр Кош, — Шпатц улыбнулся. — Я совершенно никуда не тороплюсь и собираюсь подождать ее в ресторане. Это же не запрещено?

— Вам вообще очень мало чего запрещено, герр штамм Фогельзанг, — инспектор особенно выделил слово «штамм». — И мне очень жаль, что вы так пренебрежительно относитесь к моим предостережениям.

— Разве нам не следует проявлять к гостям дружелюбие и приветливость? — Шпатц дописал две строчки записки и поднял взгляд.

— Но при этом неплохо бы оставаться в границах дружелюбия, — инспектор подался вперед и посмотрел Шпатцу в глаза. — Герр штамм Фогельзанг, я беспокоюсь не об этой белоглазой девице, а прежде всего о вас. Постарайтесь больше не оставаться с ней наедине, хорошо?

— Вы что-то знаете? — быстро спросил Шпатц.

— Ничего из того, что имею право вам рассказать, герр штамм Фогельзанг, — инспектор хмыкнул. — Хорошего вам вечера.

Ресторан был почти пуст — время обеда давно закончилось, время ужина еще не началось. После мясной трапезы в уютном подвальчике есть все еще не хотелось, так что Шпатц заказал темного пива и взял со стойки свежий номер Аренберги-цайтунг. Бездумно полистал страницы. Ни одна статья не привлекла его внимания. Он прислушался к «птичьему щебету» островной речи за столиком неподалеку. Там сидели двое мужчин и молодая девушка. Они активно жестикулировали, девушка иногда поглядывала в его сторону. Совсем юная, скорее подросток. Все трое громко рассмеялись, Шпатц, не поднимая головы, скосил глаза, чтобы посмотреть, что там произошло.

К их столу приблизился мужчина средних лет, в дорогом черном костюме и с огромным букетом белоснежных роз. Девочка вскочила и кинулась к нему на шею. Он осторожно приобнял ее за тонкую талию. Двое мужчин-островитян остались сидеть, на их лица сияли радостные улыбки. Шпатц снова перелистнул страницу. Девочка усадила гостя на свободный стул и стала громко звать официанта. Один из мужчин-островитян что-то сказал на ухо второму, потом они оба встали, по очереди похлопали человека в черном костюме по плечу и собрались уходить. Девочка снова вскочила, и все трое опять заговорили на своем языке. Потом снова засмеялись. Девочка вручила им букет цветов и вернулась за стол. Взяла своего собеседника за руку и уставилась на него совершенно влюбленным взглядом. Шпатц хмыкнул и постарался сосредоточиться на газете.

— Вам повторить пиво? — спросил незаметно подошедший официант.

— Шпатц! — раздался певучий голос Лелль. — Ты меня дождался, это так хорошо!

Шпатц смотрел, как она легкой походкой приближается к его столику. Под белоснежной накидкой островитянки сегодня было длинное серебристое платье, расшитое по подолу и глубокому вырезу синими цветами.

— Я тоже рад тебя видеть, Лелль, — Шпатц поднялся навстречу девушке. Она подошла вплотную и прильнула к нему всем телом.

— Хочу, чтобы ты чувствовал, как бьется мое сердце, — прошептала она. — Оно каждый раз стучит сильнее, когда я думаю о тебе.

Шпатц сжал ее в объятиях и почувствовал, что его сердце тоже забилось быстрее. Она быстро отпрянула и посмотрела Шпатцу в лицо. Ее нечеловеческие глаза светились нечеловеческим же восторгом.

— Мы теперь навсегда связаны, Шпатц, — сказала она. — Мне очень жаль, что ты не надел свою виитта...

— Белую накидку, которую ты мне прислала в подарок?

— Да-да-да! — Лелль взяла правую руку Шпатца обеими ладонями и сжала. — Эта вещь очень много для меня значит...

— Я бы непременно надел ее, если бы мы были в Карпелане, — захлестнувшая на мгновение нежность отступила.

— Ах, как бы я хотела забрать тебя с собой! — девушка снова приблизилась вплотную и погладила Шпатца по щеке. — Ты же хочешь поехать, правда? Я слышала, что в скором времени ваше правительство снарядит корабль для ответного визита.

Шпатц промолчал.

— Так что насчет пива? — переспросил официант. — Вы будете что-то еще заказывать?

— Ты голодна? — Шпатц отстранил Лелль и заглянул ей в лицо.

— Я еще не обедала, — Лелль кивнула. — Прикажи слуге принести мне рагу из томленой рыбы, как вчера. И еще эти замечательные кусочки жареного хлеба с соусом. И салат, как позавчера.

— Вы все слышали, — Шпатц посмотрел на официанта. — А мне повторите пиво, да.

— И пиво, как у Шпатца! — Лелль поднялась на цыпочки и коснулась губами щеки Шпатца. — Я хочу чувствовать тот же вкус, что и ты...

— Хорошо, — официант метнул в Шпатца осуждающий взгляд и удалился. Шпатц усадил Лелль на стул и сел напротив нее. Она тут схватила его за руку и принялась тонким пальцем водить по его ладони.

— Хочешь, я расскажу, что было бы с нами, если бы мы были у меня дома? — тихо спросила она.

Шпатц кивнул, чувствуя, как его тело снова заливает волна щемящей нежности.

— Мы бы поселились на берегу, в специальном доме, — она говорила почти шепотом, не переставая рисовать на ладони Шпатца извилистые линии. — Он называется раккауден-тало, там могут обитать только пары, которые зачали новую жизнь. Каждое утро нам на порог приносили бы свежее молоко и рыбу-расвайнен. Она очень жирная, очень полезная, ее нужно есть каждый день, чтобы младенец внутри меня хорошо рос. А тебе ее нужно есть, чтобы мы все трое чувствовали один вкус во рту. Каждый вечер мы бы встречали закат и сливались бы в одно целое с последними его лучами.

Шпатц почувствовал, как от ее ладоней по телу разливается тепло. Ее нежный голос гипнотизировал, очаровывал и обволакивал сознание.

— Каждое утро мы бы просыпались друг у друга в объятиях и чувствовали, как наши сердца бьются в унисон. Мы бы дарили друг другу нежность и страсть, и наш младенец впитывал бы наши чувства и видел сны о том, как он появится на свет.

Шпатц накрыл тонкие пальцы Лелль второй рукой и осторожно сжал ее ладонь.

— А еще каждый вечер мы бы зажигали на окнах фонарики-тахти. Они похожи на звезды и показывают всем, что в этом доме живет любовь и ожидает появления новой жизни. Шпатц! Как же я хочу, чтобы мы с тобой отправились в Карпелану! Скажи, что ты тоже этого хочешь!

Шпатц прикрыл глаза и молча сосчитал до десяти. Он чувствовал, как мягкая сила Лелль наполняет его мысли. Он почти видел домик с белыми стенами на высоком берегу. Звезды в его окнах. И то, как закатные лучи солнца окрашивают его в пурпурный и розовый. Ноздри щекотали незнакомые запахи. Дыхание теплого ветра коснулось кожи...

— Ваш заказ, — сервировочная тележка звякнула. Официант поставил перед Шпатцем стакан темного пива. Лелль убрала руки и откинулась на спинку стула. Ее сияющие глаза неотрывно смотрели на Шпатца, тонкие пальцы сплетались в причудливые фигуры. Официант принялся деловито расставлять перед девушкой тарелки. Туманящая волна нежности отхлынула. Шпатц мысленно поблагодарил официанта, взял стакан и сделал глоток.

Лелль ела неторопливо. Приборами она пользовалась неуверенно, как будто совсем недавно этому научилась. Иногда она просто брала кусочки пальцами и отправляла их в рот. И очень часто поднимала на Шпатца влюбленные глаза.

— Почему ты молчишь, Шпатц? — Лелль подалась вперед и снова коснулась руки Шпатца. — Слышать твой голос — это нежный бальзам для моих ушей. Скажи, ты ведь хотел бы отправиться со мной через море?

Что-то подсказывало Шпатцу, что говорить «да» может оказаться опасным. Странная сила Лелль была совершенно не похожа на способности Флинка или Сигилд. Он ощущал ее как мерцающую пыльцу, оседающую на коже и складывающуюся в невидимые узоры. Круги и извилистые линии. Может быть, это буквы языка островитян?

— Шпатц, что мы будем делать сегодня? Ты снова заказал нам большую машину? — Лелль одной рукой держала руку Шпатца, в другую взяла свой стакан с пивом. Шпатц почувствовал, как помимо воли его рука тянется к стакану тоже. — Я хочу чувствовать тот же вкус, что и ты...

Лелль сделала глоток, Шпатц тоже сделал глоток. Почти не почувствовал вкуса. Сознание как будто раскололось надвое — одна сохраняла ясность сознания, наблюдая за этим странным свиданием как бы со стороны, а вторая... Вторую залило волной серебристой нежности. Он тонул в бездонных светлых глазах Лелль, сладкая истома пронзала его тело. Он перевел дыхание.

— Сегодня я хотел бы прогуляться пешком, — сказал Шпатц. Голос звучал глухо и почти незнакомо.

— Да! — Лелль поставила стакан, глаза ее засветились восторгом. — Мы будем просто гулять по улицам, взявшись за руки! Будем дышать одним воздухом и смотреть одним взглядом.

Странное чувство раздвоения усилилось. Холодная часть сознания отметила, что больше не может управлять телом. Вопреки его воле, Шпатц поднялся, подал руку Лелль, она вскочила и немедленно оказалась в его объятиях. Потом отпрянула, Шпатц достал портмоне и расплатился за заказ. И они вместе вышли на улицу.

До заката оставалось уже совсем немного. Редкие прохожие спешно покидали улицы, кое-где уже засветились фонари. Пронзительный ветер стих, но редкие капли дождя продолжали накрапывать. Было прохладно, но Шпатц не ощущал никаких неудобств. От ладони Лелль в его руке исходило тепло, которое не позволяло замерзнуть. Они вышли на набережную. Лелль потянула его к парапету и, поднявшись на цыпочки, снова коснулась его щеки.

— Закат — это самое нежное время, — прошептала она. — Когда мы вдвоем смотрим, как красное солнце погружается в темную пучину океана, я думаю о том миге, когда мы с тобой слились в единой плоти и породили новую жизнь. Я хочу снова почувствовать твою плоть, слышишь, Шпатц? Смотри на это солнце... Оно скоро исчезнет, море поглотит его...

Никакого мира вокруг больше не существовало. Только нежный шепот Лелль и ее пальцы, выводящие на коже Шпатца круги и извилистые линии.

— Ты хочешь поехать со мной за море, Шпатц? — прошептала она едва слышно.

Шпатц разлепил губы.

«Не смей! — закричала вторая половина сознания, нетронутая ядом шепота Лелль. — Молчи, не отвечай ей ничего! Молчи, только молчи!»

— Да, — услышал Шпатц собственный незнакомый голос. — Я мечтаю смотреть с тобой на закат каждый вечер. Из дома на высоком берегу. Лелль...

— Да! — выдохнула она. — Я обещаю тебе, что мы будем так счастливы, как никто никогда не был!

Это было очень странное ощущение — смотреть на себя со стороны и никак не мочь повлиять на свои действия. Лелль устремилась вперед, к пристани, где покачивались на волнах разномастные лодки. Шпатц шел следом за ней. Одна его часть была совершенно счастлива, другая же мучительно пыталась придумать способ освободиться из-под чар островитянки. Но ничего не выходило. С каждым шагом причал приближался. Лелль обошла здание карантинной зоны, и ее ноги, обутые в изящные серебристые лодочки без каблуков, уже ступили на ступени из толстых досок.

— Идем же! — Лелль обернулась с трапа и потянула его за собой. На мгновение Шпатц сделал над собой усилие и замер. Но уже в следующий миг сопротивление растворилось в волне нежности и неги. Он мечтательно улыбнулся и ступил на трап. Далеко впереди возвышалась белоснежная махина корабля из Карпеланы.

«Не понимаю... — подумал Шпатц холодной частью своего рассудка. — Здесь должен дежурить контролер... И записать данные о том, что я покинул берег и отправился на чужой корабль...»

Но повернуть голову, чтобы оглядеться, он не смог. Тело не слушалось, подчиняясь только беззвучному шепоту Лелль и движениям ее тонких пальцев, удерживающих ее ладонь. Взревел мотор катера.

Путь до лайнера Шпатц не запомнил. Ему показалось, что он только раз моргнул, а когда открыл глаза, его ноги уже шагали по темному коридору в сторону яркого света, за которым он не мог различить никаких деталей.

Еще шаг, и вот он уже в огромном холле, стены которого задрапированы полотнищами струящегося белоснежного газа. Юная девочка из островитян в светлых одеждах перебирает струны незнакомого инструмента с длинным грифом. Ее чарующий голосок напевает нежную мелодию на птичьем языке Карпеланы. В медленном танце сходятся и расходятся пары. Кто-то в белых накидках, кто-то в привычных глазу костюмах.

— Здесь ты познаешь настоящее счастье, Шпатц, — жарко прошептала Лелль и сжала его руку. Медленным, будто танцующим шагом к ним приблизились два островитянина. «Холодный» Шпатц отметил, что это те же самые двое, которых он видел в ресторане. Лелль заговорила с ними.

Еще шаг.

Шпатц кружится в танце с незнакомой островитянкой. Она старше Лелль, на ее молочно-белой коже заметны тонкие морщинки возле широко расставленных глаз. Она подпевает девочке, играющей на инструменте и гладит Шпатца по щеке.

Еще шаг. В руке Шпатца высокий бокал из тончайшего стекла. Кажется, что он держит в руке застывший мыльный пузырь. Бокал полон пузырящегося напитка, в котором свиваются в узоры серебристые струи. Круги и волнистые линии...

Шаг. За газовым пологом — стеклянная стена. Множество окон сливаются в один витраж, и за каждым окном светит многолучевая звезда-тахти.

Шаг. Круглые столики. Кажется, это столики... Только рядом с ними нет стульев, и за ними никто не сидит. Раз, два, три... Восемь. На каждом столике — мучительно знакомый узор. Четыре линии, скрещенные в середине. Восемь секторов. Восемь...

Шпатц увидел, как к нему снова приближается Лелль. Она сменила серебристое платье и накидку на полупрозрачный белоснежный балахон. Глаза ее светились нежностью, от пальцев, казалось, исходило серебристое сияние.

«Я хочу пошевелить пальцем... — подумал Шпатц свободной частью своего разума. — Мне надо коснуться одного из этих столов».

Лелль подошла вплотную, поднялась на цыпочки, коснулась губами его щеки.

— Ты счастлив, мой Шпатц? — спросила она.

— Да, — услышал Шпатц свой голос.

— Ты чувствуешь, как наши сердца бьются в унисон? — прохладные пальцы Лелль коснулись тыльной стороны ладони Шпатца.

Шпатц замер. Превратился в статую. Или, может быть, это весь мир замер, и Шпатц вместе с ним. «Надо пошевелить пальцем. Одно небольшое движение. Крохотное...»

Медленно. Миллиметр за миллиметром. Еще ближе к мраморной поверхности, разделенной на восемь. Нечеловеческое напряжение взорвалось в голове Шпатца мучительной болью. Указательный палец коснулся боковой поверхности «стола».

«Мыльный пузырь» бокала брызнул во все стороны множеством острых осколков.

Покрывало сладкой неги, укрывающей сознание, распалось на мутные хлопья. Шпатц пошевелил освобожденной рукой, провел ладонью по одному из лучей к центру.

В тот же момент его сознание стремительно ринулось куда-то вверх. В темнеющее небо, где уже светились холодные точки звезд. На берегу справа раскинулись лучи Аренберги, похожего на морскую звезду, расчерченную теплыми линиями освещенных улиц. Слева — бескрайняя гладь океана. Впереди — выгибающийся дугой берег, упирающийся в острые пики гор далеко на горизонте.

Это было как тогда, в башне в глубине Заубервальда...

И как тогда длилось это недолго. Всего несколько мгновений, и он снова вернулся в просторный холл белоснежного корабля из Карпеланы.

В глазах Лелль появилось непонимание. Потом испуг. Шпатц сжал ее пальцы. Это было очень странное ощущение. Он чувствовал, как бьется ее сердце. И еще — как будто видел яркую искру где-то внутри ее живота. Ослепительную, словно новое солнце, правда совсем крохотного размера.

— Ты чувствуешь, как наши сердца бьются в унисон? — сказал Шпатц и улыбнулся одними губами.

— Ддддда.... — голос Лелль звучал глухо. В нем не осталось чарующей серебристой певучести, как в глазах не осталось и тени всепоглощающей любви. — Что происходит?

— Еще не знаю, милая, еще не знаю... — Шпатц оглядел зал. Когда пелена наваждения слетела, все смотрелось иначе. Не было газовых портьер, не было девочки с музыкальным инструментом. Звуки лились из квадратного динамика, закрепленного на уровне второго этажа. В середине холла деловито прогуливались островитяне. Один из них склонился над человеком в мятом костюме в серую полоску. Он сидел на полу, скрючившись и прикрыв голову руками.

Несколько других соотечественников Шпатца сидели в кругу спинами друг к другу. На их лицах застыло блаженное безумие. У одного из уголка перекошенного рта стекала струйка слюны.

В левой части зала стоял бронированный ваген армейского образца. И несколько заколоченных ящиков. Никакой праздничной атмосферы или чего-то подобного не осталось. Теперь этот холл выглядел как полупустой грузовой трюм, уже частично заполненный. На Шпатца и Лелль никто не обращал внимания.

Шпатц повернулся к Лелль и посмотрел ей в глаза. Она не шевелилась. Ее нечеловеческие прозрачные глаза сверлили лицо Шпатца. Теперь в них светилась недоумение пополам с ненавистью.

— Милая, я хочу, чтобы мы с тобой отправились на берег, — Шпатц наклонился к уху Лелль, завиток ее шелковых волос щекотал его губы. — Мы будем гулять по пустынным улица в теплом свете фонарей. Держаться за руки... Как ты там еще говорила? Я хочу, чтобы твои глаза видели то же, что и мои. Ты же можешь вывести нас с этого корабля?

— Дддаа... — по миловидному личику Лелль пробежала судорога.

— Тогда идем!

Сердце гулко колотилось. Шпатц не понимал, что именно он делает и как. Походка Лелль снова была легкой и танцующей. Но он продолжал чувствовать каждый удар ее сердца. Не пальцами, которыми сжимал руку Лелль, а как-то совершенно по-другому. Иррационально.

Опять те двое островитян. Один из них махнул рукой Лелль и что-то произнес. Она коротко ответила. Мужчины засмеялись. Шпатц вдруг осознал, что понял, о чем они говорили.

— Хочешь еще поиграть со своим красавчиком? — спросил мужчина.

— Не завидуй, твоя очередь еще не наступила, — ответила Лелль.

Все трое засмеялись. Мужчины-островитяне расступились, уступая дорогу.

Зал остался позади. Лелль шла по темному коридору, а Шпатц пристально смотрел на ее спину. Не отвлекаться, что бы ни происходило. Шпатц понимал, что каким-то образом держит Лелль под контролем, но природа этой внезапно открывшейся способности была ему не совсем ясна. Кажется, что-то произошло с ним тогда, в Заубервальде. И сейчас. И сломав его волю, Лелль выпустила эту способность на свободу. Только вот действовать приходилось наощупь, как слепому.

Тот же катер, который привез их с берега, покачивался на волнах рядом с бортом. На его корме сидел человек и курил. Обычный человек, но, судя по одежде, родился он все-таки не в Шварцланде.

— Мы почти на берегу, милая, — Шпатц снова склонился к уху Лелль. — Этот человек должен нам помочь, ты ведь хочешь еще раз увидеть ночной Аренберги? Мы наймем машину, и слуга снова отвезет нас на пшеничное поле...

Губы Лелль приоткрылись. Она на мгновение замерла, потом произнесла одну фразу на птичьем языке островитян. Человек вскочил и потушил сигарету. Шпатц опять каким-то чутьем понял смысл диалога.

— Ты отвезешь нас на берег, слуга! Не смей при мне курить! — сказала Лелль.

— Да, серебряная! — ответил человек.

Шпатцу пришлось отпустить руку Лелль, когда они спускались по трапу. Звук ее сердца зазвучал глуше, как будто отдалившись. А когда они достигли кормы катера, как будто замолк совсем. Лелль дернулась и взмахнула руками.

— Слуга! — взвизгнула она. Шпатц спрыгнул с последних ступенек на корму катера и быстрым прыжком настиг девушку. Снова сжал ее пальцы. Она замерла, как кукла.

— Что, серебряная? — спросил слуга.

Сердце Лелль стучало стремительно и сильно, как будто трепещущая птица.

— Милая, ты же чувствуешь стук моего сердца? — Шпатц шептал ей на ухо и всей кожей ощущал, как ее снова обволакивает серебристый туман его контроля.

— Отвези нас на берег, слуга! И быстрее!

Шпатц прошел мимо спящего за конторкой инспектора. Рядом с ним на стуле сидел одетый в белую накидку островитянин и читал книгу. Поднял голову, проводил Лелль и Шпатца равнодушным взглядом и вернулся к чтению.

Пустынная набережная. Вдалеке близ перекрестка маячит скучающий полицайский патруль. Шпатц направил Лелль в противоположную сторону. Ему и так каждый шаг давался с диким напряжением, не хватало сейчас еще проверки аусвайсов... Кружным путем будет короче.

Свернул в темный переулок. Потом под арку подворотни, через этот двор он однажды уже проходил, с другой стороны выход на улицу, перпендикулярную Маритимштрассе. Пересечь перекресток.

Снова узкий переулок. Теперь наискосок через небольшой сквер. Фонари уже выключены, между деревьями в темноте — клочья зябкого осеннего тумана. Но Шпатц не чувствовал холода, одно только напряжение, нарастающее с каждым шагом.

Шпатц и Лелль поднялись на крыльцо гостиницы. Пустой холл, Манфред давно спит.

Лестница. Каждая ступенька отдается болью в напряженных мышцах. Пальцы Лелль в ладони казались раскаленными. Она тоже больше не порхала легким танцующим шагом, а двигалась будто сломанная марионетка.

Поворот. Еще один пролет.

Сумрачный коридор.

Шпатц толкнул дверь. Крамм должен был оставить ее открытой. Едва слышно скрипнули хорошо смазанные петли.

Семь шагов до дивана.

Шпатц с усилием усадил Лелль и чуть было не рухнул сам. Но руку ее не выпустил.

— Вот теперь ты у меня в гостях, милая Лелль, — сказал он в полный голос.

Дверь спальни Крамма открылась. Шпатцу было это видно, потому что он сидел боком. Лелль же сидела прямо. Крамм бесшумно приблизился к девушке со спины, в руке его что-то блеснуло. Быстрым движением он поднес предмет к ее плечу и вонзил иглу сквозь одежду.

Глаза Лелль закатились, она медленно завалилась на бок. Шпатц с облегчением выпустил ее пальцы и со стоном откинулся на спинку дивана.

— Очень долго вы гуляли, что-то случилось? — спросил Крамм. — Ты выглядишь бледным.

— Потом, — Шпатц тяжело дышал, борясь с подступающей к горлу тошнотой. В висках бился теперь уже его собственный пульс. Все мышцы разом заныли, как будто он только что зашел в тепло после мороза.

— Значит так, — Крамм начал деловито разворачивать полотнище темной ткани. — Тело в моей спальне. Думаю, будет лучше, если ты перенесешь его в свою. Бутылки я подготовил, они стоят тоже в моей спальне под столом. Канистра там же. Польешь бензином тело, прежде чем все тут поджигать. И вообще разлей его везде побольше, нам нужно, чтобы выгорело вообще практически все. Ты меня слушаешь, герр Шпатц?

— Да-да, герр Крамм, — Шпатц потер глаза ладонями. — Тяжелый вечер получился...

— Но наш план без изменений? — Крамм замер и внимательно уставился Шпатцу в глаза.

Шпатц задумался. Инспектор, контролирующий отправку катеров, спал. Скорее всего, когда они отправлялись на корабль, тоже. Значит записи о том, что Шпатц посещал карпеланское судно, не существует. А свидетельства островитян значения не имеют. Мимо патрулей по дороге к гостинице им удалось проскочить. Впрочем, даже если и нет, то что? По легенде, они с Лелль пришли в номер Шпатца, а посреди ночи какие-то злодеи закинули в окна несколько бутылок с зажигательной смесью. Шпатц выжил, потому что в этот момент был в ванной. Девушка погибла, к сожалению, остались только обгоревшие останки.

— Конечно, герр Крамм, никаких изменений, — Шпатц кивнул. — У нас же осталась еще хотя бы бутылочка пива? Мне надо перевести дух...

— Так что у тебя произошло? — лицо Крамма стало озабоченным. — Ты выглядишь так, что краше в гроб кладут. Как будто не с девушкой по улице гулял, а... ну, я даже не знаю...

— Потом, герр Крамм, — Шпатц махнул рукой. — Сначала закончим начатое.

— Согласен, — Крамм открыл шкафчик и вынул из него последнюю бутылку пива. — Остальное я выпил, пока тебя ждал, извини.

— Ничего, одной будет вполне достаточно, — Шпатц свернул крышку и одним глотком осушил половину бутылки. В голове все еще шумело, но чувствовать он себя стал все-таки получше. Силы постепенно возвращались.

Крамм расстелил темное полотнище перед диваном, осторожно уложил на нее бесчувственную Лелль и тщательно ее завернул. Потом закинул ее себе на плечо и направился к двери.

— Дай мне полчаса, герр Крамм, — он повернулся, придерживая тело девушки правой рукой. — А потом начинай.

Шпатц кивнул. Дверь захлопнулась, он остался один. Откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Встрепенулся. Нет! Глупее всего было бы сейчас уснуть в одном номере с мертвой девушкой и бутылками с горючей смесью.

Он встал и пошел в комнату Крамма. Мертвая Маргрет лежала на его кровати на боку. Казалось, что она просто спит. Шпатц осторожно подсунул руку под ее талию и колени и приподнял. «Интересно, чего я ожидал? Что она будет мягкой и податливой, как будто сонная, но живая?» — подумал Шпатц.

Тело было деревянным, будто манекен. И тяжелым, кажется, много тяжелее, чем девушка весила при жизни. Шпатцу пришлось тащить ее, неромантично обхватив руками, как бревно. Он бросил ее на свою кровать и выдохнул. Вытер со лба выступивший пот.

Сходил к Крамму за канистрой. Открутил крышку. Снова посмотрел на Маргрет. Она лежала на боку, изуродованная часть лица была скрыта от его взгляда.

— Прости, милая, — прошептал Шпатц и погладил ее по бледной щеке. Кожа была шершавой и холодной. Бровь над закрытым глазом приподнята, будто перед тем, как умереть, девушка была чем-то удивлена. Шпатцу хотелось что-нибудь ей сказать. Умиротворяющее или важное. Ему было жаль, что она погибла. Но изменить ничего уже было нельзя.

— Спи, милая, — сказал он. — Я буду скучать по твоей стряпне. Ты была отличным товарищем, помоги нам теперь в последний раз.

Шпатц наклонил канистру, и прозрачная маслянистая жидкость полилась на тело Маргрет. Бензин промочил ее волосы, впитывался влажными пятнами в постельное белье, брызгами падал на обои и прикроватный коврик. Шпатц лил щедро, пока канистра не опустела.

Посмотрел на себя. Вытер запачканные в бензине руки о штанины. «Наверное, надо переодеться в халат, — подумал он. — А вещи оставить в спальне, будто разбросанные в порыве страсти...» Потом он подумал, что когда полыхнет, вряд ли от тряпок хоть что-то останется.

Шпатц стянул пиджак, бросил его на пол. Развязал галстук. Рванул рубашку так, что пуговицы полетели в разные стороны. Щелкнул пряжкой ремня, стянул брюки. Отвернулся, чтобы не видеть Маргрет. Взял халат и вышел в гостиную.

Посмотрел на часы. Еще четверть часа.

Сел на диван, взял недопитую бутылку пива, сделал глоток. Потянулся к лежащим на столе сигаретам Крамма. Придвинул к себе пепельницу, чиркнул спичкой. Выпустил в потолок струю сизого дыма.

Стрелка часов двигалась медленно, казалось, что она вообще замерла на одном месте. Шпатц докурил. Встал. Достал из шкафчика два бокала, поставил их на стол. Взял наполовину пустую бутылку хереса, плеснул в каждый бокал по несколько капель. «Мы пришли, выпили по бокалу хереса, — мысленно проговорил он, репетируя будущую речь перед полицаем. — Потом удалились в спальню... Ну, вы понимаете?»

Шпатц посмотрел на свои ноги в ботинках. Усмехнулся, скинул их, стянул носки.

Что-нибудь еще?

Шпатц прошелся по номеру, оглядываясь вокруг. Портфель Крамм забрал с собой. Аусвайс? Может достать документы из кармана пиджака? Хотя нет, будет подозрительно. Пусть уж горят вместе с одеждой.

Снова посмотрел на часы. Пора.

Стекло спальни со звоном разлетелось, осколки посыпались под ноги Шпатца и на брусчатку улицы. Шпатц чиркнул спичкой и поднес трепещущее пламя к торчащей из бутылки тряпке фитиля. Бросил взгляд на тело Маргрет, почувствовал короткий укол сожаления и с силой разбил бутылку об спинку кровати.

Стена пламени взметнулась, в одно мгновение поглотив смятые простыни, одеяла и подушки и скрыв от глаз Шпатца тело девушки.

Шпатц спешным шагом прошел через гостиную и распахнул дверь в комнату Крамма. Разбил окно, чиркнул спичкой. Мгновение посмотрел на бегущее по полосе ткани пламя. И со всего размаху грохнул ее о прикроватную тумбочку.

Теперь гостиная.

Снова оглушительный звон стекла. Спичка... В спальне Шпатца что-то с грохотом и звоном разлетелось. Наверное, стеклянный плафон люстры. Пальцы отчетливо подрагивали. Еще одна спичка сломалась. Проклятье... Третья бутылка занялась только с третьей попытки.

Шпатц швырнул ее в середину комнаты, прямо на стол. Горящие брызги упали на диван и попали на шторы. Пламя побежало по цветной ткани вверх, к потолку, заплясало оранжевыми чадящими языками по золотистой бахроме, окрашивая замысловатую лепнину в черный. Шпатц стоял возле входной двери и смотрел, как огонь стремительно ширится и заполняет комнату. Кожу жгло жаром, дышать становилось все тяжелее. Бабах-бабах-дзинь! Полопались стеклянные шары люстры и посыпались на обуглившися стол острыми осколками.

Где-то снаружи, прорываясь сквозь гул ревущего пламени, завыла сирена пожарной машины.

Пора...

Шпатц, качнувшись, схватился за дверную ручку. Перед глазами уже плыло, легкие горели от дымы и недостатка воздуха. Щелкнул замок. Дверь открылась.

Он выпал в коридор, уже почти без сознания. Глаза слезились, в груди горело.

Шпатц упал на четвереньки и закашлялся. Сквозь мутную пелену заметил, что к нему уже спешит Манфред.

— Герр штамм Фогельзанг! — старик подставил плечо, помогая Шпатцу подняться и отойти до двери, через которую клубами вырывался дым, подсвенный багровыми языками пламени. — Горе-то какое! Что же это...

Портье повлек Шпатца к лестнице, Шпатц переставлял ноги, не сопротивляясь. Потом остановился и сделал попытку броситься назад.

— Она осталась там, герр Манфред! — Шпатц закашлялся. — Она осталась там, надо попытаться ее спасти!

— Нет, герр штамм Фогельзанг! Нет! — Манфред с нестарческой силой обхватил Шпатца руками и потащил вниз. — Никого вы уже там не спасете, там же огонь до потолка! Пожарные уже едут, идемте же на улицу, нельзя здесь быть!

Шпатц позволил вывести себя на крыльцо и сел на ступеньку, обхватив голову руками. Из горла вырвалось короткое рыдание. Он уже не понимал, играет он или на самом деле плачет. По сладкой неге, которую дарила ему Лелль, по грубоватой нежности Маргрет, по всей своей прежней жизни...

Он так и сидел в этой позе, не обращая ни на что внимания. Не поднял голову даже когда у крыльца завизжали тормоза мобиля фрау пакт Гогенцоллен.

— Кто остался в вашем номере, герр штамм Фогельзанг? — спросила фрау пакт Гогенцоллен.

— Лелль, — бесцветным голосом ответил Шпатц.

— Это имя? А как фамилия девушки? — женщина повернулась к сидящему на диване Шпатцу. Этот номер был меньше, чем тот, в котором жили Шпатц и Крамм. Приехавший с Бенедиктой оберфельдфебель, фамилию которого Шпатц не запомнил, настаивал на том, чтобы отвезти Шпатца в полицайвахту и допросить по всей форме. Шпатц безмолвствовал, но на его сторону неожиданно встал Манфред. Он устроил фрау пакт Гогенцоллен форменный разнос за бездушие и нечуткость. «Какой еще допрос?! — кричал он, потрясая зажатым в руке полотенцем. — На моего гостя напали, его девушка погибла в огне, а вы мне тут будете говорить про допрос! Да у него и вещей-то не осталось, вы что потом его выгоните на улицу в халате?» Под напором старого портье фрау сдалась, взяла у него ключи от свободного номера и попросила Шпатца проследовать туда. Шпатц подчинился.

— Я не знаю ее фамилии, — сказал он. — И вообще не знаю, есть ли у них вообще фамилии. Она не из Аренберги. Она приехала на корабле из Карпеланы.

— Что она делала в вашем номере? — резко спросила Бенедикта.

— Была в гостях, — ответил Шпатц.

— Кто-нибудь еще об этом знает? — фрау пакт Гогенцоллен перестала записывать.

— Герр Кош знает, что мы ушли вместе вечером, — Шпатц сидел, сгорбившись, и смотрел в пол.

— Герр Кош?

— Инспектор, — объяснил Шпатц. — Перед прогулкой она всегда была обязана у него отмечаться.

— Вы встречались не в первый раз?

— Во второй.

— Что именно произошло этой ночью?

— Я пришел в ее гостиницу, — начал Шпатц. — Герр Кош сказал, что Лелль занята, а я сказал, что подожду ее в ресторане. Потом она освободилась, и мы пошли гулять. Ходили по улицам, разговаривали. Смеялись. Потом пошли ко мне.

— Во сколько именно это было?

— Не помню, если честно, я не смотрел на часы. Было уже темно.

— Что произошло потом?

— Мы выпили по бокалу шерри. Потом разделись и переместились в спальню. В какой-то момент я проснулся и вышел в ванную комнату. Наверное, из-за шума воды не расслышал звон разбитого стекла. А когда я открыл дверь, все уже горело.

— Ва собирались жениться на этой девушке? — спросил вдруг молчавший до этого момента оберфельдфебель.

— Нет, — ответил Шпатц.

— Вы понимаете, что это аморально? Что ваше поведение возможно и привело к этой трагедии? — он подался вперед своим могучим торсом. Голос его звучал угрожающе.

— Герр оберфельдфебель! — Бенедикта повысила голос. — Это сейчас неуместный вопрос! — Она снова повернулась к Шпатцу. — Герр штамм Фогельзанг, у вас есть подозрения, кто именно мог это сделать? Может ли нападение быть как-то связано с прошлым пожаром?

— Не знаю, фрау пакт Гогенцоллен, — Шпатц поднял голову. — Я бы хотел дождаться герра Васу Крамма. Я не в лучшей форме сейчас для того, чтобы делать какие-то выводы.

— Кстати об этом, — женщина снова нацелилась ручкой на протокол. — Вы проживали в одном номере со своим анвальтом, герром Краммом. Его не было там во время пожара?

— Нет.

— А где именно он находился?

— Я предупредил его, что собираюсь прийти с гостьей, и он деликатно удалился. К сожалению, я не знаю, куда именно.

— Герр штамм Фогельзанг...

— Прошу прощения, фрау пакт Гогенцоллен, я вынужден сказать, что не буду отвечать на ваши вопросы, пока не вернется герр Крамм.

— Но вы не можете.

— Могу. Вы забываете, что я все-таки вервант. И согласно кодексу допросов имею право перепоручить любые дела своему анвальту, — Шпатц поднял голову и посмотрел Бенедикте в глаза. — Я не помню точно номер параграфа, но там он точно есть. Кроме того, меня не оставляет ощущение, что вы меня допрашиваете как подозреваемого. Тогда как это это мой номер только что сгорел. Вместе с вещами, деньгами и документами. И моя девушка погибла.

— Девушка, которую вы заманили к себе в номер и развратили! — оберфельдфебель снова агрессивно подался вперед.

— Назовите ваше имя, пожалуйста, — Шпатц выпрямил спину иповернулся к нему.

— Я называл свое имя, когда мы только прибыли!

— Значит вас не затруднит повторить его еще раз, герр оберфельдфебель, — холодно проговорил Шпатц.

— Ханс Кукс.

— Хорошо герр Кукс, теперь я тоже его запомнил.

— Вы чем-то мне угрожаете?

— Герр оберфельдфебель, замолчите! — Бенедикта вновь повысила голос. — Хорошо, герр штамм Фогельзанг, мы дождемся вашего анвальта.

Шпатц откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Кожа на лице горела. Ощущение было такое, что ее содрали наждачной бумагой и засыпали солью. Горели еще не до конца зажившие ладони. В груди тоже жгло. При каждом вдохе возникали позывы к кашлю, но с ними он уже начал справляться. Он подумал про Лелль. Уже совершенно без тоски и печали. Скорее всего, герр Крамм уже доставил ее на доппель Готтесанбитерсдорфа. Мелькнула мысль, что надо было предупредить доктора, что она опасна. Потом он подумал, что Крамм обязательно сделает это и без дополнительных напоминаний.

Мимо Шпатца процокали туфли фрау пакт Гогенцоллен. Затем раздался ее неразборчивый шепот. Тяжелые шаги оберфельдфебеля. Хлопнула дверь. Шпатца оставили одного.

Он открыл глаза и встал. Отогнул край портьеры и выглянул в окно. Деловитые пожарные уже собирали ворот и складывали лестницы. Похоже, огонь потушили. Наверное, номер уже осматривают криминалисты. Хотя нет, еще слишком ранний час...

Шпатц вернулся на диван. Кажется, все получилось именно так, как они и запланировали. Конечно, Крамму еще придется отвечать на вопросы и переводить стрелки подозрений на Майнера с приятелями. Возможно, предстоит разговор с кем-то из островитян.

— Нет это вы послушайте! — Крамм упер кулаки в стол и навис над сидящей Бенедиктой. — Все эти дела, причастность к которым вы пытаетесь сейчас нам приписать, происходят здесь, в ВАШЕМ городе. И уж точно не мы с герром Шпатцем устраивали все эти покушения. В том числе и на самих себя. Или вы считаете, что нам настолько нечем заняться, что мы инсценируем в вашем тишайшем и благопристойнешем Аренберги ужасные злодеяния, чтобы... У меня отказывает фантазия, фрау пакт Гогенцоллен. Давайте же, помогите мне! Расскажите о наших мотивах, которыми мы, по вашему мнению, руководствовались, устраивая все эти бесчинства?

— Герр Крамм, вы забываетесь...

— Нет, фрау пакт Гогенцоллен, это ВЫ забываетесь! — Крамм прошел по комнате взад-вперед, не обращая внимания на требование сидеть на месте. — На герра штамм Фогельзанга было совершено покушение. Девушка, с которой он делил постель, погибла по вине неизвестных злоумышленников. И что же вы делаете? Вы наседаете на герра верванта сразу после инцидента и ведете себя так нагло и бесцеремонно, словно это он устроил пожар в своем номере, сжег все свои вещи, девушку и чуть не сгорел сам. Ды вы хоть понимаете, чем вам это грозит, если по приезду в Пелльниц мы напишем в рапорте обо всем этом? О предвзятости, с которой здесь относятся к вервантам? О тупости некоторых полицаев... Герр Шпатц, как звали того оберфльдфебеля?

— Кукс, — ответил Шпатц. Напряжение, тоска и прочие сложные чувства его уже отпустили. Он смотрел, как герр Крамм изображает неподдельное возмущение, и у него едва получалось сдержать улыбку. Конечно, Бенедикта не виновата. Она, надо заметить, была вполне вежлива и корректна. Особенно с учетом истории из знакомства. Но Крамм был бесподобен, конечно. — Ханс Кукс.

— У него еще и имя дурацкое, — Крамм хлопнул себя руками по бедрам и сел. Потом снова вскочил. — Вы бы лучше разобрались с вашими молокососами, которые бомбардировали герра Шпатца своими детскими угрозами!

— Герру штамм Фогельзангу угрожали? — в глазах Бенедикты засветился огонек азарта.

— О да! — Крамм быстро метнулся к своему портфелю, который он оставил в прихожей. — К счастью, герр Шпатц видел не все письма. Можете полюбопытствовать...

Крамм положил перед фрау пакт Гогенцоллен тонкую стопку листков бумаги. Она пробежала глазами по одному письму. Взяла второе. Потом третье.

Шпатц посмотрел на Крамма. Тот подмигнул. «Интересно, откуда взялись другие письма? — подумал Шпатц. — Крамм умеет подделывать почерк?»

— Вы знаете, кто их писал? — резко спросила Бенедикта, подняв взгляд.

— К сожалению, да! — Крамм снова сел. — Один наш давний приятель, герр Бенингсен, привел нас к себе в редакцию на заседание клуба этих юных дарований.

— Бенингсен, вы сказали? — фрау снова взялась за ручку. — Вы не будете против, если я оставлю эти письма у себя?

— Разумеется... — Крамм потянулся к графину с водой, налил немного в пустой стакан и замер. — Подождите! Вы считаете, что они могут быть причастны к этому покушению?

— Я обязана допросить их и проверить это, — ответила Бенедикта.

— Они мне показались просто тяфкающей шпаной, — Крамм задумчиво покрутил стакан на столе. — Впрочем, я не буду мешать вам делать вашу работу.

Губы Бенедикты скривились в ироничной усмешке. Но буквально через мгновение ее лицо снова стало серьезным.

— Бенингсен, — сказала она.

— Что Бенингсен? — переспросил Крамм.

— Это тот самый Бенингсен, который издает газету «Семь добродетелей»? — она постучала ручкой по столу.

— Насколько я знаю, да, — Крамм пожал плечами. — Он всегда издает какую-то газету, в Билегебене, где мы познакомились, он занимался тем же. А что?

— Ничего, просто уточнила, — глаза ее хищно блеснули. «Похоже, что у нее с ним имеются какие-то свои счеты, — подумал Шпатц. — Что ж, даже жаль, что он успел покинуть Аренберги!»

— Фрау пакт Гогенцоллен, вы задали все вопросы, которые хотели? — спросил Крамм и снова вскочил.

— Думаю, да, — Бенедикта кивнула. — Если вдруг мне потребуется информация, я вас вызову в полицайвахту.

— Сожалею, фрау пакт Гогенцоллен, — Крамм развел руками. — Явиться мы уже никак не сможем, потому что вынуждены покинуть ваш замечательный город и вернуться в Пелльниц. Впрочем, если информация вам действительно будет нужна, то я черкну вам адрес, по которому можно направлять корреспонденцию в резиденцию Фогельзангов, чтобы ее не выбросили в мусорную корзину.

— Мне сообщили, что герр посол Карпеланы хотел бы побеседовать с герром штамм Фогельзангом, — сказала женщина.

— Если герр посол непременно этого хочет, он может купить билет на рейсовый люфтшифф, и мы с удовольствием с ним побеседуем, — Крамм растянул губы в улыбке. — О чем я действительно жалею, так это о том, что мне не удалось сводить вас на свидание, прекрасная фрау Бенедикта! А что касается посла...

— Вы знаете, что вы ужасный наглец? — возмущенно сказала фрау пакт Гогенцоллен, но на ее бледных щеках заиграл румянец.

— Каков уж есть! — Крамм подмигнул. — Герр Шпатц, теперь нам действительно пора.

— У меня из одежды остался только этот халат, герр Крамм, — Шпатц стряхнул с махровой ткани ошметки чего-то горелого.

— В нашем крафтвагене затемненные стекла, так что вы можете ехать хоть абсолютно голым, герр Шпатц, — Крамм направился к двери. — Прощайте, прекрасная фрау Бенедикта! Я действительно был рад с вами познакомиться, и очень сожалею, что мы доставили вашему городу столько хлопот.

Приземистый черный крафтваген, длиной чуть ли не половину здания, дожидался возле крыльца. Шпатц тщательнее запахнул халат и быстро скользнул на заднее сидение.

— Как долго ты там возился, Крамм! — раздался с водительского места сварливый пронзительный голос. — Неужели ты не мог просто послать эту зарвавшуюся полицайку куда подальше как-нибудь покороче?

— Вы само очарование, фройляйн Диммах, — Крамм засмеялся. — Не понимаю, как я раньше жил без ваших ценных советов!

— Я не нанималась к вам таксистом! — женщина нажала на газ, двигатель крафтвагена взревел, и машина понеслась по улицам просыпающегося Аренберги. — И не смейте называть меня фройляйн!

— Ох, каждый раз забываю...

— Почему Фогельзанг голый? Ему без тебя лень было одеться, Крамм?

Они продолжали переругиваться, но Шпатц перестал слушать. Он смотрел на дома и улицы Аренберги. Улицы без вывесок и яркой рекламы. На хмурых ранних прохожих, спешащих на работу. Они проехали мимо сквера, где они были с Лелль. Мимо особняка Ансгарда Гогенцоллена. Потом они повернули, и на мгновение в просвете улицы появилось море, и мелькнул белоснежный корабль из Карпеланы.

Такое странное было ощущение. Как будто все сожаления, тревоги, тоска и прочие переживания сгорели ночью в пожаре вместе с Лелль.

То есть, не Лелль, конечно. Лелль все еще жива. И скоро он ее увидит на доппеле герра доктора.

Сгорели чувства к Лелль. Если они, конечно, вообще были.

Шлатц хмыкнул. Открыл дверцу бара, заполненного, как обычно бывает в подобных крафтвагенах, крохотными бутылочками разных напитков, нашел бутылочку шерри. Сделал глоток и улыбнулся. Кожа на лице отозвалась саднящей болью.

Это же победа, верно?

Загрузка...